Кого не взяли на небо

Глава десятая. Пересекая Стикс

Поднимая вихри пыли, «Ньяла» неслась по разбитой трассе, прорезавшей широкие поля  прибрежной полосы. Наступило раннее лето и лужайки странной фиолетовой поросли проявились на жухлом ковре прошлогодней травы, словно трупные пятна на теле мертвеца. Низкие волны с белыми гребнями пены жадно набрасывались на серую гальку заброшенного пляжа, стремясь поглотить сушу. Ветер трепал голые кустарники, торчащие из земли, будто группы нищих попрошаек. На горизонте холодные воды залива сливались с беспросветным свинцовым небом, брызгающим каплями мелкого дождя. Гигантская чёрная птица парила над дорогой, широко раскинув крылья. Глухой клёкот дополнял низкое рычание шестицилиндрового  двигателя автомобиля, подобно тоскливым вскрикам вокала, разбавляющим монотонное жужжание гитары, что доносились из распахнутых окон броневика.

Острая, утончённая безысходность наполняла салон Ньялы. Безнадёжность, возведённая в абсолют колдовским женским голосом.

— Чем-то напоминает ту музыку, что мы слушали вчера, — заметила Йоля, наслаждаясь атмосферным страданием, — Тот альбом, где в самом начале скрипит верёвка повешенного.

— Вчера мы слушали немецкий ортодоксальный блэк; Лунар Аврора — недооцененные столпы жанра, — ответил Монакура, — И, между прочим, я воспринимаю то самое интро, как скрип канатов прекрасного парусника, на котором мы вскоре отправимся в морской вояж. А то, что мы слушаем сегодня: вообще нихуя не мéтал — это очередной польский авангард.

— Забавная предъява, — вскинулся Скаидрис, — Тащемта всё, что я вам ставлю, есть мéтал.

— Не в этот раз, щенок, — прищурился Монакура.

— А может ты просто тугой на ухо старикан, и, чтобы распознать истинный мéтал, тебе необходимо послушать пластинку два раза?

— А может я просто дам тебе в лоб, а твой никчёмный сидюк заменю на свой?

Огромная лапа сержанта потрясла в воздухе перламутровым кругляшом.

— Грубо сержант, — поморщилась Соткен, — Польский рок изрядно навевает. И, звучащие сейчас Обскуре Сфинкс, несомненно, играют истинный мéтал. Ты в курсе, что они частенько выступали на разогреве у Бегемот?

— Бегемот — просто смрад, — сморщился Монакура, — В Польше достаточно действительно великих групп; Бегемот им в подмётки не годится.

— Тут я согласен с сержантом, — возразил лив, — Творчество Бегемот — унылое, вымученное говно.

Соткен лишь тряхнула косами, сложенными в два загнутых за спину рога и молча уставилась в окно, не в силах спорить с двумя упёртыми ослами.

Голос «Велебны» Фрас взвился, словно та самая верёвка, которую недавно помянула Йоля. На правом глазу предводительницы выступили слёзы; левый оставался сухой.

— Ладно,— сказал Скаидрис, жамкая по кнопке, — Давай, чё там у тебя?

— Мéтал,— ехидно ответил Монакура, протягивая сиди-диск, — Настоящий польский мéтал.

Трасса круто повернула, устремившись прочь от прибрежной полосы, и «Ньяла» въехала на территорию небольшого прибрежного поселения, покинутого, как и большинство мест, где раньше селились люди. Лозы усохшего дикого винограда и вялые побеги плюща оплели дома; брошенные жилища походили на норы гигантских пауков. Ржавые остовы машин, следы взрывов и пожарищ, необъятные кучи непонятного мусора: обычная картина для большинства мертвых городов и сёл; вполне привычный пейзаж для глаз любого выжившего.

Локоть сержанта ткнул лива в ребро: сержант скосил глаза в сторону предводительницы: госпожа лейтенант чувственно втыкала в монотонное полотно отборного блэка, изящно покачивая лохматой головой в такт завораживающим гитарным тремоло.

— Я в восхищении, мы в восхищении, королева в восхищении, — осклабился лив.

Йоля вынырнула из колдовского омута и улыбнулась, глядя на всех:

— Какая прекрасная музыка! И мне она знакома: я же говорила Синухе, сыну сикаморы и великому музыканту, что он получит новую жизнь, а его произведения — свежее звучание!

Она отобрала у сержанта пластиковую коробку и долго всматривалась в лица двух музыкантов, скрытые под чёрными непроницаемыми масками.

Лив и сержант недоумевающе переглянулись.

— Мглою кроет, — согласилась Соткен; голос женщины утверждал — она с теми, кто в восхищении.

— Мы почти на месте! — раздался девичий голос с водительского сидения: Аглая Бездна восхищалась не меньше всех, однако ей доставляла не музыка, но рулевое колесо великолепной Ньялы.

Внедорожник сделал  ещё один поворот: впереди снова показалась темная полоса залива. Мглою крыло и небо: суровая буря надвигалась на бухту с причалом, где покачивался на волнах одинокий корабль. Путь на пристань преграждала баррикада — бастион, сложенный из ржавых автомобилей, куч металлолома и строительного мусора. Над сетчатыми воротами, укреплёнными стальными листами, развивалась какая-то тряпка.

Рельефные протекторы взвизгнули, «Ньяла» остановилась, бронированные дверцы хлопнули. Бойцы «Волчьего Сквада» выбрались наружу.

— Обещанный кораблик! — Аглая повернулась к Йоле; взгляд чёрных глаз потеплел.

— Мне он представлялся несколько иным, — пробормотал бывший барабанщик и поднёс к глазам бинокль.

— Флаг Греции, — озвучил он увиденное и удивлённо почесал макушку.

— А это что? — палец Соткен указал на спаренные стволы, торчащие над воротами, — Тут явно не рады непрошенным гостям.

— Корабельная пулемётная установка, — ответил сержант, опуская бинокль, — Способна завалить боевой истребитель.

Оптика оказалась в руках Бездны:

— Вы только гляньте, какие забавные карапузы! — рассмеялась девушка, разглядывая маленьких человечков, шныряющих возле пулемёта, — Они похожи словно гномы: первый, второй, третий...

Йоля отобрала бинокль:

— Охрана причала, — сказала предводительница, бросив взгляд сквозь стёкла прибора, — Шакалы капитана.

— Но почему они так похожи на Карлсона, человечка с пропеллером? — спросила Аглая.

— Их мать была плодовитой шведской потаскухой, — ответила Йоля, — Её звали Лильон Ведро, и эти четверо близнецов — её предсмертный плевок в лицо современного мира. Эти братья — совершенные чудовища: убийцы, насильники и извращенцы.

— Я вижу только троих, — недоумевала девушка, — Они — просто милашки.

Заинтересованная Соткен уставилась в стёклышки:

— Вау! — острый язычок высунулся из приоткрытого рта и облизал чувственные губы кривушки, — Действительно славные малыши! Их хочется мучить. Они и вправду убийцы и маньяки?

