Позывной "Хоттабыч"#10. Конец пути

Глава 3

Я замер, глядя на темную лужицу, растекающуюся вокруг головы трупа. Липкий, медный запах крови смешивался с удушающей вонищей параши и страхом, что висел в камере. Тишину, звенящую в ушах, прорезал мерзкий скрип двери нашего «террариума».

В проёме, очерченные ярким светом коридора, замерли два охранника. Они застыли, увидев странную картину: я, трясущийся и худой столетний старикан, стою над неподвижной тушей, а двое других жильцов нашей хаты прижались к нарам, стараясь стать частью грубой серой штукатурки.

Старший вертухай, коренастый, с лицом, словно выдавленным из сырого теста с такими же большими порами, свистнул сквозь зубы.

— Вот так расколбас… — Его взгляд скользнул по мне, по мертвяку, по зэкам, забившимся в угол. — Ты видел это, зёма? — Толкнул он локтем в бок своего напарника.

— Ну! — рявкнул второй вертухай. — Что у вас тут за дерьмо?

Он ждал, что один из арестантов тут же меня заложит, начнёт сбивчиво оправдываться, чтобы выгородить себя. Но зеки молчали, тупо уставившись в пол, словно воды набрали. Их молчание было красноречивее любых слов — теперь они меня боялись больше, чем тюремную администрация. То, чему они явились свидетелями, не могло быть простым совпадением.

Второй охранник, молодой и жилистый, в отличие от своего перекормленного начальника, подошёл к телу, наклонился, проверил пульс. Его лицо не дрогнуло. Он лишь кивнул напарнику.

— Спекся Боров. Только трупешник выносить…

Коренастый почесал затылок, размышляя не о судьбе покойника, а о собственной головной боли, и той массе бумаг, которую ему предстоит оформить. Он снова посмотрел на меня — пристально, пытаясь разгадать загадку.

— Ты его? — спросил он прямо, без обиняков.

— Да вы на меня посмотрите, гражданин начальник, — дрожащим голосом произнёс я. — Сравните, так сказать… Сам он… Несчастный случай — неудачно запнулся в темноте. Да и побитый он сильно был… До этого… Может, сотрясение головного мозга — вот и упал, да об угол… — Я продолжал настойчиво гнуть свою линию

— Откуда у него головной мозг? — Коренастый фыркнул, но спорить не стал. — Так дело было? — повернулся он к моим сокамерникам.

Я тоже обернулся к ним. Мне было интересно, чью же сторону они в итоге примут? Сдадут, или нет?

— Так! — практически синхронно кивнули сидельцы.

— Он сам упал, — добавил Стёпка. — И головой… А дедушка… заключенный Резников, поднялся, чтобы первую помощь оказать… А тут вы…

— Ладно, — буркнул старший. — Разбираться будем утром… А этого убирать надо… — кивнул он молодому.

Тот быстро куда-то смотался и вернулся с помощником. Вдвоем они поволокли мертвое тело по липкому бетону, оставляя за собой влажный, прерывистый след. Оставшийся последним толстяк, повернулся к нам и с угрозой произнёс:

— Забудьте всё, как страшный сон, утырки! Не было у вас в хате никаких трупов! Ясно?

Теперь мы втроём тупо закивали головами. Дверь захлопнулась, ключ повернулся в скважине дважды и вертухаи упылили восвояси.

И всё? Вот так просто — умер Максим и хер с ним? И никаких допросов, следственных действий и прочей правовой муры? Похоже, что так. И снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием и скрипом нар, когда Толян нервно вращался с боку на бок. А Стёпка же до сих пор не отрывал от меня широких, полных суеверного ужаса глаз.

— И… и всё? — прошептал он, словно боялся спугнуть это непонятное затишье. — Просто забрали и всё? И ничего больше не будет? — Он словно бы прочитал мои мысли.

Я медленно опустился на свою койку, ощущая, как каждая кость, каждый сустав ноет от дикой усталости и адреналиновой отдачи.

— Будет, — хрипло ответил я, глядя на кровавый след на полу. — Ещё как будет. Только не для нас. Убрав труп из нашей хаты, они просто подчистили свои косяки и прикрыли задницы. Ведь этого амбала не должно было быть в нашей камере. Если он где-то и сдох — то только не здесь.

— То есть… Мы тут, вроде бы, и ни причём? — Толян облизал пересохшие губы. — Они не будут расследовать? Не вызовут нас на допрос? Но ведь этот — сдох…

— А проблема не в том, что кто-то сдох. Проблема в том, что он сдох не там и не так. Он должен был открутить мне башку, но у него не вышло. Его контракт на меня был частным делом, а теперь стал проблемой начальника смены. Они не будут расследовать эту смерть. Они будут заметать следы.

