Кого не взяли на небо

Глава одиннадцатая. Санитары господа

Якоб Крюк пробудился от собственного крика. Он сбежал из страшного сна за миг до того, как лезвие длинного меча, что сжимала в руках красноволосая сука, рассекло ему лицо. Толстяк откинулся на мокрые подушки, жадно вдыхая спёртый воздух. Жарко натопленная комнатёнка смердела потом, перегаром, дерьмом и бог весть чем ещё, но это была его комната, а значит он в безопасности.

Старый повар пошарил рукой возле себя, но нащупал лишь скомканные простыни: Ильзе куда-то вышла. И вышла давно: её половина кровати уже успела остыть. А жаль — знатный стояк пропадает. Он потрогал свой вздыбленный член: вот она, польза ночных кошмаров; в последнее время такое с ним случалось только от сильных потрясений.

Внизу, на первом этаже, что-то взвизгнуло, хрустнуло, булькнуло. Будто свинью зарубили. Потом послышался звук волочащегося тела: тушу тащили на разделочный стол. Якоб приподнялся на локте:

— Ильзе!

Тишина. Волочить перестали.

— Ильзе, твою мать! Что ты там творишь? Иди сюда, не пожалеешь.

Никто не ответил; Ильзе не отозвалась на брачный призыв.

— Сука, — толстяк сдвинул вбок жирную задницу и свесил вниз слоновьи ноги: вставать всё же придётся; эрекция стремительно опадала и мочевой пузырь уже пульсировал первыми жёсткими спазмами.

Повар привычными движениями бодро преодолел лестничный проём; теперь, когда он постарел, за ночь приходилось вставать по нескольку раз. Надо бы завести ночной горшок: поставить под кроватью и не бегать каждые два часа до отхожего места.

Босые ступни оттолкнулись от последней ступеньки; руки отпустили перила.

«Хороший прыжок для старого жирдяя», — подумал Якоб, — «Я всё ещё в отличной форме».

Его ноги коснулись пола и разъехались, угодив в липкую лужу. Повар рухнул вниз лицом, сильно ударившись грудью о бетонный пол. Глаза закатились, зубы лязгнули, старик лишился чувств. Из распахнувшегося рта, будто ядро из жерла пушки, вылетел чёрный комочек. Паучок распустил мохнатые ножки и бросился в тёмный угол.

Тело Якоба содрогнулось и повар очнулся.

Пыхтя и хрюкая от усилий, толстяк встал на четвереньки, а затем попытался подняться на ноги. Колени и ладони заскользили, разъехались в разные стороны и Якоб снова повалился на огромное пузо, беспомощно трепыхаясь, словно пьяный тюлень.

Но следующая попытка удалась: упорный повар встал раком. Он поднёс к лицу перепачканную ладонь. Долго размышлять не пришлось.

Кровь, блядь!

На четвереньках он бросился вперёд, по кровавой тропе, словно свинья, почуявшая аромат трюфелей. Вскоре он достиг цели: недвижное тело лежало на спине, широко раскинув руки и ноги.

Зелёное с синим платье, что так нравилось ему. Ильзе.

— Твари, — хрипнул повар, скрепя зубами от ярости и принялся подыматься, опираясь руками о свою мёртвую женщину.

Не вышло: рифлёная подошва громоздкого ботинка упёрлась в его покатый лоб. Затем последовал толчок: Якоб опрокинулся на спину, словно навозный жук. На этот раз он не стал разлёживаться — быстро принял кабанью стойку и бросился вправо, к выходу из казармы.

Он уже почти достиг заветной двери, как вдруг путь преградили широко расставленные ноги. Стройные, мускулистые ноги, обутые в высоченные кожаные сапоги с проклёпанными голенищами.

Острие длинного меча подцепило один из болтающихся подбородков и потянуло вверх, вынуждая повара подняться на ноги.

Это оказалось нелегко: измазанные кровью Ильзе ноги старика разъезжались, путаясь в длинном подоле обоссанной ночнушки.

Крепкая рука подхватила его подмышку, помогая встать.

Он оказался лицом к лицу с владелицей шикарных ног — молодой девушкой лет двадцати.

— Ты что за пизда? — вопросил старик, — Ты убила Ильзе?

Девчушка склонила набок голову; грива фиолетовых волос упала на плечо, обнажая чисто выбритый висок. От правого уха к уголку чувственного рта тянулась алая ленточка уродливого шрама, сильно портящего её лицо. Небесно-голубые, будто весеннее небо, абсолютно безумные глаза выражали полное непонимание.

Она обиженно поджала губы и ударила Якоба лбом. Хрустнул нос: старик отшатнулся, брызгая юшкой. Согнулся, утираясь.

— Сюда его, Невенка! — раздался властный голос.

Та, что назвали Невенкой, и кто-то ещё подхватили толстяка под руки и подтащили к стулу. К его любимому кухонному стулу: высокому с резной готической спинкой.

Сейчас на этом невозможно удобном сидении развалился какой-то клоун. Якоб сплюнул под ноги сгустки крови, маленькие свиные глазки в упор разглядывали оккупанта. Незнакомец приветственно поднялся на ноги.

Это был горбун.

Тонкие кривые ноги заканчивались ступнями огромного размера; длинные, достающие почти до коленей, руки завершались громадными ладонями.

Одеждой уроду служили потёртая средневековая бригантина, кожаные штаны с гульфиком на шнуровке и высокие облегающие ботфорты. Откинув непослушные вьющиеся волосы, незнакомец явил  худое лицо:  горбоносое, с узкой полоской тонкогубого рта, искривлённого в презрительно скучающей гримасе.  Правый, изумрудно-зелёный глаз смотрел влево и вверх, в то время как левое, карие око глядело строго вправо и вниз.

Якоб не смог сдержать приступ грубого смеха: кровавые слюни брызнули на лицо незнакомца. Тот поморщился и сунул руку за отворот куртки.

— Расскажи всё, что знаешь о ней, — голос горбуна оказался мягкий и приятный на слух, — И тогда я убью тебя быстро, а может и вовсе отпущу: всё зависит от того, насколько ты будешь мне полезен.

Перед расквашенным носом повара замаячила фотография.

Высокая женщина с роскошной гривой густых волос находилась в движении, когда объектив фотоаппарата поймал её. Поэтому фото получилось размазанным и нечётким, но даже на этом чёрно-белом, потрёпанном снимке, старый повар сразу узнал новую госпожу группировки.

Старик устремил глаза на свой стул с готической спинкой. Горбун перехватил его взгляд и подхватил с сидения длинный меч в истёртых ножнах. Потом ласково потрепал толстяка по седой щеке:

— Ты не сказал ни слова, но уже набираешь баллы. Неплохо. Продолжай в том же духе.

— Откуда... — начал толстяк, но горбун шлёпнул его по губам:

— Прежде чем спрашивать кого-то, зассыха, задай вопрос себе. Ну?

Якоб удручённо глянул на мокрый низ своей ночной рубашки и согласился:

— Ты прав, урод — это не её меч. Но он тебе нужен.

— Меч, меч, — задумчиво повторил горбун, устремив свой взгляд в две абсолютно противоположные стороны света.

— Мда, меч, — вздохнул он и сокрушённо покачал головой, обращаясь к толстяку:

— Это, к сожалению, самая большая проблема для нас, этот её меч.

Он приблизился к повару и вежливо спросил:

— Что ещё знаешь?

Разноцветные глаза смотрели куда угодно, только не в лицо Якоба.

Старик вновь рассмеялся, но поперхнулся кашлем. Прочистив горло, он накопил достаточно мокроты и смачно плюнул в рожу калеки.

Тот смешно отпрянул, брезгливо отираясь.

— Подвесьте его, — обиженно попросил горбун.

Рёбра старика хрустнули: кулак третьего захватчика — седого мужлана с косичкой и располосованной рожей — вышиб из повара дыхание. Его больше не поддерживали: Якоб медленно оседал на пол бесформенной медузой, но отдохнуть ему не дали.

