Кого не взяли на небо

Глава двенадцатая. Заблудшие

Соткен поняла, что не доберётся до борта парома. Дрожащие руки вытянулись, пытаясь уцепиться за стальные трубы ограждения, но мучительные спазмы заставили её тело согнуться пополам, и женщину вырвало прямо на палубу, всего в шаге от вожделенного края.

— Ну, ты хотя бы пыталась, — одобрил бархатный голос; обглоданная куриная косточка указала на Скаидриса.

Тру-мéтал блевал себе под ноги, вцепившись двумя руками в хромированную балку над головой.

Его волосатая башка моталась из стороны в сторону; Соткен ясно слышала словосочетания «ебáный айнтопф», «проклятая ведьма», и не сомневалась, кого юноша имеет ввиду. Но незаслуженное оскорбление её не расстроило — Соткен умирала.

— Ничего страшного, моя хорошая, пару дней и прикачаешься.

Под покрасневшими глазами бледной Йоли обозначились глубокие тёмные синяки. Предводительницу слегка пошатывало.

«Ей тоже плохо, но она прекрасно держится».

Эта мысль слегка приободрила измученную женщину; она ещё раз блеванула за борт и поплелась обратно в мокрую койку.

Проходя мимо дверей каюты, занятой Бездной, Соткен расслышала невнятное нытьё, перемежаемое непечатными проклятиями в адрес всего морского — кораблей, капитанов, чаек, и долговязых рыжих девушек, что обманом заманили бедную Аглаю в эту глубочайшую задницу.

Соткен ухмыльнулась, и, взявшись за дверную ручку, собралась зайти в гости, немного поглумиться. Однако её собственный организм снова восстал, и на этот раз проблема обострилась; ей срочно понадобился судовой гальюн. Измученная кривушка отправилась обратно на палубу, молясь всем святым дойти до цели с чистыми портками.

Ей повезло, она дошла.

«Кажется сейчас я высру свои глаза».

Стало как-то полегче: исчезла качка, а лютые приступы рвоты и поноса немного поутихли. Кривушка, дрожавшая всем телом, выбралась из толчка на палубу и бессильно прислонилась к холодному железу надстройки. Она осознала причину облегчения — паром остановился.

Вокруг судна стоял такой густой туман, что очертания верхней палубы терялись в белой мгле. Корабельный колокол ударил так внезапно, что женщина вздрогнула.

Три удара — хрен поймёшь, что это значит: три часа, или свистать всех наверх, или просто капитану скучно.

Правую ногу женщины, ту, что была значительно короче левой, пронзила острая боль, чудовищная судорога согнула конечность, мышцы окаменели и Соткен опустилась вниз, скрипя зубами от боли.

Голые белые ноги, покрытые синяками и царапинами, вынырнули из туманной мглы и застыли возле корчащейся женщины.

Рука в проклёпанной перчатке ухватила красный кроссовок «Пума» и, стянув, отбросила в сторону.

— Тяни носок на себя, — сильные руки ухватили её ступню.

Соткен послушно последовала приказу. Конечность распрямили, и боль сразу же утихла.

— Спасибо.

Она ожидала увидеть протянутую ей руку, но Йоля, повернувшись к ней спиной, вглядывалась за борт парома, в сплошную седую пелену.

Тщедушная женщина, кряхтя, поднялась на ноги, приковыляла к бортику и встала рядом — напряжение предводительницы ощущалось почти физически.

Туман за бортом сгущался, темнел, и, наконец, приобрёл очертания. Мрачная громада, надвигающаяся на паром, оказалась другим судном.

Его высокие борта покрывали пятна коррозии воистину пугающих оттенков. Багряная ржавчина местами меняла цвет на отвратительно зелёный, грязно-жёлтый и попросту чёрный. Огромные дыры зияли в покарёжанной обшивке, с бортов стекали ручьи мутной воды, словно бы корабль только что вынырнул из морской бездны. Ржавый монстр надвигался на паром в совершенной тишине: казалось под чудовищными бортами скрываются страшные плавники, а корабль этот и вовсе не корабль, а сам Левиафан, ужас морских глубин.

Борта чудища нависли над паромом, и монстр замер, в последний момент чудесно избежав столкновения. Что-то гулко ухнуло в недрах его железного корпуса, послышался скрежет и лязг, а потом всё стихло.

Йоля медленно подняла вверх правую руку и ухватила длинную рукоятку меча. Потом подняла левую, и меч бесшумно выскользнул из потёртых ножен. Соткен удивлённо приподняла бровь — невозможно вытащить полуторник из полных ножен, если эти самые ножны находятся у тебя за спиной.

Однако ржавый монстр отвлёк её от осмысливания сей магии. Соткен уставилась на мрачные борта пришельца, по её кривому позвоночнику взад и вперёд носился ветерок ужаса, руки мелко дрожали.

— Бвэ...

Скаидрис, возникший рядом, будто призрак, изверг струю, ровно как тот самый лев, которому Самсон в Петродворце хлебало порвал. Потом ещё одну.

Это и стало сигналом.

Те, кто появлялся над краем борта ржавой посудины, на котором огромными русскими буквами значилось «КГБ-Рок», у означенного не мешкали, а быстро спрыгивали на палубу парома. Их было очень, очень много. Целая толпа.

Первый абордажник так и не коснулся ногами их палубы; полуторный меч, удерживаемый двуручным хватом, отсёк обе конечности, их хозяин рухнул под ноги Йоли кровавым обрубком, продолжая размахивать над головой каким-то непонятным оружием.

Йоля, успев обратным движением меча обезглавить второго прибывшего, вновь развернулась, и бородатая башка в чудном шлеме, принадлежащая несчастному безногому калеке, покатилась по палубе, догоняя первую голову.

— Heil og sæl, — бледный Скаидрис поднял вверх руку, приветствуя напавшего на него оборванца — лохматого и грязного.

Тот треснул его в горло краем круглого щита, а когда юноша упал на четвереньки, рубанул парня по спине ржавой железякой. Топорик воткнулся в лива, но неглубоко и ненадолго: лезвие выскользнуло из раны и оружие упало на палубу — рукоятку сжимала отрубленная по локоть рука.

Соткен проводила взглядом удаляющееся лезвие датского меча, одним прыжком преодолела расстояние до оружия и подхватила топор. Она успела подставить рукоятку под удар очередной железяки, направленный в шею юноши.

Деревянная рукоятка переломилась, Соткен ткнула острым обломком в лицо врага, но тот поднял вверх щит и ловко отбив занозу, треснул кривушку намалёванной на деревяшке одноглазой вороной прямо в нос.

Соткен, распыляя вокруг себя мелкие брызги юшки, крутанулась вокруг собственной оси и непременно бы упала, если бы не твёрдое плечо предводительницы.

Хотя, скорее бедро.

Уцепившись за тонкую и волнующую талию, Соткен восстановила равновесие и бросилась к своему обидчику, который уже стоял на коленях, пуская изо рта кровавые слюни.

Его меч валялся в луже крови возле его преклонённых ног. Соткен подобрала оружие.

Скользкая рукоятка чуть не подвела её, когда женщина тяжело парировала удар секиры, метящей ей прямо в висок.

Лезвие страшного боевого топора отклонилось в сторону, а его владелец — рыжий детина в холщовой длинной рубахе, без штанов и обуви — упал лицом вниз, следуя инерции удара.

Соткен собралась было рубануть его сверху по шее, но всё испортила подошва красного кроссовка бренда «Пума».

Модного, но бесполезного гада безбожно повело на склизкой палубе, и женщина грохнулась на бок, успев, однако, рубануть нового спешащего к ней бойца — этот был в драных кожаных штанах и крестьянских онучах.

Голый по пояс. Его голову закрывал изрядно помятый яйцеобразный шлем с полумаской.

В этой мятой каске и застряло её оружие.

Она выпустила липкую рукоять и сгруппировалась, не препятствуя падению.

Голову, с утра разрываемую мучительной болью приступов морской болезни, от последующей за падением встряски, сдавило в двух ледяных тисках.

Соткен потеряла сознание на пару ударов сердца, а когда открыла глаза, увидела трупы, мечи, топорики, и несколько пар ног, топчущиеся вокруг её лица.

Нога в рваном кеде, откуда торчал грязный большой палец ноги, бесцеремонно наступила ей на шею, а затем на голову, но она лишь обрадовалась.

Эти кеды она хорошо знала.

Что-то рухнуло сверху, придавив ей щёку и заслонив обзор, но она разглядела страшные шипы и заклёпки на голенищах ужасных сапог, которые танцевали в опасной близости от её головы.

Эти гады она тоже узнала.

Соткен оттолкнула труп, и попыталась подняться на ноги, но смогла встать только на четвереньки — новый оприходованный пират, телосложением напоминающий медведя, упал сверху, окончательно придавив её к палубе.

Барахтаясь под мёртвым мужиком, Соткен сконцентрировалась на звуках, пытаясь получить хоть какое-то представление о происходящем бое.

Орали много и громко. Пронзительные гортанные крики. Пираты уже познакомились с полуторным «датским» мечом и, сейчас, похоже решали, что с этим говном, в которое они так опрометчиво вляпались, теперь делать.

Тело над ней наконец поддалось и кривушка, извиваясь, будто могильный червь, выпросталась из тяжких объятий мертвеца.

Взгляд её упал на необычное оружие, что валялось рядом — узкое топорище насажено на древко от копья. Она ухватила гибрид обеими руками.

«Во, блядь. То, что надо».

Её приметили трое атакующих. Они бросились на женщину, вопя что-то неразборчивое. Наряд их состоял из каких-то драных обносков.

Кривая женщина в красном сарафане исполнила ложное движение, будто снова оказалась на тренировочном бою в магическом кругу дестрезы.

Метясь первому — кряжистому как пень, воину — в грудь, она изменила движение своих рук, и импровизированная алебарда, описав подобие восьмёрки, рассекла второму атакующему — пузатому толстяку — шею, а завершающим движением воткнулась третьему нападающему — тощему и прыщавому подростку — прямо в лоб.

Первый же, найдя вместо Соткен пустоту, удивлённо развернулся, и сразу же получил тычок в лицо концом древка. Он захлебнулся кровью и выбитыми зубами, выронил оружие и упал на колени, схватившись за лицо руками.

Удар сердца — и его голова, вместе с кистями рук немедленно отправились в полёт — датский меч просвистел серебряным всполохом; Йоле очень нравилось отрубать конечности.

Соткен задрала голову и узрела их предводительницу в истинной её ипостаси: красная медь и тусклое серебро.

Йоля вертелась размытой юлой, меч чертил сверкающие линии во всех направлениях, нападающие падали, обливаясь кровью.

Иногда ей казалось, что она видит огромного волка с серебристой шерстью, стоящего на задних лапах и орудующего каким-то древним незнакомым оружием, неуловимо напоминающем её излюбленную нагамаки.

Но образ быстро исчезал, растворялся в брызгах крови, криках боли и ярости.

Соткен ощутила, что натиск слабеет, их оттеснили к судовым надпалубным надстройкам парома; сверху, с ржавого борта, всё ещё прыгали пираты, но теперь атакующие темнели окружающим их полукругом, атаки стали более осторожными и организованными.

— Сейчас эти уроды принесут пару винтовок и нам пиздец, — вслух подытожила кривушка, воодушевлённо наблюдая, как Йоля бьёт мускулистой ногой, обутой в свои невозможные гады, по круглому щиту с изображённым на нём дохлым петухом.

Щит сломался. Воин, получивший удар чудовищного сапога, упал на задницу, выпростал руку из круглой деревяшки и, отталкиваясь ногами и руками от палубы попытался спастись, двигаясь, как рак, задом наперёд, но «датский» полуторник настиг его.

— Где Монакура и мелкая со своим Диемако?

Йоля, увлёкшаяся преследованием разбегающихся от неё в разные стороны врагов, не ответила.

Нападающие остановились. Круглые щиты взметнулись и опустились вниз, образуя двойной ряд, потом двинулись на них со всех сторон, постепенно сжимая кольцо.

Соткен наконец-то смогла оглядеться вокруг.

Их было всё так же трое. Скаидрис, с кровавой прорехой в любимой кенгурухе, вооружился огромной сказочной секирой, отжатой у нападающих. Одежду лива покрывали разводы кровью и блевотины.

— Отступим внутрь, — Соткен кивнула на распахнутую дверь за их спиной.

Скаидрис злобно посмотрел на размалёванные разноцветные щиты, что подбирались к ним, и его согнул пополам приступ жесточайшей рвоты.

— Смысла нету, — тяжело прохрипела уставшая Йоля, — Сержант проснулся. А я не смогу рубиться в узком коридоре.