— Ну а кто по-твоему, тётя, сейчас населяет Землю? — спросил хмурый Скаидрис: тру-мéтал кидался придорожной галькой в Грима, сидящего на пулемётной башенке Ньялы, тот ловко отбивал каменюки клювом.

— Нас не торопятся встречать, — лив смачно сплюнул под ноги, — А я жутко проголодался.

— Я желаю устроить капитану сюрприз, — сообщила Йоля, — Нагрянуть внезапно. И мне не нравятся эти пятеро.

Рука в кожаной перчатке махнула в сторону баррикады. Жёлто-зелёные глаза уставились на Соткен.

— Весьма великодушно с твоей стороны разрешить мне немного позабавиться, — усмехнулась кривушка, — Откровенно дешёвый подкат, но знаешь: я не откажусь. Воспользуюсь этой возможностью. Мне нужен один помощник.

— Я помогу тебе, — слегка кивнула Йоля, — Мы поможем тебе. Ты не желаешь присоединиться к потехе, моя хорошая?

В чёрных глазах мелькнули тени: черти изготовили вилы и ждали свежие куски мяса. Аглая молча кивнула.

— Вот и прекрасно, — Йоля придирчиво осмотрела подельниц, — Распустите волосы или, хотя бы, сделайте вид, что не собираетесь никого убивать. Нам нужно соблазнить карапузов.

— Не проще ли будет, если я пристрелю их всех издалека? — спросил Монакура Пуу, вынимая из десантного отсека Ньялы кейс с крупнокалиберной снайперской винтовкой.

— Не проще, — отрезала Соткен, — Выметайтесь из машины, пацаны. Сходите в лесок, разложите костёр, поговорите о тяжёлой музыке или подеритесь. Только не мешайте. А мы пойдём немного развлечёмся. Айда, девчонки.

Кривая коротышка в красном сарафане, высокая стройная женщина в облегающем мини и сопливый подросток, путающийся в болтающихся шнурках, залезли в броневик. Двигатель завёлся и «Ньяла» укатила прочь, оставив на обочине двух растерянных мужчин.

* * *

— Ты уверен, Вольдемар, что нам нужны женщины?

Хейно, пухлый карапуз с редкими жёлтыми волосиками и белёсыми ресницами, раскачивался на хлипком табурете.

Его брат Вольдемар, высокий, тощий брюнет с вожделением наблюдал, как трещит древесина под жирной жопой родственника.

— Я всегда предполагал, что тебя вполне устраивает задница одного из своих близнецов. Но, даже если это так, то знай: у этих баб есть нечто такое, что несомненно пробудит в тебе желание обладать.

— И что же это? — вяло спросил Хейно.

— Эр Джи тридцать один. Ньяла.

Раскачивающийся табурет наконец-то рухнул, но, вопреки ожиданиям сводного братца, чья мать была арабской потаскухой, Хейно крепко стоял на коротеньких ножках, готовый к действию.

— Ты не шутишь? — спросил он с надеждой.

В заплывших жиром глазках разгорались огоньки вожделения.

— Пойдём посмотрим.

Вольдемар не шутил: за сетчатыми воротами стоял зелёный броневик, такой знакомый и насквозь родной. Хейно провёл не один год за его виртуальным рулём, наслаждаясь долгими погонями и захватывающими перестрелками.На башенке стрелка угрожающе вздымалось в небо дуло крупнокалиберного станкового пулемёта.

Это длинное орудие старательно протирала тряпочкой высоченная красноволосая девушка в схематичном мини. Она стояла на капоте бронированного чудовища, изящно наклоняясь из стороны в сторону. Красавица искусно демонстрировала чёрные стринги, исчезающие в половинках умопомрачительной задницы. Грязная тряпка нежно оглаживала воронёный ствол.

Вторая дева, напоминающая дохлую русалку, увлечённо болтала с остальными близнецами, подпирая грудью сетку ворот. Сетка скрипела; скрипели и серебристые тесёмки чёрного жакета, с трудом удерживая восхитительный бюст. Трое братьев, точная копия самого Хейно, пускали слюни сладострастия, отираясь у ворот.

«Наша мать была шведской шлюхой», — объяснял им их сходство Хейно, появившийся на свет первым из четверни.

— По местам, — заорал он, не отрывая взгляда от выпяченной задницы длинной: та поднимала случайно выпавшую из рук тряпочку.

Он осознал, в какой позе вставит ей в первый раз. И, пожалуй, во второй.

— Мы торопимся, — сказала русалка, — Нам нужно на паром: мы хотим попасть на остров. Давайте договариваться, мальчики.

— Сколько вас? — спросил Хейно.

— Три бедные сестрички спешат к своему старому дедушке на остров Сааремаа, — ответила ему утопленница.

— Капитан по делам отбыл. На катере. К вечеру будет, — сказал Хейно, — У нас чай есть. Настоящий. Индийский. И водка. Заводская. Русская. Семилетней выдержки. Милости просим внутрь, незачем вам тут мёрзнуть. Капитан будет нами недоволен, если мы не окажем будущим клиентам достойного приёма в его отсутствие. Покорно вас просим, дамы. Не хочу показаться невежливым, но оружие оставьте. Никто не входит на причал с оружием: распоряжение самого капитана. Вам оно не к чему. С нами вы в абсолютной безопасности и под надёжной защитой. Ага?

Толстяк радушно распахнул массивную створку ворот.

— Ах, какое любезное предложение, — высокая спрыгнула на землю, — Какой глупец откажется от настоящего чая, сдобренного стопочкой русской водки. Да ещё в обществе столь видных мужчин. Мы готовы, ведите, сладенькие.

Она шагнула в проём распахнутых ворот. Хейно невольно сделал шаг назад, освобождая путь.

От этой дылды исходили вибрации насилия. И волны похоти. Звериной похоти. От неё и пахло, как от зверя. От собаки. Она воняла словно мокрая сука. Её так называемая сестра — кривая и косая тётка с чёрными тенями под глазами, вошла следом.

— Никакие вы не сёстры, — пробормотал Хейно, развязывая взглядом шнуровку на упругой груди.

— Наша младшенькая останется здесь и присмотрит за броневичком, — высокая махнула рукой в сторону пулемётной башенки Ньялы.

Симпатичная девчушка лет пятнадцати хмуро взирала на мир, опершись на приклад оружия.

— Она слишком молода, чтобы участвовать в разговорах взрослых, — подмигнула красноволосая.

— Не вопрос, — понимающе хихикнул Хейно, — Однако без глупостей: видите нашу маленькую игрушку?

Жирный палец ткнул в корабельную установку. Красноволосая приоткрыла рот, продемонстрировав острый красный язычок, что прошёлся по чувственным губам, и согласно кивнула. Хейно подозвал к себе одного из братьев:

— Делай с малолеткой всё, что захочешь, — шепнул он ему на ухо,— Но сначала отрежь язык, чтобы она не могла говорить. Нам не нужны вопросы капитана. Мы сами на них ответим.

