Кого не взяли на небо

Эпилог

— Очнись, Йотун, — маленькая детская ладонь легла на мускулистое плечо, засыпанное светлыми косами, — К тебе пришли твои друзья и с ними чудо на колёсиках. У меня сохранился твой подарок.

Рукоятка армейского ножа сильно ткнула в ребро гиганта:

— Он нам понадобится — теперь это наше единственное оружие.

Кортни и два странных деда, сопровождающих роботессу, саркастически хихикнули.

— Товарищ сержант: рядовой Трабл и рядовой ДайПатрон прибыли в ваше распоряжение. И с нами представители союзной армии НАТО — Джек Кэролл, гениальный писатель-маньяк, он же Кортни — истинная убийца Курта.

— Hello, Russian giant, — мелодично пропела Свордс, — Мы всё же встретились вновь.

Монакура Пуу медленно поднял лохматую голову. Холодный лёд в уголках глаз растаял, обратившись скупой слезинкой.

— Почему так долго? — спросил он.

— Извиняй, бро, — ответил Трабл, крепко сжимая в объятиях обмякшую тушу великана, — Раньше никак не получалось.

— Мы с нашими американскими коллегами, — затараторил ДайПатрон, — Семь лет сдерживаем орды библейских чудовищ, желающих поработить и мучить всё человечество.

— Нету уж никакого человечества, — проронил сержант, — Но вы всё же молодцы — хвалю и выношу вам боевую благодарность.

— Разрешите извлечь тела ваших боевых товарищей, коих мы убили, дабы те не просрали баттл и не попали в полон к ворогу, и похоронить их с геройскими почестями?

— Пойдёмте, бойцы, — бывший барабанщик тяжело поднялся на ноги.

— Я помогу вам, — вызвалась Кортни, — Но прежде, товарищ сержант, извольте ответить на один пустяковый, но очень важный для меня вопрос: вы не встречали здесь Сиддхартху?

— Кого? — лохматые брови гиганта взметнулись вверх, — Это один из упырей Сехмет? Так они все полегли — все до единого, а двое, коих заперли в танке, — взгляд синих глаз указал на гигантскую груду расплавленного железа, — Обратились в кебаб.

— Нет, — согласилась Кортни, — Это не упырь: Сиддхартха — индийский принц. Владыка Ада уверял, что он находится здесь. Мне необходимо с ним встретиться.

— Не было здесь никаких индийских принцев, — склонил голову сержант, — Лишь две сумасбродные египетские богини, чернокожий Иисус, апгрейденные вампиры, викинги-попаданцы, оголтелые ангелы и мёртвый фараон.

— Я и сейчас здесь, — раздался шелестящий голос.

Все резко развернулись.

Створки брони роботессы разъехались в разные стороны, и рука в ковбойской перчатке нацелила пятьсот пятый Магнум в грудь неестественно вывернутой фигуре, что тащилась прямиком к развалинам домика строителя.

— Джет, Владыка Верхнего и Нижнего Египта, — представил вновь прибывшего Монакура, — Как ты выжил, бро, в этой мясорубке?

— А я и не выжил, — грустно ответил фараон, — В момент своей смерти я осознал, что мой старый друг Упуаут меня обманывал: никакой я не консервант; я мёртв уже три тысячи лет. А раз я мёртв, то умереть повторно не могу. Вот я и не умер.

— А твои телохранители?

— Сдаётся мне — не посетило их подобное откровение; все шестеро пали, защищая своего господина.

— Ты не этого Сиддхартху ищешь, милая? — поинтересовался Монакура у роботессы.

— Нет, — брезгливо скривилась Кортни, — Я ищу того, кто излучал радужное сияние во время всего этого чудовищного бедлама.

— Маленькая, — стальная башенка роботессы повернулась к Сигни, — Ты не видела кто здесь лучился семицветом?