Как бы в подтверждение её слов, за их спинами, где-то в недрах судовых помещений дважды каркнул автоматический пистолет. Похоже, что атакующие, обойдя их, рассредоточились по всему судну. И им удалось разбудить Монакуру.

Захватчики, оставшиеся на палубе, решили передохнуть.

Надвигающиеся щиты остановились, первая линия грубо вытесанных кругляшек опустилась на землю, скрыв портянки, обмотки, и грязные пальцы, вторая покрыла первую, а сверху нахлобучилась третья линия.

Опять выстрелы. Винтовочные очереди. Диемако.

— Ахаха, они и мелкую разбудили, теперь им всем точно пиздец, — мрачно скривился Скаидрис, пытаясь прощупать рукояткой своего колуна, насколько серьёзно повреждена его любимая кенгуруха после удара по спине.

— Главное, чтобы эти клоуны Джета с командой не разбудили, иначе последствия могут стать воистину катастрофичны, — озабоченно ответила Йоля, хмуро поглядывая в сторону корабельных надстроек.

Она подбирала с палубы раскиданное оружие и, раскрутив, посылала его в полёт за древнескандинавское оборонительное построение, скромные боевые возможности которого весьма преувеличены.

Соткен не поняла, какой такой Джет, Великий и Ужасный, обретается на корабле, но уж лучше бы он вышел, нехорошее у неё было предчувствие.

Скаидрис подобрался к стене щитов и с двух рук вписал топором в лоб ближайшему нарисованному медведю. Тычок копья и удар ржавого топора стали ответом оскорблению тотема. Лив с трудом увернулся.

Грохот выстрелов становился всё ближе, уже слышались крики, усиленные стальными коридорами: похоже что Монакура и Бездна встретились и объединились, а когда они вместе — это и правда полный пиздец.

— Ладно, встретим их внутри, — сказала Йоля и шагнула в сторону двери.

Но отступление не состоялось.

Из-за стены щитов, коварно, неожиданно и вертикально вверх взметнулась целая туча стрел. Достигнув наивысшей точки полёта, рой завис, будто пик облегчения похмеляющегося мученика, потрепался слегка на этой наивысшей точке и неотвратимо ринулся вниз.

Соткен среагировала моментально: быстро бросившись на палубу, она подхватила один из щитов и свернулась калачиком за спасительной деревяшкой. Скаидрису пришла в голову та же мысль, но лив не преуспел в быстроте — пока он поднимал с палубу щит, стрелы настигли и его и Йолю.

Бешеным пропеллером засвистел датский меч, сбивая падающие на них смертоносные прутья. Йоле было далеко до Геральта, и недосягаемо далеко до воїнів Запорізької Січі, но движения по квадрату Мейера, исполненные с нечеловеческой скоростью, спасли им жизни.

Остановить всю тучу, правда, не смогли. Четыре стрелы достигли цели.

Одна воткнулась Йоле в левое плечо; ещё одна угодила ей в голову, но вскользь, застряв в гриве медных волос, которые моментально намокли кровью и стали ещё краснее. Третья стрела впилась в её обнажённую ляжку и насквозь пробила ногу. Четвёртая достала Скаидриса, пропорола его многострадальную кенгурушку и содрала кожу с рёбер. Выглядела рана ужасно, но парня похоже это не расстроило — расширенными от ужаса глазами он смотрел на свою предводительницу.

Йоля подёргала деревяшку, плотно сидящую у неё в ляжке и обломала и древко и наконечник. Торчащую из плеча занозу она вырвала, обнажив глубокую рану.

— Право и сила за тобой, мсти за фашистский разбой, — заявила она опешившему ливу, но тут же помотала лохматой головой, зачёркивая сказанное.

— Помни о нашей мести, убивай врага на месте!

Эта поговорка ей понравилась больше. Ухватив меч обеими руками женщина разбежалась и легко перепрыгнула линию атакующих.

Скаидрис замер, ожидая услышать крики боли умирающих пиратов, нарезаемых на ремни с тыла, но вместо этого отчётливо услыхал гулкий всплеск.

Они с Соткен переглянулись и кривушка прыснула едким смешком. Оборванцы за щитами тоже громко загоготали. Но все они веселились недолго.

— Зря вы, уроды, сюда пожаловали! Мой круиз обломать хотели? Вы чё, походу, под вестфольдингов косите, лицедеи отмороженные? Тако вам щас и Рагнарёк, ака пиздец неотвратимый, и полна жопа огурцов будет!

Визгливый истеричный бабий голос, дрожащий от ярости, будто бы от страха сильного, или с похмелья жуткого.

Винтовочные выстрелы. Вот и Аглая с Монакурой. Встречайте.

* * *

— Да не переживай, боец, такие, как наша госпожа лейтенант, так запросто не тонут. Скоро нарисуется.

Огромная ручища похлопала лива, который стоял, печально свесив спутанный хаер с борта парома, по спине. Аккурат по самой ране.

— Угу, — скорбно ответствовал юноша и проблевался в тёмную воду, где плавали «клоуны», нарезанные и застреленные.

— Пошли пленных пытать! — задорно предложил Монакура, и Скаидрису ничего не оставалось, как тащиться вслед тощему гиганту.

На корме, сбившись в кучу, связанные по рукам и ногам, сидели пленники. Рядом кучей валялись щиты, мечи, копья, луки и прочее доисторическое говно. Выживших пиратов охраняла Над ними высилась зелёная Аглая, положившая голову на руки, а те, в свою очередь, на верный Диемако, который висел у неё на шее, начищенный и ухоженный. Девушку мутило.

— Не, ну вот скажите мне, охломоны. Во-первых: вы реально в образе глубоком? Где в бога-душу-мать, весь ваш огнестрел?

Так сержант начал допрос, времяпрепровождение, которое он наиболее ценил после выигранной баталии.

«Охломоны» зашушукались, зачирикали высокими голосами, но никто не ответил.

— Ну я так и думал, — осклабился сержант. — Воины вы хоть и странные, но бравые. Это комплимент. Но у меня и не такие заговаривали. Это суровая реальность. Мелкая, дай мне, пожалуйста, свой нож, и пойди, испроси на камбузе пакет соли. Начнём добывать сведения. И начнём с тебя.

Толстый палец сержанта упёрся в первый попавшийся под руку ржавый шишак, прикрывающий чей-то череп.

Монакура постучал по железу костяшкой пальцев, но владелец головного убора не шевельнулся. Пуу вломил по непокорной главе лёгкого леща, шлем упал на палубу и покатился; копна светло-русых волос упала на плечи пленного; лицо взметнулось вверх, на Пуу вызывающе глянули синие девичьи глаза.

— Вот незадача. Дева Щита, походу, — Монакура поспешно опустил руку, занесённую для удара.

— Вы, голытьба, с какой такой целью детей в мясорубку притащили? — яростно напустился он на пленников.

— Ты, это... — обратился он к девчушке, что сидела подле его ног, — Ты извиняй, я девок не бью обычно, но ведь не знал я, кто под каской скрывается. Кстати, а до берега далеко? Ты плавать умеешь? Сейчас наша главная вернётся... Так что лучше вали отсюда. Папка есть тут твой? Бери его и валите нахер, пока я не передумал.

Девчушка, совсем ещё ребёнок, смотрела на сержанта взрослым и понимающим взглядом, но не отвечала. Монакура потянулся к её опутанным рукам и рассёк мокрые верёвки широким штык-ножом.

Девчушка, зажмурившись от резкой боли в затёкших конечностях, смешно сморщила вздёрнутый носик, но тут взгляд её упал на блестящее лезвие ножа, и она забыла про боль. Она следила за оружием глазами, полными восхищения; Монакура заметил это и спросил:

— Нравится? Не то, что ваши железяки кривые, верно?

Вместо ответа девчонка вдруг резко выпрямилась, и, вцепившись острыми, как у енота зубками, в огромную красную лапу сержанта, двумя ручонками попыталась вырвать у того штык-нож.

Монакура засопел от острой боли и попытался стряхнуть озверевшего ребёнка, но девчушка ещё сильнее сжала челюсти.

Сержант взвыл и замотал прокушенной рукой; девчушка болталась в воздухе, словно бультерьер, вцепившийся в лапу огромного медведя.

Обезумевший от боли гигант приложил осатаневшего ребёнка головёнкой о стальные поручни ограждения. Раздался хруст и девчонка отвалилась, ровно как насосавшийся клещ.

Тельце, замотанное в изодранные лохмотья пало в кучу пленённых оборванцев, те потянулись к нему связанными руками и гортанно заголосили.

Один из пленных, детина с длинными светлыми волосами и рыжеватой бородой, заплетённой в толстую косу, перетянутую множеством ржавых колец, потряс маленькое тельце и, не усмотрев в означенном ни малейшего признака жизни, глухо взвыл и бросился на Монакуру, что стоял с весьма виноватым видом рядом, посасывая прокушенную ладонь.

Он успел сжать кулак и вяло отмахнуться, но этого оказалось достаточно: атакующий рухнул навзничь.

На разбитый лоб павшего героя тут же посыпалась белая струйка, а писклявый голос подоспевшей Бездны недовольно произнёс:

— Ну я ж просила без меня не начинать дознание, товарищ сержант, ну почему вы как говно?

К кучке пленников, подошёл, прихрамывая, капитан парома. В тощей, заляпанной пятнами крови и грязи, руке, он сжимал надкушенное зелёное яблоко, покрытое болезненными наростами.

Другая его рука, похожая на птичью лапку, сжимала рукоятку металлического гарпуна. Остриё оружия, хищно зазубренное и изрядно замаранное кровью, волочилось, царапая палубу и нестерпимо скрежеща.

Нахмурив седые брови, он уставился на связанных оборванцев. Прислушался к причитающему воину с разбитым лбом, который уже очнулся и теперь тормошил бездыханное тело девчушки.

Монакура Пуу сидел поодаль, ковыряясь ножом в отросших ногтях и вид имел весьма удручённый.

— Они говорят на каком-то скандинавском языке, — сказала Соткен, — Но не узнаю его, хотя знаю все три его разновидности. Может это исландский?

— Это не исландский, хотя он ближе всего к тому наречию, что мы сейчас слышим, — ответил капитан, — А слышим мы так называемый «donsk tunga», общескандинавский язык эпохи викингов.

Услышав последние слова, несколько лохматых голов вздёрнулось, голубые глаза и всклоченные бороды уставились на мрачного паромщика.

Тот доел яблоко и точно влепил огрызком промеж глаз ближайшему верзиле, одетому в болотного цвета шаровары и безрукавку из шкуры какого-то дикого животного, которую он нацепил мехом внутрь. Отвратительно выделанную кожу покрывали синие каракули, сливающиеся с такими же примитивно исполненными, выцветшими письменами, покрывающими всё тело этого клошара.

— Мamma pin faeddi pig meo rassgatinu af pvi ao pikan a henni var upptekin, — неожиданно заорал на связанных капитан пронзительным бабьим голосом.

Пленники морщились. Аарон некоторое время грозно сопел, потом откашлялся и задал вопрос всей кучи, ни к кому конкретно не обращаясь, на странном, высоком и гортанном языке. Сначала пленники молчали, но через несколько ударов сердца из толпы послышались скупые реплики, и старик вновь что-то спросил. На этот раз ответили несколько голосов, перебивая и мешая друг другу.

— Эти отморозки — всего лишь реконструкторы - роллеплейщики? Кукушкой поехали и теперь под викингов косят? — спросила Аглая.

— Это, милая, и есть викинги, — лив хмурился, вглядываясь в обветренные лица пленников, что бодро переругивались со старым паромщиком, удовлетворяя его расспросы.

— Ага, а я, блядь, архиепископ.

Бездна вскинула автомат и точным выстрелом свалила на палубу пролетающего баклана, что оборзел и напрочь перестал соблюдать безопасную дистанцию.

— Он прав, госпожа молодой адепт. Те, кого вы сейчас видите перед собой — люди из глубокого прошлого, и они даже не понимают, что с ними случилось, и, с вашего позволения, я продолжу дознание.

Аарон ехидно подмигнул сопящему Монакуре, который продолжал разбирать себя на виноватые куски с помощью штык-ножа от штурмовой винтовки.

Что-то прилетело с неба и смачно шлёпнуло о стальную палубу. С куска мокрой тряпки, размазанной по железному полу, на окружающих уставились круглые рожи дохлых колобков. Их взгляд не предвещал ничего хорошего.

— Ну, и, что тут у нас?

Йоля, спрыгнувшая вслед за своим любимым платьем с ржавого борта судна, что взяло паром на абордаж, напоминала в дым пропившегося ландскнехта. Она щеголяла перевязью с мечом, грубой, мутно-серой холщовой рубахой, слегка прикрывающей её розовую задницу, и грязно-оранжевыми шароварами, едва достающими ей до колен.

