Кого не взяли на небо

Глава вторая. Pacta sunt servanda

Шесть месяцев спустя.

Связала клинок, откинула в сторону. Ушла с линии атаки влево и переместилась полуоборотом за спину противницы.

«Ага, вот ты и попалась, подруга. Прими боль».

Бездна ткнула острием в правый бок противницы. Клинок вонзился в пустоту.

Вспышка, и в глазах расплываются десятки серебряных звёздочек.

«Ой, ах».

Деревяшка стукнула Аглаю по лбу. Она зашаталась и выронила стальной меч на утоптанную землю.

«Новая шишка, — невесело подумала девушка, — Моя голова похожа на уродливую башку  жабы. Медленной и неуклюжей жабы».

Поймала брошенное ей мокрое полотенце и приложила к ссадине.

Йоля подошла к ней, крутя в руке тренировочное оружие.

— Слегка затянула с танцем, моя хорошая, но, в общем и целом, весьма неплохо.

Влажная ладонь взяла её за подбородок и слегка приподняла вверх.

— Ты движешься в правильном направлении — оттачивай своё «desvio» — контроль над клинком противника и есть ключ к победе.

Аглая не сопротивлялась, дождалась, когда ладонь нежно погладит её щеку, подняла голову, и с вызовом посмотрела в звериные жёлто-зелёные глаза с маленькими зрачками.

«Змеюка подколодная, никогда не моргает. Всё смотрит и смотрит — скоро проглотит меня, и уползёт переваривать».

Йоля приняла трансляцию — хрюкнула, обозначив «хи-хи», и присела на деревянный топчан у края тренировочного круга. Круг располагался на лугу перед замком — трава скошена, земля выровнена и утрамбована, а граница окружности обозначена двумя жирными линиями белой краски. Монакура внёс свою лепту в обустройство площадки — вбил в землю высокий, с человеческий рост, деревянный столб с табличкой. На табличке красной краской было намалёвано: «Каэр Морхен».

Йоля вытащила из кармана своих военных штанов что-то коричневое и сморщенное — то ли сушеную грушу, то ли кусок вяленого мяса, и вгрызлась в это своими жёлтыми зубами.

— На сегодня достаточно, моя хорошая, прими ванну — но не вздумай туда мочиться; я перед сном в холодненькую залезу.

Бездна с сожалением воткнула датский меч в середину круга и пошла к замку. На втором этаже, в комнате, служившей ей спальней, стоял гибрид бочки и лохани, способный принять в себя не менее четырех человек плюс штук десять резиновых утят. И сейчас это творение топора Монакуры, было наполнено теплой водой, ибо дно его было обито кусками железа, а  под ним устроен небольшой каменный очаг. Девушка издала стон наслаждения, когда её тело погрузилось в тёплую воду, покрытую пышным слоем пены. Ароматная влага приятно расслабила ноющие от ежедневных многочасовых тренировок мышцы. Шесть месяцев подряд Аглая терпеливо постигала искусство убийства. Ей повезло с учителями.

Утром она попадала в руки Монакуры Пуу, и часа три они бегали по пустому городу, изучая тактику боевых действий в городских условиях: кидали метательные ножи, стреляли из самодельных рогаток по уцелевшим окнам, дрались друг с другом врукопашную, и пытались подбить ржавый пятьсот двадцать пятый МАЗ пустыми консервными банкам, наполненными камнями. Потом возвращались в замок, где после непродолжительного отдыха, залив ссадины и ушибы самогоном для дезинфекции, она отправлялась в «Каэр Морхен» — там Йоля приоткрывала ей завесу над тайной древнего искусства мечников.

Как они докатились до такой жизни? А бес его знает. Всё случилось само собой, а день примирения наступил спустя месяц, в течении которого Йоля держала их под замком, но хорошо кормила и лечила их раны; время шло, их ненависть к этому странному созданию слегка поутихла.

Однажды утром эта безумная тётка ввалилась в их комнату, отстегнула Монакуру от ржавой батареи центрального отопления и утащила прочь. Их не было пару часов.

«Мучает его или трахаются?», — недоумевала Аглая, рисуя в уме пугающие картинки.

Но девушка ошибалась. В комнату они ввалились глупо хихикая и шатаясь. Монакура пал на свой топчан, Йоля рядом.

— Абырвалг, — пискнула захватчица и ткнула локтем в бок угашенного сержанта.

— Расскажи, что было дальше с этим самым Шариковым, — попросила она, но, вместо продолжения истории, Аглая Бездна полчаса выслушивала взрывы истерического хохота.

Когда их слегка попустило, Монакура объявил, что он и Йоля заключили мирный договор, пакт о ненападении, приняли и подписали условия совместного сосуществования, зарыли в землю топор войны и раскурили трубку мира. И спросил не хочет ли она, Аглая Бездна, присоединиться к этому союзу. Ну и курнуть слегка.

«В жопу сосуществаляние!» — поначалу ерепенилась Бездна, но, когда сержант объяснил, что, если она не подписывает союзный договор, то автоматом переводится в разряд врагов, против коих означенный союз сразу же начинает боевые действия, Аглая призадумалась.

