Позывной "Хоттабыч"#10. Конец пути

Глава 21

Наш с Прокопьичем смех стих так же внезапно, как и начался. А затем возникла неловкая пауза, которая слегка затянулась. Майор даже начал нервно постукивать пальцами по прикладу своего автомата.

— Молиться? — наконец сказал я, и мой голос прозвучал до удивительного обыденно, почти буднично, учитывая только что произошедшее Чудо. — Да хоть сейчас помолись, коли охота, Прокопьич. Только толку-то? Молитва — она для того, кто верит… А во что веришь ты, старый? И ты, Артёмка? — Я сделал еще одну глубокую затяжку, наблюдая, как дым кольцами уплывает в тусклый свет керосиновой лампы.

— Так кто же ты? — снова, уже тише и отчаяннее, спросил Артём. — Чудо… воскрешение… Так не бывает…

— Бывает, — возразил я. — Просто не так часто, как хотелось бы. Ты вот всё ищешь названия, майор. Ангел, демон, бог… А я тебе скажу проще: не парься над этим, и прими, как данность. Что коты говорят, ты тоже поначалу верить не хотел…

— Так он всё-таки говорит, этот ваш Матроскин? — хохотнул старик. — Значит, мне не почудилось, и я не сбрендил?

— Не почудилось, дружище! — Я мотнул головой. — Кот у меня тоже замечательный.

— Что же с тобой произошло за то время, пока мы не виделись? — задался вопросом Прокопьич.

— Много чего, старичок… В двух словах и не рассказать, — пожал я плечами.

— Ну, так расскажи в трёх, — не унимался Прокопьич. — Мы, вроде, пока и не спешим никуда…

В схроне снова воцарилась тишина, но теперь она была иной — не шоковой, а ожидающей. Майор медленно опустился на ящик рядом с воскрешённым мной стариком. И с непередаваемым интересом посмотрел мне в глаза.

— Может быть, — произнёс он, — ты знаешь, и что со мной происходит?

— Догадываюсь, — не стал я скрывать. — Ты не сходишь с ума, Артёмка — не переживай на этот счет. Просто один мой хороший друг не нашел другого способа, как связаться со мной…

— Так это правда? — потрясённо воскликнул майор. — Этот твой… хороший друг… он реально залезает в мою шкуру? И в голову тоже?

— Прости, Артём, но это так, — повинился я перед майором. — Ты здесь совершенно не виноват…

— Но почему? — перебил он меня. — Почему именно я?

— Похоже, что ты подходишь ему как сосуд…

— Какой, нахрен, сосуд⁈ — нервно воскликнул Артём Сергеевич.

— Сосуд для его аватара. И к тому же, ты сейчас самый ближайший ко мне человек… Я же говорю, что в двух словах всего не рассказать! — И я виновато развёл руками.

— Чувствую, что без бутылки здесь не разобраться! — влез в разговор Прокопьич, выставляя на стол распечатанную бутыль с медицинским спиртом, которого в землянке было просто завались. — Напиваться не будем, но смазать мозги лишним не будет! — с видом знатока произнёс он. — Давай Данилыч, рассказывай, пока нас эти уроды не отыскали.

— Верно подметил, старый, — согласился я, глядя на бутыль. Спирт был сейчас к месту. После всего, что приключилось. Не для храбрости, нет. А чтобы немного успокоиться и язык развязать. А то из меня рассказчик еще тот.

Прокопьич нашел в землянке три жестяных кружки, громыхнул ими по ящику, на котором стоял спирт. Разлил прозрачную, как слеза, жидкость по кружкам. Резкий, знакомый до слез запах ударил в нос, сразу вызвав фронтовые воспоминания. И из этой жизни, и из той…

— Ну, — старик ткнул в меня кружкой, — начинай, Данилыч. С самого начала начинай!

Я отпил. Огонь прошел по горлу, разлился теплом внутри. Говорить было трудно. Не потому, что не хотел. А потому, что слова, подходящие к такому рассказу, казались слишком неуклюжими, слишком простыми для того пути, что мне пришлось пройти в двух таких похожих, но вместе с тем и таких разных мирах.

— Началось всё с того, что я не совсем умер… — начал я, вертя пустую кружку в руках. — Вернее, умер. Это точно. С такими повреждениями не живут… Особенно столетние деды, на которых просто чихни, они копыта и склеят… — Буквально в нескольких словах я поведал Прокопьичу (майору об этом было хорошо известно) о своей уличной схватке с бандитами, о том, как заземлил этихутырков, и сам отдал Богу душу. — А затем — темнота. Тишина. Вообще ничего, лишь серый туман забвения…

— Точно! — воскликнул Прокопьич. — Видел и я энтот туман! А потом ты меня из него выдернул, Данилыч. И теперь я, как новенький!