Я замолчал, прислушиваясь к гулу тюрьмы, которая продолжала жить своей жизнью — к отдалённым стукам, лязгу замков, шагам патруля в коридоре. Эта машина была безразлична к смерти одного человека. Она легко перемалывала человеческие судьбы, в куда больших масштабах, легко и не задумываясь.

— Если вас всё-таки вызовут, допрос будет, скорее всего неофициальным. Ваша задача, — я обвёл их взглядом, — если хотите выскочить сухими из этого дерьма, — не умничать и не фантазировать. Долбите только то, что уже сказали: «было темно, запнулся, упал, разбил башку и помер». Понимаете? Никаких лишних деталей!

Они оба закивали, как марионетки. Страх перед системой опять сменился в них страхом передо мной. Перед тем, что я сделал и что я за такое существо, способное уделать куда более сильного противника за сущие секунды?

— А если… а если они не поверят? — снова пискнул Стёпка.

— Они поверят, потому что захотят поверить, — устало ответил я. — Им так проще. Мир так устроен, малец. Все всегда верят в самый простой и удобный исход. Бритва Оккама в действии — не надо плодить сущности без необходимости. И они будут до последнего делать вид, что ничего особенного не произошло, — добавил я, чувствуя, как по телу расползается тягучая усталость. — Потому что, если здесь начнут копать серьёзные дяди из генпрокуратуры, вскроется такое… Любого из них могут посадить рядом на шконарь за такие мутки.

Стёпка молчал, переваривая информацию. Я видел, как меняется его лицо — детский испуг постепенно сменялся жестким, почти взрослым пониманием. Я сомневаюсь, что он допёр насчет бритвы Оккама, но он быстро учился. В таких местах либо учишься, либо ломаешься.

— Так что… мы в безопасности? — наконец выдавил он.

— Никто здесь не в безопасности, — горько усмехнулся я, — это ж тюрьма! Но у меня есть небольшое преимущество — утырки теперь знают, что старикан в этой камере не совсем простой. И пока они будут выяснять, что со мной не так — время есть.

Из соседней камеры донесся приглушенный крик, сразу же оборвавшийся каким-то тупым ударом о стену. Тюрьма жила своей обычной жизнью, не обращая внимания на нашу маленькую «драму».

— А что насчёт его дружков? — неожиданно спросил Толян, до сих пор молчавший. — У Борова были здесь кореша. Они могут захотеть разобраться.

Вопрос был весьма здравым.

— Они будут ждать. Пока не поймут, почему вертухаи закрыли тему. А когда поймут… Ну, тогда и посмотрим.

Я закрыл глаза, чувствуя, как адреналиновая дрожь окончательно сменяется изнеможением. Тело просило отдыха, но мозг продолжал работать, просчитывая варианты, строя планы, вспоминая старые навыки. Где-то далеко скрипнула дверь, и по коридору застучали тяжелые ботинки. Но на этот раз они прошли мимо нашей камеры. Я прислушался к затихающим шагам. Они действительно прошли мимо. На сей раз… Но расслабляться было рано.

— Спите, — тихо приказал я сокамерникам. — Завтра может быть тяжелый день.

Сам я уснуть не мог. Лежал с открытыми глазами в темноте, вглядываясь в потолок, где мерцала через щели отблесками из коридора та самая тусклая лампочка. Вспоминал. Не этого урода Борова, нет.

Вспоминал другое время, других людей… и другого себя. А кто я сейчас? Я вновь чувствовал тошнотворный привкус своей старческой немощи, ощущение того дряхлого, никому не интересного, не нужного и давно забытого старикана. Неужели всё, что было со стариком Хоттабычем, лишь мои бредни?

На утро в открывшуюся дверь нашей камеры вошёл не вертухай и не следователь, а щуплый шнырь с ведром воды и половой тряпкой. Молча, не глядя ни на кого, он отдраил пятно на бетоне, которое уже успело впитаться и потемнеть. Жуткая вонь хлорки перебила всё — и запах крови, и запах страха. Это был финальный аккорд. Система поставила точку.

Когда он ушёл, Стёпка не выдержал:

— Значит, всё? Концы в воду?

— Концы в воду, — подтвердил я, глядя на выцветший, мокрый квадрат на полу. — Дело закрыто. Для них Борова больше не существует.

— А для его корешей? — снова, как эхо, пробурчал Толян.

— Для его корешей он просто переведён на другую кичу. Исчезновения здесь случаются. Никто не будет поднимать шум из-за одного пропавшего быка. Слишком много вопросов, на которые им не захочется отвечать.

И всё — никаких допросов-вопросов. Никаких лишних взглядов. Охрана вела себя так, будто ничего не произошло. Но я заметил мелочи — как молодой охранник, тот самый жилистый, на секунду задержал на мне взгляд, полный не столько подозрения, сколько… интереса. Как старший, коренастый, демонстративно смотрел в другую сторону, когда мы строились.