Её прежде грозные сапоги, сейчас же мокрые и скукоженные, висели, соединённые вместе обтрёпанной бечёвкой, у неё на шее.

Аарон прекратил разговор и встал, почтительно склонив голову; трое пытаемых им пленных с интересом уставились на прибывшую с борта их собственного корабля, красноволосую девушку — они возбуждённо тыкали в её направлении грязными пальцами и толкали друг друга в бока локтями.

Аглая съела очередную козявку, вытащенную из носа, и присела в небрежном книксене. Монакура приподнял голову и обречённо махнул рукой, что могло интерпретироваться как «Привет», так и «Вали нахуй отсюда».

— Ага, вот вы где, мои хорошие.

Йоля подобрала своё платье и обратилась к Скаидрису.

— Ты, падла, почему за мной не прыгнул? А если я плавать не умею?

Соткен вытащила из складок своего изодранного сарафана пару рулонов бинта и смело подошла к командиру.

— Он порывался, но я его удержала. Ни он, ни я не прыгнули. Ни он, ни я плавать не умеем.

Она опустилась на колени перед высокой девушкой, намереваясь обработать глубокую рану на пробитой стрелой ляжке. Но никаких ран на теле госпожи лейтенанта не наблюдалось.

— Спасибо, моя хорошая, но я уже подлечилась.

Йоля лёгким толчком в лоб опрокинула на спину склонившуюся перед ней изумлённую женщину, и, небрежно переступив через ту, направилась к кучке связанных пленников. Её левая рука потянула ремень перевязи, сдвигая ножны; правая сжалась на рукоятке меча.

— Одну минутку, госпожа.

Аарон вышел вперёд, заслоняя собой пленников и согнулся в поклоне. Весьма глубоком поклоне. Синие, сверкающие глаза на миг встретились с багряными звериными очами и вмиг потухли, опустившись вниз.

— По гостям угощение, по врагам мщение, — заявила Йоля.

— Бесспорно, госпожа, — ответил старик, — Но тут есть один нюанс. Эти люди — «заблудшие».

Йоля, источающая волны осязаемой ярости, остановилась. Пальцы, сжимающие тонкую узкую рукоятку оружия, разжались. Она протянула вперёд руку, и, приподняв за подбородок склонённую перед ней львиную голову старика, уставилась тому в глаза.

— Хмм, ты уверен, Аарон?

Паромщик разогнулся. Ослабевший блеск синих глаз потух окончательно, окунувшись в жёлто-зелёное марево. Аарон кивнул.

— Да, моя госпожа. И самое главное: они — воины. Одни из самых лучших.

Йоля криво хмыкнула.

— Допустим. Но не припомню, чтобы я встречалась с ними до этой возни.

— Нет, моя госпожа. Ты не встречалась с ними раньше. В те далёкие времена ты спала.

Аарон вновь замолчал, уставившись в пол, и предоставив время предводительнице на размышления. И тут его подёргали за рукав.

— Капитан Аарон, — голос Бездны звучал, на удивление, весьма учтиво.

— Слушаю тебя, госпожа молодой адепт.

— Та штуковина, та ветвь, которую ты дал мне... В общем я слабо разбираюсь в этой чертовщине, да и не хочу. Но может ли эта цацка златая вот ей как-то помочь?

Дуло Диемако указало на бездыханное тело случайно убиенной во время дознания девчушки, что лежало сейчас, обмотанное тряпьём, пожертвованным с себя безутешными воинами, приготовившимися похоронить своё любимое чадо в пучине морской.

— Мне лоха чилийского жалко, — пояснила Аглая Бездна противоестественный для неё порыв человечности, — Он сейчас себе чё нить не то отрежет.

Йоля с паромщиком уставились на сержанта, который принялся за старое.

— Чё за хрень тут вообще творится? — Йоля вопросительно глянула на паромщика, но тот лишь вновь склонил свою благородную голову.

Носок пнувшего сержанта сапога был туп и твёрд, словно рыло бородавочника. Монакура сразу понял чей это ботинок. Поэтому не сломал ногу его владельцу.

Он резко вскинул вверх голову — десятки кос взметнулись вверх, капли крови разлетелись в разные стороны. Высокая фигура, стоящая над ним, бережно прижимала к груди бездыханное тело девочки лет десяти.

— Вставай, Монакура Пуу. Вставай и пойдём со мной.

* * *

Смерть — это ничто. Это когда нет ничего и ничего тоже нет. А это место — ещё не смерть. Это Хельхейм. Её тело лежит там, на борту странного дракона, где их встретили йотуны. Она, Сигни, дочь ярла, умерла для всех. Но это — не смерть.

Она чувствует приближение стража.

Ей не нужны уши, чтобы услышать жуткое клацанье чудовищных когтей и хриплое дыхание, вырывающееся из приоткрытой страшной пасти.

Ей не нужны глаза, чтобы увидеть четыре горящих ока, ищущие её, вновь прибывшую.

Ей не нужны руки, чтобы осязать топорщащуюся на загривке жёсткую чёрную шерсть.

Ей не нужны жилы, чтобы пролить ручейки крови, когда Гарм вонзит в её тело свои острые клыки и потащит в мир туманов и вечного холода.

Его зубы смыкаются у неё на шее. И боль пронзает её острой скорбью и отчаянием. Кровь вытекает из неё безнадёжностью и горем. Но это не смерть. Это — Хельхейм, обитель страдания.

Что-то серое заслоняет им путь.

Что-то, что как тень.

Что-то, что как зверь.

Огромный Гарм останавливается. Он рычит. Он бросает Сигни на призрачную землю, клубящуюся синими туманам. Исполинский лохматый пёс обнажает свои ужасные клыки, с них капает кипящая слюна; он готов к бою. Он готов проучить чужака.

Тень выступает из плотной мглы. Длинные остроконечные уши и поджарое тело. Короткая, густая шерсть отливает серебром. Под шкурой перекатываются тугие мышцы.

Это волк.

Гарм рычит и припадает к земле, он встревожен, но не собирается уступать.

«Отдай её мне», — слышит она голос волка, шелестящий, будто шипение змеи.

Задние лапы исполинского пса дрожат от напряжения — сейчас он бросится в атаку.

Волк замирает на месте, он часто и резко дышит, из его приоткрытой пасти вылетают сгустки пены.

Гарм кидается вперёд, его огромная лохматая фигура подминает под себя силуэт волка, челюсти четырёхглазого пса лязгают и смыкаются.

Они встречают лишь воздух.

Громадное тело пса взмывает вверх, отброшенное чудовищным ударом. Гарм падает на бок, и его накрывает серый вихрь.

Тела пса и волка сплетаются.

Рычание, лязг зубов и брызги крови.

Потом клубок распадается, и вот уже волк стоит над призрачным телом Сигни.

«Прочь, пёс. Я позволю тебе уйти».

Гарм, глухо рыча, медленно отступает, пятясь и прижав короткие треугольные уши к массивной голове.

Его глаза горят четырёхкратной ненавистью.

Но он проиграл и признаёт это.

Волк победил и заберёт себе его добычу.

Гарм уходит.

Они ещё встретятся.

* * *

Сигни вскрикнула и открыла глаза. Над ней склонились два лица. Первое она уже видела — этот страшный йотун хвастался своим ножом, а когда она попыталась его отобрать... Она не помнит, что было потом.

"Ты понимаешь мои слова".

Это говорит она. Та, что склонилась над ней, вместе с огромным йотуном. Она уже где-то видела эти магические глаза.

"Ты понимаешь мои слова".

Женщина, с волос которой стекает кровь, не спрашивает.

— Я понимаю твои слова, — послушно повторяет Сигни.

— Тогда вставай, Сигни, дочь ярла. Настала пора познакомиться.

— Ты — та волчица, я узнала тебя.

— Ты видела Волка. Я — всего лишь девушка с мечом. Хочешь такой же, Сигни, дочь ярла?

— Хочу, Волк.

— Держи, малышка, пока что этот, — новый голос.

Хриплый и грубый. Скорее рычит, чем говорит. Великан с кривым носом и спутанными космами протягивает ей широкий нож. Это тот нож, который она так хотела. Нож прекрасен, Сигни никогда в жизни не видела такого ножа. Она хватает клинок обеими руками и пищит, слегка порезавшись об острое лезвие.

— Тише, Сигни, теперь это твоё. Научись им пользоваться.

— Я умею, — отвечает Сигни и ещё крепче сжимает удобную рукоятку клинка.

— Тогда, Сигни, дочь ярла, пойдём освободим твоих людей.

— Разве йотуны не сожрут нас?

— Сожрём, когда еда кончится, но она у нас есть. Ты хочешь есть, Сигни, дочь ярла?

— Да, — ответила Сигни и, не удержавшись, всхлипнула.

Она уже много дней безумно хотела есть.

* * *

— Хорошо, Туи, сын Улле, ты можешь называть меня Фрейей. Но ты не обязан каждый раз вставать на колени, когда мы видимся. Поэтому сядь обратно на табуретку, доешь супчик, и ответь мне на некоторые вопросы.

Йоля тянула вверх ворот рубахи дюжего верзилы, того самого воина, который бросился на Монакуру со связанными руками и ногами. Теперь довольный, сытый и абсолютно обезумевший от воскрешения любимой дочери, фантастической еды и невозможной компании богов, которые, приняв облик отвратительных йотунов, сошли прямо по радуге Бифрёста, сюда, в проклятый морок Утгарда, чтобы спасти его самого, его дочь и его людей, конунг заблудших во времени древних воинов стоял перед воплощённой богиней на коленях и вставать не собирался.

Они спасены. Муки Утгарда закончились. Теперь они спасены. Некоторые уже спасены абсолютно и напрочь. Многих она, госпожа Фрейя, спасла собственноручно. Многие из них удостоились высокой чести — принять бессмертие прямо из рук предводительницы валькирий. Сейчас их бренные тела плавают там, за кормой, а сами они пируют за широким столом Всеотца.

Спутник же её, несомненно, сам Тор. Он, Туи, сын Улле, военный конунг и кольцедаритель, сразу узнал его. И пусть он, простой ярл, немного по другому представлял себе великий Мьёльнир, гром священного молота звучал именно так, как и подобает оружию богов. Именно этим молотом, который выглядел, как странная палка и трубка, к ней прикрученная, Тор помог Фрейе отправить ещё десяток его людей в желанную Вальхаллу. Хвала великим богам.

Тянущая его вверх за шиворот рубахи, мускулистая женская рука, покрытая веснушками и ссадинами, нетерпеливо дёрнулась. Туи послушно встал. Рука Фрейи нежно потрепала его заросшую рыжей бородой щёку и вложила в руку выпавшую ложку. Потом легонько толкнула в направлении стола. Ярл сел и вновь вкусил чудесного нектара, коим потчевали его сами боги.

— Аарон, старина. Я не могу установить с этим дебилом телепатическую связь. Я не могу говорить у него в голове. Не знаешь, в чём тут дело?

Паромщик лишь почтительно склонил свою голову, которой и помотал отрицательно. Монакуре Пуу показалось что по хищному лицу капитана пробежала тень ехидной усмешки.

«Дебил» приканчивал четвёртую миску жуткого айнтопфа, оставшегося после вчерашнего пиршества.

— Ладно, давай переводи. Кстати откуда ты знаешь язык этих, как их?

— Викингов.

— Ага, викингов. И почему я никогда не слышала про этих, якобы хороших, воинов? Они конечно неплохи со своими щитами, но...

Йоля глянула на Аарона, так и не разогнувшего спину, и на сержанта, который делал вид, что считал чаек, высматривая тех за стеклом круглого иллюминатора, и замолчала, не окончив фразы.

— Ладно, согласна, хорошие воины. Но оставим пока это. Разъясни, мой верный друг, вождю этих викингов, суть проблемы. Ибо, лишённая способности телепатического внушения, я не могу объяснить ему, что его восприятие трансцендентности реальности, в которой он оказался, ошибочна. Данная характеристика не подходит для окружающего его мира. И, как он и сам вскоре убедится, несомненно развеется, а именно по мере получения данным субъектом необходимого жизненного опыта и недостающей информации. Однако же не надо говорить ему про сдвиг временных пластов, куцый Апокалипсис и, боже тебя храни, Аарон, не вздумай заикнуться про христианство, о котором он, к счастью, пока что ничего не знает. Будет оттягивать этот отвратительный момент до последнего. Мне сейчас не хватает ещё и эту кучу говна разгребать. Если же наш ярл всё же склонен видеть происшедшее с ним со своей точки зрения оголтелого скальда, то пусть воспринимает наше появление, как имманентные вибрации, призванные помочь ему в этой непростой ситуации. Всё понял, мой старый друг?

Дверь отлетела под пинком голой, стройной ноги, и высоченная девушка с волосами цвета красной меди, величественно вышла прочь с тесного камбуза, изящно избежав столкновения с низкой притолокой судового камбуза.

