Кого не взяли на небо

Глава восемнадцатая. Bonus Track. Апгрейд

1809 год. Восточная Пруссия.

Наведённых через реку мостов катастрофически не хватало. Не спасали ни многочисленные челноки, мечущиеся от одного берега к другому, ни огромные, наспех сработанные канатные паромы. Болотистые берега, изрытые человеческими ногами, конскими копытами и колёсами, превратились в вязкую жижу. В этой трясине завязла вся армия — люди, кони, повозки, орудия и знамёна. Появились первые жертвы. Кто-то оступился и упал с понтона, кто-то пытался удержать ухнувшую за борт пушку и сам пошёл ко дну; гибли те отчаянные, кто не послушался приказа ждать своей очереди и попробовал пересечь реку вплавь — сильное течение и коварные водовороты с жадностью принимали подношение. Счастливчики, оказавшиеся на том берегу, разводили огромные костры, сушили одежду, варили похлёбку и хмуро взирали на неудачников, толпящихся кучей в ожидании погрузки на лодку, паром или проходу по трещавшим от непосильных нагрузок мостам.

К берегу подъехала крытая повозка, запряжённая четвёркой лохматых чёрных жеребцов. Следом прибыл эскорт — офицер с нашивками капитана гвардейских драгун и сопровождающие — двое солдат и мальчишка-трубач.

— Проклятье, — оценил обстановку офицер, и, взглянув на солнце, стоящее в зените, подкрепил своё недовольство крепким солдатским словечком.

— Переправься, — приказал он молоденькому трубачу, — Найди одинокий дом недалеко от города. Желательно в лесу. Щедро заплати. Никаких угроз — только деньги. Потом ожидай нас возле ратуши. Ступай.

Мальчишка молча кивнул и спешился. Взяв под узцы коня, он направился прямиком к ближайшему парому, возле которого толкались и переругивались уставшие солдаты. Магия гвардейского мундира сработала — толчея прекратилась, люди расступились, пропуская вперёд драгуна полка Императрицы.

— Вперёд, — капитан указал плетью на запруженный войсками мост.

Возница свистнул, повозка тронулась к переправе. Тут оказалось посуше; подъезды к понтонам предваряла широкая бревенчатая гать. Капитан первым влетел на настил, покрывающий топкие берега. Опять взглянул на солнце и на толпу, бредущую по шаткому сооружению через реку. Его тщательно выбритое лицо с полоской маленьких усиков над верхней губой приняло зловещее выражение.

— Пропустите! — низкий баритон с приятной хрипотцой прозвучал, словно команда «В атаку!».

Солдаты инстинктивно расступились, а когда увидали, кто им приказывает, освобождаемый проход стал ещё шире. Повозка и эскорт въехали на настил и достигли самого начала моста, но путь им преградил пеший офицер, имеющий регалии лейтенанта гвардейских егерей. Воин выглядел мрачнее тучи. Он и не думал уступать дорогу.

— Будьте любезны, сударь, посторонитесь, — вполне вежливо попросил его капитан, — Я очень спешу.

— Придётся дождаться своей очереди, — хмуро возразил ему лейтенант, — Тут все очень спешат. Я прибыл на этот мост первым и не пойду вторым.

— Весьма сожалею, сударь, — ответствовал капитан, подъезжая ближе, — Но я прибыл вторым, а пойду первым.

Лейтенант вызывающе вскинул голову и саркастически улыбнулся.

— Я пропущу вашу телегу — возможно, в ней шлюхи для вашей роты — все знают, что Императрица заботится о вверенном под её опеку полке. Незачем заставлять ждать таких бравых вояк.

Он приблизился к всаднику, копыта жеребца скользили по мокрым брёвнам возле самого края.

— Но вы, капитан, всё же не пройдёте вперёд меня, хотя есть один способ унять вашу жгучую нетерпеливость и быстро оказаться на том берегу. Я помогу вам, господин Торопыга.

Он резко упёрся двумя руками в туловище коня — тот от неожиданности встал на дыбы и задние копыта неумолимо заскользили к кромке моста. Лейтенант поднапрягся, налегая всем весом на круп животного и через мгновение и всадник, и его прекрасный жеребец исчезли в мутных водах реки.