Ворота захлопнулись, лязгнули засовы. Две женщины, сопровождаемые четвёркой вооружённых братьев: тремя отпрысками шведской потаскухи и одним — арабской, направились в сторону домика охраны.

Хейно помрачнел: его мучил важный вопрос.

«Если отрезать языки, — размышлял толстяк, — Путёвого минета не получится — сосать с язычком оно куда ведь приятней».

— Не грусти, красавчик, — высокая панибратски пихнула его локтем в бок, — Очень скоро все твои самые потаённые мечты станут реальностью.

После этих многообещающих слов волны отчаянного предвкушения, кроющие Хейно, сменились мелким ознобом смутной тревоги. Он прекрасно знал это чувство: что-то уже пошло не так.

— Не дрейфь, сладенький, — упругий бюст встретился с предплечьем толстяка.

Сиськи дохлой русалки толкали его вперёд: на необдуманные, рискованные поступки, да и...

— Хуй с ним, — отмахнулся Хейно.

Сквозь карман штанов он теребил свой распухший, изголодавшийся, убогий эстонский фаллос.

«Ебись всё конём, и будь, что будет. А будет следующее: сегодня его дружок окажется там, где и должен находиться — прочистит все дыры этим тварям. И к чёрту капитана: эти бабы будут сосать так, как и полагается — с языком. А после они немного поиграют. А если капитан нагрянет в самый разгар потехи, то они поиграют и с ним».

Хейно поднялся на скрипучие ступеньки крыльца и широким жестом распахнул входную дверь.

— Прошу вас, милые дамы.

В комнате на огромном столе гостей дожидались несколько захватанных гранёных стаканов, чайник и запечатанная бутылка водки.

Хейно притянул к себе ещё одного карапуза — свою идеальную копию — шёпотом напутствуя:

— Расстелите матрасы. Приготовьте ремни и инструмент. Ждите там.

Тот обиженно похлопал белёсыми ресницами и удалился в соседнее помещение, прихватив с собой близнеца. Отделавшись от доппельгангеров, Хейно почувствовал себя гораздо лучше.

В стаканы полились заварка, кипяток и водочка. Закуски предложено не было. Все четверо молча подняли  свои полные стаканы и быстро выпили. Хейно выдохнул, достал из кармана пачку сигарет, бензиновую зажигалку, закурил и взглядом предложил дамам.

Те жёстко игнорили: русалка распустила шнуровку на жакете и стискиваемые им сиськи разъехались в разные стороны; высокая вытянула длинные ноги и бесстыже водрузила их на столешницу. Она подняла свой опустевший стакан и выжидающе уставилась на Хейно своими жёлтыми, как у дикого зверя, глазами:

— Ещё!

— Не вопрос, — он откупорил сосуд и наполнил требовательно подставленный стакан.

Разлил остатки остальным. Снова выпили. Бледная коротышка поставила стакан, утерла губы и встала с табуретки, потянув за собой высокую:

— Спасибо, мальчики. Но, сдаётся мне, вы нам изрядно поднаврали: никуда капитан не уехал: сидит на кораблике своём, а мы, видите ли, торопимся. Поэтому никак остаться здесь не можем и уже уходим. Auf Wiedersehen, красавчики.

— Не врали мы вам, — удивился Вольдемар: его подмышки провисли тёмным пятном; от потомка арабской шлюхи плохо пахло, — А вот кабы на корабле сидел своём, то непременно соврали бы: вы же такие красавицы, мы не можем вас просто так отпустить. Давайте начистоту: перепихнёмся — разок-другой, по-быстрому — а тем временем капитан возвернётся; вы и пойдёте на кораблик. Что скажете?

— Никуда вы сейчас не поедете: останетесь здесь, с нами, — дрожащим от нарастающего яростного желания просипел Хейно.

— Мы были бы рады такой приятной компании, однако остаться с вами никак не можем. Дело неотложное у нас, вещицу драгоценную везём на остров Сааремаа, — расстроено и томно проговорила бледная.

— Какую вещицу, кому везёте ? — слегка заинтересовались братья, привставшие со своих мест, чтобы схватить женщин.

— Кольцо Всевластья Саурону везём, — объяснила грудастая утопленница.

— Какое, блядь, кольцо?! — заорал тянущийся к ней Хейно.

— Вот это кольцо, — произнесла та и, задрав сарафан, засунула руку в трусы.

Потом вытащила, дёрнула и на грязную столешницу упало кольцо с  чекой.

Оставшаяся часть противопехотной гранаты полетела на сторону братьев, а бледная, ухватившись за противоположный край массивного стола, опрокинула его, падая на пол. Грубая мебель прикрыла её и высокую, моментально скользнувшую под доску. Громыхнуло: стёкла вылетели, комната потонула в дыму и пыли. Спустя пару ударов сердца перевёрнутый стол отбросили мощным толчком. Соткен, завладев винтовкой, полоснула короткой очередью по дверному проёму, откуда, словно два испуганных мячика, выкатились белобрысые близнецы. Те рухнули и сдулись, будто наткнувшись на гвозди. Йоля присела возле распростёртых тел Вольдемара и Хейно. Сводные братья пускали кровавые слюни и уже брели по дороге в ад.

— Ты меня провела, коварная калека, — сказала она Соткен, — Я же просила избавиться от охраны по-тихому. Однако мне понравилась постановка. Если ты меня ещё раз обманешь — пожалеешь.

Соткен неопределённо пожала плечами, невозмутимо глядя в звериные глаза.

— Ты, сарацин, никакой не злодей, — предводительница разбила об пол пустую бутылку водки и протянула розочку ворочающемуся в луже крови Вольдемару, — Исполни свою давнюю мечту: перережь горло своему мерзкому брату, что всю жизнь издевался над тобой.

Сильный удар сапога, утыканного шипами, поверг навзничь Хейно, силящегося подняться на четвереньки.

— Пока ты развлекаешься психологическими тестами, я займусь своими делами, — Соткен поочерёдно наградила обоих раненых карапузов точными ударами приклада, после чего затащила в соседнюю комнату, словно пару кулей с мукой.

— Не беспокоить, — заявила кривушка и громко хлопнула дверью.

Стукнула опускающаяся щеколда.

Дрожащие смуглые пальцы обхватили кисть Йоли, отбирая розочку.

— Я тебе помогу, — женщина ухватила Хейно за волосы, запрокинув назад голову толстяка, — Режь медленно, сарацин. Начни от нижней челюсти.

Щербатый край стекла впился в кожу первого ложного подбородка.

Йоля вглядывалась в глаза жертвы, внимательно наблюдая, как тусклая синева радужки заполняется чёрно-белыми оттенками ужаса и боли.

* * *

— Высуни его.

Аглая Бездна крепко прижималась телом к сетке ворот: веки подрагивали, огромный рот приоткрылся, девушка сипло и часто дышала — низенький блондин ожесточённо лизал её распухший сосок, торчащий сквозь решётку.

Слюни обильно стекали по подбородку, скапливаясь в жидкой бородёнке, пачкая обнажённую женскую кожу и ржавое железо ограды. Требовательные пальцы протиснулись сквозь решётку: девушка спустила колготки и подалась вперёд бёдрами. Жирная пятерня щупала, хлюпала, чавкала.