* * *

Бывший некогда белоснежным красавцем, а сейчас грязновато-жёлтый, трёхпалубный паром резал обшарпанным носом серую воду Балтики. На его последней палубе, что немногим уступала в размерах полю для минифутбола, и где случился судьбоносный для несчастных морских странников бой, сейчас царило некоторое оживление. Пленникам освободили руки, и Скаидрис с Бездной, держа отмороженных оборванцев на прицеле своих штурмовых винтовок, занимались раздачей съестных припасов. Воины принимали еду с видом слегка безразличным, но, как только жрака оказывалась в их грязных лапах, они набрасывались на неё с прожорливостью диких зверей; несчастные уже давно голодали. Все — и победители и побеждённые — получили возможность рассмотреть друг друга получше.

Реальные драконы моря выглядели, как банда оборванцев. Вооружённых. О том, что это воспетые в древних скандинавских сагах и сериалах ущербного Нетфликс, непобедимые воины, отважные путешественники, искушённые поэты-скальды и изворотливые торговцы, вы ни за что не догадались бы.

Где великолепные волчьи шкуры на могучих плечах? Где прочные кольчуги на атлетически сложенных туловищах? Где, блядь, эти самые могучие плечи и подтянутые фигуры?

Жирный, приземистый коротышка, с обширной лысиной на голове, красным распухшим носом и заплывшими жирком руками, громко рыгнул и что-то одобрительно выкрикнул тонким, как у евнуха, голосом. Остальные обжирающиеся воины загоготали, одобрительно кивая лохматыми головами. Их заросшие бородами красные морды выглядели весьма дружелюбно. На связанные ноги, смешно балансируя руками, поднялась тощая фигура, одетая в какой-то серый мешок с прорезями для конечностей. Седой старец повернул в сторону Скаидриса и Бездны простоволосую голову. Его редкие, спутанные волосы развевались на морском ветру рваными верёвками. Он хрипло каркнул пару слов и замер в ожидании.

— Добавки хочет, — предположил Скаидрис.

— Он просит меч, чтобы с ним утопиться и попасть в Вальхаллу, — согласилась Аглая Бездна.

Старец застыл в ожидании, надменно склонив голову и сложив на груди тощие руки, испещрённые шрамами и отвратными татуировками.

— Ему надо, — подсказала подошедшая Соткен. — Я не уверена, но, по-моему он грозит обосрать нам палубу. Отведём его к борту, я эти древние какашки убирать не буду.

Подтащенный под руки к палубному ограждению гордый старец, дрожащими руками оголил сморщенную задницу и собрался присесть, но Скаидрис протестующе прикрикнул на него, тяжело вздохнул и помог древнему воину оседлать стальную трубу. Весь процесс дефекации лив держал его за грудки так далеко от себя, насколько позволяла вытянутая рука. Аглая Бездна, закатив глаза, поспешно ретировалась, Соткен так же оставила товарища. Пленные викинги таращились на старика и юношу. В их глазах читалась зависть.

С края второй палубы за живописным действом наблюдали Аарон, Йоля и маленькая Сигни, которой позволялось теперь шляться, где она хочет. Но Сигни хотела «с Волком». Девчонка стояла рядом с Йолей, обнимая маленькой ручонкой мускулистую обнажённую ногу. Во второй руке она крепко сжимала рукоятку армейского штык-ножа.

Чуть поодаль расположился Монакура. Его руки сжимали приклад автоматической винтовки Калашникова. Сержант внимательно следил за толпой голодных оборванцев.

— Йоля...

— Да, мой хороший, говори, не мучь себя.

— Йоль, я много всякого такого видел в последнее время, что уж и не удивляюсь ничему. Но это уж совсем смешно и попсово. В моё время книжками про попаданцев разве что зады не подтирали — надоела всем эта тема избитая. Ну как так то ? Какие нахер викинги? Объясните мне, дураку.

— Аарон расскажи ему в двух словах, а я пойду Туи отопру.

Стальная дверь гальюна, запертая снаружи с помощью металлической табуретки, сотрясалась под мощными ударами изнутри.

— Суть происходящего с миром процесса весьма сложна для понимания, — скучающим тоном начал Аарон, покачивая лысеющей головой и пытаясь отстукивать костяшками пальцев по железной обшивке корабля какой-то сбивчивый ритм.

— Мне это уже лукавый вкручивал. Потом предложил душу продать, — перебил капитана Монакура, с интересом наблюдающий за барабанными потугами старика.

— Ну а чего ты тогда ожидаешь услышать, Монакура Пуу? — старик перестал барабанить, и раздосадованно потёр покрасневшие и слегка припухшие суставы пальцев, — Причину, по которой скандинавские воины из девятого века оказались сейчас на палубе моего корабля? Или почему к тебе сам Люцифер заявился?

Старик подул на руки и вновь замолотил по железяке.

— Причина, сержант, явно не выражена, но обстоятельств, способствующих её возникновению, просто уйма. И выглядит это всё, как в той знаменитой книжке, ну помнишь, где добропорядочные англичане тихого и захолустного графства, окончив свой путь земной, вдруг оживали на третьи сутки, приноровившись сбегать из гробов, часовен и городских моргов, при этом пугая насмерть дежуривших неподалёку констеблей. А причиной являлись то ли полудохлые коты, то ли фактор возникновения раковых заболеваний, то ли маньяк-шофёр, то ли ещё какая-то чертовщина. И всё это в тихой английской глубинке двадцатого века. Помнишь эту книгу?

Паромщик замолчал и очень, очень строго посмотрел на Пуу.

— Помню, — кивнул сержант Волчьего Сквада.

Аарон удовлетворительно хмыкнул, его руки, терзающие железяку, выдали некую трель, весьма и весьма драйвовую. Сержант одобрительно глянул на капитана.

— Так вот, Монакура Пуу. А у нас тут, бога-душу-мать — Апокалипсис, причём не канонический, а весьма и весьма неортодоксальный. Так что умирающие от голода викинги на ржавом российском сухогрузе — это, блядь, самое простое из того, с чем ты уже встречался и с чем ещё встретишься. Не ищи причины, сержант, оно того не стоит.

— Мне это уже один некрофил и людоед говорил.

Монакура возложил указательные пальцы обеих рук на стальную трубу ограждения и легонько ткнул старика плечом в плечо, акцентируя внимание капитана на простом, но весьма полезном упражнении для координации рук.

— Вот-вот, — подхватился Аарон, у которого с первого же раза получилось правильно отстучать урок, — Вот и мудрые люди подтверждают, что нет смысла знать, как всё устроено, если не можешь управлять этим.

— Кэп, но этот дед убил, трахнул, а потом сожрал всех членов своей семьи. Ты прикалываешься?

Аарон сбился с ритма и чертыхнулся. Потом поднял глаза и прицелился сержанту в лоб.

— Иногда изуверы и маньяки гораздо ближе к постижению реальности, нежели праведники и святые. Поверь мне, ибо я кое-что об этом знаю. Давай лучше подумаем, как нам накормить эту ораву, и что, в принципе, с ней делать.

— О’кей, кэп, пойдём тогда и мы с тобой чё нить поедим, пока эти охломоны всё не сожрали. Кстати, котёл пустой? Отлично, сейчас я научу тебя, как влепить улётный бластбит.

* * *

Звук, похожий на автоматную очередь, но более яростный и неистовый, ворвался в сознание Скаидриса волной болезненного узнавания. Кто-то стучал, да так грамотно и душевно, что на сердце потеплело. Викинги, слегка утолившие голод и напившиеся чистой пресной воды, услышав гулкие трели, оставили попытки дерзкого флирта с Бездной и Соткен, которые держали их на прицеле штурмовых винтовок, и замолчали, почтительно глядя в сторону камбуза, откуда и стучали. Звук, вначале тихий и приглушенный, вдруг возвысился, набрал силу, и вот уже над палубой парома плыло величественное полотно сплошного бластбита, монотонного и беспощадного.

И, под торжественные звуки этого магического марша, с неба спустилась исполинская тёмная тень, что была темнее самой неимоверно тёмной ночи. Гигантские крылья распахнулись на всю их невозможную длину, заслоняя собой мутное солнце. Страшные драконьи лапы, покрытые чешуёй и увенченные изогнутыми когтями, пронзительно заскрежетали, встретившись со сталью палубы. Антрацитовый чудовищный клюв монстра отверзся, раздвоенный змеиный язык хищно выгнулся в сторону пленных, а агатовые глаза чернели пропастью преисподней.

— Хугин, — пролепетала половина викингов и опустилась на колени.

— Мунин, — в благоговейном ужасе заявила вторая половина и пала ниц.

Картина торжественного сошествия огромного ворона с неба зачаровала лива. Тру-мéтал начисто забыл обо всём на свете, и, чтобы отогнать гипнотический морок, зажмурился и потёр рукой лоб. Потёр правой рукой. Той, которая сжимала грязную рубаху облегчающегося за борт старца.

Йоля, неторопливо переставляя роскошные ноги, нарочито медленно дефилировала по палубе, покрытой лужами запёкшейся крови, трухой разбитых щитов, и брошенным оружием, сокращая расстояние между собой и гигантской птицей. Волосы, грязные и растрёпанные, падали ей на плечи, обнажённые руки и ноги покрывали пятна засохшей крови. Глаза пылали багряными отсветами заката. За её обнажённую ногу держалась маленькая Сигни; девочка семенила рядом, восторженно разглядывая мрачную птицу.

— Переигрывает, — шёпотом произнёс лив.

— Прокатит, — уверенно заявила Бездна.

— Где старик? — спросила Соткен.

Скаидрис виновато пожал плечами и мотнул лохматой головой, указывая за борт.

— Бля, — кривоватая женщина в красном сарафане неодобрительно покачала головой и вернулась к созерцанию обращения.

Высокая красноволосая девушка подошла и застыла величественным изваянием, возложив голую руку на шею сказочного ворона. Другой же, затянутой в проклёпанную кожаную перчатку, она легонько подтолкнула маленькую Сигни к пленникам, замершим и коленопреклонённым. Та, ловко орудуя своим штык-ножом, освобождала викингов от верёвок, стягивающих их щиколотки.

— Переигрывает и перегибает, — тревожно вздохнул Скаидрис и щёлкнул предохранителем на винтовке.

— Не беспокойся, малыш. Они теперь её.

В невозможно растянутых, но убеждённых словах Соткен чувствовалось восхищение, смешанное с завистью.

— Ага, — неуверенно поддержала серийную убийцу явно нервничающая Аглая Бездна, — «Хорошо ли вам видно, бандерлоги? Сидите смирно, и смотрите».

Освобождаемые от пут викинги неуверенно поднимались на ноги, разминая затёкшие конечности. Их лица были обращены к богине, обнимающей за шею великого ворона, но Скаидрис заметил быстрые взгляды, бросаемые воинами на оружие, беспорядочно раскиданное по палубе. Заметила это и предводительница Волчьего Сквада.

— Hún leyfir þér að taka vopnið. (Она позволяет вам поднять ваше оружие.)

Голос девочки, прозвучавшей над палубой парома, доставил ещё больше переживаний Скаидрису, который уже лет пять не видел ни одного живого ребёнка, и напрочь забыл, как звучат их голоса. Голос девочки его почему-то совсем не радовал. Оборванцы разбрелись по палубе, поднимая свои мечи, щиты, копья и прочую ржавую рухлядь.

Небольшая, оформившаяся размалёванными щитами, группа бойцов, кои уже заполучили лучшее из раскиданного вооружения, решительно направилась в сторону своих победителей. Одноручные мечи они вложили в ножны, коими служили свёрнутые и перемотанные потрёпанными верёвками звериные шкуры, боевые топорики прицепили к широким и грубым поясам, но щиты за спину не закинули; держали их перед собой, словно бы готовясь отразить нападение.

— Хальт! — громко выкрикнул Скаидрис, снова звонко щёлкнув предохранителем на своей автоматической винтовки.

Викинги повиновались. Первый из идущих, худощавый мужчина со впалой грудью, тонкими руками и ногами, оканчивающимися босыми и огромными, как у бигфута, ступнями, подошёл к маленькой Сигни. Космы длинных седых волос свесились, скрывая его измождённое лицо. Гортанные слова резко срывались с тонких губ; капельки слюны летели в лицо Сигни, задравшей вверх голову и бесстрашно взиравшей на воина.

— А я слышала, что раньше, веке так в девятом, люди были коротыхами, и метр семьдесят роста для них являлся предел мечтаний. Враки. Эти вона какие длинные, — произнесла Бездна, наблюдая за долговязым седым верзилой, стоявшим перед Сигни.