Йоля хотела что-то пояснить по пунктам союзного договора, но сильные приступы идиотского смеха мешали ей высказаться. Два укурка вели себя настолько потрясно, что девушка рассмеялась, и решила принять навязанные ей условия на время, понарошку, и, пользуясь свободой, убить обоих позже. Но со временем это желание пропало. Да чего душой кривить — Бездне нравилась компания этих дылд. А однажды они, болтаясь по городу в поисках еды, зашли в заброшенный гараж.

Посередине, на бетонном полу, расположилась ударная установка, блестевшая начищенным хромом хардвера и бронзой тарелок. Похоже, сержант нашёл эту репетиционную базу мертвых нынче музыкантов уже довольно давно и содержал установку в образцовом порядке. Монакура Пуу зашвырнул в угол свою винтовку и свернул самокрутку. Потом сел за установку и взял в руки палочки. Как только те коснулись мембраны ведущего барабана, призрачные гитары подхватили свою партию, а в тёмных углах гаража сгустились лохматые тени.

Три часа они разговаривали с богами. Этот день стал поворотным в их отношениях. Убивать, конечно, хотелось, но кого-нибудь другого.

Воспоминания постепенно таяли, как и пена на поверхности ванной. Вода остыла и Аглая вылезла из лохани. Закутавшись в длинную простыню, подошла к застекленному узкому окну-бойнице. Лысый луг с остатками прошлогодней жёлтой травы и небольшими, еще не растаявшими полянкам снега, был пуст. На табличке с надписью «Каэр Морхен» сидела обтрёпанная ворона и гадила вниз, на топчан для отдыха. Деревья, обступавшие луг, тянулись голыми ветвями в направлении «замка». Ворона сдавленно каркнула и, рассыпая вокруг себя грязные перья и пух, повалилась вниз, на обосранный пень. Посвистывая, к тушке подходил сержант. В руке он держал здоровенную рогатку. Ухватив ещё живую птицу за обе лапки, Монакура приложил ту головой об колоду. Брызнуло во все стороны, и довольный добытчик побрел со своим трофеем к дому.

Темнело. Аглая приблизилась к большому, в человеческий рост, зеркалу. Пуу тащил в замок все, что блестело и могло влезть внутрь. Скворец, птица-вор. Девушка скинула простыню и абсолютно голая, уставилась на себя в зеркало. Внимательно изучила отражение, потом зажгла все светильники, представляющие из себя консервные банки, наполненные животным жиром с плавающим в нём фитилём, и опять вернулась к зеркалу. Дерзкое, скуластое лицо с большими чёрными глазами. Волосы оттенка темный блонд. Худощава слишком, но если всю зиму ворон жрать, особо не разжиреешь. И грудь маленькая, но это не беда. Йоля — та вообще без сисек, однако её плоский бюст великолепно гармонирует с немалым ростом и длиннющими ногами. Высокая или невысокая? А с кем сравнивать? С той же Йолей? Эта чокнутая жещина лишь немного ниже сержанта, а Монакура — анормальный переросток, только шибко худой. Жрёт за троих и не толстеет. Глисты наверное у бедняги.

Выдавив огромный прыщ на лбу, она прикрыла болячку прядью волос. Ещё раз придирчиво оглядев себя, осталась довольна. В комнате сильно похолодало, девушка замёрзла и принялась торопливо одеваться. Чёрная кенгуруха с длинным рукавом. На груди был изображен костер под ёлками, из ёлок и, естественно, во мгле норвежской ночи. Нечитаемое Дарктроновское лого расплылось пьяной паутиной сверху, над всем этим хвойником. Монакура подарил, а кто же ещё. Она вспомнила, как сержант нашёл её на развалинах белорусского посёлка — больную, голодную и бездомную. Стоял, целясь ей в лоб из винтовки, но так и не выстрелил. Накормил и привез сюда. Подарил эту клёвую кенгуруху. Было ей тогда двенадцать, наверное.

Внизу, на кухне, Йоля напевала что-то на незнакомом языке. Её вокал шипел, будто расплавленный свинец на льду. Она очень любила исполнять странные песни. Все они звучали ужасно стрёмно. Надо будет спросить, почему сержант называет её за глаза Ширли?

Пение стихло, послышался глухой бубнёж Монакуры. Совместные разговоры случались редко; практиковался лишь пустой взаимный стёб. Общаться по душам в этом доме не любили, а Йоля заведённых порядков не оспаривала. Расспросы о её прошлом ни к чему не привели — выяснить об этой странной женщине удалось немного, а то, что удалось, откровенно попахивало безумием. Но, вместо того, чтобы прирезать во сне эту отъехавшую бабу, Аглая всё чаще испытывала непреодолимую тягу к этому созданию. Сие пристрастие ей не особо нравилось, но девушка ничего не могла поделать с этим чувством. Йоля никогда ни о чём их не расспрашивала, она вообще мало чем интересовалась. Однако любила, когда сержант читал вслух книги — тех имелось достаточно. Он и сейчас читает ей что-то.

Аглая натянула тёплые мужские кальсоны и мягкие армейские берцы, подарки приёмного папочки. Практичная, удобная одежда. Спустилась вниз.