Остриё железного крюка возилось повару глубоко под лопатку; другое подцепило рёбра.

Скрежетали ржавые цепи, поднимая вверх тучное тело: на помощь отмороженной диве и геральту пришла ещё пара меченосцев — все, как один, в кожаных проклёпанных полудоспехах.

Ускользающее сознание Якоба зацепилось за эти заклёпки: то были малюсенькие серебряные крестики.

Лязгнули ограничители: повар висел, словно туша зарезанной свиньи, поливая керамическую плитку пола ручьями алой крови.

Можно было задавать вопросы.

Горбун приблизился, двигаясь мягко и осторожно, словно кот. Кончик длинного меча приподнял отвислую сиську повара.

— Что ещё знаешь? — повторил калека.

Повар молча сопел: с каждым выдохом пухлые губы пузырились кровавой пеной.

Горбун надавил на рукоять: плоть толстяка разошлась в глубоком разрезе, словно кусок масла под нагретым ножом. Хлынул поток крови. Якоб угрожающе зарычал.

— Брат Оскар, — поторопил горбун седовласого рубаку; тот возился возле пылающего очага.

— Уже иду, Ваше Преосвященство, — раскалённый докрасна половник впечатался в рану, брызгая по сторонам кипящими кровью и жиром.

Якоб подавился криком, а горбун легко взмахнул мечом, будто живописец кистью. Оплывший мужской сосок исчез: красный пятачок потёк красным. Истязатель отступил на шаг, словно любуясь полотнищем.

— Расскажи мне, упрямец, — Его Преосвященство снова потрепал щёку Якоба, — Всё расскажи.

Повар слегка шевельнул губами; поток крови из сломанного носа превращал слова в бульканье.

Горбун схватил грязное полотенце и отёр лицо старика.

— Зачем ты ищешь с ней встречи, если знаком с её мечом? — хрипло спросил Якоб.

Его Преосвященство ласково улыбнулся.

— Это мой долг, вонючка. Долг перед богом и церковью. А кому должен ты?

Якоб раскачивался на цепях; грузное тело подрагивало.

— Она убила мою дочь. Мою приёмную дочь. Наверное ты прав: я должен Герте. Но знаю я немного.

— Вот и хорошо, — кивнул горбун, — Ты — разумный человек, хотя и писаешь в штаны. Повиси тут, соберись с мыслями, а я пойду задам пару вопросов твоим друзьям. Кстати, а что вы здесь праздновали? Мы перерезали часовых, а всех остальных связали тёпленькими, во сне.

— Воцарение госпожи, — ответил Якоб.

* * *

Два года назад. Предместья Рима. Вилла Андриана.

«Жизнь издевается над человеком до самой смерти. Ты находишься на краю гибели и почти смирился с её неизбежностью, как вдруг тебе даётся шанс на спасение: заведомо провальный, но всё же...» — думал каменный ангел, наблюдая за беглецами, — «Даётся лишь затем, чтобы ещё раз хлестнуть тебя наотмашь плетьми разочарования».

Мужчина и женщина спешили по краю небольшого водоёма, затянутого зелёным слоем ряски, ловко лавируя между полуразрушенных колонн и одиноких изуродованных статуй, безмолвно стоящих у пруда, словно призраки римлян, живших здесь много веков назад.

Они укрылись за пьедесталом, на котором стоял ангел: этот кусок гранита выглядел намного крепче остальных постаментов — его установили на несколько тысячелетий позже других статуй.

Женщина опустилась на землю; сквозь плотно прижатые к животу руки стекали ручейки крови: она была ранена. Мужчина вскинул ствол автоматической винтовки и несколько раз выстрелил в преследователей.

— Буйство жизни: хоть какое-то развлечение для нас, — обрадовался мраморный Аполлон; его наряд состоял лишь из воинского шлема с густым плюмажем, — Хочешь пари?

— Они обречены, — поставил ангел.

— Спасутся, — ухмыльнулся бог света, — Эта баба позади тебя — сильная колдунья. Кстати, как-то раз она, блуждая здесь в ночи, гладила мой член. Сейчас она им покажет, где раки зимуют.

— Она тебя просто пожалела, — съязвил ангел, — Однако пари принято.

Раньше Аполлон опирался на круглый щит, но его покрали и теперь ладонь древнего бога печально указывала на сморщенный пенис, размером чуть более младенческого, что торчал из куста курчавых волос.

Никто из остальных статуй не присоединился к пари; никто из них не мог говорить: головы имелись лишь у Аполлона и ангела.

Преследователи укрылись за серой женщиной, прижимающей уцелевшей правой рукой корзину цветов к своим точёным каменным сиськам.

Раненая ведьма творила заклинание, совершая рукой магические пассы в воздухе. Над головой ангела сгущалось странное мерцающее облачко.

— Я же говорил, — усмехнулся Аполлон, — Сейчас она им вмажет.

— Не вмажет, — скорбно вторил ангел, — Той, другой бабе, что позади тебя, не страшны ведьмы.

— Позади меня? — удивился Аполлон.

— Прямо за твоей идеальной белой задницей прячется древний бог. Намного старше самого тебя, дрочила, — плакал ангел каменными слезами, — Ты просрал пари, Апо.

Высокая фигура вышла из-за спины мраморного бога. Красная медь волос вспыхнула в лучах восходящего солнца. Ствол винтовки дёрнулся в её сторону, но спустя миг стрелок лежал на земле, зажимая окровавленными ладонями лицо.

Острый осколок мрамора рассёк магическую сферу, носок кожаного сапога врезался в челюсть ведьмы.

— Финита ля комедия, — грустно произнёс ангел.

— Всё веселье слишком быстро закончилось, — вздохнул Аполлон,— Одна надежда: они выпотрошат эту ведьму прямо здесь и ещё немного развлекут нас.

— Это не ведьма, Апо, — всхлипнул ангел, — Раненная женщина — рьяная католичка, истинная дочь Иисуса, непоколебимая в своей вере.

— Брависсимо, синьорина Селести.

Один из преследователей, невысокий, крепко сбитый брюнет, уже добежал до статуй бога и ангела:

— Она застала меня врасплох, — мужчина наградил раненую очередным крепким пинком в лицо, — Наложила какое-то заклятие, усыпила и сбежала, но я успел выстрелить. Она поплатится за всё.

Синьорина Селести застыла на месте, широко расставив невозможно длинные ноги, затянутые в проклёпанную кожу, и с интересом рассматривала пленницу:

— Ты похотливый осёл, брат Рагиро, — прозвучал её низкий голос, — Тебя оставили присматривать за этими двумя, а ты полез ей под юбку, на глазах у её мужчины.

Брат Рагиро отступил, хлопая длинными ресницами:

— Я хотел лишь позлить этого негодяя, — короткий, толстый палец ткнул в сторону мужчины, скорчившегося у ног ангела; пленник отчаянно пытался удержать вытекающий глаз, — Я не собирался насиловать ведьму.

— Ты не собирался насиловать ведьму, — подтвердила подходящая к ним девушка; грива фиолетовых волос, ниспадающих на выбритые виски, навевала образы древних амазонок, — Ты хотел засунуть свой лживый язык в её вонючую дырку. Тебе нравится нюхать трусы.

Лицо брата Рагиро исказилось: стыд и ярость сражались в его душе.

Синьорина Селести приобняла девушку за талию:

— Сестра Невенка слишком прямолинейна: не отчаивайся, брат Рагиро: ты — хороший инквизитор. Его Преосвященство не узнает о твоём отвратительном проступке, но ты будешь должен нам обеим услугу. Договорились?

— Вы и сами — ведьмы, — брат Рагиро сплюнул женщинам под ноги, — Но мы договорились.

Он плотоядно облизнулся:

— Я в этом деле мастер.

Девушка с фиолетовой гривой с отвращением передёрнула плечами.

— Сделаешь то, что мы скажем. А теперь поспешим, нам надо довезти ведьму живой. Она должна предстать перед судом священной инквизиции.