— Жду вас на закате перед городской ратушей. По два секунданта. Клинки на выбор, — невозмутимо крикнул вынырнувший на поверхность капитан.

Он снял высокий шлем с позолотой, вылил из него воду и швырнул на мост. Потом обнял своего коня за шею и они неторопливо поплыли вдоль злополучного моста. Лейтенант учтиво поклонился, поднял головной убор и передал вознице. Потом посторонился, пропуская вперёд повозку.

* * *

— Что он говорит? — спросил капитан, едва сдерживающий своего великолепного коня, нетерпеливо гарцующего на месте, — Помимо того, что безмерно рад приветствовать поедателей лягушатины, вторгнувшихся в его страну с оружием в руках?

Жеребец всхрапывал, наседая широкой грудью на неподвижную фигуру встречающего их мужчины.

— А он ничего не упоминал про радость, месье, — улыбнулся белозубой улыбкой мальчишка-трубач, — И не произносил приветствий. Лишь сказал, что всё готово — ваши комнаты, места для солдат, стойла для коней и надёжные помещения для нашего груза.

— Вот как? — капитан пружинисто спрыгнул с коня, трубач ловко принял поводья, — Оно и к лучшему — не люблю льстивых ублюдков.

Он подошёл к мужчине ближе и с интересом взглянул тому в лицо. Лицо хозяина дома ничем не выделялось — обыкновенный бюргер — не худой и не толстый. Нос, как синяя слива, на голове — седой ёжик волос. Человек чем-то напоминал жабу, и сидящее на его переносице пенсне с круглыми зелёными стёклами, лишь усиливало сходство. Он подался в сторону, освобождая путь капитану.

— Одну минуту, герр... — спокойный голос капитана и вежливый тон его слов никак не вязался с надменным обликом опасного рубаки.

— Герр Мортен, — подсказал мужчина в пенсне.

— Я хотел бы проследить за некоторой, особенно ценной, частью моего багажа, герр Мортен, — капитан глянул в сторону трубача, но переводчик не понадобился.

Мужчина согласно кивнул и распахнул настежь вторую створку входной двери. Потом присоединился к капитану — оба наблюдали, как пара спешившихся драгун и возница разгружают крытый экипаж.

— Несите это сразу в дом, — приказал капитан своим солдатам, видя, как те снимают с повозки и ставят на землю грубый продолговатый сундук.

Ящик оказался сработан из свежей древесины — воздух наполнился ароматами сосновой смолы. Его острые края прикрывались железными уголками, а плотно подогнанные друг к другу доски перевивала прочная цепь. Надёжно спаянные звенья тускло поблёскивали в мутном свете солнца, клонящегося к закату.

— Будьте предельно осторожны, забияки, — добавил он, оценивающе оглядывая мускулистые фигуры солдат, — Внутри дюжина бутылок двадцатилетнего бургундского, превосходный богемский хрусталь и пара баснословно дорогих фарфоровых кукол.

Капитан повернулся к Мортену:

— Я правильно понял, что в доме имеется просторный, прохладный подвал?

Тот утвердительно кивнул.

Полутёмный узкий коридор казался бесконечным. Впереди шёл герр Мортен, высоко подняв масляную лампу — на их пути горящие свечи встречались не часто. Два солдата, несущие сундук, держались непринуждённо легко, но капитан, замыкающий процессию, видел по их напряжённым мускулам, что груз оказался не из лёгких. Наконец они пришли. Мортен остановился и повесил свой фонарь на штырь, торчащий из стены. Узкий холл закончился дверью. Потемневшая от времени древесина обита ржавыми полосками, выкованными в форме языков вздымающегося вверх пламени. Капитан нахмурился — он уже видел точно такую же странную дверь — и это не приступ дежавю, а реальное переживание. Но где, чёрт побери, он мог видеть подобное?

Из всех ключей, висящих на массивном, металлическом кольце, Мортен выбрал самый старый, с ромбовидной головкой и покрытый пятнами ржавчины. Понадобилось некоторое усилие, чтобы ключ повернулся в замочной скважине. Из тёмного дверного проема потянуло холодом. Запахло землёй, гнилыми фруктами и прелыми листьями. Тускло блеснули зелёные стёкла пенсне, хозяин дома снял лампу с крюка и решительно шагнул вперёд.