— Мы, — гордо ответила девочка и взяла Монакуру за руку, — Мы лучились. Теперь мы с ним главные. Пойдёшь к нам в отряд, волшебная колесница?

Башенка склонилась набок; лампочки Кортни мерцали истинным пониманием:

— Конечно пойду, Пробуждённая.

— Тогда, — сухо кашлянул Джет, — Давайте найдём и предадим земле тело нашей Госпожи.

Монакура Пуу кивнул и отряд двинулся по истерзанной песчаной косе, заваленной серыми каменными глыбами и грудами седого пепла.

— Кто- нибудь здесь есть? Кто-нибудь меня слышит?

Голос доносился из-под кучи закопчённых обломков, бывших некогда гордой башней маяка.

— Сехмет! Старая ты карга! — дрожащий голос выдал мёртвого фараона: Джет несказанно обрадовался, — Почему ты валяешься в этой помойке? Неужели ты не можешь освободится от пары каменюк, придавивших твою толстую жопу?

— Никак не могу, Владыка, — ответил голос из-под обломков, — В этой жестокой сечи я растратила все свои силы; к тому же я здесь не одна. Так что вытаскивай меня отсюда, дохляк.

Джет порывисто вцепился в край камня; ему на помощь поспел Монакура, а Трабл и ДайПатрон ухватились с другой стороны.

— Раз-два-три, — хрипел Монакура.

Тщетно: упрямый кусок и не думал поддаваться.

— Мужчины, — произнесла роботесса, — Как я уже упоминала, прошедшие постапокалиптические годы я посвятила разработке и созданию нового оружия. Но не только оружия. Некоторые мои изобретения воистину гениальны и незаменимы вот в таких безвыходных ситуациях. Разойдитесь, немощи.

Фараон и диверсанты послушно расступились.

На этот раз из бронированных створок на груди роботессы показалось нечто, напоминающее слуховую трубку викторианской эпохи.

— Я назвала его Гравитас, — объявила Кортни.

Рожок издал мерзостный треск. Огромный обломок дрогнул и приподнялся в воздух.

— Теперь блинчики, — хихикнула Кортни.

Камень сорвался с места и с бешеной скоростью запрыгал по морским волнам.

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, — считала маленькая Сигни и хлопала в ладоши.

Под завалом обнаружились два обнимающихся тела. Странная женщина крепко сжимала в объятиях высокого блондина.

— Где Госпожа? — спросил Джет упавшим голосом и вяло протянул руку.

Женщина тяжело вздохнула и поднялась на ноги.

— Зачем ты тискаешься с этим фашистом? — поинтересовался Монакура Пуу.

— Я прикрыла его собственным телом: родная кровь как-никак.

— А что с тобой случилось, тётя? — Трабл и ДайПатрон обступили смуглую женщину и во все глаза разглядывали ту.

— Ну, я сражалась, а потом, когда наступил вот этот самый всепиздец, схватила в охапку этого дурака, что оказался рядом, крепко обняла, и закатилась под громадный обломок рухнувшего маяка. Потом нас засыпало.

— Мы не об этом, — диверсанты таращились на львиный хвост, торчащий из женской задницы.

Кроме означенной конечности, левое ухо и правая рука богини не были человеческими — это было львиное ухо и львиная лапа.

— А это... — отмахнулась Сехмет, — В момент трансформации облика меня крепко приложило по голове камушком...

— Ашка? Эфка? — Монакура Пуу вопросительно уставился на блондина.

Йорген отрицательно покачал головой и потупил взор.

— Больше никто не выжил, Бодхисаттва, — львиная лапа легла на его плечо, — Пойдёмте, я покажу, где искать тело Госпожи.

Она подвела всех к покарёжанному железному ограждению — оплавленному венцу маяка:

— Здесь Упуаут сражалась с Метатроном: обоих придавило этим гордым обручем. Истинно королевская смерть.