На кухне висел плотный сизый смог, в пелене которого кружился вороний  пух. Кухня походила на объятые туманом джунгли. В углах стояли огромные горшки, а на стенах висели всевозможные полки, уставленные горшочками поменьше. В них росло трубочное зелье всевозможных сортов и размеров. Стоя над распластанной на столе несчастной пичужкой, Монакура держал в руке раскрытую книгу. Ощипанная птица ждала отправки в кипящую на дровяной плите кастрюлю.

«В белом плаще с кровавым подбоем...» — декламировал лохматый барабанщик, но осёкся, приметив девушку.

Аглая грациозно присела в глубоком книксене.

— На сегодня достаточно, мой хороший, — сказала Йоля, не обратив на Бездну ни малейшего внимания, — Я просто в восхищении — так точно описать Князя может лишь тот, кто находится с ним в тесном знакомстве. Он именно такой, как изображён на этих страницах.

Монакура пожал плечами и отложил книгу. Отправил ощипанную ворону в кастрюлю, насыпал туда чего-то из подозрительного вида склянок, подошел к столу, и разлил мутный самогон по трём, не особо чистым, стаканам.

— Под дичь! — провозгласил он и опрокинул содержимое себе в глотку.

Йоля разместилась на крепком деревянном стуле, а длинные, безупречной формы ноги водрузила на столешницу. Она взяла свой стакан, но пить не стала, покрутила в длинных пальцах, взболтала содержимое и поставила обратно, в грязную лужу, натёкшую с её сапог. Монакура вопросительно посмотрел на Аглую, но та отрицательно покачала головой.

Гигант пожал плечами и выпил в одиночестве.

Крякнул и поискал по сторонам глазами. Не найдя искомое, оторвал от ближайшего к нему стебля конопли листочек и зажевал.

— Осталось полведра картошки, — сказал он, — И соль тоже кончается.

— Это она всю нашу еду сожрала, — обвинительным жестом указала Бездна на мурлыкавшую себе под нос Йолю.

— Ага, — согласился сержант.

— Осенью надо было завести лосенка, откормили бы за зиму, а сейчас бы съели, — мечтала Аглая, сглатывая слюни.

— Откормили бы? — недоверчиво наклонил голову Монакура.

— Да, твоей коноплёй. Она же совершенно беспонтовая.

Пуу обиженно засопел и пошёл  к плите тыкать ворону вилкой.

— Пора валить отсюда. Вы даже не представляете, как мне опостылел этот городок, — предложил сержант, стоя над кипящей кастрюлей.

— Когда в нашей жизни появилось вот это чудо, — кривые зубья вилки нацелились в сторону Йоли, — Тогда же в моём сердце поселились предчувствие перемен, жажда дороги и чувство тревоги.

Йоля невразумительно улыбалась, Аглая же заметно оживилась. Чёрные глаза с надеждой взирали на огромного барабанщика.

— Это то, чего мне больше всего хочется, — сказала девушка.

Монакура Пуу налил ещё стаканчик, глотнул, осмелел, спихнул женские ноги со стола и направился к небольшому комоду. Вынул из кармана штанов солидную связку ключей и долго перебирал их в поисках подходящего.

— Как звучит это неподражаемое похабное русское выражение, характеризующее состояние обезумевшего барана, навроде французского «le mouton enrage»? — поинтересовалась Йоля, водружая свои страшенные, покрытые заклёпками и шипами сапоги, обратно на стол, — Никак не могу запомнить. Мне за последние два месяца пришлось в совершенстве овладеть четырьмя новыми языками — русским, латышским, эстонским и украинским. Поэтому даже в моём прекрасно развитом уме присутствует некоторая путаница.

—«Херов блатных насосался»? — предположила Аглая.

Йоля благосклонно кивнула, сержант поморщился и вытащил из комодного ящика пожелтевшую тактическую карту. Вернулся и, вторично спихнув чудовищные ботинки прочь, расстелил рулон на столе. Все трое сгрудились над ней.

— Куда? — спросил Пуу.

Аглая наморщила лоб, Йоля продолжала загадочно улыбаться.

— Питер, Финляндия, Швеция, ну или Запад, на худой конец, — продолжил сержант, — Я бы на Питер двинул.

— Что такое Питер, мой хороший? — вяло поинтересовалась Йоля.

— Красивый город, самый красивый в России, — ответствовал Монакура.

— Был, — буркнула Аглая, — На запад надо ехать, я думаю. Тут ничего нет. Дорог нет, еды нет, патронов нет, бензина нет, аспирина нет, мыла и прокладок тоже нет. И не факт, что Питер твой ещё стоит; насколько я поняла, все крупные города разрушены.

— Плохо всё с западом, — сказала Йоля, — Поверь мне, моя хорошая, я недавно оттуда.

— А где была? — вопросила Бездна, — И вообще, откуда ты такая чудная взялась? Давно обещаешь рассказать.

— Асьют моя родина, что в Верхнем Египте, малышка, — ответила ей собеседница; жёлтые глаза сощурились, растрёпанные волосы полыхнули красным отражением пляшущего в печи пламени, — Семь лет назад я оттуда ушла и направилась сюда, к вам. Никогда здесь не была. Посмотреть хотела. Шла долго, посещала Иерусалим и Константинополь, обреталась в Риме и Берлине; много древних городов мною пройдено.