Рука, покрытая ссадинами и рыжим пушком нежно погладила щёку Невенки: девушка зажмурилась, прижимаясь лицом к пальцам.

— Puttane del porto, — прошипел брат Рагиро, связывая ноги колдуна прочной верёвкой.

Женщины рассмеялись столь приятному комплименту от брата по вере и оружию.

Инквизиторы, толкая перед собой пленников, направились по краю древнего пруда, прочь из развалин римской виллы.

Мраморное лицо Аполлона с отбитым носом и мёртвыми, как у дохлой рыбы, глазами, исказило предчувствие долгого одиночества.

— Кто эта красноволосая женщина? — спросил он у ангела, — Среди богов я не встречал никого похожего на неё.

— Когда ты выпустил изо рта мамкину сиську, она уже спала, пересыщенная красками жизни, — ответил ангел, — А сейчас проснулась. Она очень зла, потому что хочет убить моего отца. Отомстить за Апокалипсис. Но это ей не удастся: мерзкий старикашка помер сам. Однако остались его верные прихвостни. Предстоит захватывающая схватка. Хочешь пари?

— Хочу, чтобы она погладила меня, — шмыгнул носом Аполлон, — Однако я не прочь поспорить. На кого ты поставишь?

* * *

Минивэн мчался по трассе, покрытой потрескавшимся асфальтом; из трещин лезли стебли высокой травы и побеги кустарника.

Пейзаж за окном раздражал мучительным однообразием: грязно-серые холмы, покрытые слоем пепла, из которого торчали искривлённые, обгоревшие стволы деревьев, что раньше, в прошлой жизни, были гордыми кипарисами и красавицами пиниями.

Брат Рагиро превосходно владел рулём; «Альфард», ведомый его твёрдой рукой, мастерски объезжал поваленные осветительные столбы и брошенные автомобили, превратившиеся в ржавые остовы диковинных чудовищ.

Раненная ведьма выгнулась дугой и захрипела. Из распахнутого рта хлынул поток крови. Колдун обнял её связанными руками и плотно прижал к себе. По его заросшим рыжей бородой грязным щекам, катились слёзы, оставляя две мокрые, светлые тропинки.

Он громко забормотал и Невенка с удивлением узнала латинские слова отходной молитвы. Она уставилась внимательным взглядом в губы колдуна, пытаясь разгадать подвох: перевёрнутые слова или проклятия, вплетённые в священный текст, но всё было правильно.

Католическая отходная молитва звучала так, как и должна была звучать.

— Он молится, — удивилась девушка.

— Мы не довезём ведьму живой, — бубнил брат Рагиро, — Она пачкает мой автомобиль. Давайте вышвырнем прочь это отродье — у нас есть колдун: Его Преосвященство будет доволен.

Невенка тряхнула фиолетовой гривой:

— Мы обещали Теофилу ведьму. Вот она, ведьма. Езжай быстрее и мы успеем её сжечь.

Рука синьорины Селести ласково огладила выступающий вперёд, дерзкий подбородок девушки.

— Этот мужлан прав, amore mio: мы не довезём женщину до Рима, она при смерти. Надо избавиться от неё, а Его Преосвященству не обязательно расстраиваться: мы предложим очищающему огню сильного колдуна. Что скажешь?

Небесно-голубые сумасшедшие глаза прикрылись, челюсть девушки дрожала, кожа под ладонью подруги покрылась мурашками.

— Хорошо, моя милая, что ты согласна со мной, — мурлыкнула Селести, — Брат Рагиро, притормози ненадолго.

Автомобиль замедлил ход и съехал к обочине, давя покрышками буйную поросль ядовито-зелёного кустарника.

— Помогите ему попрощаться, — Селести указала на колдуна: мужчина вцепился в ведьму, словно гриф в тушу дохлой козы.

Оттащить безутешного оказалось не под силу даже гориллоподобному Рагиро: мужчину оглушили ударом по голове и только тогда Невенка с трудом разжала его пальцы, сжимающие одежду ведьмы.

— Ждите здесь, я сама справлюсь, — Селести ухватила раненную за шиворот и выволокла из минивена.

Подтащила к обочине трассы и усадила возле красно-белых столбиков дорожного ограждения.

— Жить хочешь? — спросила синьорина Селести, присаживаясь на корточки напротив, — Я могу помочь тебе.

Ведьма с трудом подняла растрепанную голову: мутный взгляд прояснился, встретив взор жёлтых глаз. Женщина молчала.

— Я ничего не имею против белого Иисуса, — сказала Селести, — Понимаешь, мы с ним даже не знакомы. Я читала легенды о нём, что собраны в вашем Новом Завете. Судя по этим рассказам влюбленных в него мужчин, ваш Спаситель — всего лишь безобидный дурашка, которому не повезло родиться иудеем. Ты можешь оставаться со своим богом в своей наивной вере, но служить ты будешь мне. Принеси клятву верности и я спасу тебя.

Окровавленные сомкнутые на животе пальцы ведьмы разжались, руки поднялись вверх. Женщина сотворила в воздухе святое распятие, ограждаясь от искушения.

— Я вижу тебя насквозь, Зверь. Ты прячешься за милой внешностью красавицы, но на челе твоём горят три шестёрки, а клыки обагрены кровью праведников. Ты не получишь мою душу. Изыди, Сатана.

Селести по-волчьи оскалилась, взмахнув головой. Красная прядь волос без проблема преодолела крест и хлестнула ведьму по лицу. Инквизитор поднялась на ноги.

— Не приплетай ко мне этого неудачника, жалкого изгнанника, — она развернулась на каблуках, — Этот коварный лжец — никакой не Зверь, козёл-скотина. Мне не нужна твоя душа, она — лишь осколок. Прощай. Пусть твой бог поможет тебе.

Ведьма обречённым взглядом проводила удаляющийся автомобиль, в заднее стекло которого отчаянно царапался её возлюбленный, и уставилась страдальческим взглядом в небо, нависающее стальным покрывалом над выжженными серыми холмами предместий Рима.

Спустя час карета инквизиторов влетела на узкие улочки города, позорящего этот мир уже почти три тысячи лет.

Брат Рагиро являл чудеса филигранного вождения: минивен прыгал через горы мусора, словно безумный кенгуру, ловко лавировал меж брошенных машин и глубоких ям в древней брусчатке, и неуклонно продвигался вперёд — в святую обитель, туда, где свет, отдохновение и божья благодать для страждущих.

Дни Гнева Господнего, когда семь ангелов трубили, обошлись для Вечного города малой кровью: среди опалённых развалин высились стены Коллизея; уцелел Мавзолей Андриана, стоял Пантеон и мост св. Ангела. Ватикан же вовсе избежал Гнева небес.

Минивэн, поднимая тучи пыли, вылетел на мост через русло отравленного Тибра и на миг задержался, прося дозволения у двух ангелов, широко раскинувших бронзовые крылья, преодолеть переправу.

Было дозволено и автомобиль резво помчался на противоположный конец моста, где и упёрся в неприступный бастион: мешки с песком на два человеческих роста, с узкими бойницами, ощеренными стволами стрелкового оружия, массивные стальные ворота, две пулемётные точки и флаг. Жёлто-белый: вместо черепа со скрещенными костями — папская тиара с двумя перекрещенными ключами.

Добро пожаловать в постапокалиптический Ватикан, путник.

* * *

Ватикан. Апостольский дворец.

Два швейцарских гвардейца, одетые в полосатые, красно-сине-жёлтые камзолы и широкие шаровары, вид имели такой же мятый, как и их средневековый наряд. Часовые благоухали ароматом резкого мужского пота, дополненного классическими нотками консервативного букета от Армани. Одна из скрещенных перед носом девушек алебард слегка подрагивала. Первый гвардеец уставился в пространство перед собой; второй злостно нарушал этикет: во все глаза пялился на Селести. Дрожащая алебарда принадлежала ему. Запах перегара тоже.