Монакура Пуу вопросительно взглянул на Кортни. Вновь выдвинулся Гравитас. Железяки и огромные каменные глыбы поднимались в воздух, словно пёрышки и легко отбрасывались прочь. Наконец под слоем сажи, среди россыпи мелких обломковчто-то тускло блеснуло.

— Дальше я сам, — Монакура Пуу бросился вперёд, останавливая роботессу.

Он голыми руками бережно раскапывал находку. На свет показалось узкое лезвие, а за ним и рукоять, которую сжимала женская ладонь, затянутая в проклёпанную перчатку.

— Мы поможем!

Мёртвый вампир, не менее мёртвый фараон, два бывших диверсанта плюс маленькая девочка в окровавленном рубище, принялись копаться в земле.

— Осторожней, осторожней, — приговаривал Монакура.

— Она мертва, Бодхисаттва, — тихо произнесла Сехмет.

Но сержант Волчьего Сквада не слышал.

— Осторожней, осторожней.

Вскоре он поднялся с колен, бережно сжимая в руках женское тело.

— Она мертва, — повторила Сехмет.

— Но как же так? — воскликнул бывший барабанщик, — Вот посмотрите, — он поднял девушку вверх, — На ней нет ни одной серьёзной раны, лишь мелкие ссадины, порезы да ушибы.

Сехмет подошла и откинула с бледного лица покойницы мокрые от крови волосы.

— Возможно, она и не погибла в этом бою. Просто ушла.

— Что значит просто ушла? — взмахнул косами сержант.

— Она достигла своей цели и ушла, — улыбнулась ему Сехмет, — Упуаут всегда так поступала: в конце каждой эпической битвы она либо пафосно гибнет, либо тихонько, по-английски, удаляется. Ни с кем не попрощавшись. Так ведь, Джет?

Мертвец кивнул.

— Что ей тут ещё ловить, — Сехмет всё перебирала багровые локоны, — Великий Волк любит сильные впечатления. Его привлекают яркие краски игры ума. Он давным давно остановил Колесо и не обязан влачить бренное существование. Пусть даже божественное. Он не из тех, кто наслаждается страданием. Член, пизда, говно, кровь, боль, мучения, чувства неудовлетворённости и раздражения — это всё не о нём.

Сехмет отступила на шаг и с жадностью облизала окровавленные пальцы.

— Я думаю она просто ушла, сыпанув терпкую щепотку приправ в кипящий котёл этой битвы в виде своей героической смерти.

Бойцы расступились, пропуская вперёд командира со скорбной ношей на руках.

— Среди развалин домика я видел лопату, — произнёс Джет, — Я пойду с тобой: мы похороним Госпожу вместе.

— Я с вами, — сказала Сехмет, — Ты же...

Она ткнула в грудь Йоргена кривым львиным когтем:

— Не теряй надежду: помни — таких, как мы, убить трудно. Копай — может что-нибудь найдёшь.

Рука Трабла коснулась локтя сержанта:

— Там, на берегу, — пророчил Горе, — Среди соснового бора, есть тихая лужайка, окружённая густым ельником. Брусника и вереск растут на ней. Место силы.

* * *

«Благословен будет хлеб, что посадили мы и растим; и дети, коих зачали мы, родили и воспитываем; всякая скотина, что приносит нам... даёт нам... поёт нам... Блять...»

Слова молитвы путались у Сольке в голове — сами собой складывались в богохульные, мерзостные сочетания. Она разогнулась и оперлась о черенок лопаты, путаясь вспомнить порядок строф.

«Благословен будет и путник и оседлый; добродетельный и грешник...»

Священные стихи таяли, создавая в сознании полнейшую белиберду.

Сосредоточенный взгляд стальных глаз упал вниз, на вскопанную землю. Там, среди грядок, ползала огромная лягушка — коричневая с зелёными полосками. Сольке прицелилась и точным ударом лопаты отрубила ей голову.