— А чем жила в этом самом Асьюте, и почему с родины своей ушла, тётенька? Там тоже всё разрушено? — недоверчиво спросила Аглая.

Йоля прижмурилась огромной кошкой и сладко зевнула.

— В гробу своём спала, среди верных слуг, да разбудили меня. Вот и ушла. Решила узнать, что стряслось.

Аглая Бездна распрямилась и, удостоверившись, что Йоля, склонённая над картой, за ней не наблюдает, подмигнула Монакуре Пуу, повертев указательным пальцем у виска.

— Узнала? — голос девушки сочился едким участием.

— Узнала, — ответила ей Йоля.

Она тоже оторвалась от созерцания зелёного полотна, исчерканного красными карандашными пометками, и теперь пристально всматривалась в притворно заинтересованное лицо девушки.

— Ладно, — кашлянул сержант, гулко хлопнув ладонью о стол, — Вернёмся к нашим насущным проблемам. Кто знает, где взять еду? И куда мы направимся?

— Я должна встретить старого друга, — длинные, цепкие йолины пальцы ловко выхватили из рук Монакуры красный карандаш.

— Вот здесь, — грифель воткнулся в карту, оставив глубокую дыру.

— А вот здесь, — жёлто-зелёные глаза полыхнули багрянцем, — Ещё одного.

Карандаш снова вонзился в полотно. И переломился пополам.

Йоля откинулась назад — её свирепые сапоги опять оказались на столе.

— А жрать что будем? — нахмурился сержант.

— У моих друзей есть всё необходимое, — равнодушно ответила Йоля, — Но меня интересует следующий вопрос: что у нас с транспортом? И с оружием?

* * *

— Канадский «Диемако», — сержант поднял вверх винтовку и защёлкнул магазин, — Аналог американской М16. Добыт мною и моей ученицей во время грабительского набега на базу ограниченного контингента НАТО. Как и все эти сокровища.

Монакура Пуу перешёл к следующему пластиковому кейсу, установленному на капоте брутального пикапа Рейнджер, обвешанного блестящими силовыми рамами. Эффектным жестом откинул крышку.

— Крупнокалиберная «Баррет М 82». Неувядающая классика жанра. Гениальная пушка. Отменно работает как по технике, так и по живой силе противника. Отжата у натовцев, естественно. Кстати, мелкая прекрасно владеет данным оружием.

Взгляд ледяных синих глаз, адресованный Бездне, исполнился гордости.

— Великолепно,— сухо одобрила Йоля, — Дальше.

— Три калаша, ещё один Диемако, моя «девочка», — Монакура кивнул на огромный кейс с «Анцио», возлежащий подле второго автомобиля — ржавого внедорожника Мицубиси, — Пара австрийских «Глоков», и полная коробочка ништяков, — сержант указал на заставленный ящиками и кейсами кузов пикапа, — Патроны, гранаты, броники, ножи и пара приборов ночного видения. Канистры с горючим.

— Годится.

Йоля мрачно кивнула — этим утром потенциальная предводительница была явно не в духе. Возможно её мучило похмелье, вызванное бурдой из самогона и липового чая, а может несварение желудка после вчерашнего ужина, состоящего из подгнившего картофеля и тушёной вороны.

— Есть ещё вот это, — раздался писклявый голос Бездны; девушка стояла в позе истребителя зомби — стройные ноги широко расставлены, мускулистые руки сжимают приклад эффектного дробовика.

— Красивое ружьё, — похвалила Йоля, — Прекрасно подходит к твоему стилю.

Надетая на Аглаю майка едва прикрывала бёдра. На майке красовался Микки Маус с торчащим из головы топором. Уличная температура составляла примерно пять градусов тепла.

— Вообще то мне больше всего нравится он, — Аглая погладила воронёный ствол Диемако. — А этого красавца я хотела предложить тебе.

— Она его у канадского солдата отобрала, — вклинился Монакура, — Голыми руками, я сам видел.

— Впечатляет, — жёлто-зелёные глаза сверкнули красным огоньком и прошлись по девичьей фигурке, — Я и не сомневаюсь в её способностях. Иначе меня бы здесь не было.

Она приняла из рук Бездны дробовик, повертела его так и сяк, приласкала толстый ствол и, вздохнув, вернула назад:

— Превосходное ружьё. Спасибо, моя хорошая, делиться трофеями похвально, но тебе он нужней. Я и стрелять то толком не умею. Вот моё оружие, — обнажённая рука протянулась за спину — над её правым плечом торчала рукоятка полуторного меча.

— Хм, — недоверчиво нахмурилась Аглая, — Как же ты из Африки пешком сюда дошла, ежели стрелять не умеешь. Вокруг такие персонажи бродят, что без пушки по новому миру и шага не сделаешь.

Йоля улыбнулась и перевела взгляд на Монакуру. Сержант нахмурился и подтвердил:

— Поверь мне мелкая, этой тётке пушка не нужна.