Бездна вскинула к плечу Диемако и, сплюнув сквозь крупные, кривые и ослепительно белоснежные передние зубы, выдвинулась вперёд, игнорируя запрещающие жесты проклёпанной кожаной перчатки.

— Ты чё за хуй, и в чём твоя проблема? — обратилась она к хмурому.

— Это дядя нашей Сигни, брат ярла, колдун, предсказатель и скальд, — раздался со второй палубы каркающий голос паромщика.

— И что хочет этот артист? — Бездна настроилась решить всё сама и по-быстрому.

Однако красная точка лазерного прицела её канадской штурмовой винтовки медленно сползла с середины лба тощего воина, упёршись в сталь палубы прямо перед его босыми ногами.

Аарон, державший в каждой руке по столовой ложке, забарабанил ими по стальной трубе ограждения палубы. Получалось у него клёво.

Монакура Пуу положил старику на плечо огромную лапищу, удовлетворённо внимая ученику.

— Да ничего особенного, госпожа молодой адепт, только скажите мне, ради бога, какой мудак разрешил им взять оружие?

Услышав глухую тишину в ответ на свой вопрос, Аарон обвёл всех собравшихся яростным взглядом обжигающих глаз, после чего густо покраснел и глубоко согнулся в поклоне.

— Продолжай, старик, — раздался низкий бархатный голос.

Капитан радостно вскинулся, оловянные ложки вновь выдали трель по трубе.

— Переводить, мой друг. Продолжай переводить.

Ложки исчезли в карманах драных рыболовных штанов. Паромщик опёрся об ограду и склонился над собранием.

— Этот витязь, — длинный узловатый палец старческой руки вытянулся в направлении хмурого босого воина, — Обвиняет нашего бойца, — палец вперился в Скаидриса, — В предумышленном убийстве своего отца, прославленного прорицателя и волшебника, а по совместительству так же отца Туи и её вот дедушки, — палец вперился в Сигни.

Девочка ещё крепче прильнула к обнажённой ноге.

— Так же этот дерзкий заявляет во всеуслышание, что Госпожа наша — никакая ни Фрейя, а Грим — вообще не птица, — продолжил Аарон.

Аглая Бездна фыркнула.

— Так она никакая не Фрейя, а чудовище это — никакая ни ворона. Чего конкретно этот поц хочет, объясните мне, и поскорее, ибо это мой, блядь, вояж и у меня день рождения на днях, и тётечка наша мне это путешествие обещала. И срать я хотела на перемещения во времени, Апокалипсис и ентих оборванцев. Задержек и препятствий я более не потерплю. На кой ляд тебе вся эта босота?

Бездна развернулась на каблуках своих берцов, негодующе глядя на женщину, обнимающуюся с огромным вороном.

— Мне нужны эти воины, моя хорошая, и раз уж ты похерила мои начинания своим трёпом, будь добра, преподнеси мне их на блюдечке, а до тех пор наш морской вояж откладывается. Усекла?

Грим повернул к ней свою лоснящуюся голову и показал девушке раздвоенный змеиный язык.

Глаза Бездны расширились. Чернейшие зрачки полыхнули холодом самой преисподней — Бездна закусила губу и медленно развернулась обратно. Ствол Диемако вновь поднялся на уровень груди долговязого. Тот презрительно наблюдал за красной точкой, ползущей по его рубахе. Остальные освобождённые воины уже закончили драться за оружие, и убрав оное в ножны, тряпки и карманы, подтягивались ближе, привлечённые разворачивающейся драмой.

Монакура снял с плеча ремень и положил перед собой свою винтовку.

— Ég sé að allir voru samankomnir við tingið en þeir gleymdu að bjóða Jarl sínum. (Вижу, что все собрались на тинг, но забыли пригласить своего ярла.)

Раздался сзади гортанный бас и на верхнюю палубу вышел объевшийся, выспавшийся и всё ещё пьяный Туи. Увидав босого витязя и четырёх окружающих его воинов со щитами наперевес, Туи нахмурился и потемнел лицом. Аарон что-то быстро нашептал ему на ухо, и морда Туи потемнела ещё больше. Он перегнулся через перила и гневно заорал на братца и его прихвостней. Хмурый седой воин невозмутимо выслушал яростную тираду и, надменно помотав головой в жесте полного отрицания, произнёс ответную речь холодным и решительным тоном, время от времени указывая на Скаидриса краем своего щита.

Ярл Туи гневно сопел, уставившись в точку на замызганной палубе.

— Капитан Аарон? — Аглая нетерпеливо посмотрела на паромщика.

— Короче, расклад такой.

Аарон поплевал на грязные ладони и пригладил свои растрёпанные редкие космы:

— Его зовут Асти и он в полном отрицалове. Говорит, что все мы — мерзкие йотуны и прочие порождения тьмы, которые очаровали его воинов, чтобы такие могучие бойцы, как они, пополнили ряды скверного воинства, которому суждено низвергнуть светлых богов в час Рагнарёка, что, несомненно, наступил. Сержант наш, утверждает этот еретик, никакой ни Тор, но сам Сурт* со своим демоническим пылающим мечом, Грим наш великолепный — на самом деле подлый змей, отродье Ёрмунганда.* Асти его сразу выкупил. По раздвоенному языку и чешуйчатым лапищам. А Госпожа — так та вообще — сам Сколь*, что солнце жаждет схавать. Бабой прикинулся этот волчяра позорный, чтобы воинов охмурить и подчинить своим целям предательским. Простите, госпожа.

Аарон замолк и, как всегда, почтительно склонил голову.

Хмурый Асти, внимательно слушающий каждое слово, будто понимая незнакомый язык, утвердительно покачал головой.

*Примечание: Сурт — Огненный Великан. Имеет пылающий меч. В дни Рагнарёка нехило втащит его светлости господину Ингви этим самым мечом, после чего выжжет нашу землю-матушку.

*Примечание: Ёрмунганд — Змей. Мировой. В дни Рагнарёка его яд послужит причиной острой интоксикации и последующей мучительной смерти Тора Громовержца.

*Примечание: Сколь — Волк. Сын Ужасного Фенрира. В дни Рагнарёка съест Солнце.

Йоля, оставившая театральную позу величественной богини, сидела голой жопой на железной палубе, неприлично расставив голые ноги и привалившись боком к гигантскому ворону, который, похоже, заснул. Сигни пристроилась рядышком и с ненавистью наблюдала за дядей Асти, что буровил неподалёку.

— Продолжай, мой друг.

Ленивый взмах перчатки мечника разогнул спину старика.

— В общем, этот дерзновенный вызвал нашего парня на поединок, согласно кодексу хольмганга. После убиения пацана, Асти хочет всё его имущество, мою шлюпку, и мой компас с подробными объяснениями, как им выбраться из этого бляцкого Утгарда и достичь своего вонючего фьорда.

Аарон замолчал.

— Я уже взрослый, — сплюнул Скаидрис под ноги долговязого воина.

Аглая Бездна подняла дуло Диемако ещё выше. Красная точка вновь расцвела на лбу хмурого Асти.

— Передай этому босяку, что наша тётечка меня уполномочила решать тут. Сейчас я всё разрулю. Пусть те, кто хочет с нами — отойдут вправо. Те же, кто такие же опизденевшие, пусть к этому чудику идут, я их сейчас убивать буду. И дело с концом.

Аарон тяжело вздохнул и, обратившись к Туи, сказал ему несколько слов. Поникший и, какой-то враз обмякший ярл хрипло прокричал несколько слов своим воинам и исчез в тёмном проёме лестничного спуска. Изрядно помрачневшие викинги, обступили Асти грязной кучкой. По лестнице спустился Туи, подхватил с палубы какую-то ломанную деревяху и понуро поплёлся в общую кучу, где и встал рядом с непокорным братцем.

— Бляха-муха, — изумлённо-зло выдохнула Бездна, — Не, ну вот чё енто они, а? Мы их пощадили, накормили, оружие вернули, а они уже буровят. Зачем нам эти отморозки коварные, а, тёть? Они ж нас при первой же оказии предадут. Давай уже убьём их и дальше поплывём. Сержанту пластику запилим и в круиз.

В наступившей тишине все отчётливо услышали приглушённое всхлипывание: маленькая Сигни плакала, уткнувшись в мокрое оперение ворона.

— Ну вот этого мне ещё не хватало.

Бездна беспомощно задрала вверх голову, где на второй палубе невозмутимо взирал на происходящее Монакура Пуу. Сержант хранил молчание и всем своим недоступным видом высказывал явное пренебрежение к данной жизненной ситуации.

— Капитан Аарон, объясни мне, непутёвой, в чём проблема этих упырей. Чего они на самом деле хотят.

Лазерный прицел Диемако пощекотал нос хмурого Асти.

Старый капитан прокашлялся и вновь тихонько отстучал коротенькую трель по стальной трубе.

— Крови, золота и серебра. Удовольствий, острых ощущений, власти, славы и приключений. Именно этого, госпожа молодой адепт, и хотят эти дерзкие субъекты. А ещё они хотят в любой жизненной ситуации изловчиться и наебать оппонента. Это же викинги, драконы моря. Убийцы, грабители, насильники, барыги и предатели. Гордые, лживые, коварные и подлые. Мы вернули им оружие, а этого делать не стоило. Этим жестом мы вернули им свободу и показали свою слабость. Сначала надо было предложить им смерть. Потом жизнь. И только потом свободу. Теперь надо или перестрелять их, или считаться с их правилами игры. Смерти они не боятся. Теперь ты решай, госпожа молодой адепт.

Бездна пожевала длинный светло-каштановый локон, прилипший к её губам:

— Скай, мать твою, где этот Гендальф?

Лив виновато потупился и мотнул длинноволосой головой в сторону серых балтийских вод.

— Блять.

Бездна пристально посмотрела на Асти. Лицо хмурого воина исказила кривая, пренебрежительная улыбка.

— Я может и глупая деревенская девушка. Но мой папа с самого моего раннего детства в дом всякие глупые пластинки таскал, посвящённые вот таким же отморозкам со щитами. Меня всегда бесили ваши небритые рожи, неуклюжие щиты и дурацкие прикиды. Будет вам ваш хольмганг.

Тощую рожу Асти ещё больше перекосило. Остальные оборванцы одобрительно загудели. Ярл Туи заметно приободрился.

— Если ваша возьмёт, — в голосе Бездны теперь слышалась непреклонная решимость и твёрдость, — То берите компас, лодку, его драную кенгуруху и уёбывайте. Если же наша сторона правду свою отстоит, то все вы её слушать будете.

Ствол канадской штурмовой винтовки указал на спящую в позе портовой шлюхи красноволосую женщину.

— И уверяю вас, эта сука — коварней всех ваших богов, вместе взятых.

Жалкая кучка разбойников с интересом уставилась меж широко раздвинутых ног спящей, а Скаидрис вышел вперёд, с вызовом вглядываясь в надменное лицо Асти. Лив перекидывал из левой, тощей и голой руки, в правую, всё ещё защищённую рукавом кенгурухи, громоздкую секиру, с блестящей отполированной рукояткой и зазубренным лезвием.

— Есть только одно «но», господа хорошие.

Аглая Бездна закинула за спину верный Диемако, и подошла вплотную к хмурому Асти. Будучи довольно высокой, она всё же смотрела на него снизу вверх.

— Согласно кодексу поединщиков, обвинённый и вызванный имеет право выставить бойца, если сам не может ответить истцу с оружием в руках, по причине немощи, либо ранения.

Удивлённый Скаидрис повернул к девушке своё раскрасневшееся лицо, правая нога предводительницы чуть дёрнулась, а жёлтые глаза широко раскрылись. Но не успела Йоля вскочить на ноги, как грохнул выстрел. Лив свалился на пол, зажимая рукой простреленное предплечье. Секира выпала из его рук и гулко прозвенев, подкатилась к ногам опешившего Асти. Аглая вложила Глок в кобуру и подняла топор.

* * *

— Берегись его щита — в нём вся его сила, лишишь его этой деревяхи, и он твой, — поучительно ныла Соткен, крутясь вокруг девушки и придирчиво осматривая одежду Бездны.

Аглая стояла недвижно на самой корме парома, впереди суетились лохматые оборванцы, расчищая площадку для предстоящего поединка и возбуждённо горланя. Вся её экипировка состояла из чёрной толстовки, украшенной изображением мрачных ёлок и белой паутины логотипа Дарктрона, армейских штанов канадских морпехов и её самых любимых сапог — подарка Монакуры Пуу — из мягкой кожи, выше колен, с ремнями и декоративными шнуровками.

Бездна тоскливо глянула вверх. Обрывки серых туч несло по небу, может ливень и не случится, но и этой мерзкой мороси уже достаточно: гофрированная ржавая сталь палубы безнадёжно мокра, а в канавках собираются предательские лужицы — именно то, что нужно для поединка.