— Я вижу что слухи о том, что швейцарские гвардейцы — все поголовно гомосексуалисты — наглое враньё, — заявила Невенка прямо в лицо часовым, — Гляди, amore mio, этот тебя явно хочет.

Девушка указала на вздыбленный гульфик похмельного швейцарца.

— Теофил потчует их амфетаминами, чтобы на посту не спали, — пояснила Селести, — Однако я никогда не слышала о том, что швейцарская гвардия набрана из содомитов. Тут ничего не могу сказать, однако свидетельствую: непобедимые спартанцы личной гвардии царя Леонида — все убеждённые педерасты.

— Не может быть, — удивилась Невенка, — До апокалипсиса я видела художественный фильм как раз о них: Леониде и его трёх сотнях. Те брутальные мужики чуть было не положили целую армию — врагам помог предатель. Никогда бы не подумала, что эти отважные воины — мужеложцы.

— Образ лысеющего усатого гомика пассивной роли, что трётся ягодицами о микрофонную стойку под экспрессивные обещания «show must go on» измышлен и насаждён в умы лживыми СМИ и медиа, — фыркнула Селести, — На самом деле: пидарасы — сила!

Перекрещенные алебарды разомкнулись: гвардейцы распахнули массивные створки дверей. Аудиенция началась.

Девушки оказались в помещении, вовсе лишённом мебели: комфортный спортзал освещался дневным светом, проникающим сквозь шесть прямоугольных окон. Посередине залы на блестящем полу, выложенном средневековой мозаикой, кипела яростная схватка. Седой как лунь, статный мужчина с телом спортсмена и лицом старика гонял по помещению кривоногого горбуна. Последний легко уклонялся от яростных атак, избегая молниеносных ударов и выпадов с грацией матёрого павиана.

— Остановись, Квазимодо, и дерись, как мужчина, — воззвал старец.

Горбун извернулся, избежав очередного взмаха полуторного меча и, прыгнув старику за спину, наградил того грубым пинком. Огромная ступня, затянутая в пожелтевший на подошве, драный носок сочно впечаталась в усохшую задницу. Старик пискнул и, выронив меч, упал на четвереньки.

Однако никакого недовольства Его Святейшество Пий XIII не выказал: подняв голову, он обнаружил перед носом стройные, широко расставленные женские ноги, обтянутые облегающими кожаными лосинами.

— Прекрасное видение, — поединщик обхватил протянутую руку Невенки и, легко поднявшись на ноги, прижал девушку к себе:

— Рад видеть тебя дитя. Твой крестник снова издевается над стариком, однако я вынужден признать — в этом опустошённом мире мы с ним — первые мечи. Он — первый, я второй, но собираюсь вскоре подвинуть Его Преосвященство.

Невенка опустилась на колено, припав губами к перстню и ожидая благословения понтифика.

— Я — второй, — ласково улыбнулся горбун, а вы, Ваше Святейшество, всего лишь третий, да и то из уважения к сану: среди моих бойцов имеются бойцы посильнее.

— Ты посмотри, каков наглец, — покачал головой папа, нежно оглаживая фиолетовую гриву волос, — Так кто же первый, просвети старика?

— Она, — узловатый палец, напоминающий коготь хищной птицы, указал в сторону высокой женщины, ожидающей поодаль.

Подслеповатые, слезящиеся глаза старика недоверчиво сощурились, он высвободил руку, отпустил волосы девушки и взмахнул рукой:

— Approcio, подойди.

Красноволосая женщина повиновалась и приблизившись, церемониально опустилась вниз.

— Синьорина Селести, — представил горбун, — Восходящее солнце инквизиции и моя правая рука.

Пий XIII возложил ладонь на макушку цвета красной меди, но тут же отдёрнул прочь, будто в густых космах женских волос пряталась ядовитая змея.

— Встаньте синьорина Селести, — потребовал понтифик, — Получив моё благословение, ответьте тем же: докажите, что епископ не преувеличивает ваши способности. Берите оружие.

Носок папской красной туфли толкнул к девушке тренировочный полуторный меч. Этой облегчённой железякой со скругленным кончиком и затупленным лезвием невозможно даже свинью зарезать.

— Ваше Святейшество хочет окончательно опозориться? — усмехнулся Теофил Рух.

— Как же нам тогда поступить? — обиженно поджал губы понтифик,— Я должен увидеть её мастерство.

Горбун заложил за щёки два больших пальца и оглушительно свистнул: двери с грохотом распахнулись, в залу ворвались швейцарские гвардейцы.

— Убейте её, — горбун качнул головой в сторону Селести.

Швейцарцы на то и швейцарцы, что лишних вопросов не задают, а все приказы выполняют чётко и беспрекословно. Единственный недостаток этих отважных воинов — они весьма простоваты. Гвардейцам и в голову не пришло порадовать своего хозяина красочной постановкой: сказано убить, значит надо убить.

Первый гвардеец перехватил рукоять алебарды и метнул её словно копьё. Направленное умелой рукой, страшное оружие понеслось точно в середину груди замершей на месте девушки.

Спустя мгновение она стояла в боевой стойке «рыбака»: широко расставив мускулистые ноги и склонив наконечник пойманной алебарды вниз, к мозаичной плитке пола.

Гвардейцы переглянулись, молча согласовывая действия; лишившийся алебарды вытащил из ножен на боку длинную шпагу и бойцы пошли кругом, обходя Селести с двух сторон.

Они атаковали одновременно, без предварительных ласок: финтам и широким замахам не место в боевой схватке.

Невозможно уклониться от двух точно выверенных уколов, исполненных настоящими мастерами клинка: шип алебарды метил в тонкую талию девушки, намереваясь пробить печень; острие шпаги нацелилось в другой бок — всё убийственно просто.

За миг до того, как холодная сталь вспорола нежную женскую кожу, оружие синьорины Селести пришло в движение. Наконечник описал в воздухе подобие восьмёрки — безумно быстрое, почти неуловимое для глаза движение.

Алебарда первого гвардейца, звеня и подпрыгивая на керамике пола, отлетела к ногам сгрудившихся у окна зрителей.

Второй рухнул на спину, словно подкошенный, камзол на груди стремительно намокал красным, рука, сжимающая эфес шпаги, безвольно откинулась в сторону.

Селести сделала всего один шаг в сторону обезоруженного швейцарца: кончик шипа слегка наживил полосатую ткань камзола. Схватка закончилась.

Под троекратно исполненные аплодисменты понтифика Селести слегка поклонилась, дрогнув длинными ресницами.

— Помогите этому достойному воину, — воззвал понтифик в небеса, указывая на гвардейца, плавающего в луже собственной крови.

Невенка и Теофил Рух бросились к раненному.

— Он выживет, — уверенно заявила победительница, — Требуется лишь тугая перевязка.

— Это поразительно, — понтифик казался действительно удивлённым, — Никогда не видел подобной техники владения древковым оружием. Милая Селести, я жажду ваших объяснений и поучений. Дорогой Теофил, будьте добры: найдите достойную брешь в плотном графике синьорины Селести и всецело посвятите её нашим урокам.

— Говно-вопрос, — смиренно склонил голову горбун.

* * *

Толпа, собравшаяся на площади Святого Петра, нетерпеливо гудела, предвкушая. Обелиск, увенчанный крестом, окружали пять высоких поленниц, сложенных аккуратно, правильно, с любовью. У столбов, завершающих эти груды дров, крепко привязанные, дрожали пятеро обнажённых людей, с нетерпением ожидая возможности погреться. Головы обречённых покрывали карочи — картонные колпаки, разрисованные забавными образами демонов и примитивных чудовищ. Гул толпы нарастал — осиное гнездо медленно просыпалось.

— Почему мой перстень называется кольцом рыбака? — спросил в громкоговоритель Пий XIII, обращаясь к народу, заполонившему площадь.

Понтифик вскинул вверх кулак, демонстрируя собравшимся золотой перстень на пальце. Равномерный гул толпы взвился пронзительными выкриками: некоторые умники знали.