Тощий верзила мотнул головой, отгоняя дурные воспоминания, потёр кривой нос и объявил:

— Всё готово, можем выдвигаться в путь.

— А кто поведёт второй автомобиль? — Йоля склонила к плечу лохматую голову, — Я — весьма дерьмовый водитель.

— Она, — палец, размером с добрую сардельку, ткнул Аглаю в плечо, девушка слегка покачнулась.

— Хм, — Йоля перевела недоверчивый взгляд с ржавого чудовища на хрупкую девушку.

Аглая Бездна воздела руку вверх, поймала брошенные ей ключи и залезла в салон на место водителя. Внедорожник взревел, и резво тронулся с места, отплёвываясь кусочками земли и дёрна.

— Йоля, — Монакура подошёл к ней очень близко, — Пока у нас есть немного времени, пойдём в твою спальню, я помогу тебе выбрать одежду для похода, а от старого, — его взгляд жадно прошёлся по чёрному, облегающему платью, — От старого избавимся.

— Пойдём, мой хороший, — ответила красноволосая женщина и странная парочка направилась в замок.

Через некоторое время вернулся джип — его грязный капот напоминал свиное рыло. Наружу вывалилась Аглая и замерла в недоумении — из распахнутого окна йолиной спальни раздавалось жуткое звериное рычание и протяжные вопли, полные жгучего мучения. Вопли были мужскими. Девушка криво осклабилась и присела на топчан возле «Каэр-Морхена». Она внимала крикам страсти и буйно фантазировала.

Вскоре на пороге замка появились любовники — цветущая, раскрасневшаяся Йоля лучилась удовлетворённой улыбкой, Монакура же был бледен и жутко измотан. В одной руке он сжимал огромный полиэтиленовый пакет с сушёной марихуаной, в другой блестящий двухлитровый термос.

— Чё это? — спросила Бездна указывая на бумажный свёрток в йолиных руках.

— Остатки ужина, — бархатный голос вибрировал счастливыми нотками, — Ворона с картошкой. Мы решили устроить пикник, нашему мужчине необходим отдых. Кстати, он обещал сыграть нам на барабанах. А завтра отправимся в путь. После обязательной для тебя тренировки в кругу поединщиков.

И она отправилась в сторону репетиционного гаража. Потёртые ножны смачно хлопали по мускулистым, подтянутым ягодицам.

* * *

Эта весна больше походила на позднюю осень. По тёмному, свинцовому небу ветер гонял рваные клочья седых облаков. Постоянно моросил мелкий, холодный дождь. Мёртвая тишина давно покинула отведенное ей место на заброшенном кладбище и расползлась по всему городку. На ржавом кресте покосившейся башенки приходской кирхи сидел гигантский черный ворон. Птица будто спала, её глаза были прикрыты, с длинного блестящего клюва стекала дождевая вода. Горизонт чернел надвигающейся грозой. Ворон медленно расправил огромные иссиня-чёрные крылья и застыл мрачной скульптурой. Дождь поливал его оперение, и пыль многих столетий стекала по его величественной фигуре.

Что-то вырвало его из плена грёз — ворон встрепенулся и устремил взгляд вниз, на мощеный булыжником дворик церквушки, покрытый мутными лужами и островками тающего снега. По грунтовой дорожке, подпрыгивая на кочках и буксуя в грязи, медленно тащились два утробно рычащих автомобиля, заляпанные грязью, словно бегемоты после случки. Из первого авто вывалилась худенькая девушка и, прижавшись щекой к прикладу автоматической винтовки, решительно направилась на кладбище. Вторая машина, оглушительно выстрелив глушителем, прежде чем недовольно затихнуть, явила взору Ворона двух, весьма странных, пассажиров.

Аномально высокий мужчина мог быть потомком скандинавской валькирии и воина из африканского племени масаев. Дреды цвета гнилой соломы висели ниже поясницы; борода, разделённая на несколько прядей, спускалась к медной пряжке солдатского ремня. Его спутница выглядела не менее нелепо — её одежда состояла из чёрного платья, испещрённого жёлтыми рожицами и страшенных сапог, голенища которых устрашающе топорщились несметным количеством стальных шипов.

Ворон внимательно вгляделся в лица мёртвых колобков на платье. Разглядел меч в кожаных ножнах за спиной высокой девы, вытянул шею и ещё шире расправил свои огромные крылья. Они заметили его, длинный снял с пояса рогатку и, выколупав из жижи под ногами увесистый булыжник, стал натягивать жгут.

— Веп Ва Вет, — три раза каркнул Ворон.

— Это Грим, — сказала Йоля сержанту, — Тот самый друг, о котором я рассказывала.

Монакура слегка сместил прицел и отпустил тяжи рогатки; снаряд разнёс вдребезги разноцветного ангела, изображённого на витраже оконного проёма.

Мужчина сочувственно посмотрел на спутницу и опустил глаза:

— Ну, ладно. Хорошо, что вы встретились. Я, пожалуй, не буду вам мешать — пойду пройдусь с мелкой — разведаем местность, обустроим место ночлега.

И он поспешил убраться прочь, но на углу кирхи остановился и осторожно обернулся — гигантская птица восседала на силовой раме пикапа, а Йоля невозмутимо стояла напротив.

