Позывной "Хоттабыч"#10. Конец пути

Глава 23

Прокопьич прицелился, не спеша выдохнув весь воздух из легких и плавно потянул за спусковой крючок. Грянул выстрел, громоподобный, разрывающий барабанные перепонки. Противотанковое ружьё лягнуло старика на отдаче, словно норовистый бешенный конь.

Но Прокопьича этим было не пронять — опыта обращения с подобным оружием у него, как бы не больше, чем у меня. Силёнок, правда, маловато, но это не беда. БТР дернулся, когда бронебойный патрон времён Великой Отечественной вспорол его бок, как консервную банку. С его правого борта повалил густой, едкий дым.

Прокопьич, не теряя ни секунды, взял на мушку второй бронетранспортёр. Его движения были выверены и быстры, несмотря на трясущиеся от старости руки. Второй выстрел грохнул почти без перерыва, чуть не сливаясь с первым. В борту второго БТРа тоже появилась рваная дыра. Из нее повалил черный, маслянистый дым, смешиваясь с серым дымом из пробоины первой машины. Старик методично, и всего лишь с двух выстрелов, вывел из игры оба бронетранспортёра.

— Горят, сволочи! — закричал Артём, и в его голосе слышалась не только боевая злоба, но и надежда.

Первая подбитая стариком машина остановилась, но почти сразу из открытого люка выскочил десантник и развернул в нашу сторону гранатомёт.

— РПГ! — закричал я, но было уже поздно, хоть наемника практически тут же срезал пулеметной очередью Артём — выстрелить он все же успел.

Бахнуло-свистнуло-сверкнуло и наш «окоп» содрогнулся от взрыва. Земля посыпалась за воротник, в ушах зазвенело. Прокопьича отбросило взрывной волной, он грузно рухнул на дно овражка, присыпанный грунтом. Его винтовка, та самая реликвия Великой Отечественной, лежала рядом с разбитой затворной рамой.

— Жив, дед? — Артём, оставив пулемёт, наклонился над стариком, пытаясь его откопать.

— Ох… кости целы… кажись… — застонал Прокопьич, отплёвываясь. — А вот ружьишко моё… оно, похоже, кончилось…

— Оно своё дело сделало! — крикнул я. — Технике каюк!

— А не забыли ручки-то! — обрадовано произнёс старик. — А ты чего пост бросил? — неожиданно накинулся он на майора, я и сам сейчас справлюсь!

Ремезовские ублюдки, однако, не собирались просто так гореть. Люки захлопали, и изнутри, кашляя, полезли фигуры в камуфляже. Они спрыгивали на землю, торопливо разворачиваясь с автоматами наперевес, готовясь к контратаке. Но майор их уже ждал.

— Огня, Артёмка! Не дай им на штурм пойти! — проорал старик, тяжело поднимаясь на ноги.

Но майор и без его напоминания начал поливать ряды наёмников плотным огнем из пулемёта. Но эти бойцы во второй волне были не чета первым — дисциплинированные, молчаливые и, по всей видимости, хорошо обстрелянные. Одним словном — настоящие военные профессионалы.

Их натиск был страшен. Они шли напролом, не считаясь с потерями, забрасывая нас гранатами и стреляя на ходу. Наши позиции начали рушиться под этим стальным катком.

— Долго не продержимся! — заорал Артём, отстреливаясь длинными очередями.

Но тут на линии боевого соприкосновения появился новый персонаж, хвостатый и взъерошенный — Матроскин. Он возник из клубов едкого дыма, будто сама тьма сгустилась и обрела форму. Это был не просто кот — это был разъяренный демон размером с хорошую собаку, его шерсть дыбилась, превращая его в черный шар из клыков и когтей.

Зеленые бездонные глаза говорящего кота из славного семейства Грималкиных метали молнии. С низким утробным рёвом, больше похожим на рычание огромного тигра, он ринулся вперед. Наемники, застигнутые врасплох этим абсурдным видением, на мгновение замешкались, и этого мгновения ему хватило, чтобы выхватить из строя первую жертву и разорвать ей горло чудовищными острыми когтями.