— Высуни его, — повторила Аглая.

Белобрысый крепыш нехотя оторвался от искусанного, покрасневшего соска и дрожащими руками принялся неуклюже расстёгивать ширинку штанов.

Потом высунул. Бездна наклонилась: открытый рот приблизился к пунцовой, подрагивающей головке члена, рука скользнула по бедру, нащупывая в голенище сапога короткую рукоятку боевого ножа.

Больно не было. Не сразу. Осознание пришло, лишь когда он опустил голову и уставился на свой обрубок, откуда толчками выплёскивалась тёмная жижа.

— Это твоё, — улыбнулась девушка и протянула окровавленную, обмякшую колбаску.

Она сунула отсечённый член в сетку ворот, натянула колготки и поспешила к Ньяле. Двигатель взревел, броневик немного отъехал назад и, с разгона, снёс и створку ворот и несчастного карапуза, что корчился у решётки, зажимая руками пах.

* * *

— Твоя очередь спрашивать, — Монакура Пуу передал Скаидрису плоскую серебряную флягу; лив глотнул и одобрительно мотнув длинными волосами, задал свой вопрос:

— Что общего у норвежской Immortal и американской Inquisition, окромя преклонного возраста и схожего, пафосного околотрешевого рубилова?

Монакура поковырял прутиком в костре и, подняв вверх сросшиеся брови, осторожно предположил:

— Раздувшиеся от бухла, как у старых филинов, чёрно-белые рожи?

Лив поперхнулся малиновой настойкой и хрипло рассмеялся, возвращая сосуд бывшему барабанщику:

— Тащемта сечёшь, бро.

Звук приближающегося автомобиля заставил обоих повернуть лохматые головы в сторону дороги. Ньяла притормозила возле их уютной полянки. Дверца приоткрылась, со стороны водительского сидения показались две обнажённые женские ноги. Йоля вылезла, держа свои страшенные сапоги за голенища.

— Развлекаетесь, бойцы?

— Ты решила научиться водить машину? — ответил сержант вопросом на вопрос.

— Уже научилась, — ответила Йоля, втискивая ступню в обувь, — Решила узнать, почему все встреченные мною люди сходят с ума от этой, в общем и целом, заурядной машины. Она неплоха, но не более того: поездки на боевых колесницах мне нравились гораздо больше. И самые клёвые из них — кельтские, а среди них — колесницы древних фоморов: они, словно BMW среди автомобилей. И не надо снимать сапоги, чтобы нормально жать на эти самые...

— Педали, — подсказал сержант сквада.

— На боевых колесницах нет педалей, — надул щёки Скаидрис.

— Поэтому и ботинки снимать не надо, болван, — подтвердила госпожа лейтенант.

Предводительница требовательно протянула руку: серебряный квадрат фляги лёг на протёртую кожу перчатки.

— Мы за вами, мальчики, поехали уже на кораблик, — раздался хмурый голос с башенки броневика.

— Сидит там, словно сова, — шепнула Йоля сержанту, — Злая какая-то, дурным голосом о смерти и любви поёт.

— Убила кого-нибудь, — понимающе кивнул головой сержант, — Эй, мелкая, хочешь малинового шнапса?

Девичья рука ловко поймала брошенную флягу.

— Сейчас попустит, — пообещал сержант и вытащил из штанов член, целя в костёр.

Аглаю Бездну обильно вырвало на крышу броневика.

— Крепковато для неё пойло, — пожал плечами бывший барабанщик и затушил пламя, — Понятное дело — напиток от самого Люцифера!

* * *

Огромный, красный кулачище влепился в дверь: древесина треснула, потолок осыпался крупной пылью и струйками песка.

— Открывай, боец!

Кулак снова опустился; доска сломалась, промявшись внутрь.

— Не лезь, гнида, обожди, — раздался из комнаты скрежещущий голос Соткен.

За запертой дверью что-то ворочалось, булькало и лязгало.

— Брось это, сержант, — Скаидрис перехватил занесённую руку Монакуры, — Она не откроет, пока лютостью не изойдёт. Я такое уже видел. Пусть отдыхает, пойдёмте отсюда.

Сержант Волчьего Сквада вопросительно уставился на Йолю; та, молча повернувшись на каблуках, направилась прочь из сторожки.

— Представь себе, калека, — бросила напоследок предводительница, обращаясь к запертой двери, — Братья нас не обманывали: капитан действительно отъезжал по делам.

— Вы неплохо тут развлеклись, девчонки, — пробормотал сержант, переступая безголовое тело; то выглядело так, будто декапитацию совершили с помощью садовых ножниц.

— Время убили, — согласилась Йоля; проклёпанная кожаная перчатка указала в сторону моря: к причалу приближался быстроходный катер, сопровождаемый исполинским вороном.

— Пойдёмте, мои хорошие, я вас познакомлю.

Волчий Сквад погрузился в броневик. «Ньяла» тихонько покатила вслед за предводительницей, идущей по причалу навстречу тёмной громаде морского судна.

Когда-то этот корабль был красавцем паромом: белоснежным, украшенным синими полосами; теперь же краска облупилась и голая сталь стремительно ржавела, покрывая его борта бурыми пятнами.  Огромный трап для погрузки автомобилей опустили: казалось, большой  кит ждёт, когда вкусный обед сам прыгнет к нему в пасть.

На сходнях стоял старик в широких рыболовных штанах и рваном свитере. Босой и очень тощий старик; длинные редкие космы развевались на ветру, а покрасневшие от слёз, пронзительно синие глаза яростно сверкали на худом бородатом лице. Он развёл худые руки в жесте приветствия, и, подойдя к Йоле, припал на одно колено, склоняя голову в почтительном поклоне.

— Приветствую тебя, Госпожа, — произнёс старец высоким, резким голосом.

— Ты плачешь от счастья или от горя? — спросила Йоля, знаком веля ему подняться.

— Я плачу от счастья, ибо рад нашей встрече, Великий Волк. Я плачу от горя, потому что сегодня ночью моя Зухра покинула этот мир.

* * *

Аглая Бездна кралась по узкому коридору второй палубы, что освещался лишь одной мерцающей красной лампой. Пол коридора покрывала ковровая дорожка, отсыревшая настолько, что под ногами хлюпало. Аглая дёргала дверные ручки кают, но те, надёжно запертые, хранили свои тайны. Она прошлёпала до конца коридора и собралась отворить массивную стальную дверь, что вела на палубу, как вдруг увидела справа тёмное, неосвещённое ответвление.

«Это то, что мне всегда нравилось. Именно так ведут себя тупые курицы — героини дешёвых ужастиков».

Она положила руки на влажные, шероховатые стены и, пробираясь вперёд на ощупь, отравилась исследовать таинственный закуток.

Вскоре она добралась до приоткрытой двери, откуда падал приглушённый свет. Она осторожно заглянула внутрь.