— А на той уродине, — Аглая ткнула пальцем в ржавую громаду сухогруза "КГБ-Рок",— Интересно какая палуба?

— Скорее всего деревянная и гнилая. Под дождём аналогична подтаявшему катку. Шило на мыло.

Соткен шмыгнула носом, сплюнула на палубу и попыталась утешить:

— Да не переживай ты: у него будет всего один щит, не три, как в сраных кинофильмах. Ты быстро его раскрошишь и всё на этом кончится. Запомни — этот бляцкий Кощей без своей кругляшки — ровно как лысый ёж.

— Угу.

Соткен приблизилась вплотную и, просунув кулак между кожаным ремнём и талией Бездны, решительно скомандовала:

— Скидывай портки.

Бездна капризно сморщила нос, но кривушка не собиралась отставать.

— Она знает, что говорит, — раздался сзади бархатный женский голос.

Бездна сделала вид, что не слышит и не видит предводительницы, но, тем не менее, послушно расстегнула застёжку ремня. Армейские штаны сползли, обнаружив длинные стройные ноги, обтянутые чёрным трико.

Соткен на этом не успокоилась. Она избавила девушку от толстовки и категорически заявила, указывая на боевой топор:

— Нахер это непотребство. Возьми её.

Перед девушкой замаячила рукоятка катаны.

Обрадованная Бездна протянула вперёд обе руки, но в её ладони легла тонкая, необычайно удлинённая рукоятка древнего датского полуторника, блистающая начищенными навершием и изящной, изогнутой полумесяцем, гардой.

— Она выйдет с этим.

Аглая, не размышляя, жадно сжала ладони и приняла оружие, не поднимая глаз на Йолю. Её щёки слегка порозовели. Она обнажила клинок и вытянула вперёд руку с зажатым в ней оружием. Потом развернулась на каблуках своих сапожек: остриё меча указывало на хмурого Асти, что ожидал на другом конце расчищенной площадки, опираясь на край круглого щита. Воин ничем не выдал своих чувств.

— Теперь я спокойна, — Соткен и правда посветлела лицом.

— Отдай ей, мне отлить надо.

Соткен поймала небрежно брошенную ей пару толстых кожаных перчаток, щетинящихся шипами, а Йоля скрылась за железной дверью судового гальюна.

— Давайте закончим с этим.

Надтреснутый голос Бездны прозвучал очень глухо и совсем по-женски. Она вышла на середину палубы, ступая по-кошачьи мягко. Её правая рука нежно обнимала рукоятку меча, лезвие которого возлежал на плече. Левая придерживала изящное рикассо клинка.

Со всех сторон, окружая её кольцом, надвинулись круглые размалёванные щиты. Бездна еле заметно улыбнулась: за одной из деревяшек пряталась обеспокоенная рожа бледного Скаидриса. Лив скрывался за щитом, но торчащий из рваного кеда большой грязный палец с непомерно отросшим ногтем, выдавал его.

В круг вышел зачинщик поединка — простоволосый и босой. В руке Хмурый Асти сжимал меч: длинный и слегка скругленный на конце. По сравнению с оружием Бездны, клинок выглядел весьма невзрачно. За собой седой воин волок массивный щит, усиленный умбоном и полосой, вклёпанной в обод.

Все подняли головы вверх, ожидая сигнала к началу поединка.

На второй палубе высился сержант. Балтийский ветер развевал его косицы, будто драные полоски боевого штандарта. К плечу гиганта прильнула Йоля, сбоку стоял капитан Аарон. Никто не услышал слова, что сказал Монакура Пуу. Но все услышали капитана.

— Здесь не будет никакого поединка, — громко возвестил паромщик.

Глаза держащих щиты блеснули недобрым огнём.

— Тут вам не ристалище. Это мирное судно и я здесь капитан. Хотите драться, деритесь там.

Узловатый палец паромщика упёрся в какую-то точку за бортом парома.

— Это и будет настоящий хольмганг.

Толпа воинов одобрительно загудела, рассмотрев наконец-то, на что указывал кривой палец капитана. Среди унылых балтийских вод темнело небольшое пятно — маленький островок: не более тридцати шагов по диагонали.

— Ну, чего ждёте?

Сине-ледяной взгляд Аарона метнулся к корме судна, где покачивалась маленькая трёхместная шлюпка.

— И постарайтесь убить друг друга до темноты, иначе, клянусь дьяволом, корабль не станет вас ждать.

* * *

Они сидели так близко, что, когда маленький ялик подкидывало на сильных волнах, их колени соприкасались. Бездна изучала линию горизонта а Хмурый Асти любовался чёрным жакетом с серебряным тиснением.

Нос лодки ткнулся в камень и один из гребцов, невзрачный человечек средних лет, больше похожий на обнищавшего купца, чем на воина, спрыгнул за борт и моментально исчез под водой. Асти очнулся от созерцания и расхохотался. Второй сопровождающий его боец, щеголяющий лысиной с вытатуированными на ней спаривающимися оленями, тоже хрипло рассмеялся. Оба выпрыгнули из ялика — спасли утопающего и затащили нос судна на камни.

Затем замерли кучкой, громко чирикая и наблюдая за своими спутницами. Они обсуждали чёрный этнический жакет, плотно застёгнутый на груди кривушки.

— Руку дайте, — рявкнула мужчинам Соткен.

Ни один из троицы не пошевелился.

— С этого острова не уплывёт ни один мудень, — пообещала калека по-немецки, с трудом переваливаясь через высокий борт лодки.

— Здесь ещё хуже, чем на палубе, — носок девичьего сапога ёрзал по поверхности скалы.

Та выглядела стрёмно: её изрезало множество глубоких расселин; некоторые из них раскрошились, края осыпались; в них запросто могла угодить нога человека и застрять там.

Камень, оказавшийся на поверхности моря, оброс полянками мха и пучками водорослей, коричнево-зелёных, воняющих гнилью и селёдкой. Они расположились по всему островку, в самых неожиданных местах, раздражающе коварно, как коровье говно. И сама скала и этот сраный мох были насквозь мокры и осклизлы.

— Как тут танцевать? — Бездна плюнула в глубокую лужу под ногой.

Хмурый Асти это заметил, и его тонкогубый рот изогнула насмешливая улыбка.

— Ты зря лыбешься, хуй лохматый, — сказала ему кривушка, — Ты сегодня в любом случае умрёшь.

Она указала на рукоять катаны, висящей на боку. Асти лишь пожал плечами и сунул в рот жухлую травинку.

— Давайте уже начнём, — выдохнула Бездна, глядя седому воину прямо в его невыразительные, как застывшее желе, глаза.

Седой воин согласно кивнул и легко, будто диванную подушку, поднял тяжеленный щит, продев руку в толстый кожаный ремень. Он кивнул свои воинам и те неторопливо отошли к краю воды, торопясь не более того, как если бы они освобождали площадку для выпаса отары овец. Соткен тряхнула своими французскими, изогнутыми на манер рогов косами и присоединилась к мужчинам.

Асти прикрылся щитом, выставил вперёд меч и сделал три осторожных шага вперёд, где вновь замер без движения.

«Кто-то же должен скомандовать начало или как это там принято», — подумала Бездна, вытягивая меч из узких ножен.

И тут раздался грохот. Пуля ударила точно посередине двух противников. Она прицельно вошла в мягкий камень, проделав неглубокую дырку, где и сплющилась в маленькую свинцовую лепёшку.

Это вернуло Бездне большую часть потерянного самообладания.

Её руки прекратили трястись, а взгляд перестал беспомощно метаться по намалёванной на щите глупой звериной морде.

Она пошла полукругом, обходя воина и вынуждая того поворачиваться. Асти поворачивался, поворачивался и ещё раз поворачивался, а потом вдруг резко бросился вперёд, одним прыжком преодолев расстояние, разделяющее их.

Бросок был невозможно быстр — быстр настолько, что Аглая не успела отступить с линии атаки.

Получив сильный толчок щитом, она с трудом отклонилась от моментально последовавшего взмаха меча.

Это стоило ей равновесия.

Девушка выпустила из рук свой клинок и упала на бок. Грамотно перекатилась на безопасное расстояние и вскочила на ноги.

Асти опрометчиво повернулся к ней боком, пытаясь завладеть её брошенным оружием. Он уже согнулся, поднимая её полуторник, когда Бездна наградила его крепким пинком в поверхность щита.

Седой воин повалился на скользкие камни, сопровождаемый диким хохотом своих секундантов.

Бездна успела схватить своё оружие, но не смогла ударить. Ей пришлось броситься в сторону от летящей прямо в лицо окованной кромки щита, а после от нового молниеносно исполненного удара снизу.

Она опять чуть не упала, но всё же сумела отступить, заманивая противника на мокрый мох, растущий из глубоких расселин.

Они немного постояли, оценивая друг друга, и Асти вновь пошёл вперёд.

Аглая опустила обе руки, сжимающие рукоятку полуторника, к паху, клинок целил в лицо противника, глумящееся над щитом.

Пружиня на полусогнутых ногах, девушка ожидала противника на месте. Асти подобрался совсем близко, осторожно ставя босые ноги на размякшие кочки мшистых водорослей.

Бездна дождалась, когда одна босая нога утонет в противной зелёной жиже, а вторая поднимется в воздух, и в этот момент резко бросилась вперёд.

Клинок описал в воздухе полукруг — дешёвый, но прекрасно отточенный финт.

Асти воздел вверх щит. Лезвие полуторника лишь слегка чиркнуло по кованому краю, и устремилось вниз обратной дугой.

Старый воин понял обман слишком поздно: кончик датского клинка тоскливо взвизгнул, рассекая мягкий камень скалы.

Отрубленные пальцы ступни — грязные, заляпанные зелёной жижей скатились в лужу.

Асти, не издав ни звука, упал на колено раненной ноги и прикрылся щитом, пытаясь защититься от серии последовавших ударов.

От щита отлетали огромные щепы, и после пятого удара, одна из толстых сосновых досок всё же проломилась, обнажая огромную щель.

Однако и девушка устала: поскользнулась и чуть не пропустила предательский удар снизу — меч викинга вылетел из-под щита, будто раненная кобра.

Аглая заметила клинок и быстро отдёрнула ногу, но его слегка скругленный кончик всё же достал её ляжку, распоров трико и кожу под ним.

Боли она не почувствовала, но мокрота и тепло, распространившиеся по ноге, заставили её отступить на пару шагов.

Она ощупала рану — та сильно кровоточила.

Хмурый Асти тяжело поднимался на ноги, навалившись на железную кромку щита.

Девушка нашла глазами Соткен — женщина отступила к самой воде, ладонь сжимала рукоять катаны.

— Кончай его, у тебя мало времени, — крикнула её кривушка.

Один из воинов развернулся к женщине и приложил грязный палец к губам, требуя тишины.

Второй улыбался, обнажив коричневые пеньки зубов. Он что-то сказал товарищу, кивая на шикарный бюст кривушки.

Что там произошло дальше, Аглая не видела: девушка опустилась на колено возле глубокой расщелины. Она зачерпнула пригоршню влаги и припала губами к ладони.

Седой воин постарался воспользоваться заминкой: Хромая, бросился вперёд, пытаясь добраться до неё. Старик слишком торопился.

Бездна не стала утолять жажду. Девушка метнулась навстречу воину и обрушила свой меч на седую голову, вынудив Асти закрыться истерзанной круглой деревяшкой.

Первый страшный удар заблудившийся во времени викинг принял на щит, второй попытался парировать своим клинком.

Взвизгнула сталь, смачно чавкнула плоть. Льдистые глаза Хмурого Асти удивлённо уставились на отрубленную кисть, сжимающую одноручный меч.

Аглая поспешила добить старого воина и вложила в колющий удар все оставшиеся силы.

Датский полуторник пробил древесину и намертво застрял в щите, что каким-то невозможным усилием успел выставить перед собой раненный воин.

Бездна попыталась выдернуть меч, но тот глубоко проник в дерево, а самый кончик всё же достал грудь Асти, погрузившись в тело мужчины примерно на палец.

Хмурый Асти, рыча и пуская изо рта кровавые слюни, выдрал из себя остриё клинка и, обхватив двумя руками свой щит, сильно дёрнул его в сторону, вырывая из рук девушки и оружие и лёгкую победу.

* * *

— Я стреляю, — палец Монакуры, лежащий на спусковом крючке, слегка подрагивал.

— Обожди, мой хороший, — Йоля держала у глаз старомодный капитанский бинокль Аарона, выполненный из потемневшей меди и заправленный в добротный кожаный чехол, — Сейчас начнётся самое интересное.

— Она ранена, Йоля, — озабоченно буркнул Монакура, припавший к оптическому прицелу снайперской винтовки, — Я стреляю, ребёнок же...