«Ибо нет различия между добром и злом, грехом и благодатью, аки суть всех вещей — пустота».

— Иисус любит тебя, — сообщила она обезглавленному трупику.

Потом с гордостью оглядела огород. Высокие заросли кукурузы. Густые кусты картофеля. Тыквы, размером с человеческую голову. Округлые дыньки, распухшие персики, огромные напряжённые баклажаны.

В этом году богатый урожай. Ещё богаче чем в прошлом. Прошлом…

Сольке задумалась, погрузилась во мрак, вороша густой пепел воспоминаний. Она не могла вспомнить прошлой осени и прошлого урожая. Ничего, что связано с прошлым.

Хотя...

Ладно, довольно бессмысленных попыток — пора идти в дом — в просторную светлую кухню — настало время готовить ужин для родных: Тебриус и Неверенка скоро вернутся домой из церкви, где они помогают Благочестивому Йонасу — украшают помещение к Празднику Урожая.

— Здравствуйте, фрау Сольке, — раздался звонкий девичий голос.

Женщина с глубокой сединой в густой шевелюре нечёсаных волос медленно развернулась, изобразив на хмуром лице радушную улыбку.

На её огород пожаловала Марайя — дебелая девица лет восемнадцати — на курносом носу буйно цвела россыпь разноцветных прыщей. От этой девки вечно пахло едким застоявшимся потом.

— Здравствуй Марайя, — произнесла Сольке.

— Все наши украшают храм, — поведала девчонка, — Украшают к Празднику Урожая; там и Тебриус и Неверенка.

— Я знаю, — кивнула Сольке, — Но почему же ты им не помогаешь? Почему сбежала?

— Я слышала что вечером, в преддверии праздника, где-то здесь, на опушке таинственной чащи, что за гнилым болотом, распускается цветок чольсы, хотя многие уверяют, что это лишь сказка. Я решила пойти к самой мудрой женщине в нашем селении и узнать, правда ли это. Было бы неплохо украсить этим цветком алтарь Спасителя. Что вы знаете о цветке чольсы, фрау Сольке?

— Всё! — хищно улыбнулась Сольке, — Я знаю о нём всё. Хочу похвалить тебя, моя сладенькая: ты — воистину благоверная истинная последовательница святого пути Чёрного Иисуса. Ты права: прямо сейчас, в эти минуты, на опушке туманной чащи, что за гнилым болотом, распускается магический цветок чольсы. Хочешь, я пойду с тобой и помогу найти это сокровище?

— Конечно, фрау Сольке, — раскрасневшаяся Марайя брызнула восторженными слюнями благодарности.

Сольке поморщилась, отёрла физиономию и мягко спросила:

— А кто-нибудь знает, что отправилась в лес на поиски таинственного цветка?

— Конечно нет, фрау Сольке, я хотела приготовить всем сюрприз.

— Какая же ты умница, — радостно ухмыльнулась фрау, — Погоди здесь: я лишь сниму с огня котелок с похлёбкой.

Она метнулась в дом, на кухню. Выдвинула ящик комода, схватила нож, проверила остриё, отбросила в сторону. Вынула другой — в сторону. Третий...

Взгляд стальных глаз упал на стену: на ржавом гвозде висел мрачный серп. Сольке собственноручно наточила оружие и берегла его до особого случая.

— Никто не знает, что ты здесь застряла, — хихикнула кривушка и, спрятав жнец в складках красного сарафана, вышла прочь из кухни.

— Пойдём, моя милая, и найдём таинственный цветок чольсы.

* * *

— Слышь, Холод... — худощавый мужчина в кольчужной рубахе с трудом приподнялся на локте, оглядывая место побоища, — Кажется эти уроды сломали мне два ребра, а может и три.

Он поднёс к лицу кисть левой руки и с удивлением уставился на обрубок указательного пальца. Потом побледнел и вновь упал лицом в грязь.