Просторная каюта освещалась множеством свечей — огарки лепились на всей имеющейся мебели помещения. И больше всего на длинном столе, где возлежала обнажённая женщина. Две пряди густых чёрных волос укрывали груди, бёдра прикрывал лоскут ткани.

Йоля осторожно смазывала женское тело тускло мерцающей голубоватой мазью. В воздухе пахло мёртвыми цветами. В углу замер капитан Аарон, что встречал их день назад у трапа своего корабля. Старик склонил голову, почтительно наблюдая за действиями красноволосой женщины. Огоньки свечей плясали в его глазах, делая их лихорадочный блеск ещё ярче. Йоля пела. Монотонный речитатив рождал в сознание Бездны образ горного ручья.

— Ты очень вовремя, моя хорошая, мне как раз нужна помощь. Сними куртку и помой руки, — предводительница указала на угол комнаты, где на низеньком столике стоял тазик с водой.

Бездна послушно пошла в угол, где обнаружила ещё и душистый кусок прозрачного мыла. Она хотела вдохнуть его аромат, но ничего не почувствовала — ноздри забились приторным запахом притираний.

— У Аарона умерла жена, — произнесла Йоля, — И я хочу ему немного помочь, ведь он мой старый и преданный друг.

Старик ещё ниже склонил лысеющую голову.

— Тебе известно слово «махири»? — поинтересовалась Йоля.

Аглая Бездна лишь качнула головой — никакой такой махири она не знала.

Капитан Аарон метнул в неё пронзительный взгляд, полный недоверчивого любопытства, а девушка погрузилась в созерцание покойной. Искусный макияж подчёркивал заострившиеся черты почившей: глубокие тени вокруг ввалившихся глаз, бледную кожу и синие, сложенные в полуулыбку губы.

Покойница приоткрыла один глаз и подмигнула девушке. Аглая приоткрыла рот.

— Унеси это, — дымящийся призрачными голубоватыми миазмами йолин палец указал на тазики, стоящие в ногах мертвеца.

В одном плавала человеческая печень, в другом — ещё какие-то кишки.

Аглая решительно взяла один.

«Сейчас я блевану прямо туда и опозорюсь второй раз за день», — подумала девушка, но этого не случилось: она дошла до раковины в углу каюты, где и рассталась со своей пугающей ношей.

Со вторым получилось проще: Бездна привыкла к тошнотворному запаху бальзама и рвотные спазмы отступили.

— Бери бинты, — приказала Йоля.

— Крест-накрест, — она показала как класть слои ткани.

Перебинтовав кисть и предплечье покойницы, Аглая аккуратно возложила конечность на стол, и подняла лицо к потолку: теперь её мучило внезапное удушье.

Она почувствовала холодное прикосновение и опустила взор: синие пальцы покойницы оплели её ладонь. В глазах потемнело, мир покачнулся, но Бездна не отдёрнула руку: ей нравилось прикосновение. Девушка крепко зажмурилась, а когда снова подняла веки, её ладонь была свободна.

— Займись её пальчиками, — прозвучал бархатный голос Йоли.

Девушка уставилась на руки покойницы: она не знала, чем тут ещё можно заняться. Длинные пальцы изящной формы венчали великолепно ухоженные ногти, выкрашенные в чёрный фон на котором блестели серебряные звёздочки. Идеальная форма ногтей. Искусно нанесённый лак.

Бездна изучила свои неровно обгрызенные ногти, замазанные чёрной аэрозолью для стёкол и зачем-то сложила колечки, соединив большой и указательный пальцы покойницы. Подняла глаза на Йолю.

Высокий лоб предводительницы покрывали капельки пота, волосы намокли, открытые плечи и руки блестели от влаги. Жёлто-зелёные глаза неотрывно следили за её действиями.

— Махири, — одобрительно скрипнул капитан Аарон.

Старик приблизился к изголовью ритуального ложа, окаймлённого бордюром оплавившихся свечей. В руках он сжимал тёмно-жёлтый футляр, формой напоминавший чехол для пишущей машинки.

— Твоё благословение, Госпожа. Тут же и  плата для путницы, — произнёс он, сверкая глазами.

Йоля открыла футляр. Пальцы, покрытые разводами синей мази, раздвинули усмехающиеся губы покойницы. Мелкие, как у куницы зубы, сами собой разжались; тусклая монета с неровно обрезанными краями легла в рот умершей Зухры. Челюсти мёртвой женщины вновь плотно сомкнулись, а её прекрасное лицо закрыл слепок, извлечённый из короба. Серая, потрескавшаяся маска изображала морду волка, оскалившего клыки.

Йоля отступила на шаг и запела.

— Слушай внимательно, махири, — произнесла покойница с головой мёртвого хищника.

И Аглая слушала. Девушку мелко трясло; по спине тёк холодный пот.

Йоля резко взвизгнула и пение прекратилось.

Красноволосая женщина молча направилась к выходу.

— Она изменится, мой старый друг, — сказала она, не поворачиваясь.

— Да, Госпожа, — старый Аарон вновь согнулся в почтительном полупоклоне.

Аглая Бездна схватила свою черную кожаную куртку и бросилась вслед за предводительницей. Воздух, пропитанный ароматами благовоний и бальзамов, обжигал ей лёгкие, а ужас, поднимающийся снизу живота, замораживал сердце.

— Ты останься.

Узловатый палец старика упёрся ей в грудь, и словно кол, воткнутый в сердце вампира, вмиг развеял в прах все её тревоги и недомогания. Аглая бросила взгляд на старшую, как бы спрашивая, должно ли послушаться паромщика, но дверь за Йолей уже закрывалась с тоскливым скрипом.

Палец старика прошелся вверх по ложбинке между её грудей, больно царапая нежную кожу длинным желтым ногтем, прочертил глубокую борозду на шее и воткнулся    в подбородок, приподнимая голову. Сумасшедший огонь во взгляде Аарона чуть не выжег ей глаза.

— Собери волосы, — произнёс старик.

Аглая Бездна, собрав свои роскошные каштановые волосы в пучок, приподняла его обеими руками над головой. Её шею обхватила короткая цепочка и старик защёлкнул застёжку.

— Мой тебе подарочек за помощь, госпожа молодой адепт, — проскрипел старый паромщик, — Доволен я твоим рвением и талант в тебе чувствую. Посему желаю тебе успехов в постижении нашего искусства. Один раз я отвезу тебя обратно, — сказал старик и легонько пнул её коленом под зад в сторону двери.

Оказавшись в коридоре под тусклой лампой, Аглая Бездна попыталась снять цепочку, чтобы внимательно рассмотреть «подарочек», но замок не поддавался. Длины цепочки едва хватало чтобы рассмотреть кулон без помощи зеркала. Золотой кулон изображал какое-то растение: с листьями и шипами, но без цветов.

— Мне надо выпить и немного поплакать, — скрипнула зубами девушка и бросилась на поиски широкой груди Монакуры.

* * *

Скаидрис сидел в треснувшем пластмассовом кресле на корме парома и, глядя на закат, что поднимал занавес своего кровавого представления, жалел, что под рукой нет гитары или хотя бы какой-нибудь завалящей дудочки.