Их игра была мне понятна. Они ждали. Ждали, что скажет им «наниматель». Ждали команды, либо еще денег. А после завтрака нас погнали на работу. Меня определили в тюремную библиотеку — пыльное, заброшенное место, куда обычно отправляли доживать свой срок самых безобидных и больных.

Хотя я, откель не плюнь, уже давно на пенсии — все сроки дожития перекрыл! Но в этой дыре плевать на всё хотели. Я даже особо не сопротивлялся — тут можно себя чем занять. А в камере со скуки можно сдохнуть.

Но сегодня меня ждал сюрприз. За столом, заваленным стопками ветхих книг, сидел незнакомый мне человек в штатском. Он не был похож на тюремщика — очки в тонкой оправе, аккуратные руки, ухоженные ногти, лежащие на папке с бумагами.

— Резников? Илья Данилович? — спросил он тихо, не глядя на меня. — Садитесь.

Я медленно опустился на стул, что стоял рядом. Дерево скрипнуло подо мной, будто жалуясь на тяжесть. Он закрыл папку, положил на нее ладони, и только тогда поднял на меня глаза. Взгляд был спокойным, усталым и невероятно острым. Взгляд профессионала, который уже все про тебя понял.

— Меня зовут Артем Сергеевич, — сказал он, по-прежнему тихо, но теперь в его голосе чувствовалась стальная нить. — Я пришел поговорить о деле, которое вам… знакомо.

Я молчал, выдавливая из себя маску равнодушного старика. Внутри все замерло и насторожилось. Ловушка? Новая игра? Но он говорил дальше, и следующая фраза перевернула все с ног на голову.

— Капитан Громов передал вам привет…

Громов? Следователь, который вел мое дело. Честный, упрямый, который не брал взяток и не боялся начальства. Который в итоге поплатился за свою честность — его чуть не уволили из органов. Он ничего не смог сделать для меня. И вот теперь его имя прозвучало здесь, в этой тюремной библиотеке, из уст какого-то непонятного мне интеллигента. Значит, он всё-таки не сдался. И я был рад, что остались еще такие люди.

— И что? — вырвалось у меня. — Как он?

— Нормально. И по-прежнему несгибаем, — скупо улыбнулся Артем Сергеевич. — Он просил меня найти вас. Он считает, что ваше дело было сфабриковано. Что вас… «убрали»… потому что в деле были задействованы очень высокопоставленные люди… Им удалось погасить шумиху СМИ, и даже в Интернете, что на самом деле практически невозможно. Но им это удалось.

— Понимаю… А вы, вообще, кто? — спросил я интеллигента.

— Я — ваш коллега, Илья Данилович, майор ФСБ.

— А… — я хотел задать вопрос, но майор меня перебил.

— Здесь же я совсем по другой «легенде» — прибыл с проверкой хозяйственной части по ведомству ФСИН. Но только лишь для того, чтобы встретиться с вами. Официального разрешения получить не удалось, — виновато развел он руками. — Я, честно сказать, не ожидал, что все так повернётся. Громову не дали честно продолжить ваше дело тогда, — продолжал Артем Сергеевич. — Но он о вас не забыл. Мы постараемся восстановить справедливость и вытащить вас отсюда.

Я горько усмехнулся, разводя руками:

— Посмотрите на меня, молодой человек. Я — дряхлый столетний старик и боюсь, что не доживу до этой самой справедливости.

Артем Сергеевич внимательно посмотрел на меня, и в его взгляде не было ни капли снисхождения или жалости.

— Илья Данилович, вот только не надо! Я ознакомился с уголовными материалами, да и из архива мы подняли ваше дело. И я, честно говоря, был немного шокирован, — признался майор. — И мне стало ясно, как вам удалось завалить тех двоих — людей с таким опытом оперативной работы уже нет.

— Это была чистая случайность, — произнёс я, откашлявшись — горло вновь начало жутко саднить.

— Ну, ни скажите, Илья Данилович, — покачал головой майор. — По донесению наших информаторов… Да-да, они имеются даже здесь, за этими стенами. Так вот даже здесь вы смогли отразить уже два нападения… И одно из них — со смертельным исходом.

— Хотите повесить на меня еще и труп Борова?

— Илья Данилович… — укоризненно произнёс чекист, посмотрев на меня поверх очков. — Я, и мои коллеги, хотим вам помочь. Такие люди как вы — ветераны войны и органов безопасности, настоящие герои, сделавшие эту страну, должны не в тюрьме сидеть, а…

— Так почему же я всё еще здесь, Артём Сергеевич?