— Подождите здесь, — его сильный акцент жутко коверкал родной язык дорогих гостей, — Я лишь зажгу светильники.

Капитан кивнул и устало прислонился к шероховатой стене. Расслабился и прикрыл веки, но озарение заставило его снова широко распахнуть глаза. Мужчина вполголоса рассмеялся. Драгуны удивлённо воззрились на командира. Капитан небрежно махнул рукой — мол, не обращайте внимания — и снова опёрся о стену. Он продолжал вяло улыбаться — вспомнил, где видел подобную дверь. Тайная имперская тюрьма, надёжно скрытая в катакомбах. Нижние, труднодоступные уровни, камера, предназначенная для самых опасных ведьм, колдунов и чернокнижников. Распахнутая перед ним дверь не просто похожа на ту, тюремную — это именно та самая дверь. В том смысле, что их создал один и тот же плотник. Возможно, стоит поинтересоваться об этом факте у владельца дома. Но позже, сейчас на это нет времени.

Тёмный дверной проём осветился — на пороге появился Мортен, держащий лампу.

— Прошу вас, господа. Будьте осторожны на ступенях — они очень старые.

Голос мужчины, надтреснутый, дребезжащий, вызывал неприязнь. Особенно, когда он говорил по-французски.

Драгуны не дожидались команды — подняли ящик и начали спуск. Капитан поморщился, он приветствовал здоровую инициативу, но сейчас его подчинённые явно поторопились. Лестница слишком крута, а груз весьма тяжёл. Солдат, спускающийся первым, спиной вперёд, тоже это понял. Но слишком поздно — сундук сильно толкал его, ноги с трудом находили следующую ступень. Капитан заметил оказию и попытался протиснуться вдоль стены на помощь, но ничего не вышло, а стало только хуже — он толкнул второго драгуна и тот не удержал груз — ящик поехал вниз, подминая под себя первого горе-грузчика. Раздался хриплый вскрик, что-то смачно хрустнуло, деревянный короб съехал вниз, словно санки по ледяной горке, и гулко хлопнулся на пол подвала, который представлял из себя небрежно утрамбованную землю.

— Помогите ему, — бросил капитан, и, перепрыгнув через распростёртого на ступенях драгуна, бросился к ящику.

Удостоверившись, что груз не пострадал, он вернулся к солдату. Тот скрипел зубами, но имел бесконечно виноватый вид.

— Простите, командир, — процедил он, превозмогая явно сильную боль.

— Герр Мортен, посветите, пожалуйста, а ты, Поль, приведи помощь со двора.

Солдат, названный Полем, резво умчался вверх по лестнице; герр Мортен и капитан склонились над потерпевшим. Света особо не требовалось — всё и так прекрасно видно. На голени несчастного зияла рваная рана, сломанная берцовая кость торчала под странным углом, фонтанчики крови толчками выплёскивалась на деревянные ступени лестницы. Капитан рванул с талии белый ремень и перетянул повреждённую ногу чуть выше колена. Кровь постепенно остановилась. Вскоре прибежали остальные.

— Я покажу подходящую комнату — там удобная кровать со спинкой и мы сможем зафиксировать сломанную конечность, — французский Мортена звучал сейчас намного лучше, возможно, в самом начале их знакомства, гордый бош намеренно искажал язык оккупантов.

— Отнесите этого растяпу, куда укажет герр Мортен, позаботьтесь о нём и заканчивайте разгрузку, а ты, — палец, отличающийся ухоженным маникюром, ткнул трубача в грудь, — Останься и помоги мне.

Раненного бережно унесли, капитан снял со стены пылающий факел и осмотрелся. Они находились в коротком коридоре — трухлявые дощатые стены, земляной пол под ногами. В нескольких шагах от них тускло светился арочный проём.

— Берись за ручку, — сказал он трубачу и парень прекратил исследовать содержимое своих ноздрей.

Вытерев козявки о мундир, он взялся за бронзовое кольцо, ввинченное в стенку сундука. Они двинулись на свет и вскоре вошли под низко нависающую арку. Капитану пришлось пригнуться, чтобы не разбить лоб о каменную дугу.