— Tu dici la verita! Истину глаголите! — мускулистые плечи стряхнули алую ткань плаща, кулак разжался; предплечье, инкрустированное тремя фирменными адидас-полосками, застыло в римском салюте.

Толпа зашлась хриплым рычанием, одобряя спортивный костюм, эффектно облегающий подтянутую фигуру понтифика.

— На перстне изображены мы — санитары господа! — продолжал понтифик, — Неутомимые рыбаки, вооружённые сетями непоколебимой веры! Но нас не интересует ни мелкая рыбёшка, ни человеческие души, ибо все праведники давно на небесах, одесную Господа. Мы остались здесь добровольно, именно мы встретим сошедшего с небес Спасителя. Мы создадим его царствие земное. Но сначала необходимо вытравить скверну — вырвать прочь побеги ереси. И сжечь.

Приятный баритон понтифика сорвался в истошный шрайк:

—"Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают"— просевший старческий голос качал яростный драйв прямиком в тёмные сердца прихожан.

Толпа хрипела десятками глоток.

— Сегодня у нас прекрасный улов! — Пий XIII ловко спрыгнул вниз с грубо сколоченной трибуны.

— Эти люди, — палец, унизанный перстнем, указал на столбы, — Ярые еретики, и в каждом из них страдает душа, порабощённая демонами. Мы поможем им — освободим их силой всё очищающего огня!

Вверх взметнулись десятки рук, пара женщин в переднем ряду задрали блузки, демонстрируя понтифику свои отвислые сиськи.

— Ну и конечно же, — голос папы лучился обещанием, — Никто из вас не останется без восхитительного угощения! Приступим же, дети мои. Поприветствуйте Его Преосвященство, знаменитого Теофила Руха, главы инквизиции. Это его верные рыцари захватили отступников. Да здравствует святая инквизиция!

Сотни ладоней вскинулись вверх: с трибуны сошёл горбун. Его правый, изумрудный глаз мечтательно созерцал купол звёздного неба, а левый, карий, внимательно рассматривал обнажённые груди.

В руках он сжимал пылающий факел.

— Сегодня великой чести стать спасительной рукой Господа удостаивается наша сестра — великолепная синьорина Селести!

Высокая, затянутая в кожу, женщина припала на одно колено, целуя перстень епископа.

— Его Святейшество заметил тебя, и, как я и обещал, тебя ждёт великое будущее в этом обновлённом мире. А по другому и быть и не могло, ты — лучшая, — шепнул ей на ухо епископ.

Селести выпрямилась, возносясь над всей толпой. Приняв очищающий огонь, медленной, танцующей походкой направилась к столбам с еретиками. Отблески десятков костров, разложенных на площади, отражались багряным сиянием в её длинных, распущенных волосах.

— Сильно не жарь, милая, — дорогу ей заступил какой-то беззубый дед, сжимающий в руке столовую вилку, — Очень хочется сочненького.

* * *

— Жалеешь старика?

Тяжело дыша, понтифик опустился на колени, потом сел на пятки, положив тренировочный бастард на мозаичный пол. Сестра Селести, качая крутыми бёдрами чуть более того, чем это требовалось для ходьбы, приблизилась, протягивая Пию XIII пластиковую бутылку с холодной, прозрачной водой и чистое, махровое полотенце. Папа принял подношения и, отерев тканью мокрое от пота лицо, жадно припал к сосуду с влагой. Утоляя жажду, понтифик наблюдал, как женщина пытается почесать место между лопаток гардой своего меча. Ты заметила и фыркнув, опустилась на пол спиной к папе.

— Почешите спинку, Ваше Святейшество, — мурлыкнула она и стащила через голову мокрую от пота футболку.

Его Святейшество подавился водичкой, отложил бутылку и возложил дрожащие руки на влажную спину девушки: покрытую миллиардом мелких веснушек, бугрящуюся прекрасно развитыми мышцами.

Трясущиеся пальцы старика недолго мяли женскую спину: уже очень скоро ладони понтифика вожделенно теребили крупные соски сестры Селести. Понтифик подполз ближе, намереваясь вдоволь наелозиться привставшим хером о крепкие девичьи ягодицы.

— Спасибо, Ваше Святейшество, — она резко отстранилась и, поднявшись на ноги, натянула футболку, — Продолжим занятие?

— Дразнишь меня, сучка? — вскинулся старик, сдвинув седые брови, — Хочешь поиграть?

Папа собрался и в следующий миг оказался в вертикале, бугрясь причинным местом. Понтифик потянулся к ней, но Селести предупредительно резанула лезвием клинка пространство между ними.

— Берите оружие, Ваше Святейшество, — её меч вновь со свистом рассёк воздух.

— Ну что же: давай сперва немного поиграем, — промолвил наместник бога на земле.

Носком красной туфли он подцепил гарду бастарда, подкинул клинок в воздух, поймал и ринулся в стремительную атаку.

* * *

Сон был тяжёлый, липкий и дурманящий, предвестник жёсткого похмелья, которое никаким аспирином или кофе не снимешь. Невенка застонала и перевернулась на другой бок, всё ещё пытаясь отгородиться завесой тревожного морока от неумолимо наступающей реальности. Голова раскалывалась, словно гнилой арбуз, дико хотелось пить и не менее дико — ссать.

«Будь проклят брат Юрген со своим долбаным тевтонским пивом».

Выстрелы.

«Проклятие».

Выстрелы и крики этажом выше, там, где папские комнаты: кабинет, спальня, ванная и тренировочная зала.

Топот множества ног по коридору: двери распахнулись.

Тёмный силуэт, освещаемый со спины тусклыми бликами факела, горевшего в коридоре на стене, возник на пороге комнаты.

— Вставайте. Измена. Папа в опасности, — выпалил человек и вновь пропал в темноте коридора.

Невенка привстала на руке и, размахнувшись, сильно засадила локтем, другой, свободной конечности в рёбра человеку, храпящему рядом на узкой кушетке, что так опрометчиво приютила их после великолепного обеда, плавно перешедшего в разнузданную пьянку, окончившуюся разнузданным сексом.

— Огня!— просипела Невенка.

Чиркнуло колёсико бензиновой зажигалки, в ладонь девушки легло горло бутылки.

«Проклятие, а этот немец знает, что нужно женщине».

— Бордо тысяча девятьсот девяносто второго года, — сообщил Юрген, — Похмелит моментально.

Этот засранец оказался прав: момент облегчения наступил после третьего глотка.

— Бежим наверх!

Через мгновение они уже неслись по коридору, передавая друг другу бутылку и на ходу застёгивая одежду.

Сверху опять послышались сухие хлопки выстрелов, потом лязг, топот и снова крики.

Крики умирающих.

Из комнат коридора, по которому они спешили, выскакивали полуодетые люди и присоединялись к ним. Скоро их собралась целая толпа, человек пятнадцать; пылали факелы в руках — все молча устремились в проём узкой лестницы.

Взлетев на этаж выше, они обнаружили распахнутые двери тренировочной залы.

— Матка боска, — Невенка зажала рот рукой; некоторых её спутников вытошнило на пол.

Папа Пий XIII плавал лицом вниз в луже тёмной крови. На месте седого затылка алело красное месиво, обрамлённое обломками белых костей черепа. Пара швейцарских гвардейцев, личных телохранителей, находилась тут же. Труп первого лишился головы, а правая нога болталась на перегрызенных жилах и лоскутках кожи.

— Будто собаки драли, — озвучил кто-то общую мысль.

Второй сидел рядом, прислонившись к стене. В рот ему воткнули лезвие протазана, что разрубило челюсть, рассекло грудную клетку и застряло в костях таза.

На мозаичном полу, среди ошмётков плоти и винтовочных гильз, Невенка увидела отрубленную человеческую кисть. На безымянном пальце сверкал перстень Рыбака.

Девушка поискала глазами Теофила или Селести, но тех не было.

Гвардейцы и инквизиторы взирали на неё, ожидая приказов.