Он запустил руку в жестяное ведро и, выудив оттуда огромную рыбину, подбросил в воздух. Огромный клюв слегка приоткрылся: Грим, сидящий рядом на ржавых перилах ограждения, проглотил угощение и снова замер: лив и ворон продолжали восхищённо внимать.

— Аглая — клёвая, — поделился своими мыслями мужчина, что выглядел подростком, — Она такая чувственная и эмоциональная. Такая...

— Живая, — подсказал ворон.

— А? — Скаидрис приподнялся в кресле и потряс головой, отгоняя звуковые галлюцинации.

— Устал, поспать надо, — сообщил он птице, — Слышится всякое, хотя я был бы не против поболтать с тобой.

Кровавый диск луны уже наполовину погрузился в свинцовую бездну воды; вокруг сгущалась темнота.

— С ней хорошо, — вздохнул лив.

—"Но ты мечтаешь оказаться с Йолей", — тут же прокаркал он, подражая голосу проницательного ворона.

— Да, — лив печально покачал головой и запустил руку в ведро.

Мелькнула серебристая рыбёшка, щёлкнул клюв.

—"Она необычная, наша госпожа лейтенант", — каркнул Скаидрис, возобновляя воображаемый разговор, — "Я много о ней знаю, и могу рассказать тебе. Помогу найти подход. Ты — классный перец, Скай".

— Но вороны не умеют разговаривать, — снова вздохнул он и замолк.

— Как сюда попасть? — раздался с причала хриплый голос.

Скаидрис вгляделся в сумрак, опустившийся на причал. У поднятых сходней отирался скособоченный силуэт женщины с большой грудью.

— Выбесилась? — беззлобно спросил лив.

— Угу, — Соткен отёрла рукой лицо, покрытое коркой засохшей крови, — Жрать хочу.

— Рад тебя видеть, мамочка, — лив толкнул трап: Соткен вскарабкалась на борт, — Надеюсь ты что-нибудь приготовишь на ужин.

— Еды полно, — нога, обутая в драный кед, пнула ведро, — Да только вся сырая, а готовить никто не умеет.

— Ладно, — кривушку слегка покачивало, — Где кухня?

— Камбуз, — поправил женщину лив, — Наверх, вторая палуба. Потом налево.

Он проводил взглядом грациозно покачивающиеся бёдра и сообщил ворону:

— Она просто атомная сучка, но этот уровень я уже прошёл и теперь не успокоюсь, пока не перетрахаю всех баб на этом корабле. Даже если они являются воплощениями богинь. Знаешь, как затащить в постель эту длинную рыжую пизду?

— Знаю, — ответил Грим, — Рыбы дай.

Скаидрис отпрыгнул назад от перил, где сидел ворон. Жестяное ведро перевернулось, задетое тощей ногой. Лив поскользнулся на рыбёшке и грохнулся на палубу. Потом вскочил и бросился прочь — наверх по лестнице, подальше от чудовища — туда, где тепло, светло и скоро будет готов тёплый ужин.

* * *

Смеркалось, закат уже отгорел, лишь полоса горизонта всё ещё слабо алела. Небо зажглось огнями многих звёзд, стоял полный штиль, паром замер в водах залива, словно в тёмном зеркале. Монакура Пуу стрельнул дымящимся бычком в надвигающуюся ночь, и, ухватившись за стальные поручни, начал спускаться по узкой лестнице. Та вела вниз, вглубь судна. Предыдущие четыре поднимали сержанта вверх, но он так и не достиг своей цели — Монакура не нашёл ни одну живую душу на этом огромном корабле.

Бывший барабанщик повис в воздухе: лестница кончилась, когда до твёрдой опоры под ногами оставалось ещё метра два. Так казалось в сумраке, что разгонял лишь слабый красный свет мерцающих аварийных лампочек. Сержант разжал руки но гофрированная сталь палубы встретила его весьма жёстко. Монакура поднялся, отряхнул задницу и, прихрамывая, обошёл помещение, где оказался. И нашёл Ньялу: броневик стоял посредине абсолютно пустого зала. Чуть поодаль виднелась овальная дверь: значок, намалёванный на ржавой поверхности, изображал чёрного человечка, запрещённого красным косым росчерком. Откуда-то снизу доносился гул работающих механизмов. Машинное отделение, последний уровень. Монакура погладил бок автомобиля и потянул дверную ручку.

Переступив порог, Монакура оказался на металлическом балкончике, и вниз, в самое чрево корабля вела, естественно, узкая стальная лесенка. Внизу ворочался и скрипел двигатель судна, слышались гулкие удары, и бывший барабанщик замер, наслаждаясь монотонным ритмом стального сердца. Сигарет в пачке Кента, что презентовал ему капитан Аарон день назад, когда они прибыли на борт, оставалось всего три, но Пуу прикурил одну и не двинулся с места, пока не оплавился фильтр. Потом стал осторожно спускаться. Его лоб полнился свежими шишками воспоминаний о коварных трубах и непонятных рейках, встречающихся на пути исследователя.

Спуск кончился, башмаки пехотинца ступили на листы стальной обшивки. Там, под ними, таилась бездонная пропасть. Пуу поёжился: сержант не любил море, но уважал людей, что отважились залезть в этот стальной гроб, не имея никаких путей к отступлению в случае внезапного форс-мажора. Тащемта их, этих сумасшедших, он и искал.

Он направился по коридору, образованному непонятными кожухами и причудливо перевитыми сварными трубами. Там впереди что-то ухало, громко и печально, будто расстроенный горный тролль. Подошвы берцев хлюпали по лужам, скрипели на рельефном узоре обшивки.

«Похоже на огромную котельную», — подумал сержант, — «Но где-же команда?»

Словно в ответ на немой вопрос, впереди показался тёмный силуэт человеческой фигуры: машинист в рабочем комбинезоне застыл, поджидая непрошеного гостя. Сержант поднял вверх ладони, обозначая приветствие и добрые намерения. Затем осторожно приблизился.

Отблески вращающихся мигалок осветили лицо моряка, обтянутое высохшей кожей. Глаза, затянутые мутной дымкой бельма, внимательно уставились на пришельца. Из-под залихватски заломленной красной шапочки норвежского китобоя выбивались космы длинных седых волос. В правой руке ходячий труп сжимал разводной ключ, левая тискала блестящую от масла тряпочку.

— Я осматривался и немного заблудился, — поведал сержант мертвецу, не опуская рук, — Мы ваши новые пассажиры.

Безгубый рот обнажил ряд крупных, коричневых зубов: машинист понимающе улыбнулся. Затем поднёс к ввалившемуся носу кусок ткани и с наслаждением понюхал.

Справа и слева послышались скрежещущие шаги.

«Мне знаком этот звук, — вспомнил сержант, — Я слышал его там, в подземном бункере, где познакомился с малышкой Кортни. Этот скрежет издавали когти саранчи, царапая стальную обшивку пола».

Из тёмных проёмов появились тощие фигуры, одетые в рабочие комбинезоны.