— Ты легко отделался, Ветер, — белобрысый коротышка ожесточённо пыхтел, силясь выдрать из ляжки стрелу с цветным оперением, — Но согласись: знатная получилась возня.

— Клёвая битва, — поднял заляпанное грязью лицо худощавый.

С неба, неторопливо кружа, спустился гигантский ворон.

— Мог бы и помочь, скотина, — приветствовал его Ветер, — Нас тут чуть не поубивали.

— Был занят, — каркнула птица, — Но не печальтесь: вы, ребята, не выглядите побеждёнными — вы выглядите избитыми. Где Кухулин и Донна?

— Оба быка там, — Холод бросил окровавленное древко в сторону огромной груды порубленного мяса.

— Вот, блять, — Ворон поворошил клювом кровавый фарш, — Морри же просила живьём.

— Не вышло, — сплюнул кровавую слизь Ветер, — Перед смертью пёс Куланна испросил отдыха и, пока мы сопели друг напротив друга, он поведал нам историю об отвергнутой им любви некой могущественной ведьмы в алом платье. Знаешь об этом что-нибудь, Грим?

— Первый раз слышу, — открестился ворон.

— Что толку с ним говорить? — вопросил Холод, — Он же и сам баба — та, в чёрном платье с перьями.

— Не городи хуйни, — отрезал ворон, — Так что там с драмой?

— С трагедией, — поправил птицу Ветер, — Кухулин предпочёл помереть, нежели снова оказаться в её объятиях. Он нам поведал, что его возлюбленная приглашает к ним в постель ещё двух своих подруг — рослую блондинку и миниатюрную брюнетку.

— Ну и? Что было дальше?

— Мы ему ответили и он, сопровождаемый своим рогатым чудищем, вновь яростно бросился на нас.

— И что вы ему сказали? — Ворон выкатил из груды мёртвую человеческую голову — та с ненавистью пырилась в хмурое небо всеми своими семью зрачками.

— Что Морриган поступает так и с нами, а нам это безумно нравится, — хором ответили Сильный Холод и Ветер, Высокий Тростник.

* * *

Темнота наполняла её всю: липкий мрак, который она так любила. Ей не хотелось открывать глаза, здесь так хорошо — прохладно, сладко и влажно, словно в глубокой мягкой могиле.

Кап-кап.

Что-то мешало ей наслаждаться этим вневременным покоем.

Кап-кап.

Тяжёлые капли воды.

Они разбивались о её лоб и стекали по лицу пронырливыми струйками.

Бездна подняла тяжёлые веки.

Известняковые стены, испещрённые сотнями отпечатков. Оттиски латных и кольчужных перчаток, клинков и щитов, прислонённых к этим стенам многие века тому назад. Надписи, исполненные готическими шрифтами.

Она слабо усмехнулась.

— Ты очнулась, сучка? — радостно прохрипел из темноты знакомый голос.

— Да, — ответила Аглая, — Что с нами случилось, Эйстейн?

— Мы долго кувыркались по этой жуткой световой трубе, — поведал Евронимус, — А потом вдруг вывалились прочь и оказались здесь. Ты моментально вырубилась. Я очень больно стукнулся о какую-то каменюку, а потом скатился в воду.

— Стукнулся об камень и не потерял сознание? — удивилась Бездна.

— Не потерял, — обиженно пробубнил из темноты Евронимус, — Я же просто череп, у меня нет сознания. А ты знаешь где мы оказались? Мне почему-то здесь по-кайфу.

— Знаю, Эйстейн, — уверила спутника девушка, — Мне знакомо это место.

Она зажгла маленький карманный фонарик и прошла вглубь грота, туда, где из-под каменной плиты истекал родник, чистый, словно свежепролитая слеза.

Евронимус лежал, наполовину погружённый в холодную воду источника.

— Вытащи меня отсюда, — потребовал череп, — Я весь продрог. Кстати тут, в пещере, плачет какая -то баба. Слышишь?