— Поймаем убийцу, брать живым, — она указала на кровавый след, тянущийся к неприметной низкой дверце в углу залы, — Он ушёл в катакомбы. Возьмите ещё огня, и за мной.

Она обнажила полуторный меч и, отшвырнув в сторону ножны, толкнула дверцу потайного хода.

* * *

Свет факелов выхватывал из темноты мрачные арки отдельных склепов, глубокие ниши, тёмные ответвления узких коридоров, закрытые ржавыми железными решётками, низкий полукруглый потолок и пол, покрытый тысячелетней пылью — прахом похороненных здесь древних жителей города.

Кровавый след вёл их вперёд и вниз, всё глубже в чрево городских подземелий. Часто прерываясь, он снова появлялся спустя несколько шагов — спасающийся бегством убийца был ранен.

Ещё десяток шагов, и коридор сузился настолько, что по нему не могли пройти одновременно два человека.

Невенка скомандовала, вперёд протиснулись два гвардейца, вооружённые автоматическими Береттами, все остальные вытянулись цепочкой.

Перед тем, как ступить на мокрые плиты подземелий, Невенка сосчитала их всех: четыре инквизитора, включая её, и одиннадцать швейцарцев.

Спустя сотню шагов они настигли беглеца: гвардейцы несколько раз выстрелили по одинокой фигуре, внезапно выступившей из мрака.

Человек повалился на камни: нога наёмника, затянутая в разноцветное трико перевернула тело. Оно перевернулось с глухим стуком, истлевшая ряса сползла, обнажив пергаментную кожу, обтягивающую тонкие кости мумии.

Из-под капюшона на Невенку смотрели пустые глазницы мёртвого уже несколько веков католического монаха. Ниже колен ноги были отсечены пулями гвардейцев.

— Отлично,— похвалила она швейцарских воинов, — Теперь точно так же сработайте реальную цель.

Те покачали стволами штурмовых винтовок и двинулись вперёд. Вскоре кровавый след исчез. А ещё через десяток шагов они упёрлись в развилку.

— Юрген, бери Троя, Рагиро и двух полосатых. Идите направо. Ищите убийцу. Считайте шаги. Если через три сотни след не появится: возвращайтесь сюда и идите за нами. Понял?

Высокий тевтон, что так умело засаживал ей полночи, невозмутимо кивнул головой и, сделав знак рукой своей части отряда, двинулся направо — в узкий лаз, что спускался всё ниже и ниже.

Невенка проводила их взглядом и махнула оставшимся. Шли молча, тяжело дыша друг другу в затылки.

Полбутылки вина легли на оставшееся в мочевом пузыре вчерашнее пиво.

«Поссать с утра ещё не довелось, ещё три шага и я обмочусь», — поняла девушка.

Приметив справа низенькую арку, она негромко присвистнула и отряд остановился как вкопанный.

— Ждать, блядь, — вот и всё, что она смогла сказать своим бойцам.

Девушка влезла внутрь небольшого склепа, дрожащими руками спустила кожаные штаны, и, присев возле каменного саркофага, пустила мощную струю, не в силах сдержать глубокий вздох облегчения.

Едкие смешки, сопровождаемые немецкими словечками, приветствовали журчащие ручейки льющейся мочи.

— Содомиты тевтонские, — Невенка почувствовала колющие спазмы:теперь и желудок требовал немедленного облегчения.

Разрывая руками плотные завесы пыльной паутины, девушка попыталась найти более укромное местечко. На корточках, со спущенными штанами она пробралась за древний саркофаг и, заткнув оба уха ладонями, расслабила мышцы живота. На некоторое время все тревоги и стыд пропали: Невенка испытывала лишь облегчающее чувство очищения.

«Курва матка, у меня нет с собой ни одной завалящей бумаженции!» — стыд снова коснулся её своим шершавым щупальцем.

«Хотя нет: в кармане её потёртой бригантины спрятан малюсенький молитвенник. Пара вырванных страниц не пошатнут её веру в Господа».

Однако ж всё пошло не так: слово Божье не замаралось, а задница девушки осталась неподтёртой — тревожный шум заставил её приоткрыть уши.

Со стороны подземного тоннеля, где ждал её отряд, донеслись звуки ожесточённой возни. Что-то трещало, булькало и смачно чавкало. Потом послышались крики. Пронзительные вопли, исполненные ужаса.

Она с трудом натянула узкие кожаные штаны и, пригибаясь под низкими сводами погребального склепа, бросилась прочь. Руки метнулись к перевязи на груди.

«Проклятье, она оставила свой меч швейцарцу, когда полезла облегчаться в этот вонючий склеп».

Она вырвалась из плена пыли и паутины и распрямилась. В её объятия упал гвардеец; швейцарец пытался что-то сказать, обхватив женскую шею, но из его раскрытого рта вылетали лишь кровавые сгустки, пачкая лицо девушки.

В грудь упёрлось что-то твёрдое. Умирающий пихал ей рукоять её меча. Она схватила оружие, оттолкнула солдата и бросилась вперёд.

Её воины хаотично топтались в коридоре: бойцы бестолково толкались, размахивали факелами и клинками, пытаясь поразить воздух.

— В кучу, блядь! — взвизгнула инквизитор.

Её послушались: бойцы сгрудились посредине подземного прохода, трёхцветный ёжик ощетинился шипами и топориками алебард.

Невенка протиснулась вперёд к паре бойцов, нацеливших стволы винтовок в темноту коридора.

— Оно убило троих, — сказал один из швейцарцев, указывая вперёд полыхающим факелом.

Два воина лежали ничком, неестественно вывернув конечности. Третий лежал на спине, и у него отсутствовало лицо. Его откусили, словно бы какому-то огромному зверю не понравилось выражение солдатской физиономии.

Огромному Зверю.

На долю секунды в сознании девушки мелькнула картинка: в сказочном лесу перед гигантским зверем стоит высокая обнажённая женщина и её роскошные красные волосы прикрывает вязаная красная шапочка.

Большой Серый Волк.

Вот, кто убил Папу римского и разорвал швейцарских гвардейцев.

Клац, клац, клац, клац.

Что-то надвигалось на них из темноты и мрака.

Клац, клац. Клац, клац.

Кто-то шёл прямо к ним, стуча когтями по плитам катакомб.

Большими острыми когтями.

Невенка передумала брать эту тварь в плен.

— Огонь!

Два автоматных ствола изрыгнули во мрак огненную порцию свинца, способную повалить тираннозавра. Когда грохот утих, а пыль, бывшая несколько веков назад мужчинами и женщинами, вновь легла на древние плиты, что-то прилетело из темноты и, смачно чавкнув, приземлилось у их ног.

Отрубленная, нет, скорее отгрызенная человеческая голова смотрела остекленевшим взглядом прямо в глаза Невенки.

— Вы все уже трупы, покайтесь немедленно, — прохрипела башка капрала Ленца, одного из двух гвардейцев, охранявших Пия XIII у тренировочной залы.

Тварь, метнувшаяся к ним, походила на серую размытую тень. Она выпрыгнула из темноты, а когда гвардейцы открыли огонь, прыгнула на стену, затем, оттолкнувшись, на потолок, и, завершая невозможный манёвр, приземлилась позади их, застывшего в обороне, маленького отряда.

За мокрой от холодного пота спиной Невенки Оскаала, которая ещё только разворачивалась, выкрикивая приказы охрипшим от ужаса голосом, снова завопили умирающие люди.