Монакура Пуу опустил глаза и уставился на голые ступни машиниста и его подручных: неимоверно отросшие ногти на ногах моряков свернулись спиралью.

— Вы, братцы, продолжайте заниматься своими делами, — сержант пятился задом с поднятыми над головой руками, — Я уже ухожу".

Ему никто не препятствовал; сержант Волчьего Сквада добрался до основания спасительной лесенки и только тогда опустил ладони. Затем отёр со лба холодный пот ужаса и с наслаждением выругался.

* * *

— Сука, я уже был в этом коридоре, — произнёс вслух Скаидрис и остановился возле очередной запертой двери.

Честно говоря, лив не был уверен, что уже проходил здесь. Узкие холлы освещались тусклым зеленоватым светом бра, висящих под потолком, а следующее ответвление гребаного тоннеля походило на предыдущий, как две капли воды. Никаких номеров над каютами, лишь однообразные двери с одинаковыми бронзовыми ручками. Унылые обои, свисающие со стен отслаивающимися лоскутами. Попробуй тут сориентироваться.

Он развернулся и подёргал ручку двери напротив. Заперто.

Лив понятия не имел, куда идти и где искать остальных. Долбанная говорящая птица просто ошарашила его. Напрочь выкосила. Крикнуть что-ли?

Скаидрис набрал воздуха в лёгкие; запертая дверь распахнулась: мускулистая рука зажала ему рот, вторая стиснула замерзшие яйца.

— Ты же меня ищешь, не так ли, мой хороший?

Его втащили внутрь каюты: он узнал комнату — здесь он ночевал прошлой ночью. Внутри горело зелёное бра, покрытое пылью десятилетий. На полу валялся пожелтевший матрас: весь в дырах, откуда торчали куски ваты. От бледной, растрёпанной Йоли резко пахло потом, алкоголем и скисшей сметаной.

— Значит, хочешь меня? — шепнула предводительница, — Хорошо: будет тебе адюльтер, трупоёб.

Она стащила своё влажное платье через голову и, стянув трусики, легла на матрас, широко раздвинув длинные ноги. Скаидрис бросился на неё, как бешеный шакал на полумертвого льва, на ходу срывая с себя одежду.

— Портки оставь, потом подрочишь, — сильная рука поймала его за волосы и, намотав их на кулак, потянула вниз.

— Вниз и лижи, — приказал низкий осипший голос.

Скаидрис дёрнулся, пытаясь высвободиться, но почувствовал, как трещат корни волос, и более не сопротивлялся.

— Не стесняйся, — сказала Йоля, — Я буду лежать недвижно, как и все твои любимые дохлые сучки.

И он расслабился. Обхватив руками крепкие бёдра, лив впился страстным поцелуем в мокрые губы.

* * *

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть, — гигантский палец Монакуры перемещался от табурета к табурету.

— Шесть посадочных мест, — осклабился сержант, — Я так и думал: команда столоваться не приглашена.

Он уселся на одно из сидений и вопросительно уставился на Скаидриса и Аглаю, что ожидали чего-то стоя.

— Подними свою задницу, сержант, — мурлыкнула Йоля, развалившаяся в шикарном кожаном кресле, стоящем во главе обеденного стола.

Дверцы распахнулись: в помещение кубрика вошёл капитан. Наряд из шерстяного свитера и рыболовных штанов дополняла белоснежная адмиральская фуражка с высокой тульей.

Аарон слегка поклонился Йоле и воззрился на сержанта. Монакура Пуу нехотя поднялся с табуретки. Нахлобучив головной убор на маленький глобус, капитан поплевал на руки и пригладил седые космы волос. Затем молча сел, приглашающе взмахнув рукой.

— Посмотрим, что вы состряпали из моих продуктов, — произнёс старик с лёгкой угрозой в голосе.

— Мой хороший, — взгляд жёлто-зелёных глаз скользнул по могучим рукам сержанта; Йоля кивнула в сторону двери камбуза.

— Мне кто-нибудь поможет? — раздался оттуда.

Спустя несколько ударов сердца Монакура и Соткен водрузили на стол внушительный закопчённый казан; тот продолжал булькать и жутко дымил.

Из густого рыжего соуса торчали рёбра, кости и растопыренные пальцы куриных лап. На поверхности блюда, покрытой толстой плёнкой жира, плавали кустики грубо порубленной зелени, увязая в островках подрумяненного белого хлеба.

— Айнтопф! — обрадовался капитан, удивлённо подняв брови.

Соткен благосклонно улыбнулась старику: первый половник варева опрокинулся в его миску.

— Косточку положи, — небрежно заметила Йоля, — Вот ту положи.

Она показала какую. Соткен положила. Капитан Аарон почтительно поставил полную миску перед женщиной, сидящей в его кресле.

— Добро пожаловать на борт моего корабля! Теперь откушаем, — торопливо произнёс старик и, дождавшись своей порции, принялся уплетать дымящуюся еду.

Гости последовали примеру капитана, но более осмотрительней: варево всё-ещё кипело.

— Чё эта? — спросила Аглая, крутя в пальцах толстую разваренную макаронину.

— Грибы, — улыбнулся Скаидрис: на ложке паренька красовалась бурая шляпка подосиновика, — Люблю грибы.

— А я — сосиски, — довольный Монакура угрызал кусок копчёной колбаски.

— Ты положила брюкву и чечевицу? — строго спросил капитан, обращаясь к Соткен.

Та утвердительно кивнула головой, продемонстрировав старику кусок чего-то невнятного на своей ложке.

— Meine Hexe! —воздушный поцелуй расцвёл на щеке кривушки, а челюсти старика с хрустом одолели кривую свиную косточку.

Первым отвалился тощий лив.

— Шедевр, — пролепетал Скаидрис, сползая с табурета.

Он разместился на полу, туда же последовала и Аглая:

— Я объелась. А что это за блюдо?

— Клёва, — подтвердил сержант, вылавливая из котла очередную колбаску.

— Будет, чем завтра блевать, — согласилась со всеми Йоля: её миска стояла нетронутой; пальцы женщины сжимали малюсенькую куриную косточку.

Четыре пары глаз подозрительно уставились на предводительницу.

— Морская болезнь, — ехидно хмыкнул капитан, подталкивая к Соткен свою опустевшую миску.

— Проложим курс, — повысила голос Йоля, — И уберите отсюда это говно.

Она кивнула в сторону казана.

* * *

— МНК, — заявил капитан, водружая на освобождённый стол рулон, напоминающий свёрнутый персидский ковёр.

Заинтересованный Монакура принялся помогать старику, разворачивая полотнище.

— Морская Навигационная Карта, — пояснил сержант своим недоумевающим бойцам.

— Покажи, где находится твоя клиника, — сказала Йоля.

Соткен склонилась над картой и выискивала цель, стараясь разобраться в странных символах и обозначениях. Её палец неуверенно водил по испещрённому ручными пометками холсту. Капитан старательно и терпеливо следил. Он запомнил все хитросплетения серебряного узора на тесном чёрном жакете.