— Ладно, ладно мой хороший, — госпожа лейтенант разочарованно вздохнула, — Стреляй, но это ничего не изменит: потеха только начинается.

Она опустила оптику и склонила голову к маленькой Сигни, что обнимала её голую ногу.

— Хочешь посмотреть, как разлетится голова твоего мерзкого дядьки?

— Ага! — обрадовалась дочь ярла.

Йоля подхватила девочку на руки, придержала оптику.

— Я ничего не вижу, — надула губки Сигни.

— И я ничего не вижу, — мрачно пробубнил Монакура, — Откуда взялся этот чёртов туман?

Никто не видел слабой улыбки, мелькнувшей на губах госпожи лейтенанта, лишь капитан Аарон странно глядел на высокую женщину.

Сержант мотнул головой, разгоняя своими косами сгущающуюся вокруг парома туманную мглу.

— Гиблое дело, — он опустил ствол, — Видимость ноль. Надеюсь, Соткен всё грамотно разрулит.

— Не беспокойся за неё, мой хороший, — Йоля передала капитану бинокль, и, обняв девочку, легко запрыгнула на трубу ограждения, — Лучше займись этими неблагодарными скотами.

Палец госпожи лейтенанта указал на объятые туманом фигуры, крадущиеся по палубной лестнице.

Невозможно длинные ноги в стрёмных ботфортах легко передвигались по стержню металлической трубы: предводительница и маленькая Сигни исчезли в белой пелене.

— Предатели! — рыжий Туи бросился на соплеменников и те попытались убить своего ярла.

Однако конунг, получив четыре или пять весомых ударов, сразу не упал. Карая топором третьего предателя, рыжий великан что-то хрипел, обращаясь к соплеменникам и окрашивая бороду льющейся из разбитого рта кровью. Вскоре его затоптали и оборванцы окружили сбившихся в кучу капитана, сержанта и лива.

Монакура Пуу прицелился, но капитан возложил на ствол старческую иссохшую ладонь.

— Не стоит, Монакура Пуу. Узри то, что считается утраченным уже много тысячелетий. Насладись волшебством боевого танца фараона.

Скрипнула дверь палубной надстройки. В проёме проявились очертания тощей фигуры, опирающийся на гарпун. Сквозь белёсую пелену тумана кровожадно алела вязаная шапочка китобоя.

* * *

— Соткен! — пискнула Аглая и пнула коленом в приближающееся к ней лицо, которое, из-за обилия ссадин и крови, уже и на лицо то походило весьма отдалённо.

Голова ползущего к ней на четвереньках окровавленного существа мотнулась в сторону, но чудовище продолжало преследовать её; опираясь на колени и обрубок правой руки, оно тянуло к ней когтистую длань; яростно скрежетало зубами и хрипело, брызгая слюной, смешанной с кровью.

— Соткен!

Кривушка не отвечала. Краем глаза девушка видела ожесточённую возню у самой воды: звенела сталь, хрипели мужские глотки.

Аглая повернулась задницей к приближающемуся монстру и, скользя коленями и ладонями о мокрые камни, бросилась наутёк, но зацепилась носком сапога о край небольшой выбоинки в скале: девушка растянулась ничком на мокром камне.

Её тот час схватили за ногу: чудовище, утробно похрюкивая, потащило Аглаю к себе.

Бездна развернулась, и подтянув к себе свободную конечность, согнула ту и некоторое время целилась, копя силу и ярость.

Потом её ножка, обтянутая мягкой, превосходно выделанной кожей, распрямилась и втащило в оскаленную пасть нависшей твари.

То, что ранее было Хмурым Асти, лишь немного замешкало.

Оно тряхнуло седой головой и вновь оскалилось, обнажив окровавленные, поломанные зубы.

В покатый, облепленный красными слипшимися волосами лоб монстра вонзился острый край увесистого булыжника и на этот раз девушке повезло.

Асти обмяк, упав лицом в глубокую расселину, заполненную водой. Бездна забралась воину на спину.

Усевшись сверху, Аглая зажала его шею крепкими ляжками. Обеими руками она вцепилась в спутанные волосы, удерживая лицо Асти под водой.

— Соткен!

Вжик, вжик. И крики боли. Кривушка молчала.

Асти пришёл в сознание: принялся пузырить и бешено дёргаться всем телом.

Бездна походила на нимфу, усмиряющую необъезженного сатира. Но этот чёрт оказался слишком силён для неё. Аглая и не подозревала, сколько мощи скрывалось в этом тощем старце.

Асти бился промеж её ног, словно бешеный тюлень. Немыслимым усилием ему удалось развернуть тело в крепчающей хватке девичьих ляжек и чудовище широко распахнуло пасть, намереваясь откусить самое сокровенное.

— Блядь! — вопила девчонка, глядя как клацающие челюсти урода подбираются к бутончику.

Страх придал ей ярости.

Она склонила голову и с хрустом откусила кончик сизого носа.

Затем вцепилась руками в кадык и одним движением вырвала мужчине гортань.

Потом бессильно упала на спину, продолжая сжимать бёдрами конвульсивно вздрагивающее тело.

— Отдохни, девочка, — липкая ладонь опустилась ей на лоб, — Ты молодец.

Соткен тяжело опустилась рядом. Кривушка держалась за правый бок. Чёрный жакет блестел мокрыми пятнами крови.

— Мы справились, — всхлипнула Аглая, смотря в стальные глаза, заслонившие небо.

* * *

— Мне иногда кажется, что всё, что со мной происходит, с тех пор, как я с ней повстречалась — просто какой-то безумный сон.

Аглая стояла на вершине алюминиевой лестницы, прислонённой к кормовому флагштоку. В одной руке она держала отрубленную голову Хмурого Асти, в другой — молоток.

— Но так и есть на самом деле, — ответил паромщик; он крепко придерживал основание лестницы, — Всё что происходит с нами в этом обусловленном мире являетсяколлективным сном.

Бездна перехватила молоток и стукнула капитана рукояткой молотка по обильной плеши.

— Ай! — пискнул паромщик, — Это за что, госпожа молодой адепт?

— Во сне не бывает так больно, верно? — Бездна прилаживала голову викинга и так и сяк, но никак не могла выбрать её будущее расположение.

— Ты, шмокодявка, склонна к утрированию, — старик вытащил изо рта один из пяти ужасающих своими размерами гвоздей, и, заботливо отерев его от слюней, передал девушке наверх, — Я тебе за абсолют навеваю, а ты дерёшься.

— Просто ответь мне вразумительно, капитан Аарон: что за хрень тут происходит?

Капитан отвечать не торопился — окинул долгим, усталым взглядом палубу своего судна.

— Давай прибьём сверху флаг, а снизу голову, — наконец сказал старик и передал Бездне рулон.

Та ловко вогнала гвоздь первый гвоздь.

Ветер трепал и развевал полотнище потрёпанного штандарта, изображающего оскаленную звериную морду на синем фоне, и его драные края хлестали девушку по плечам и голове.

Она оглядела группу людей на палубе парома. Из злополучных путешественников во времени в живых осталось лишь пять человек, не считая маленькую Сигни. За жизнь тяжело раненного Туи боролись Йоля и Соткен. Четверо заблудших выжили потому, что сражались против заговорщиков: единственные воины, кто остался верен своему ярлу.

Они сбились в понурую кучку у борта парома. Трое седовласых воителей и один юноша, у которого ещё и пушок над верхней губой не пробился, сидели на своих щитах, задумчиво вглядываясь в бескрайнее море.

— Зачем они вообще ей понадобились? — буркнула девушка.

— Госпоже нужны воины, — коротко ответствовал капитан.

Пальцы девушки наживили гвоздь — острый кончик погрузился в мраморно белый лоб отрезанной головы мертвеца.

— Все эти катастрофы и стихийные бедствия: землетрясения и наводнения, ураганы, бури и потопы; вспыхнувшие войны и убийства, эпидемии и болезни — всё это я бы могла хоть как-то объяснить, если хотя бы школьный курс образования получила. Но мне семь лет было, я в камере изолятора сидела, когда всё это началось. А следующие пять лет пыталась не умереть от рук других выживших, голода, холода и болезней. Не встречала я никаких существ сказочных, ни ангелов, ни демонов. А вот каннибалов и насильников, охочих до любой твари у коей в жилах кровь тёплая течёт, повидала.

Бездна примерилась и, размахнувшись молотком, одним точным и сильным ударом вогнала гвоздь в череп Хмурого Асти, пробив и кость и деревянный стержень флагштока — навылет и точно посередине. Довольная собой она слегка отклонилась, чтобы полюбоваться содеянной мерзостью. Старый капитан всем телом налёг на лестницу и с трудом удержал шаткую конструкцию.

— А потом она пришла.

Аглая повертела головой вправо-влево, видимо в поисках упомянутой Йоли, но той нигде не было видно.

— И сначала, первые полгода, всё шло прекрасно, мы с ней и лохом этим чилийским, — Бездна кивнула в сторону сержанта, который с помощью ржавого гвоздодёра пытался разобрать на деревяхи побитый щит викинга, дабы освободить лезвие меча, намертво в нём застрявшего. Получалось у него хреново.

— И с лохом этим чилийским, — продолжила Бездна, — Спокойно себе жили. Добывали еду, трудились по хозяйству, тренировались с оружием, в общем выживали и никакой гребаной мистики.

— А потом появилось это чудище, — теперь Бездна ткнула молотком вертикально вверх, где среди низких рваных облаков, прыскающих противными струйками мороси, носился изрядно подросший Грим, наслаждаясь зрелищем инсульта у встречаемых им в полёте морских бакланов.

— А потом понеслось...

Бездна уставилась в остекленевшие глаза Асти. Подёргала его за волосы.

— Возьми ещё один, — рука Аарона протянула ей гвоздь, но Бездна отрицательно помотала головой и принялась осторожно спускаться, потрепав на прощание мертвенно-бледную щёку.

— Не, нормально держится. Держи лестницу, капитан Аарон.

Она спустилась. Босой старик в домотканном свитере рыбака, и стройная девушка в заскорузлой окровавленной одежде, уставились на отрубленную голову, пришпиленную к стреле кормового флагштока.

— Так вот я о чём... Найдётся хоть один нормальный человек, что будет в состоянии мне объяснить, что с мной происходит и почему я оказалась в такой странной кампании? Простыми и доходчивыми словами. Не надо мне всей этой галиматьи про противостояние богов, конец света, нашу избранность и особую невъебенность малого, но весомого кусочка пазла, так старательно складываемого нашей, типа, госпожой. Может ты, капитан Аарон, и есть этот человек?

Чёрные глаза, в которых плескалась тьма преисподней, вперились в синие, бездонные, словно горное озеро, очи старца, и тот лишь грустно улыбнулся и покачал головой.

— Один раз я отвезу тебя обратно, как уже обещал, — тихо произнёс паромщик, — И, вернувшись назад, ты сама многое поймешь. Нет смысла в том, чтобы услышать объясняющие слова. Ты всё равно не поверишь, а самое главное, вряд ли поймёшь. Но я обещаю, что ты получишь ответы на свои вопросы. Пойдём, теперь ты поможешь мне с картошкой и обедом, пока мы ещё кого-нибудь не встретили.

Бездна ещё раз пристально посмотрела в глаза старика, тяжело вздохнула, и поплелась следом за капитаном на камбуз — чистить овощи для супа.

* * *

Внешние дверцы палубных надстроек парома отличались от внутренних лишь одним: при открытии они не сдвигались вбок, прячась в стене, а широко распахивались настежь, как и полагается обычным дверям. Вот и эта овальная дверца, ведущая из помещений пассажирских кают на вторую палубу, получив пинок изнутри, распахнулась в сторону.

«Почему она открывает их всегда с ноги и так остервенело?» — лениво подумалось сержанту.

Так обращаются с дверьми лишь ковбои из старых вестернов, что решительно возникают на пороге загаженного салуна. Но непохоже, что их предводительница косит под меланхолично пьяного и непобедимого скотопаса. Думается, что она и знать не знает, кто такие эти ковбои, салуны, вестерны, да и, судя по всему, и про двери то узнала совсем недавно. Вот и наслаждается теперь.

Высокая фигура возникла на палубе — руки женщины измазаны по локоть в свежей крови. Она вытиралась куском тряпья, скалясь сверху вниз на Сигни. Ручонки той находились на привычном месте: правая крепко обхватила мускулистую ляжку женщины, левая сжимала рукоятку армейского штык-ножа. Предводительница подошла ближе и требовательно протянула окровавленную ладонь. Монакура Пуу немедленно вложил длинную рукоятку в ожидающую руку.

— Как он?

— Выживет. Мы с немкой его заштопали, сердце сильное — вывезет. Рано ей ещё сиротой становиться.

Красноволосая женщина вновь одарила Сигни добродушным оскалом.

— А с ним всё в порядке?