Майор напрягся, его глаза сузились:

— А потом?

Он ждал логического объяснения всему происходящему в последнее время. И я постарался его не разочаровать.

— Потом… Потом туман забвения развеялся и исчез совсем. А я оказался под пронизывающим ветром на одной из горных вершин, сверкающих ледяным великолепием…

Я поведал своим изумлённым слушателям, как принял Святогорову Силу, а затем очнулся на алтаре под ножом жреца из Черного Ордена СС в тысяча девятьсот сорок третьем году. Сказать, что мой неторопливый рассказ произвёл впечатление, это вообще ничего не сказать.

После того, как старик начислил «по второй», и мы в очередной раз «промочили горло», я продолжил. Стараясь не раздувать повествование, я вкратце поведал моим соратникам о том мире, в котором возродился вновь, использовав тело моего молодого двойника, погибшего на алтаре фашистов.

Поведал о том, как этот мир был похож на наш родной, и как отличался от него наличием самой настоящей магии. Рассказал о своих битвах с вражескими магами, языческими богами, титанами и еще с незнамо какой хренью. Когда мой рассказ дошел до знакомства с Кощеем, Артём вздрогнул, как будто что-то почувствовал.

— Это ведь он? Он врывался в меня уже несколько раз? — нервно спросил майор.

— Да, — ответил я, — ты прав — это он.

— Продолжай, — попросил Артём, — не буду больше перебивать.

Дальше я поведал о нашей победе над фашистской Германией, о своей битве с бесноватым фюрером, оказавшимся марионеткой титана Кроноса, и залипанием во временном коконе, в котором мне пришлось провести длительное время. Свои послевоенные приключения я описывал куда более поверхностно, упомянув лишь, что тоже влезал в голову к хорошему парню Мамонту Быстрову в виде аватара.

Свои приключения на Кромке я не стал подробно описывать. Лишь встречу с Матроскиным упомянул, и договор с Ящером, после ритуала которого вдруг оказался в исходной точке своего вояжа на тот свет. Да еще и живым…

— Вот как-то так всё и было… — с хрипами в горле и слезами на глазах закончил я своё необычайное повествование. — Как-то так…

Прокопьич молча налил еще по кружке. Рука его не дрогнула, но взгляд был устремлен куда-то далеко. Тишина в землянке повисла густая, тягучая, как та смола. Артём сидел, уставившись в стол, его пальцы бессознательно чертили что-то на прикладе автомата. Первым очнулся старик.

— Н-ну и история… — выдохнул он. — Два мира, смерть, возрождение, магия… Да я б ни в жисть в такую хрень не поверил…. А тут… — Он ткнул пальцем в свой заскорузлый от крови бок. — Тут дыра была… от пули. А теперь её там нет! Ни дыры, ни пули. Ну, и как тут не поверить? А, Артём?

Майор медленно поднял взгляд на старика, но ничего не ответил. В землянке снова стало тихо. Слышно было, как потрескивает фитиль керосиновой лампы и трещат на улице сверчки.

Тишина затягивалась. Прокопьич тяжело дышал, уставившись в свою кружку, будто пытаясь разглядеть в горючей жидкости ответы на все вопросы.

— А теперь вот сидим тут, шило[1] глушим, и я снова жив, — наконец произнёс старик и отхлебнул из кружки.

Артём, наконец, перестал водить пальцем по прикладу автомата и резко поднял голову. Его глаза, обычно холодные и собранные, сейчас горели каким-то внутренним огнём.

— Хорошо, — проговорил он хрипло, откашлявшись. — Допустим, я верю. Да и глупо не верить, если уж вложил персты в раны, а они исчезли… Но ответь мне на один вопрос: зачем это всё?

— Действительно, — оживился и Прокопьич, — зачем тебя… такая могучая сила, да через всю эту… хренотень с мирами… вернула обратно? Просто так, чтобы ты меня оживил и байки свои рассказал? Нет же! Значит, дело здесь есть у тебя… Серьёзное! — Он обвёл взглядом землянку, залитую желтым светом коптилки. — Ты не просто так сюда вернулся, Данилыч! — подытожил он.

Я тяжело вздохнул, ведь старик, по сути, озвучил самый главный вопрос, на который у меня не было простого ответа. Только какое-то смутное чувство, разобраться с которым я так и не смог.

— Нет, не просто так, — тихо согласился я. — Я чувствую это, но тоже не понимаю, почему?

— А этот твой Кощей? — тихо спросил Артём. — Это не опасно для… для моего мозга?