— Ничего не слышу, — помотала головой Аглая, будто бы вовсе не различала тоскливые стенания мёртвой жены Риндауга, — Кстати, Эйстейн, я хочу тебя спросить: как ты относишься к зрелым женщинам? К женщинам намного старше тебя?

— Никак не отношусь, — вздохнул Евронимус, — Я вообще ничего не знаю о женщинах, я умер девственником. Мне бы сначала познакомиться со своей сверстницей. Ну или помоложе. Навроде тебя. А почему ты спрашиваешь?

— У меня для тебя есть хорошие новости, Эйстейн, — ответила Бездна, — Здесь неподалёку расположена могила Турайдской Розы, могучей ведьмы и писаной красавицы. Несколько веков назад этой девушке отрубили голову. Как ты относишься к новой спутнице в нашем отряде?

— Вот это дело! — обрадовался Евронимус, — Это будет круто! Ты, сучка, просто прелесть!

— Но сначала, — Аглая Бездна ухватила череп за заднюю часть и поднесла оскаленную кость к стене, испещрённой отпечатками, — Считаешь ли ты, Эйстейн Аарсет, по прозвищу Евронимус, считаешь ли ты себя истинным мéталхедом?

— Я и есть тру блэк-мéтал, — заявил череп и крепко зажмурился.

— Тогда тебе ничего не грозит, — пообещала Аглая и с силой впечатала кость в стену.

Последняя продавилась, будто мягкий пластилин, оставляя глубокий оттиск.

— Ах, мой хороший, Варг ошибался: никакой ты не позёр, но истинный мéтал, — восторженно воскликнула девушка и запечатлела на оскаленных челюстях родоначальника норвежского блэка страстный поцелуй, — Теперь пойдём, ты достоин награды: я познакомлю тебя с Майей, Турайдской Розой.

* * *

Они спали, свернувшись в единый клубок возле огромного костра на оплавленном песке, всё ещё хранившем жар минувшей битвы. Монакура Пуу открыл глаза и долго лежал, уставившись немигающим взором вверх: на свинцовую завесу набухших снегом туч. Пугающий, фиолетовый с серебряными прожилками оттенок небосвода исчез; пропала и старая ущербная луна и истекающее кровью солнце. Вернулся тяжёлый балтийский свинец. Пробуждение сопровождалось мучительными желудочными спазмами; сержант не мог вспомнить, когда последний раз пил, ел и облегчался. Он осторожно высвободился из нежных объятий женских и детских рук и поднялся на ноги. Маленькая Сигни что-то прошептала во сне и прижалась к женщине с львиным хвостом.

На развалинах маяка кипела работа. Трое мужчин: два живых русских и один дохлый немец держали совет, присев на корты и вглядываясь во что-то невозможное, разложенное на земле. Кортни разбирала завалы. «Гравитас» пронзительно пищал: огромные обломки поднимались в воздух и отправлялись в пучины морские. Монакура Пуу подошёл ближе и застыл, поражённый. Его бойцы ожесточённо спорили и переругивались, раскладывая кровавый пазл.

— Это задница, и она должна находиться здесь! — ДайПатрон выхватил у Трабла окровавленный кусок мяса и попытался приладить его к растерзанной женщине, собранной из множества ошмётков.

— Неа, это её! — согласился Трабл, отобрал шмат и пристроил его к другой тётке — точной копии первой.

— Они ж, блять, одинаковые, как две капли воды! — посетовал ДайПатрон с сомнением взирая на жуткий конструктор.

Йорген деловито осмотрел предмет, подходящий обеим дамам и с уверенностью заявил:

— Это задница Флёр: вот полюбуйтесь: на внутренней части бёдер видна милая родинка.

В руках у вампира появилась обезглавленная заячья тушка. Тевтон выжал ту на манер мокрого полотенца.