— Не уверен, что хочу знать то, что здесь происходит, — пробормотал барабанщик и скрылся за углом.

* * *

Монакура обходил кирху, проваливаясь в размякшую землю по щиколотку. Древние могилы начинались прямо у стен здания, надгробные камни с истертыми письменами торчали из тающих сугробов неровными рядами. Время от времени сержант резко поворачивался, готовый к стрельбе, но опускал дуло оружия, встречая скорбный взгляд очередного каменного ангела. Стены церкви были толсты, окна высоки.

«Годно. Отличное место для ночёвки», — подумал Монакура.

Кладбище представляло собой небольшой сквер, обнесенный полуразрушенной невысокой стеной. Толстенные деревья росли на почтенном расстоянии друг от друга, как бы из уважения к могучему соседу. Приходская церковь стояла точно в центре погоста; её окна закрывали запыленные, чудом уцелевшие витражи. Каменные ступени, ведущие к массивным, окованным ржавым железом, дверям, были истёрты ногами прихожан. Ныне мертвых, и похороненных здесь же, куда они ходили много лет молиться богу и просить о богатом урожае, здоровых детях и скотине, победах в войнах и загробном царстве.

Мелкой нигде не было видно. Монакура Пуу держался цепочки следов, петляющих между могилами. Те привели его к дверям кирхи. Сержант вошел внутрь. В проходе между широкими скамьями стояла Йоля и взирала на алтарь.

— Двери дома Господнего открыты для всех. Но не от любви великой, а потому, что хозяин сгинул, — произнесла она.

— Ей повезло, — согласился сержант, любуясь воспитанницей.

Аглая Бездна, стоя на алтаре ногами, у подножия величественного, с неё ростом, распятия, одной рукой обнимала Иисуса за шею, а второй,  держа карандаш губной помады, рисовала сыну божьему улыбку Джокера.

— Кладбище выглядит заброшенным. Как и подобает кладбищу. Кроме твоего друга, здесь давно никого не было. Ты в курсе, что он питается не только мышами? Этот ворон — каннибал, на кладбище полным-полно птичьих костей.

Йоля кивнула.

— Неси вещи, Монакура Пуу. Давай готовиться к ночлегу — я жутко устала.

Сержант и сам устал — прошедшие сутки он провёл за рулём, сражаясь с бездорожьем — путь, проложенный предводительницей, пролегал по отвратительным дорогам, заросшим, разбитым и вдобавок раскисшим после снежной зимы. Аглая вела второй автомобиль — девушка прекрасно справлялась. Йоля всю дорогу провела на задних сидениях джипа, развлекаясь отвратительными маршами — Аглая Бездна перед самым отъездом навестила репетиционный гараж,откуда вернулась с отломанным от ударной установки барабаном и парой палочек.

— Мелкая, пойдём вещи разгрузим, — позвал он Бездну, но та продолжала тискаться с распятым на кресте, не обращая на призыв ни малейшего внимания.

Монакура Пуу сплюнул на пол и пошёл к выходу.

Моросящий противный дождь заставил сержанта пошевеливаться. Он закинул за спину пару туристических рюкзаков, несколько винтовок, прихватил кейс с Анцио, двадцати-пяти литровую канистру с водой, глиняный горшок с кустом марихуаны и вернулся назад.

Йоля покинула неф и распятый Иисус повеселел, теперь на его устах играла зловещая улыбка, а из той части церковного притвора, где располагались жилые комнаты для священнослужителей, доносился треск дерева и звон бьющегося стекла. Монакура поставил горшок на алтарь, заботливо расправил душистые листочки и с сожалением посмотрел на пустую купель для святой воды. После чего принялся крушить деревянные скамьи нефа для растопки костра.

Аглая Бездна, вдоволь наигравшись с церковной мебелью и посудой, важно шествовала к алтарю. Девушка облачилась в фиолетовую, с чёрным, митру и тех же оттенков мантию священнослужителя. В одной руке она держала деревянное распятие, деревянным распятие, в другой — штурмовую винтовку.

— Падре, помогите, освятите водички для конопли, — попросил сержант, — Принеси вторую канистру, и кейсы с боекомплектом.

Снисходительно взглянув на грешника, Аглая отправилась во двор за просимым. Всё так же лил холодный дождь, полы мантии намокли и мешались под ногами. Она откинула тент с кузова пикапа и принялась складывать груз в раскисшую грязь под своими ногами.

— Здравствуй, махири, — это было скорее карканье, чем голос, но Бездна прекрасно разобрала слова.

Смысл, однако, осознавать было некогда — деревянной распятие метнулось со скоростью брошенного кинжала, щёлкнул предохранитель, Аглая поймала в прицел голову гигантского ворона, что сжимал в клюве священный символ христиан. Её палец на спусковом крючке внезапно окаменел.

— Познакомься, моя хорошая, — раздался сзади бархатный голос; обнажённая рука, покрытая рыжим пушком, опустила ствол «Диемако», — Это Грим.

— Аглая Бездна, — промямлила девушка — шёлк мантии на спине пропитался едким потом.