Один из бойцов, опомнившись, дал длинную очередь из автомата. Пули прошили воздух, но кота там уже не было. Он просто растворился, будто его и не было. В следующее мгновение он материализовался прямо за спиной еще одного из стрелков.

Мощная лапа, вооруженная когтями, похожими на изогнутые бритвы, взметнулась и обрушилась на спину наемника. Бронежилет из кевлара и пластика не стал преградой — он разошелся с сухим, хрустящим звуком, словно вскрывали консервную банку острым ножом.

Когти вошли глубоко в плоть, с хрустом ломая ребра и разрывая мышцы. Кровавый веер брызг взметнулся в воздух, а из страшной раны на спине бойца, вместе с клочьями ткани и осколками брони, вывалились куски легкого и часть позвоночника. Человек рухнул на землю, даже не успев издать звук.

Матроскин вновь исчез. Пули же прошивали пустое место, не сумев подловить стремительного кота. В следующий раз он возник уже в самой гуще атакующих. Его лапы превратились в размытые смертоносные веера. Один взмах — и у ближайшего к нему наемника была отсечена рука, держащая автомат, вместе с кевларовым наплечником.

Рука отлетела в сторону, пальцы еще судорожно сжимались на спусковом крючке. Второй взмах — и глубокий рассекающий удар по бедру очередного бойца перебил артерию. Из располосованной плоти хлынул алый фонтан, а человек с диким воплем забился на земле.

Кот не останавливался, двигаясь с непостижимой скоростью, оставляя за собой только кровавые брызги и горы разорванной плоти. Броня не спасала от его когтей — она рвалась, как гнилая тряпка. И от этого становилось еще страшнее. Я даже и не думал, что Матроскин настолько мощная и смертоносная машина, когда случайно спас его из рук кромешной Стрыги.

А дальше… дальше кот действовал еще стремительнее и ошеломляюще. Он, словно тень, скользнул за спину огромного штурмовика, вооруженного пулеметом. Лапы обхватили его шлем с двух сторон. Раздался оглушительный скрежет — когти пробили титановый сплав, словно это была тонкая жесть. Мощные мышцы на плечах Матроскина взбугрились.

Послышался резкий, сухой хруст рвущихся связок и ломающихся шейных позвонков. Голова крепкого бойца была оторвана одним молниеносным движением. На мгновение она задержалась в воздухе (кот тем временем уже испарился), застывшая в маске ужаса и непонимания, с широко раскрытыми глазами и оскаленным ртом. Затем тяжелый шлем с головой и торчащими из неё обрубком позвоночника и клочьями плоти с грохотом упал на землю, пока тело еще стояло, из шеи била мощно фонтанирующая темная струя крови.

А дальше было еще страшнее. Матроскин, с ног до головы уделанный кровью, вскочил на грудь очередному бойцу, сбив его с ног. Кот обрушился на него с такой скоростью, что буквально вышиб из него дух. Наёмник, лишь мельком заглянувший в бездну тех зелёных глаз, закричал — тонко, по-бабьи, заливаясь истеричным визгом.

Но кот не стал его слушать. Одна лапа придавила грудь, впиваясь когтями в броню, а другая, с растопыренными когтями, пробила горло. Крики стихли, превратившись в громкое бульканье. А следом раздался влажный тягучий звук, от которого даже у меня застыла кровь в жилах.

Голова с хрустом отделилась от тела, увлекая за собой клочья кожи и трахею, растянувшуюся, как розовая резинка, когда кот, не разжимая когтей потянул лапу к себе. Через мгновение «кровавая резинка» порвалась, брызнув слизью и кровью. Матроскин, держа чудовищный трофей в лапах, отшвырнул его в сторону наступающих. Голова покатилась по земле, наводя ужас даже на самых отпетых головорезов.