* * *

Коридор кончился. Впереди виднелись ступени вниз. Юрген, шедший первым, спустился с узкой лестницы и сразу же погрузился по колено в чёрную воду, пахнущую болотом и тухлой рыбой. Морщась и изощрённо ругаясь по-немецки, инквизитор ринулся вперёд, разрезая водную гладь, словно пиратский парусник, снятый с прикола и узревший каравеллу, гружёную золотом. Его люди, наёмники, объединённые словом «швейцарские», матерясь на своих родных языках не менее искусно этого дикого германца, браво плюхнулись в вонючую жижу вслед за своим предводителем. Сначала вода доходила им лишь до колен, но спустя всего десяток шагов они замочили яйца, а ещё через десяток дно пропало. Санитары Господа и швейцарские наёмники бросились вплавь. Плыли самоотверженно, до тех пор, пока расстояние между потолком и поверхностью воды не стало меньше, чем их безумные головы. Тогда они, словно дрессированные морские котики, синхронно развернулись, и, продолжая сквернословить примерно на пяти европейских языках, поплыли назад. И какой необразованный мудак решил, что жёстче русского мата других непечатных не существует?

* * *

Их осталось двое: она да тощий швейцарец, нервно кусающий кончики своего гофрированного жабо. Они сидели спина к спине, выставив перед собой дрожащую алебарду и трясущийся меч. Вокруг, среди кровавых луж валялись обезображенные тела их товарищей, сломанные протазаны, шпаги и опустевшие винтовочные магазины.

— Убей этого тощего пидараса, будь хорошей девочкой, — потребовала голова капрала Ленца, — Убей его, а потом перережь себе горло, иначе она заберёт себе твою душу.

— Не слушай этого врунишку, — раздался из темноты коридора низкий бархатный голос, — Ты можешь пойти со мной по собственной воле.

Невенка и швейцарец ещё теснее прижались друг к другу. Они обречённо прислушивались к возне, доносящейся из темноты. Оттуда слышались царапанье когтей по каменному полу, приглушенное рычание и смачное чавканье; казалось, что таящаяся тварь от скуки и кровожадности отгрызала себе хвост.

— Иди к мамочке, — пронзительно заверещала голова капрала Ленца и Невенка от неожиданности выронила клинок на пол.

Тот бряцнул на камнях и прежде, чем звон стали стих, они услышали другой звук. Скрежет металла о камень. Что-то стальное волочилось по полу. Кто-то плёлся по направлению к ним, таща за собой меч, что царапал пол кончиком клинка.

— Невенка, — вдруг послышалось с противоположного конца подземной гробницы, голоса быстро приближались.

— Мы здеееесь, — завопила она срывающимся голосом, нащупывая рукоять выпавшего меча, — Быстрее сюда.

Высокая фигура, опирающаяся на клинок тренировочного бастарда, застыла на мутной границе тусклого света последнего факела и мрака, наступающего на испуганных мужчину и женщину.

— Это Селести, — верещала Невенка, — Она здесь, она убьёт нас, быстрее, Юрген.

Топот ног, раздавшийся в гулком коридоре, возвестил о том, что тевтон её услышал и проблему осознал. Она нетерпеливо повернулась в сторону, откуда ждала помощи, на какую-то долю секунды потеряв из виду оборотня, а когда повернулась, на неё в упор смотрели жёлто-зелёные глаза с малюсенькими зрачками.

— Отдай это мне и будешь жить, — цепкая, очень сильная рука схватила перекрестие датского клинка и потянула на себя.

Невенка послушно отпустила гарду, свободной рукой сжала рукоятку кинжала у пояса, одним стремительным движением выхватила из ножен короткий клинок и наискосок полоснула по звериным глазам.

И не попала.

Селести отклонилась с невозможной для живого существа скоростью и уже стояла над ней, шипя, словно рассерженный кот.

— Вот, что бывает, когда клинок целует твоё лицо. Носи это и впредь не пытайся обидеть свою лучшую подругу, — назидательным тоном произнёс оборотень.

Лицо Невенки ожгло ударом невидимой плети.

— Ариведерчи.

Мутнеющий от горечи и боли рассудок Невенки растворился во тьме, ровно как и фигура высокой обнажённой женщины, исчезающая во мраке подземелья.

* * *

Сильный порыв ветра влетел в распахнутое настежь окно кухни и взъерошил седые волосы несчастного старика. Воздух вокруг подвешенного на крюки сгустился и окутал фигуру толстяка туманными клочками. Капли крови, обильно падающие на кафельный пол, замедлились, превратившись в красные, недвижные гирлянды. С потолка, на длинной серебристой нити спустился маленький паучок. Он приземлился на застывшее белой маской лицо повара, замер на пару ударов сердца, а потом исчез у того в носу, с трудом втиснув своё мохнатое тело в крупную ноздрю, поросшую седым жёстким волосом.

Якоб глубоко вздохнул и открыл глаза. Складчатая от жира, словно тело тюленя, рука взметнулась вверх и ухватилась за ржавую цепь. Старик легко подтянулся, вторая рука сжала крюк, вонзённый под рёбра. Рывок и цепь повисла, освобождённая от груза. Якоб поднял своё тело ещё выше и вырвал крюк, торчащий из спины.

Разжал пальцы. Шлёп. Босые ступни приземлились в лужу крови. Его собственной крови. Толстяк сладко зевнул и потянулся, будто только что проснулся и всё ещё находится под впечатлением красочного сна. Чертовски приятного сна.

Рука повара сжала рукоять секача, воткнутого в край разделочного стола. Он приложил лезвие к своей груди и сильно надавил, опуская вниз. Нож рассёк ткань рубашки и плоть под ней, оставляя глубокий красный разрез, набухающий кровью.

«Превосходная заточка».

Жирные пальцы вцепились в ткань на груди и рванули; обоссанная ночнушка полетела в сторону.

Взгляд маленьких свиных глазок остановился на высоком поварском колпаке, что дожидался своего хозяина. Окровавленные руки осторожно обхватили белоснежный убор и водрузили на седой ёжик волос.

«Время готовить завтрак».

* * *

Невенка ухватила волосы стоящего на коленях человека и запрокинула тому голову. Лезвие меча легко рассекло горло.

— Что ты творишь, милая? — мягко спросил Теофил Рух: епископ терзал другого пленника, склоняя к сотрудничеству тяжёлыми ударами кулака в лицо, — Он мог нам ещё многое поведать.

— Он очень мучился, — небесно-голубые глаза девушки полнились слезами, — Я не люблю пытки.

— А мы и не пытаем, — носок епископа врезался в лицо допрашиваемого, — Мы добываем сведения.

— А он чем занят? — девичий пальчик указал на брата Оскара: инквизитор, орудуя жестяной миской, что-то заливал в горло распластанного перед ним человека.

— Это ж, блядь, расплавленный воск, — возмутилась Невенка, — Как же наш пленник будет выдавать военную тайну?

— Дурашенька, — епископ подошёл ближе и нежно прижал к груди фиолетовую женскую головку.

Гигантская, вытянутая ладонь нежно погладила шрам, рассекающий лицо девушки.

— Нам надо всё о ней узнать, милая, поэтому мы должны быть твёрдыми.

Невенка высвободилась из объятий и уставилась поверх плеча Его Преосвященства. Брат Оскар продолжал наслаждаться процедурой.

— Нам не нужны никакие сведения, — отрезала девушка, — Я иду по следу. Это я привела нас сюда. Мне не нужна информация, я чувствую этого волка и скоро мы поймаем его.

Она замолчала.

— Конечно, конечно, милая, — горбун снова прижал её к себе, — Ты — воистину наш ясновидящий штурман. Настоящая гончая инквизиции. Я горжусь своей крестницей, но скажи мне, почему...

— Ваше Преосвященство, — оборвала епископа девушка: горбун почувствовал, как женское тело напряглось в его объятиях.

— Заканчивай с ним, брат Оскар, — крикнул он через плечо, — Ты расстраиваешь Невенку.

— Не смотри туда, — он нежно прихватил её лицо обеими руками и заглянул в глаза.

Раньше эта шутка всегда срабатывала: девушка, увидав его разноцветные глаза, глядящие в разные стороны, моментально исполнялась едким весельем. Но не в этот раз.

— Ваше Преосвященство, — повторила Невенка, облизывая пересохшие губы.

Небесно-голубые глаза, что смотрели поверх его горба, наполнялись ужасом. Епископ развернулся, продолжая сжимать крестницу в объятиях.