На силовой раме пикапа сидело чудовище. Девушка никогда не видела воронов размером с овчарку. Пластинки, покрывающие лапы, выглядели, будто чешуя сказочного дракона. Клюв, напоминающий чёрные ножницы, пришёл в движение — обломки распятия упали вниз.

— Грим, — отчётливо произнесло чудовище.

— Очень приятно, — ответила девушка и прижалась спиной к Йоле.

— Я помогу тебе с вещами, моя хорошая, — предводительница заботливо поддержала её, — Пойдём, нас ждёт ужин и долгожданный сон.

Аглая передвигалась, как во сне — вес тяжеленной канистры с питьевой водой не ощущался. У дверей храма она обернулась — хромированные рамы автомобиля тускло блестели — страшная птица исчезла.

* * *

Сержант постарался — у основания алтаря пылал уютный костерок, рядом расположились три топчана, сработанных из досок церковных скамеек. У огня ожидала целая груда консервных банок — мятые, с налётом ржавчины. Это был долгожданный ужин. Первая из открытых жестянок моментально полетела в ведро, заботливо приготовленное предусмотрительным сержантом — в воздухе повис тяжёлый запах тухлятины. Вторая последовала туда же, но с третьей им повезло.

— Каша с грибами, — принюхавшись, подметила Аглая, — Давай-ка сюда.

— Грибы рулят, — Монакура Пуу вонзил штык-нож в крышку четвёртой банки, — Они не портятся, а сушёные хранятся практически вечно.

— Сушёные грибы теряют свои магические свойства, столь ценимые ведьмами, уже на четвёртый месяц хранения, — заметила Йоля.

— Это другие грибы, — ответил Монакура Пуу, он протянул руку и отобрал у Бездны банку.

Сощурился, пытаясь прочитать полустёртую этикетку.

— Гречневая каша с подосиновиками, — он отдал ужин встревоженной девушке.

— Что такое подосиновики? — поинтересовалась Йоля.

— Неважно, — ответствовал сержант, — На вот, попробуй, что такое консервированные персики семилетней выдержки.

Он протянул ей четвёртую банку.

— Неплохо, — разочарованно сказала Йоля, — Но мне хочется мяса. Мне всегда хочется свежего мяса.

Ведро три раза громыхнуло, прежде чем бывший сержант вручил предводительнице вскрытую жестянку.

— Это получше, — Йоля жадно набивала рот содержимым банки.

— Тушёнка. Латвийская. Тебе повезло — вероятность найти годный продукт равна нулю.

— Что будет дальше, тётенька? — разомлевшая после тёплой каши Бездна уже полулежала на одном из топчанов — веки девушки отяжелели, — Мы встретились с твоим старым другом, как ты и желала. Кстати, ты не хочешь рассказать нам о нём? Это действительно ворон? А что у него с лапами? Я видела — они покрыты чешуёй.

— Нельзя с уверенностью утверждать, что он — птица, — ответила Йоля, — Как и то, что он — не птица. В данной реальности он уверен, что является птицей — огромным вороном. Проблема в том, что таких реальностей у него несколько. Поэтому его лапы выглядят немного странно — скорее всего в ином измерении он является кем-то ещё. А что касается твоего первого вопроса... Как звучит эта мудрая русская поговорка, означающая...

— Полное неведение? — предугадала Аглая, — «В душе не ебу».

—«Утро вечера мудренее», — поправил девушку Монакура.

— Верно, мой хороший, — Йоля одарила бывшего сержанта одобрительной улыбкой и глубоко зевнула, обнажив пугающие жёлтые клыки.

— Ложитесь, — сказал сержант, — Я первый на вахте.

— Тук-тук, — в дверь настойчиво постучали.

В руках у Монакуры и Бездны вмиг оказались штурмовые винтовки.

— Это Грим, — Йоля свернулась калачиком поверх своего пухового армейского спальника, — Замёрз наверное, впустите.

— Вспомни нечистого, он и появится, — усмехнулся Монакура, отодвигая тяжеленный стальной засов.

Гигантский ворон неторопливо вошёл в храм, но не присоединился к компании; птица отправилась наверх, в комнаты притвора. Когда отставной барабанщик запер двери и вернулся к костру, его спутницы безмятежно посапывали. Монакура сел, поплотнее завернулся в шерстяное одеяло и, положив голову на сдвоенный, с помощью скотча, магазин калаша, унесся мыслями в прошлое.

* * *

Пламя костра бросало кровавые блики на улыбающееся лицо распятого мученика. Через некоторое время клюющий носом сержант  чуть было не ткнулся мордой в пылающие угли. Одинокий часовой встал и, повесив автоматическую винтовку на шею, отправился бродить по едва освещённому нефу. Огромная тень следовала рядом по стене.

— Тук-тук, — послышалось откуда-то сверху.

Монакура прислушался.

— Тук-тук, — настаивал Грим.

Вынув из костра пылающую ножку скамьи, сержант двинулся к лестнице, ведущей из притвора в подсобные помещения второго этажа и далее на колокольню. Монакура Пуу легко преодолел ступеньки и оказался в комнате, усеянной обломками мебели — немного раньше Аглая Бездна искала здесь припрятанные сокровища мёртвого ныне священника.