— Вот с этим мы сейчас и работаем, чтобы раз и навсегда вскрыть тот гнойник! Такие люди не только не должны пребывать во власти — они, как очень правильно сказал Глеб Жиглов, должны сидеть в тюрьме!

— И что же вы предлагаете? — спросил я, и голос мой звучал уже не так дряхло.

Артем Сергеевич облегченно вздохнул, поняв, что лед, наконец-то, тронулся.

— Вам надо продержаться еще немного, Илья Данилович. Вы уже доказали, что еще ого-го, и есть порох в пороховницах!

— Ага, и ягоды в ягодицах, — криво усмехнулся я.

— Шутите? Отлично! — похвалил меня чекист. — А теперь давайте вспоминать всё. Каждую мелочь. По минутам и секундам. А уж потом… потом мы придумаем, как вытащить вас отсюда.

Я откинулся на спинку стула, глядя на пыльные ряды книг. Дряхлый старик… Ну, что ж, посмотрим

— Хорошо, — сказал я. — Давайте поговорим…

Скрежет несмазанных петель колючим наждаком прошелся по моим оголённым нервам. Мы оба замолчали и прервались. В библиотеку, шаркая ногами, вошел Точилин — один из надзирателей, человек с пустыми глазами и вечной сигаретой за ухом.

— Осужденный Резников, — сонным голосом произнес он, бросая на майора короткий, оценивающий взгляд, — на прогулку. А вас, — это он чекисту, — просили зайти к начальнику колонии.

Артем Сергеевич медленно поднялся, его лицо застыло в холодной, официальной маске. Он поправил пиджак и произнёс, обращаясь ко мне:

— Мы еще не закончили — я скоро вернусь. И приготовьте мне отчеты за три предыдущих года.

И он прошел мимо Точилина, не удостоив его взглядом. Надзиратель проводил его мутными глазами, а затем показал ему в спину «фак» оттопыренным средним пальцем.

— Имели мы таких проверяющих… — фыркнул он, когда майор скрылся за дверью. — А ты чего встал, дед? Давай-давай, ковыляй шибче!

Я, кряхтя, поднялся со стула, снова превращаясь в дряхлого старика, сгорбившись и сделав лицо безразличным и пустым. Но внутри всё пело. Пело от давно забытого чувства — надежды. От того, что меня не просто вспомнили. Меня нашли. И за мной пришли не с пустыми словами утешения, а с холодной, стальной решимостью изменить текущее положение дел. И слава Богу, что есть у нас еще такие люди, для которых законность и справедливость не превратилась еще в пустой звук.

Воздух на прогулочном дворике, отгороженном высоким бетонным забором с колючкой, был густым и спертым. Я медленно, по-стариковски, зашагал по асфальту, где в своё время топали тысячи таких же заключенных. Мозг, давно приученный к «эконом-режиму», теперь работал на повышенных оборотах.

Я закрыл глаза, и сквозь запах махорки и сырости вдруг отчетливо почувствовал острый, колючий аромат хвои. Как тогда, в сорок седьмом, на лесоповале под Соликамском. Тогда мне казалось, что выхода тоже нет…

Я открыл глаза. От группы гогочущих арестантов отделились двое молодых, накачанных зеков с пустыми, как у Точилина, глазами. Они шли не спеша, но их путь явно лежал в мою сторону. Они искали встречи. Со мной. Это была не случайность. Я почувствовал всеми фибрами души, что эта встреча может окончиться смертельным исходом. Вот только чьим?

Они приближались. Я сделал вид, что не замечаю их, и продолжил свой неторопливый путь, будто размышляя о вечном. Но краем глаза я отмечал каждый их шаг, каждое движение. Правая рука одного из них была засунута в карман. Там могла быть заточка, выточенная из куска арматуры, или просто заточенная ложка.

Мы поравнялись, и один из утырков перекрыл мне путь.

— Дедуля, — сипло произнес он, — побазарим о жизни?

Я остановился и поднял на него усталые слезящиеся глаза.

— Чего тебе, внучок? — просипел я. — Не совестно вам? — произнёс я дрожащим голоском. — Отстаньте уже от старика. Дайте спокойно умереть!

— Если кипишевать не будешь, старый — спокойно откинешься, — произнёс тот зэк, что держал руку в кармане. — Мы тебя не больно зарежем — раз, и ты уже на небесах.

Ну, что ж, я этого как раз и ожидал. В этот момент я постарался забыть, что был столетним стариком. Спина выпрямилась, взгляд стал острым и колючим. Я видел, как торпеды на секунду озадачились. Они ожидали страха, покорности, а увидели нечто другое.

— Лучше катитесь отсюда, детки! — тихо, но четко сказал я. — Пока дедушка добрый! — И я злобно ощерился своими вставными протезами.

— Ах, ты, сука! — Рука зэка рванулась из кармана, блеснув острой заточкой.