Йоля перевернула меч ребром и, вытянув клинок на уровне глаз, придирчиво осмотрела лезвие.

— Да я смотрел, Йоля, всё в порядке, сколов нет, сейчас поточим и снова бриться можно будет.

Монакура стоял рядом, вертя в руках злополучный щит Хмурого Асти. Он оглядел палубу и махнул рукой отирающемуся неподалёку Скаидрису. Тот подошёл.

— Как рука, щенок? Получше? Вот и хорошо.

Сержант протянул ему щит. Потом повернулся к Йоле и вытянул вперёд свою огромную руку — клинок лёг на ладонь, как на большую красную подушку.

— Этим, — Пуу показал ливу на щит, — Декорируешь судно.

Монакура задумчиво глянул на голову Хмурого Асти.

— Но только с разрешения капитана, и там, где он укажет.

— Его же, — сержант бережно протянул меч, — Наточи, но не так, чтобы перья резал. Как брить начнёт без усилий, так и хватит. Усёк?

Скаидрис забрал оба предмета и удалился.

— Не перепутай, боец.

Юноша сплюнул, не поворачиваясь.

— Ты хорошо научил её стрелять, — заметила Йоля, — Я осмотрела руку лива: жилы целы, кость не задета. Через неделю уже зарубцуется.

— Через две, — поправил Монакура, — Это огнестрельное ранение, Йоля, — произнёс он в ответ на недоверчиво поднятые женские брови.

— А мелкой просто повезло, точнее повезло щенку, — улыбнулся сержант.

— Но, в общем и целом, стреляет она действительно неплохо. Но, как оказалось, и с мечамихороша. Соткен рассказала мне, как всё было. Не лишись мелкая меча, всё бы кончилось через несколько минут.

— Он, — Йоля кивнула в сторону Хмурого Асти, что подставил бледное лицо навстречу освежающему балтийскому ветру, — Он и делал ставку на то, что она лишится меча. Они, эти, как их там, всё время забываю...

— Викинги.

— Ага, викинги. Они всё же хорошие воины, умелые рубаки и проницательные тактики.

— Коварные предатели, — согласился Монакура.

Они помолчали немного.

— Расстроена, что их у тебя теперь так мало?

— Да, Монакура Пуу, расстроена, мне нужны хорошие воины. Такие, как ты.

Она подошла и, прильнув к его мускулистому торсу, нежно провела ладонью по его заросшей щеке.

— Но, таких, как ты, больше нет.

Йоля развернулась и пошла прочь.

— Поэтому именно ты — мой сержант. Продолжай исправно выполнять свои обязанности. Для начала накорми своего командира и всех своих бойцов.

— Йоля...

— Ммм?

— Кто это был там на лестнице? Ну эта мёртвая Красная Шапочка с китобойным гарпуном?

— Понравилось, как он сражается?

— Понравилось.

— Ты всё равно у меня самый лучший, Монакура Пуу.

Он так и не получил ответа, и вскоре остался один на палубе, провожая взглядом роскошные ноги и шикарную задницу, обтянутую узким рваным подолом чёрного мини.

* * *

— Вам понравится.

Аарон вытащил из бездонных карманов своих штанов жёлтую коробочку с изображённым на ней верблюдом, и, выудив оттуда мятую, пожелтевшую от времени сигарету без фильтра, поднёс ту к носу, из ноздрей которого торчали жёсткие седые волосы. Капитан несколько раз глубоко вдохнул табачный аромат, и спрятал сигарету обратно в пачку, а ту — снова в карман своих рыболовных штанов.

— Вам будет близка и понятна такая жизнь.

Он уставился на окруживших его плотным колечком слушателей. Они разместились на носу судна, сидели на сложенных кружком боевых щитах. Трое мужчин к пятидесяти и один юноша, лет семнадцати, не больше. Лица всех четверых выражали интерес и тревогу одновременно.

— Длительные морские путешествия, открытие новых земель, прибрежный грабёж и лёгкая добыча, еда и вино, а в конце — финальный бой с главными гадами и желанная Вальхалла.

— А она чья?

Палец вопрошающего воина, указывающий на Соткен, стоящую рядом с Бездной и любующейся багровой полосой заката, был на удивление чист. Да и сам мужчина отличался от остальных заблудших некоторой ухоженностью. Борода заплетена в косу, волосы острижены по плечи и связаны на затылке в тугой хвост. В ушах поблёскивали покоцанные медные кольца, начищенные песком.

— Как тебя зовут?

Аарон протянул руку и, накрыв своей тощей дланью указующий перст, пригнул его вниз.

— Рекин, сын Хромуля.

Воинс кольцами в ушах неприязненно посмотрел на руку капитана, дотронувшуюся до него. Однако старик сжал его палец в свой жёлтый кулак и викинг сморщилось от боли.

— Своя собственная. Дева Щита, только с катаной. Понял? Свободных женщин на моём судне нет, Рекин, сын Хромуля. Но вы можете добыть их, если принесёте клятву верности и вступите в наш отряд.

— Вас слишком мало, старик. Здесь, в Утгарде, есть колдуньи, способные вернуть нас домой, или хотя бы другие ярлы, к которым мы может наняться, чтобы заплатить тем колдуньям?

Аарон вздохнул. Махнул рукой себе за спину.

— Она может вернуть вас в Мидгард. Но вы должны помочь ей расправиться с её врагами.

Викинги уставились на Йолю, замершую на второй палубе. Она всматривалась в темнеющие воды Балтики, отражающие багровый закат. Низко, над самой водой носился Грим: высматривал себе на ужин небольшого кашалота.

— Кто её враги? — подал голос другой воин.

В отличии от Рекина, он выглядел заправским клошаром: нечёсанные волосы, всклокоченная борода, руки в пятнах жира, оставшихся после сытного ужина и расстёгнутая до пупа рубаха. Паромщик уставился на викинга.

— Как твоё имя, воин?

— Асмус, сын Вагна.

Аарон медленно кивнул, выражая всем своим видом уважение.

— Её враги — могущественные создания, и если среди вас есть хоть один скальд, то саги о ваших подвигах превзойдут все ныне существующие.

Третий воин, безбородый юноша, тряхнул светлыми, распущенными волосами, и глянув на паромщика сверкающими глазами, сказал:

— Мы все — скальды. Все четверо. Скальды и воины. Чертовски хорошие воины.

Капитан одарил юношу ответным ярко-синим взором.

— Хельги, сын Хрольфа, — ответствовал тот, кривя рот в неприятном волчьем оскале.

Старик перевёл взгляд на последнего, четвёртого из драконов моря, средних лет мужчину, одетого в кожаную безрукавку и сильно смахивающего на гнома-кузнеца. Его лысая голова, лицо, заросшее спутанной густой бородой и обнажённые руки, жилистые и крепкие, как корни дуба, синели обилием татуировок, расплывшихся в единое неразборчивое пятно.

— Грол, сын Освальда, — глухо прогудел тот в ответ, словно бы со дна глиняного горшка.

— Тогда, Рекин, сын Хромуля...

Узловатая старческая длань перемещалась, отмечая плечи именуемых, будто меч тамплиера, посвящающий новых присягнувших братьев.

— Асмус, сын Вагна,

— Грол, сын Освальда,

— И ты, Хельги, сын Хрольфа, считайте, что ваши имена уже бессмертны. А кошели — полны золота.

* * *

— Спасибо,мой верный друг, но где я возьму золото или хотя бы серебро для аванса. А ещё эта жажда женщин...

Йоля замолчала, её голова склонилась над расстеленной морской тактической картой капитана, что занимала собой всю поверхность огромного старинного стола.

Они находились на капитанском мостике,внутри просторного помещения, оснащенного выгнутой панелью управления с кучей мониторов, кнопок, рычагов, тумблеров и прочих технических наворотов.

Центральное место в ней занимал штурвал — шикарное колесо с рукоятками из красного дерева, за которым и стоял сейчас Аарон. Компьютеры были отключены, судно шло на ручном управлении. Помещение капитанского мостика располагалось на самой верхней палубе и имело прозрачные стены.

— Я знаю, где взять золотые монеты, неплохое старинное оружие и пару надувных баб.

Соткен развалилась в мягком кресле, нога на ногу, драный сарафан задрался, французские косы распущены, из тесного жилета выпирают огромные сиськи. Выданные каждому бойцу двести грамм коньяка, вдохнули в женщину некую игривость. Она встала с сидения, подошла к карте и,щелчком прогнав Йолю с территории Германии, ткнула пальцем в какую-то точку. Аарон бросил штурвал и тоже подошёл к столу.

— Хм, почему бы и нет. Кстати нам и запасы пополнить не мешает. И юная госпожа адепт будет довольна. И твои новые бойцы. А серебро для аванса я тебе одолжу, моя госпожа, у меня чутка припрятано.

Паромщик посмотрел на Йолю и кивнул, одобряя замысел, предложенный Соткен.

— Дойдём до места по реке. Старинный, тесный городок. Скорее всего пустой. Грим слетает, проверит. Декорации подобающие. Норманны ничего не видели в современном, постапокалиптическом мире.Окромя российского сухогруза, моего парома и пары винтовок. Вот и не надо им сейчас встречаться с осколками цивилизации. Пусть всё будет, как они привыкли: море, потом река и поселение. Тихонько высадились, подрались. Отхватили по щам — убежали. Сами надавали — пограбили.

— Оттуда и до моей клиники пару часов хода на Ньяле.

Соткен посмотрела на Йолю. Монакура Пуу услышал, встрепенулся, потёр свёрнутый на бок нос.

— Решено, мои хорошие. Так и сделаем. А сейчас у нас короткий пир. Обмен клятвами и кольцедарение. Аарон, отопри норманнов, собираемся в кают-компании.

* * *

Рекин, сын Хромуля, неторопливо и с достоинством приблизился, чуть помедлил, склонив голову, а потом расстегнул пояс с висящими на нём ножнами и парой ножей в чехлах и положил его на стол перед Йолей. Его пузо, лишённое поддержки, сразу отвисло вниз, увеличившись втрое.

Рекин был единственный из всех четырёх, кто владел поясом и хорошими ножнами.

Меч Асмуса, сына Вагна, лёг на стол, перемотанный козьей шкурой. Зато его пузо осталось прежним. Талию Асмуса охватывала крепкая плетёная верёвка.

У двух последних — Грола, сына Освальда, и Хельги, сына Хрольфа и мечей то не было. На стол лёг грубый топорик и видавшее виды копьё на коротком, кривомдревке.

— Когда в прошлый раз я вернула им оружие, случился оголтелый бунт, а мой капитан обозвал меня мудаком. Что я должна сделать на этот раз, а мой старый друг?

Йоля подняла пузатую бутылку и плеснула себе в стакан на два пальца.

— Ни к чему этот сарказм, моя госпожа. Это простой ритуал. Они поднесли тебе своё оружие в знак своей верности. Верни им его. Не забудь пригоршню серебра и пару колец каждому. Рекину дай побольше. Заодно и проверим, осталась ли у этих мерзавцев тяга к переворотам. Если к утру не зарежут Рекина, значит всё устаканилось. И осторожнее потчуй их моим виски. Они в жизни своей ничего крепче дрянной браги и мутного эля не пили.

Аарон поднял вверх руку, сжимающую пластмассовую кружку. Бормотания и возня за столом стихли. Йоля отодвинула стул и встала. Предводительница обошла стол и остановилась перед норманнами,

Она молча стояла и смотрела им в глаза. Бойцы за столом ещё немного подождали из вежливости, а затем продолжили переговариваться негромкими пьяными голосами, ведь каждый из них уже знал: если Йоля молчит, значит у каждого норманна в голове сейчас мурлыкает бархатный вкрадчивый шёпот, и нет причин соблюдать тишину.

— Так они теперь с нами ?

Аглая пихнула локтем Соткен, что уже роняла голову на грудь, но всё ещё пыталась под прикрытием столешницы дотянуться своей голой ступнёй до Монакуровского паха.

— Я тоже не в восторге. Они же полные отморозки. Что скажешь, сержант?

Монакура Пуу странно посмотрел на кривоватую, пьяную женщину, в иссиня чёрных волосах которой сверкало предательское серебро.

— Вы ничего не замечаете? — спросил сержант, указывая на Йолю и заблудших.

— Они чем-то похожи, — согласился лив, — Точно такое же сходство отличает лица иностранцев, впервые попавших в далёкую и чужую страну.

Четверо бойцов внимательно разглядывали госпожу лейтенанта и её новых бойцов.

Лица рыжеволосой девушки и молчащих воинов перед ней выглядели как лица соплеменников.

— Они с нами, — прервал тишину Монакура, — Так она решила, так тому и быть. Мы в армии.

— Юр ин зе ёрми нау, — пьяно и обречённо исполнила Соткен.