— Не опасно, — заверил я майора. — Ты сильный, Артём, и ты не сломаешься. Иначе, он тебя не выбрал бы…

Майор долго смотрел на меня. Потаённый страх в его глазах медленно уступал место жгучему интересу.

— И что теперь? — спросил он уже твёрже. — Как долго мне терпеть его неожиданные проявления?

— Не знаю, — честно признался я. — Он хочет помочь мне, но не может надолго закрепиться в этом мире.

— Надолго… — хмыкнул Артём, передернув плечами. — Надо срочно решать твои проблемы, Данилыч. Чего-то мне не хочется больше выступать в роли какого-то «сосуда». Хочешь, мы с тобой устроим «мозговой штурм»? Глядишь и выплывет что-нибудь… Вот что тебя сейчас беспокоит больше всего? В чем ты сомневаешься? Что тебе спать спокойно не даёт?

— Не что, а кто! — хрипло хохотнул старик. — Утром точно их увидим…

— Нет, я не об этом, — качнул головой Артём Сергеевич. — Это — враг явный. С ними большого ума не надо, увидел — стреляй! Что не так, Данилыч?

— Да всё не так! — нервно воскликнул я. — Не должен я был вернуться и воскреснуть! А если бы и воскрес, то в тот же миг должен был склеить ласты! Не живут столетние деды с такими травмами! Да у меня от горла ничего не осталось — а тот утырок его в хлам раздавил! В моем старом мире это считалось бы настоящим чудом! А чудес там — кот наплакал…

— Погоди-ка, — оставил меня Прокопьич, хлопнув себя по залеченному мной боку, — а это, тогда, как понимать? Не чудом?

— Чудом, — согласился я. — Но это сделал я… А в моём старом мире такое провернуть было бы невозможно.

— Ты хочешь сказать, что это мир тоже только похож на твой, но это не он? — сформулировал мою мысль майор.

— Я все время пытаюсь это узнать, — пожал я плечами. Но если это так, кто-то или что-то рассчитало всё до миллиметра и до секунды. Каждую пылинку и травинку, каждое движение и каждый наш вздох…

Артём медленно поднялся с ящика, на котором сидел, его тень заколыхалась на бревенчатой стене.

— Считаешь, что мы пешки в чьей-то игре? — спросил он. — И кто, по-твоему, этот кукловод? И вообще, в чем смысл? Нет! Мы опять пошли по тому же кругу! Забудем! Что еще тебя напрягает в этом мире, Илья Данилыч? Подумай хорошенько! Сосредоточься, как следует! Ну же?

— Еще больше моего чудесного выздоровления меня напрягают дальнейшие события…

— Что ты имеешь ввиду? — не понял майор.

— А никого не удивило, что судят столетнего старика за двойное убийство крепких отморозков? Причем этот старик ветеран войны, орденоносец, бывший сотрудник НКВД-МГБ-КГБ-ФСБ? Не удивляет? Нет?

— А в чем проблема, Данилыч? — пожал плесами Артём Сергеевич, явно не понимая, куда я клоню. — Возрастного ценза у нас для зоны нет.

— В моём мире эту историю бы крутили по всем каналам зомби-ящика, по Интернету…

— В газетах, — подсказал Прокопьич.

— Насчёт бумажных газет не скажу, по-моему, их уже никто не читает. К тому же, этим стариканом убиты сразу двое детей могущественных олигархов.

— Так вот и ответ! — радостно оскалился майор. — Они-то и передавили весь информационный трафик!

— И нигде не вылезло? — Я криво усмехнулся. — Как говорил товарищ Станиславский — не верю! Как-то всё ненатурально, что ли. Как отражение в кривом зеркале, или в кошмарном сне, когда никак не можешь проснуться.

— Ты о чем, Данилыч? — нахмурился старик. — Какое еще отражение? Мы же здесь. Живые. Дышим-говорим, стреляем иногда. Всё реально. Я вот тебя за руку могу взять… А хочешь, двину, как следует — сразу всю мою реальность прочувствуешь.

— Именно, что всё реально! — взвился я. — Слишком реально! Слишком… Всё складывается в идеальную картинку, как будто кто-то умный и внимательный очень качественную декорацию построил. Почти не отличить от настоящего мира. Но почти — это не значит совсем.

— Послушай, дружище, — Прокопьич обнял меня за плечи, — не в обиду сказано, но у тебя, похоже, конкретная такая паранойя. Навязчивое состояние. Тебе в последнее время совсем несладко приходилось, вот ты искал подвох везде, где только можно. Скажешь, не так?