— Frisches Blut, — похвастался он русским, — Утром наловил — в бору. Вам тоже принёс — пожарим?

Капли крови пали на перекошенное женское лицо. Губы Арманды, а возможно Флёр слегка дрогнули, рот приоткрылся и правое веко широко распахнулось.

— Просто поразительно, — кивнул Монакура Пуу, — А что тебе, кровосос нацистский, мешает перерезать всех нас и вдоволь насытиться?

— Мама запрещает, — кивнул Йорген в сторону спящей Сехмет, — К тому же вы очень интересные, смертные. Клёвые, во. Я прекрасно себя чувствую в вашем обществе. Нам стоит держаться вместе, думаю мы сможем подружиться.

— Волчий Сквад собирается по крупицам, — неупокоенный Джет помахал рукой моргающим разодранным близняшкам и протянул Монакуре драный штандарт.

— Куда отправимся, предводитель?

Монакура сжал древко и с сомнением вгляделся в жёлто-зелёные глаза Большого Серого Волка.

— Я должен найти мелкую. Но сначала мне нужно побыть одному.

* * *

Он миновал песчаную косу, прикрывшую молодыми сугробами своё истерзанное тело и оказался в густом бору. Гордые кроны стройных сосен шумели над его головой.

Вот она: сокрытая зарослями лужайка. Место силы. Последний приют его возлюбленной.

Он осторожно раздвинул мохнатые еловые лапы. Нога в пушистых домашних тапочках продавила снежный покров, что на холодном балтийском ветру уже превратился в крепкий наст.

Монакура Пуу взглянул на могилу и еле устоял на ногах. Прикрыл глаза и глубоко вдохнул, пытаясь удержать ускользающее во мрак сознание. Снова поднял веки.

Надгробная ступа, сложенная из плоских камней, была раскидана. Сама же могила — осквернена, разрыта. Хотя...

Он внимательно присмотрелся к глубокой яме, с таким трудом вырытой ими вчера. И снова дурнота схватила его за горло.

Никто не осквернял могилу. Та выглядела так, будто её разрыли изнутри. Земля осыпалась вглубь, а на краях ямы виднелись глубокие борозды, оставленные мощными когтями. А на белом снегу...

Монакура пошатнулся и рухнул на колени.

На белом снегу отпечаталась цепочка следов, уводящих прочь с лужайки.

Цепочка волчьих следов.

Он встал и сделал единственный, неуверенный шаг вперёд. Рядом с отпечатком волка появился медвежий след, оставленный его дурацкой тапочкой.

— Великий Волк ушёл.

Монакура Пуу вздрогнул и остался стоять с занесённой для следующего шага ногой.

Потом медленно обернулся.

Она сидела на поваленном стволе дерева. Посиневшая от холода рыжая девчонка в коротеньком летнем платье.

— Великий Волк ушёл, — повторила она дрожащими губами, — Теперь мне безумно одиноко и жутко холодно. Я что угодно отдам за толику тепла.

Монакура Пуу оглядел обрывки банного халата, прикрывающие его торс. Он подошёл, присел рядом и обнял девушку, прижимая к груди, поросшей густым рыжим волосом. Через несколько минут та прекратила трястись и ещё плотнее прижалась к жаркому мужскому телу.

— Ты добрый и тёплый, словно солнце, — произнесла она, — Можно я пойду с тобой?

— Можно, — ответил Бодхисаттва, — Пойдём, Селести, я отведу тебя в тепло: туда, где нас ждут наши друзья.

* * *

— Великолепный финал для нашей саги, — произнёс мужчина в старомодном охотничьем костюме, что наблюдал за парочкой на лужайке, таясь в зарослях густого ельника, — Не находишь, любимая?

— Ненавижу грёбаные хэппи-энды, — согласилась гигантская волчица, что стояла рядом на задних лапах и нежно склонила огромную голову на мускулистое плечо своего спутника.