Атака захлебнулась. Стальной каток остановился, упершись в живую, пушистую и невероятно кровожадную стену. Профессионалы Ремезова впервые за всю операцию, а, возможно, и за всю свою жизнь, дрогнули и начали отступать под натиском этого пушистого ужаса.

Прокопьич замер, не в силах пошевелиться или отвести взгляд от кровавого спектакля. Его мозг, отточенный годами службы и сотнями боевых операций, отказывался принимать увиденное. Это было похоже на галлюцинацию… но, нет — резкий запах крови, бивший в нос, был до жути реальным.

А ведь это был тот самый упитанный и совершенно безобидный бездельник, часами валявшийся на солнышке на крыльце и которого он угощал парным молоком. А теперь этот «безобидный бездельник» одним движением лапы отрывал головы прожженным головорезам, закованным в пуленепробиваемую броню.

Мысли Прокопьича путались, пытаясь совместить два совершенно несовместимых образа. Даже его собственное воскрешение из мертвых не настолько поразило старика. И от этого контраста мир вокруг закачался. Это было не просто изумление. Это была тотальная ломка восприятия.

А дальше… Прокопьич, действительно ошеломленный чудовищным преображением мирного кота, не видел больше ничего. Его сознание, перегруженное адской реальностью, почти отключилось. Он просто стоял, вцепившись в бруствер окопа, с остекленевшим, ничего не видящим взглядом, устремленным в одну точку — туда, где мелькал окровавленный пушистый демон.

Он не услышал звенящей тишины, наступившей после прекращения стрельбы. Не заметил, как один из отступающих наемников, споткнувшись о тело своего безголового товарища, в панике швырнул в гранату в Матроскина. Бросок был слепым, отчаянным, но точным… Хотя, в кота он так и не попал — смертельный снаряд по высокой дуге залетел прямо в наш укрепленный овражек.

— Прокопьич! Граната! — заорал я во всю глотку, рванувшись к товарищу, но понимал — уже поздно.

Прокопьич, все еще находясь в ступоре, инстинктивно повернулся на крик. Его глаза, еще секунду назад пустые, теперь отразили приближающуюся смерть. Он даже успел понять, что сейчас произошло. И в этот миг понимания граната рухнула к его ногам, воткнувшись в мягкую землю.

Время словно растянулось, неимоверно замедлившись. Прокопьич, уже не думая, сделал единственный и последний рывок, накрывая гранату своим телом. Оглушительный взрыв разорвал железный корпус гранаты изнутри. Горячая волна ударила старика в грудь, ослепила, оглушила.

Когда дым и звон в ушах немного рассеялись, я с трудом поднялся. Контузило меня знатно, но ни одним осколочком не зацепило. Вот, если бы не Прокопьич… Я присел на корточки перед изуродованным телом старика, перевернув его на спину. Один из острых осколков, словно скальпелем рассек ему шею и перебил ключицу. Рваная рана на шее пульсировала алым фонтаном. А подрагивающая кровавая каша в районе груди и живота вообще не поддавалась анализу.

— Держись, старик! Держись! — прохрипел я, судорожно пытаясь зажать рану ладонями, но кровь сочилась сквозь пальцы, горячая и липкая. Да и вообще это — мертвому припарка. А Прокопьич был уже стопудово мертв. Без вариантов!

Старик хрипло, с клокотанием в груди, сделал судорожный вдох. Его глаза, уже теряющие блеск, нашли моё лицо. В них не было ни страха, ни боли.

— Данилыч… — просипел он, и кровавые пузыри вздулись на его губах, а после лопнули. — Ну… и надрал же… им… Матроскин… задницы…

Рука его дрогнула, пытаясь подняться, и бессильно упала. Я сжал в своей руке его уже холодеющие пальцы, подхватил его и прижал к своей груди, как ребенка. Так и сидел, раскачиваясь на месте, залитый с ног до головы его кровью, и смотрел, как он уходит в небытие.