— Вот так дела! — восхищённо воскликнул мальчишка.

Его голос моментально разнёсся по помещению, отражаясь от стен многократным эхом. Они оказались в просторном зале — те, кто его построил, явно разбирались в секретах архитектуры, позволяющих достичь столь прекрасной акустики. Стены оформлены глухими арочными проёмами, разделёнными красными кирпичными колоннами, мерцающими тусклым пламенем редких факелов. Пол выложен каменными, растрескавшимися плитами. В центре залы располагался прямоугольный камень, напоминающий каменный гроб или алтарь для жертвоприношений. Дальний угол завален ломаной мебелью и невнятной рухлядью.

— Туда, — кивнул капитан.

Они кое-как доволокли свою ношу до места и, со вздохом облегчения, опустили груз подле старинного комода с отломанными дверцами.

Послышались гулкие шаги; вернулся Мортен, на его лбу блестели капельки пота.

— Вашему солдату нужна медицинская помощь, месье капитан. Извините, что весьма небрежно предостерёг вас об опасности лестницы. Соблаговолите распорядиться, и я привезу из города врача.

Трубач, исполняющий при капитане обязанности личного адъютанта и переводчика, хотел облечь прозвучавшую на ломаном французском фразу в благозвучную форму, но капитан остановил его лёгким взмахом руки:

— Не надо армейских званий и титулов. Моё имя Жиль де Риньяк, и я у вас в гостях, — он протянул Мортену руку.

Тот принял рукопожатие.

— И не надо извинений, герр Мортен. Вы предупреждали. Это достойный урок — солдат не должен быть легкомысленным. От оценки ситуации и принятия верного решения зависит его жизнь.

Мортен склонил голову, выказывая уважение к словам капитана.

— Кстати, герр Мортен, — снова произнёс капитан, — Этот подвал... — он замялся, подыскивая нужное слово, — Он весьма необычен, и похож на некое святилище или усыпальницу. Просветите, в чём тут дело.

В зелёных стёклышках пенсне вспыхнули отражения развешанных на кирпичных колоннах факелов. Мортен шагнул по направлению к каменному саркофагу. Он сделал приглашающий жест и капитан с мальчишкой последовали за ним.

— Месье Жиль, — Мортен тщательно подбирал слова, одновременно стараясь свести на нет свой ужасный акцент, — Вы абсолютно правы в своём предположении. Этому особняку более четырёхсот лет. Существует предание, повествующее о секте дьяволопоклонников, отправляющих здесь свои тёмные ритуалы.

Хозяин дома провёл рукой по каменной плите, указывая на глубокие канавки, бороздящие её поверхность:

— Полюбуйтесь, господа, эти борозды не что иное, как кровостоки. Мы с вами возле чьей-то могилы, возможно в ней лежат останки некого патриарха этого безбожного культа. Культисты приносили здесь человеческие жертвы. Это и могила, и алтарь, одновременно.

Жиль де Риньяк, капитан императорских драгун, широко улыбнулся:

— Вы шутите, герр Мортен? Браво, как сказал бы наш император. Вам прекрасно удалось разыграть двух впечатлительных французов.

— Отнюдь, — круглые стёклышки Мортена полыхнули красным пламенем, тонущим в болотной трясине, — В городской ратуше хранятся весьма интересные документы. В частности, официально заверенные стенограммы допросов неких лиц, обвинённых в колдовстве, поклонении дьяволу, человеческих жертвоприношениях и прочей ереси. Существует запись в журнале бургомистра, датированная 1404 годом, сообщающая о массовом сожжении еретиков на кострах святой инквизиции. Очень, очень интересно, месье.

Мортен поклонился и замолк.

— Занятно, — капитан провёл подушечкой ухоженного пальца по бороздке на плите, — Спасибо вам за увлекательный рассказ, герр Мортен. Кстати, я сегодня буду в городе, возможно возьму документы, чтобы чем-нибудь занять себя ночью. Страдаю хронической бессонницей. А сейчас разрешите откланяться, мне пора.

Мортен вновь легко поклонился.