Получив достаточно информации, старик поднял руку, останавливая тягучее объяснение Соткен, важно покряхтел и объявил:

— Достаточно, многоуважаемая фрау. Цель понятна, я могу проложить курс.

— Разве это не обязанности штурмана? — спросил Монакура, — Где твой штурман, старик? Бьюсь об заклад, сейчас ты скажешь, что твой штурман занят и ты сам проложишь маршрут.

— Мой штурман занят, — Аарон повернул к сержанту лысеющую голову; сейчас капитан напоминал старого льва, — И я сам проложу маршрут. Но прежде, Монакура Пуу и остальные славные воины нашей великой Госпожи, я кое-что скажу вам всем. И зарубите это себе на носу. Первое — это моё судно, я здесь капитан, то бишь тиран и сумасброд. Мои действия не обсуждаются, не критикуются, и не нуждаются в корректировке. Второе — на моём судне все мои приказы исполняются безоговорочно. Кстати вот первый: заткнуться нахрен, когда говорит капитан.

Аарон скупым движение ладони сымитировал закрывающийся птичий клюв.

Аглая Бездна послушно захлопнула свой огромный рот.

— Второй. Ты, — тощий палец паромщика уткнулся в лоб сидящего у его ног Скаидриса, — Пойдёшь на мостик, там открыто, возьмёшь со стола синий пенал, и принесёшь сюда. Обычно я работаю исключительно на мостике, но из уважения к Госпоже, курс будет проложен немедленно и проложен прямо здесь. Две минуты. Пошёл.

Юноша оторопело открыл рот, вопросительно глядя на предводительницу, но та лишь снисходительно улыбалась.

«Пошёл», — мурлыкнул в его сознании бархатный низкий голос.

Пластиковые подошвы кед скользили по загаженному полу кубрика.

— Лимонада прихвати, щенок, — донёсся до спешащего лива глухой голос насытившегося сержанта.

— Ладно, старик, — поморщился Монакура, — А что с командой-то, почему жрать не пришли? А?

— Третье, — паромщик проигнорировал слова сержанта, но глаз от его наглой рожи не отвёл.

— Все ходят, где хотят, за исключением машинного отделения и моих личных покоев. На мостик входить, предварительно постучавшись. Кто будет совать свой любопытный нос, куда не следует, тому уже никакая пластика не поможет, усекли? И, кстати, обращаться ко мне, пока мы на судне, следует «капитан». «Кэп», в принципе, тоже сойдёт. Усекли? Кто назовёт меня «стариком» пусть пеняет на себя.

— Мы всё поняли и осознали, Аарон, — подтвердила госпожа лейтенант и паромщик почтенно склонил вниз растрёпанную голову.

Выждав несколько мгновений он многозначительно посмотрел на дверь. В тот же миг та распахнулась и внутрь ввалился запыхавшийся лив, бережно прижимающий к груди продолговатый синий пенал. В сержанта полетела бутылка Колы. Паромщик постучал ногтем по циферблату воображаемых часов, которых и в помине не было на его тощем запястье.

— Две минуты, четыре секунды, боец. Ты опоздал.

Красный, отдувающийся Скаидрис побагровел ещё больше, но Аарон вдруг ободряюще улыбнулся:

— Неплохо, боец, для первого раза, но запомни: четыре секунды иногда могут спасти жизнь, или отнять её. Разве твой сержант не объяснил тебе этого? Ну да ладно, давай сюда пенал. Кстати, сержант, бутылке этой лет восемь, побереги желудок.

Старик порылся в синем пенале; на потрёпанную поверхность карты аккуратно возлегли: прозрачная линейка, транспортир, чертёжный циркуль, блестящий хромированный измеритель, карандаш и затёртый кусочек ластика. Монакура, которому препирательства со стариком доставляли изрядную долю удовольствия, про потеху забыл, привлечённый магическими пассами, совершаемыми старым моряком над полотнищем МНК.

Остальных бойцов сквада эта процедура ничем не очаровала: Аглая и Скаидрис тискались в углу, обливаясь отжатым у Пуу лимонадом, Соткен ковыряла в носу, внимательно рассматривая каждую выуженную оттуда козявку, а Йоля дремала в кожаном кресле капитана.

— Три дня, если считать с завтрашнего, — паромщик обвёл всех собравшихся плотоядным взглядом и потёр руки, покрытые тёмными старческими пятнами.

— Когда в круиз, тёть? — капризно поинтересовалась Аглая.

— Операция и реабилитация займут пару-тройку дней, — подсказала Соткен.

— Неделя, — вздохнула Бездна.

Губы предводительницы тронула лёгкая улыбка, она резко встала.

Паромщик отшатнулся от столика и уважительно согнул спину. Неведомый порыв заставил Соткен выплюнуть недожеванные козявки, Скаидрис вытащил руку из-под кенгурухи Бездны, Монакура утёр восхищённые слюни и отлип от навигационной карты. Бойцы замерли, опустив вниз глаза. Никто не увидел ни ярких багровых всполохов, превративших зрачки предводительницы в два осенних костра, ни хищного оскала, обратившего её лицо в морду дикого зверя. В морду исполинского волка с огромными остроконечными ушами.

— Спасибо тебе, Аарон. Ты всегда был и остаёшься моим преданным другом. Ужин окончен. Как там это говорится, сержант?

— Отбой! — в один голос грянул Волчий Сквад.

Тремя палубами ниже, в машинном зале, освещённым лишь тревожным красным светом, мертвец, чью истлевшую лысину прикрывала красная вязаная шапочка китобоя, вздрогнул от неожиданности и выронил из рук ржавый разводной ключ.

* * *

Когда сытые бойцы разбрелись по каютам и осветительные лампочки корабля потухли, на балконе капитанского мостика показались три силуэта: два человека и гигантский ворон.

— Пора, Вольдемар, — произнесла высокая женщина.

В пятистах метрах от судна, сутулый худой человек замер возле блока панели управления. Услышав приказ, он вздрогнул: смуглая рука пощёлкала многочисленными выключателями и нажала красную кнопку. Заработали генераторы энергии: башня старинного маяка вспыхнула, освещая бухту.

— Теперь ты свободен, Вольдемар, — произнесла Йоля.

— Отправляйся в ад, — каркнул ворон.

Смуглый человек одел на шею веревочную петлю и оттолкнулся от края табуретки.

Предводительница вытянула вверх руку — рыжий пушок топорщился, будто мех хищника — и щёлкнула пальцами.

Тусклый свет маяка превратился в ослепительный голубой луч, бьющий точно в паром.

Йоля повернула лицо к капитану. Старик стоял на мостике, крепко сжимая штурвал.

— Я готов, госпожа, — кивнул Аарон, — Мы можем отправляться.

Та, что красит волосы кровью, вновь щёлкнула пальцами.

Красавец паром, что покачивался на мягких волнах посередине тихой бухты, бесследно исчез. Голубой луч вспыхнул и рассыпался миллиардами сверкающих кристаллов. Умирающий мир снова погрузился в темноту.