Те силы, с помощью которых мне удалось его воскресить в прошлый раз, так и не откликнулись, как я не старался, как не молил небеса о помощи. Небеса, как обычно, были немы и глухи к моим мольбам. И в этот момент над нашими головами, разрывая в лохмотья небо и барабанные перепонки, пронесся новый, нарастающий звук — не мины, не снаряда, а чего-то большего. Намного-намного большего.

И где-то там, на вражеских позициях, воцарилась мгновенная и паническая суматоха. Крики, беспорядочные выстрелы. Затем жалкие остатки отряда наемников замерли в нерешительности, задрав головы к небу, по которому к земле, оставляя пылающий след, несся огромный огненный болид…

Лес пылал. Тяжелые и удушливые струи дыма вились по земле гигантскими серыми змеями. Сквозь их эфемерные тела проглядывали тусклые языки огня, плясавшие по краям раскаленного кратера, образовавшегося на месте окружающего нас леса. Дым резал глаза, и по нашим закопченным щекам текли слезы, рисуя на щеках неуместно-чистые, дурацкие дорожки.

Артем, склонившийся над изувеченным телом Прокопьича, взвыл, как раненный зверь, и рванулся было к Ремизову, но мгновенно окаменел под его мертвенным взглядом.

— Ах, юноша, ну что за неуместная экспрессия? — с фальшивой симпатией взглянул олигарх на майора — Не до вас сейчас. Вот завершу все неулаженные дела, а потом уж и вами займусь… Подождете?

— Будь ты проклят, мразь! — с трудом выдавил Артем побелевшими губами, а на его лбу вздулись жилы и выступили бисеринки пота.

— Проклят? — хохотнул Ремизов, неспешно обходя булькающие лужи раскаленного камня, пышущие жаром. — Что может быть страшнее прозябания в никчемном человеческом теле?

— Но ты, как погляжу, не побрезговал и этим отрепьем, чтобы добраться до меня, Ящер… — прохрипел я — раскалённый воздух обжигал глотку.

— Что поделать, такие времена! — хохотнул Ящер, натянувший шкуру олигарха Ремизова, словно удобный костюмчик. — Хочешь что-то сделать хорошо, братец, сделай это сам!

— Не брат ты мне, гнида чешуйчатая! — Перифраз Данилы Багрова из «Брата» пришелся как нельзя кстати.

Пошатываясь, я поднялся на ноги от изломанного взрывом тела Прокопьича. Меня порядком штормило, то ли от перенапряжения, то ли от акустического удара, вызванного эпическим приземлением Змея в подмосковный лес. А посмотреть-то было на что!

Во все стороны от эпицентра удара торчали изломанные и обугленные вековые сосны и ели. Даже само небо пылало, когда этот гад, не придумавши ничего лучше, долбанулся посреди леса, пролетевши по небу огненным болидом. Думается мне, что очень похоже выглядело место падения Тунгусского метеорита. И даже не взирая на выдержавшую удар «гравитационную скорлупу», которую я поставил на каком-то автомате, из наших с Артёмом ушей сочилась кровь.

— И вправду, — согласился Ящер, остановившись в нескольких метрах от меня. — Не пойму, отчего это Старухе взбрело в голову макнуть тебя в первобытную купель? Хотя, не будь ее, кто знает, набрал ли бы ты необходимую для моей задумки кондицию. Но дело ты свое сделал, старый, пусть немного и потрепыхался напоследок. Меня это даже порядком позабавило.

— Так это все для тебя лишь забава? — Я обвел слезящимися глазами горящий огненный кратер — А как же люди?

Ящер ничего не ответил. Вложил руки в карманы брюк, довольно осмотрелся, покачиваясь с пятки на носок в своих идеальных лакированных туфлях, на которые, не смотря на булькающий вокруг раскаленный камень и носящуюся в воздухе жирную копоть, не налипло и пылинки. Затем он картинно смахнул пепел с высокого камня, круглого и вытянутого как речная галька, и не спеша уселся, сверля меня сумасшедшим взглядом антрацитово-черных глаз.