— А что насчёт врача, месье Жиль? — его вопрос догнал капитана уже на выходе из залы, — Перелом весьма сложный, поверьте мне, я немного смыслю в медицине, но моих знаний недостаточно, чтобы помочь несчастному. Я могу лишь облегчить боль и зафиксировать ногу, а потом навестить своего друга в городе. Он — хороший врач.

Жиль де Риньяк остановился и обернулся.

— Не извольте беспокоиться, герр Мортен, не надо никуда ехать. Я сейчас отправляюсь туда, где будет присутствовать один из лучших докторов в императорской армии. Мы вернёмся вместе, и он позаботится о моём человеке. Видите ли, у меня через полчаса назначена дуэль.

Теперь настало время человека в зелёных очках издать пару глухих смешков:

— Вы шутите, месье Жиль? Решили отыграться на старом боше, который рассказал вам суеверные предания своего дикого народа?

— Отнюдь, — капитан подмигнул мужчине в пенсне и распорядился, обращаясь к трубачу:

— Закрой дверь на ключ. Без меня никто не должен сюда спускаться.

Спустя четверть часа крытый экипаж, запряжённый четвёркой черных, лохматых жеребцов, покинул небольшой дворик возле старинного особняка, затерявшегося среди векового елового леса.

* * *

Год назад. Франция. Париж.

— Может стоит расположить их на разных кроватях? — спросил молодой человек — видимо ученик или стажёр.

Доктор отрицательно покачал головой и вытянул над тазом руки. Лакей незамедлительно наклонил кувшин с подогретой водой.

Молодой ассистент всё не унимался, вертелся около постели, поправляя лежащим на ней девушкам подушки, и отирая их красные лица влажной ветошью. Больные казались похожи, как две капли воды. Глаза обеих прикрыты — они спали под воздействием сильнодействующих настоек.

— Отойди оттуда, Патрик, если не хочешь подхватить эту заразу, — врач расправил на запястьях складки старомодных кружевных манжет, — Они пришли в этот мир одна за другой, и Господь решил не разлучать их в смерти. Пусть останутся вместе до конца.

Он подошёл к окну, возле которого неподвижно застыл отец девочек и положил ему на плечо свою тяжёлую руку.

— Я сделал всё что мог. Опытная сиделка уже ожидает в холле. Обезболивающие микстуры и всё необходимое — у неё. Держись, Жиль.

— Спасибо, старина, — произнёс Жиль де Риньяк, капитан драгун Её Императорского Величества.

Он не повернулся к боевому товарищу, не хотел, чтобы тот видел слёзы, стоящие в его глазах.

Врач ещё раз похлопал друга по плечу и вышел прочь из комнаты.

* * *

— Прошу вас, господин капитан, — тюремщик отпер замок, но открывать дверь не спешил, — Я буду здесь.

— Подожди в конце коридора, — сказал ему мужчина, облачённый в мундир гвардии, и положил руку на створку двери, окованной фигурными железными полосками; те напоминали пламя, вздымающееся вверх.

— Простите, господин капитан, не положено, никак нельзя мне оставлять вас там одного.

Капитан раскрыл ладонь второй руки — на белой замше его перчатки блеснула золотая монета.

— Простите, месье Жиль, при всём уважении к вам... Не могу... — упрямился тюремщик.

Жиль де Риньяк отнял руку от двери, которую собирался открыть, и ободряюще потрепал мужчину по жирной щеке.

— Не волнуйся, дружище; ты — отличный солдат, и я не пытаюсь подкупить тебя, а просто проверяю. Теперь держи премию за отличную службу, и подожди меня в конце коридора.

Раскрытая ладонь офицера превратилась в кулак, а когда снова разжалась, взгляду тюремщика предстали уже три золотых монеты. Он жадно схватил их и поплёлся прочь. Капитан толкнул массивную дверь, вошёл в камеру и остановился на пороге, не в силах сделать ни шага вперёд. Чернейшая безнадёга, предчувствие гибели сжало в ледяных тисках его сердце, и без того ноющее от неизбывной тоски.