— Надо было Йолю не слушать, и днём тебя в суп оприходовать. Зачем добрым людям спать мешаешь? — заявил он огромной птице, важно расхаживающей по лакированной столешнице стола, и, время от времени, постукивающей клювом, длиной с ладонь Монакуры, по блестящей поверхности мебели.

Та остановилась и уставилась на часового агатовыми глазами. Потом произошло нечто странное. Ворон раскрыл только одно крыло и, вытянув его в направлении распахнутого окна, зашипел, будто рассерженный кот.

Врубчивый* часовой выбросил факел в коридор, мягко подошел к окну и аккуратно выглянул. Дождь лил стеной, видимость равнялась нулю, но Монакура Пуу являлся воспитанником российской диверсионной школы, пусть и бывшим.

*Примечание: «врубчивый» — быстро втыкающий.

Он разглядел неясные тени за невысокой стеной кладбища, кто-то двигался и по самому погосту к церкви. Передвигались бесшумно, перебежками. Крадущиеся во тьме знали, что они здесь. Значит не мертвецы встали из могил, а просто вооруженные люди пришли убить их. Дулом автомата Монакура показал ворону на дверь. Птица лишь склонила голову набок.

— Ну оставайся, если хочешь, а стрелять ты часом не умеешь? — спросил сержант, и, прицелившись, дал в темноту две короткие очереди.

Перебежал ко второму закрытому окну, и, высадив раму ногой, принялся стрелять по дворику, отрезая нападавшим путь к дверям и припаркованным автомобилям.

Спустя несколько секунд ответные очереди из автоматического оружия разнесли в щепки остатки оконных рам; пули, врываясь в проем окна, били по стенам комнаты, кроша слой краски и штукатурку. Помещение наполнилось пылью, пол покрылся плотным слоем битого кирпича. Нападавшие лупили из автоматов по двум черным провалам окон. Монакура прильнул к полу, не отвечая ответным огнём.

— Патронов не жалеют, — подумал он вслух и бросил в окно противопехотную гранату.

Громыхнуло, кто-то вскрикнул.

Монакура улыбнулся и метнул ещё одну.

Размытая тень скользнула от двери комнаты к сержанту и оказалась Йолей. В руках она сжимала рукоятку обнажённого меча. Швырнув под ноги сержанту пару обойм, предводительница исчезла в проёме окна, растворилась в густой темноте, щедро прореживаемой  автоматными очередями. Появилась и Аглая Бездна со своим «Диемако» — девушка присела возле второго окна.

— Твой первый бой, мелкая, доверься инстинкту — твоё тело и рассудок знают, что надо делать. А если вкратце — ебошь по огонькам.

Их чётко выверенные короткие очереди перекрыли лужайку перед кирхой. Огневой шквал с кладбища несколько приутих. Атакующие залегли среди могил и поливали церковь градом пуль, впрочем безрезультатно, на защитниках дома господнего не было ни царапины.

«И хули?» — подумал сержант, — «Придётся вам отступать, несолоно хлебавши. Или переть под пулями к дверям».

— Как сама? — поинтересовался он у девушки.

— Мне нравится убивать, — просто и лаконично ответила его воспитанница.

Огоньпротивника окончательно стих — с кладбища послышались отчаянные крики.

И тут ослепительная вспышка накрыла их, потолок подался назад, а засыпанный битым кирпичом и штукатуркой пол, поднялся стеной. Монакуру Пуу швырнуло в эту стену лицом, раздался грохот, и, оглушенный и ослепший, сержант провалился в темноту. Пришёл в себя от ударов ладонью по лицу — Аглая трясла и тормошила его.

— Они из пушки по нам, суки, Надо уходить вниз, Монакура.

— Базука, — скривился Пуу и выплюнул сгусток окровавленной штукатурки, — Сейчас ещё прилетит, валим отсюда.

Оглушивший его гранатомётный выстрел, пришёлся на часть стены, со стороны его окна, и теперь там зияла огромная дыра, а угол здания и часть потолка  обрушились.

«Чуть левей бы и пиздец», — подумал сержант, скатываясь вниз по лестнице.

Они сменили магазины в автоматических винтовках и заняли позиции по обе стороны небольшого атриума, где стояла купель для омовения святой водой.

— Не расстраивайся, — сказал он девушке, — Сейчас они расхуярят дверь и войдут. У нас с тобой ещё имеются шансы устроить обильное кровопролитие.

Он глянул на окна с разноцветными запыленными витражами. Одно, к высокому створу которого вела бронзовая лесенка, прекрасно подходило для возможного отступления, но не сейчас, немного позже. Когда они убьют достаточно врагов. Но те не сломали церковные двери. И не вошли. На кладбище стреляли, беспорядочно и длинными очередями. И громко кричали. Потом стрелять почти перестали, а крики превратились в истошные вопли боли.

«Йоля», — понял сержант, — «Режет их в темноте, как свиней».

— Пойдём-ка, тёте поможем! — задорно предложил гигант и, разбежавшись, сиганул в примеченное для несостоявшегося отступления окно, выдавливая своим телом витраж, изображающий овцу и коленопреклонённых седобородых старцев вокруг.