— А как иначе, дружок? — Он вопросительно поднял бровь — Отчего, думаешь, Творец оставил все свои сотворенные миры и ушел? Скука. Скука — это самый злостный враг бессмертного существа. Впрочем, скоро я избавлю тебя от подобной участи.

— Ну, попробуй, кусок бессмертного дерьма! — Я сплюнул ему под ноги скопившуюся во рту кровь, и она зашипела на всё еще горячих камнях. Подошвы мне тоже основательно припекало.

— Непременно попробую, а как же? Не могу же я остаться без очередного развлечения. Но не будем спешить. Вечность, она, знаешь ли, учит терпению. Чудовищно долгому терпению. У вас же такой роскоши и проклятия, как Вечность — нет.

— Я не понял, Змей, это ты что, сейчас реально мне поплакаться в жилетку решил? Типа понять тебя и простить, за все, что ты сотворил? И не только со мной, кстати… Я это так — мелочь. Вот понять только не могу, отчего у тебя такая злоба на весь белый свет? А, Ящер? Может от того, что Создатель счел тебя недостойным и не взял с собой? И тебе не удалось ступить на следующую ступень Бытия? И тебе приходится вертеться как белка в колесе… только в Колесе Сансары?

— Может, и так, — пожал плечами Ящер, сверкая черными глазами, в которых отражался огонь, — а, может, и нет. В конце концов, Он оставил не только меня, но и остальных богов-титанов, как первых, так и последующих поколений, чтобы править этим миром. Всем вместе. Только их больше нет… Хотя, с иными пришлось порядком повозиться, чтобы расчистить себе дорогу…

— В смысле? — Я изумленно распахнул рот.

— А ты что же, Хоттабыч, и вправду думал, что ты один такой единственный и неповторимый? Ты всего-навсего последний, старик. Хотя, признаюсь, со всей скопленной тобою силой у тебя был реальный шанс возвыситься до божественного уровня, сломать собственное Колесо Сансары, прервать длинную цепь перерождений и стать новым Хранителем мира, которым был до тебя этот дурак Святогор. Отгадай с трёх попыток, кто соорудил для него ту самую домовину?

— Так это ты заманил его туда? — Екнуло сердце у меня в груди.

— Воистину широка и загадочна русская душа. Как и непроходима ее глупость и наивность. До него были и другие Хранители, некоторых ты видел в пантеоне моих побед, напоив их своей кровью, и тем самым связав цепь веков. Тысячелетиями, да что там, эонами они оберегали сотворенные миры от моих притязаний… Но… Все как один, так или иначе, рано или поздно, они пали от моей руки.

— Но зачем? — прохрипел я, краем глаза отмечая, как Артема начинает колотить мелкая-мелкая дрожь.

— Чтобы вступить в свое законное наследство — для чего же еще? — удивленно округлил глаза Ящер — Ибо я и есть тот самый Змий, низвергший вас из Эдемского сада в презренные обезьяньи тела…. Ахххх… — И Ящер даже зашипел удовлетворенно, блеснув глазами, и на секундочку мне показалось что за его зубами мелькнул раздвоенный змеиный язык.

«Хоттабыч, ты слышишь меня, старый? — неожиданно раздался в моей черепушке голос Кощея. — Я скоро, я близко, я почти воплотился. Только отвлеки внимание от моего сосуда. Заговори зубы Ящеру! Он всегда был падок на пафос…»

— Это не твой ли костлявый дружок там пырхается? — неожиданно насторожился, а затем хохотнул Ящер, заметив, как затрясся Артём. — Ну-ну, пусть пробует. Силенок у него маловато со мной то тягаться. Не та весовая категория!

— Ты еще скажи, что и то самое Кромешное Проклятие тоже твоя работа?

— Угадал! — довольно ухмыльнулся Ящер. — Знатно я тогда повеселился!