— Я ловил себя на мысли, — тихо признался я, — что порой жду, когда же эта красочная декорация дрогнет. Когда пойдет трещиной. Когда проявится тот, кто всё это подстроил… И мне страшно не от того, что это случится. А от того, что это НЕ случится. Что это и есть настоящая реальность. Потому что если это так… такой подлый мир не должен существовать! Лучше бы он оказался ненастоящим… — Я замолчал, сдавленно кашлянув. От этих мыслей холодело внутри.

— Вот! — довольно закивал Прокопьич. — И у меня такое было, когда… В общем, когда я один на всём белом свете остался… И мне страшно было, когда смысл жизни оказался потерян… — Прокопьич мрачно смотрел в свою пустую кружку.

Артём замер, его взгляд снова потяжелел, словно он что-то мучительно анализировал. Тишину снова нарушил только треск фитиля.

— Ладно, — наконец выдохнул майор, снова опускаясь на ящик. — Допустим, ты прав. Допустим, всё вокруг — хитроумная подделка. Или не подделка, а… другая версия реальности. Вопрос-то главный от этого не изменился: зачем? Для чего тебя, конкретно тебя, вернули в этот… в этот «кошмарный сон», из которого не можешь «проснуться»? Какую цель преследует твой таинственный «режиссёр»? Что он хочет, чтобы ты сделал? Или… чего НЕ сделал?

Я закрыл глаза, пытаясь поймать то смутное, невыразимое чувство, которое не давало мне покоя с того момента, как я очнулся в том переулке. Может быть, он хочет, чтобы я что-то… ощутил? Пропустил через себя? Как будто я должен сейчас что-то понять, чего не понимал раньше? Я открыл глаза и посмотрел на своих товарищей.

— Я чувствую, что должен сделать какой-то выбор, который я так и не сделал. Или сделал неправильно. И меня вернули не для того, чтобы исправить ошибку… а чтобы я её наконец-то осознал. Принял. Смирился с ней и дошёл до того рубежа, где когда-то свернул не туда… — Я умолк, переваривая свои сумбурные слова и мысли.

В землянке снова воцарилась тишина, на этот раз не тягостная, а полная какого-то нового смысла. Фитиль лампы трещал, как будто торопился догореть поскорее. Артём смотрел на меня, не мигая. Даже Прокопьич притих, а его всё еще бледноватое лицо стало серьезным.

— Ну что ж, — первым нарушил молчание майор. Его голос звучал почти буднично. — Раз так, будем искать твой рубеж. И твою невыбранную дорогу. С чего начнем, Илья Данилыч?

Я посмотрел на него и впервые за этот вечер по-настоящему улыбнулся.

— Не знаю, — честно ответил я. — Но когда нас это останавливало?

В этот самый миг воздух в центре землянки, между нами, вдруг заколебался, будто над раскаленным асфальтом. Запахло озоном, свет коптилки померк, сжался до тусклого ореола, а затем вспыхнул с удвоенной силой, отбрасывая на стены безумные, пляшущие тени. А из ничего, из самой пустоты, начал сплетаться темный клубок. Он рос, уплотнялся, обретая форму, тяжелея и обрастая деталями. И через несколько секунд перед нами предстал Матроскин.

Прокопьич замер, остолбенело уставившись на кота. Затем он перевел взгляд на пустую кружку, как будто надеялся, что это самогон ударил ему в голову, и кот сейчас исчезнет, как и появился.

Кот равнодушно облизнул лапу, строго посмотрел на старика и произнёс:

— Ваше уютное подземелье найдут минут через пятнадцать, не больше. Готовьтесь. Либо к бегству, либо к бою. Советую второе — бежать уже поздно.

Его слова подействовали на нас как ушат ледяной воды. Паранойя, сомнения, поиски смысла — всё это мгновенно испарилось, уступив место древнему инстинкту выживания.

Артём первый пришел в себя. Страх в его глазах сменился холодной яростью и сосредоточенностью профессионала.

— Где? Сколько? — отрывисто спросил он кота.

— С севера — группа из пяти человек, с юга — еще семь. Вооружены автоматическим оружием, есть гранаты. Идут уверенно, — так же четко и по-военному доложил Матроскин, — похоже, взяли наш след. Дальше на подходе еще пара групп, но я уже не стал уточнять…

Больше вопросов не было. Мы бросились к оружию. Скрипели ящики, звякали затворы, лязгали магазины. Землянка, только что бывшая тихим пристанищем для тяжких раздумий, в мгновение ока превратилась в готовый к смертельной схватке опорный пункт. И над всем этим, невозмутимо умываясь лапой, сидел Матроскин и «светил» незабвенной улыбкой Чеширского кота.

[1] «Шило» — это морской жаргонизм, обозначающий спирт.