Необъятная фигура нависла над просторным эшафотом, где они так удобно расположились.

Обнажённое, окровавленное тело толстяка раздулось, словно недельный утопленник.

Чудище передвигалось совершенно бесшумно: преодолев ступеньки лесенки, ведущей на эшафот, монстр в поварском колпаке воздел вверх секач для рубки мяса над головой ничего не подозревающего брата Оскара.

Какое там прийти на помощь: они даже не успели открыть рты, дабы предупредить инквизитора. Брат Оскар так ничего не увидел и не услышал — лишь шкурой ощутил опасность. Всё, что он смог сделать: слегка развернуть шею назад, облегчив декапитацию, и в следующий миг его голова, болтая аккуратным седым хвостиком, уже катилась по ступенькам лестницы.

Чудовище в поварском колпаке подалось в их сторону:

— Утром вы обломали мне шикарный стояк, но теперь я наверстаю упущенное, — рычащий голос раздавался прямо из нутра монстра: чудище держало рот крепко сжатым, — Сейчас я вырублю ваши задницы из ваших тел, чтобы удобнее было трахать.

Угроза не была голословной: раскачивающийся, словно слоновий хобот, член толстяка распухал и подымался, набирая мощь.

Повар перехватил рукоять секача двумя руками и закружился, словно детская юла. Мелькающее лезвие превратилось в непрерывное кольцо, и этот вихрь хаотично перемещался по доскам эшафота. Деревянный столб одной из виселиц, что встретился на его пути, перерубило, словно спичку.

— Вниз, — прыгая, горбун увлёк за собой Невенку.

Они приземлились в песок у подножия помоста и бросились в сторону — повар перестал вращаться и последовал за ними.

Монстр пружинисто приземлился на толстые, словно римские колонны, ноги. Груды сала, плотными слоями свисающие с тела, дрожали, будто прокисший пудинг.

— На завтрак будут рубленные жопы, — пообещал повар висельникам, покачивающимся в петлях.

Его голос уже не напоминал человеческий.

Со стороны казармы спешили инквизиторы, привлечённые жутким криком.

Брат Рагиро припал на одно колено, упёршись щекой в приклад винтовки.

— Вниз,— повторил Его Преосвященство.

Они с девушкой повалились в мокрый песок, а инквизитор нажал на курок.

Пули хлестнули чудовище поперёк туловища и пара дряблых сисек, лежащие на гигантском брюхе, превратились в кровавые ошмётки. Старый Якоб слегка замедлился и стрелок добавил новую порцию угощения. Половина лица монстра с хрустом развалилась — круглый глаз вывалился из развороченной глазницы и повис на красной нити. Чудовище покачнулось и грохнулось на спину. Инквизиторы бросились вперёд, держа наготове мечи.

— Назад,— взвизгнула Невенка, — Это колдовство!

Брат Рагиро и сестра Милена, бросившиеся к поверженному повару, послушно остановились; вперёд выдвинулся Юрген:

— Я уже имел дело с порождениями тьмы, — высокий блондин сплюнул на землю, — Мне довелось схлестнуться с так называемым «высшим вампиром». Справлюсь и с этим сексуально озабоченным моржом.

Тевтон нацелил острие датского меча в неподвижную тушу и сильно ткнул, намереваясь пробить слои жира, рёбра и сердце под ними.

Когда клинок слегка наживил плоть, рука Якоба поднялась и, схватив лезвие, остановило его. Ожившее чудище перевалилось на бок и потянуло оружие к себе. Юрген, однако, уступать свой меч не собирался. Они дёргали оружие друг к другу, будто пара кобелей на перетяжке.

— Свежий фарш для моих тефтелек, — оценил Юргена повар.

Старик уже смог подняться, опершись на колени, в его свободной руке блеснуло лезвие секача.

— Огонь,— мягко попросил епископ, осторожно подбираясь к монстру.

Якоб взмахнул рукой: взмахнул руками и брат Рагиро, опрокидываясь на спину — прилетевший рубач врезался ему точно в лоб.

Освободившейся рукой повар схватился за лезвие датского меча. Вместо того, чтобы тянуть на себя, толстяк ткнул брата Юргена навершием рукояти и попал в тощую грудь, жёстко сбив дыхание германцу. Хрустнули рёбра, тевтон посинел, а чудовище, стряхнув инквизитора с гарды клинка, будто слизня с грибной ножки, перехватило оружие за рукоять.

— Не мешай, сучка, — лезвие длинного меча умело приняло рубящий удар; меч сестры Милены откинуло прочь — инквизитор не устояла на ногах — упала на четвереньки.

— Прочь, — босая ступня повара врезалась в крепкую задницу, обтянутую коричневой потёртой кожей штанов, — Бабам не место за разделочным столом.

Породистый итальянский нос всё ещё бороздил канавку в мокром песке плаца, а чудовище, раскачивая напряжённым, пунцовым елдаком, устремилось к Его Преосвященству, прикрывающему своим горбом Невенку.

— Работаем, моя девочка — тихо сказал горбун, — Вспомни считалочку: я fendente, ты montante...

Его Преосвященство бросился на толстяка: горбун передвигался по-кошачьи стремительно, повар радостно взвизгнул и поднял над головой оружие.

Когда до монстра оставалось папа шагов, Теофил Рух прыгнул. Этому прыжку позавидовал бы любой павиан.

Мелькнули клинки, епископ приземлился в песок, перекатился горбатым мячиком, и вскочив на ноги, развернулся.

Повар стоял на месте, пытаясь снова поднять оружие, но ему мешал датский меч, глубоко засевший в правом плече.

— Montante! — крикнула Невенка и рубанула.

Меч, как две капли воды похожий на те, которыми сейчас владел Якоб, хлестнул старика снизу вверх.

Страшенный хер, брызжа кровью, взлетел вверх, будто ракета.

Огромная туша медленно осела вниз, жирные пальцы разжались, выпуская рукоять.

Грозный повар повалился лицом вниз; из правого уха выбрался маленький паучок и ловко зарылся в песок.

— Кря... кря... — восторженно крякал синий тевтон.

— Красиво,— поддержал его брат Рагиро: лоб итальянца украшала кровоточащая вмятина, — Это было чертовски красиво.

— А что за считалочка? — поинтересовалась сестра Милена, утирая распухший нос.

Теофил Рух прижал тонкие губы к её ушку, усеянному серебряными крестиками: та хихикнула и покраснела.

— В общем и целом, как любит говорить наша дражайшая сестра Селести, войну мы проебали, но, слава Богу, она закончилась,— объявил горбун и присев на четвереньки, закрыл лицо руками.

Огромный горб мелко затрясся: Его Преосвященство терзал приступ истерического смеха.

* * *

Réquiem ætérnam dona eis, Domine,

et lux perpétua lúceat eis,

Requiéscant  in pace. Amen.

Они поднялись с колен. Теофил Рух некоторое время внимательно оглядывал лица своих инквизиторов. Те и не пытались прятать глаза от проницательного взгляда епископа. Взор разноцветных очей был воистину неуловим.

— Держи, забияка, — он протянул оружие брата Оскара Юргену,— Но не думай, что ты разжалован в оруженосцы мёртвого товарища. Теперь ты должен работать за двоих.

Тевтон склонил голову и принял датский меч. Они ещё немного постояли над скромным холмиком, увенчанным грубым берёзовым крестом.

— А кто следит за похлёбкой? — встрепенулся Его Преосвященство.

— Я посмотрю, — Невенка откинула свисающие фиолетовые волосы, обнажая чисто выбритый висок и побрела в сторону захваченной казармы.

Войдя в помещение, девушка сразу отправилась на кухню, с удовольствием отмечая густой аромат, волнующе щекочущий ноздри. Перешагнув через труп служанки, она оказалась в закопчённом помещении, где с потолка свисали ржавые крючья, ещё хранившие кровавые следы того, чьи аппетитные, жирненькие кусочки плоти сейчас выглядывали из чугунного казанка, призывно булькающего на докрасна раскалённой жаровне.