Из тёмной камеры повеяло холодом; запах тлена и сырости преобладали, однако Жиль де Риньяк уловил в этом тяжёлом воздухе едва различимые нотки липкого, приторного аромата — сандал, мускус и мирра. Камера разделена решёткой. Толстые прутья тускло блестели в свете единственного факела, укреплённого на каменной стене. Серебро. С поперечин свисали многочисленные крестики, распятия и иконки. За преградой угадывались очертания узкой кушетки. На ней сидел человек в просторной монашеской рясе — капюшон скрывал лицо; длинные рукава и подол надёжно прятали кисти его рук и ступни.

— Узнаёшь меня? — спросил капитан.

— Жиль де Риньяк, мой пленитель, — голос узника шуршал палой листвой, — Ты — последний из тех, с кем я хотела бы поговорить, но выбирать не приходится. Выкладывай, с чем пожаловал.

— С предложением, — капитан сделал приглашающий жест.

Фигура поднялась с кушетки и приблизилась почти вплотную к решётке. Капитан слегка понизил голос, но нотки решимости в его тоне никуда не пропали.

— Я хочу предложить тебе свободу. Взамен за твой дар. Да, я тебя сюда упёк, но именно благодаря мне тебя до сих пор не препарировали, как подопытную лягушку.

Узник издал протяжный вздох.

— Ты же знаешь, милый Жиль — чтобы получить мой дар, нужно горячее желание стать чудовищем. Иначе ничего не выйдет. Кто хочет быть проклятым по собственному выбору?

Капитан упёрся лбом в серебряные прутья.

— Спаси моих дочерей и я дам тебе свободу. Обещаю. Мои девочки знают о тебе. Я рассказал им. Они желают стать такими же. И я хочу видеть их подле себя, а не в гробах. Ты согласна? Это твой единственный шанс выбраться отсюда.

Пленник не мешкал с ответом:

— Конечно же я согласна, месье де Риньяк. Один вопрос.

— Говори, — воодушевлённый драгун вцепился в решётку и сильно потряс прутья.

— Где ты будешь брать кровь для своих дочурок?

Прекрасно очерченные губы офицера растянулись в зловещей ухмылке.

— Император идёт на восток. В этом походе нас ждёт целое море свежей крови.

Капюшон слегка качнулся — на короткий миг чёрный провал явил мертвенно-бледное лицо.

— Хорошо, Жиль. Я сделаю, как ты просишь. Но я обязана предостеречь тебя ещё раз. Последний. Ты осознаёшь, что вместо спасения и жизни я дам твоим прекрасным дочуркам проклятие и смерть?

Жиль де Риньяк, капитан полка драгун Её Величества не ответил — отпустил решётку и направился к выходу из камеры.

— Через час я вернусь с документами. Будь готова и обещай мне сдержать свой голод. Постарайся никого не убить по дороге.

— Не волнуйся, капитан, я сыта как кошка, нажравшаяся рыбьей требухи. Меня здесь потчуют кровью казнённых.

* * *

1809 год. Восточная Пруссия.

Крытый экипаж, запряжённый четвёркой превосходных чёрных жеребцов, въехал на узкие улочки городка. Солнце садилось — унылые фасады скособоченных домишек окрасились багровыми тонами. Солдат на улицах не было — строжайший указ императора запрещал тревожить покой будущих союзников. Однако на улочках не появлялись и жители — бюргеры не доверяли своему возможному суверену. Особенно его солдатам. Магазины и трактиры наглухо закрыли свои двери.

Повозка и пара сопровождающих всадников достигли ратушной площади. Там уже ожидал гвардейский лейтенант. С ним ещё один офицер. Секундант. И человек в штатском с пухлым чемоданчиком в руке.

— Простите, что заставил ждать, господа. С моим солдатом случился несчастный случай, — извинился Жиль де Риньяк, — У вас есть на примете некое местечко, где бы мы могли спокойно уладить наши дела?

— Простите и вы, господа, — криво улыбнулся в ответ лейтенант, — Я не смог найти второго секунданта — никто не хочет ввязываться в неприятности с непревзойдённым Жилем де Риньяком. А что касается местечка — пожалуйста, прошу вас.

И он направился в сторону фахверковых домов, что жались друг к другу, словно нищие на паперти.

Прибывшие спешились и последовали за ним. «Местечком» оказался глухой дворик — прекрасная площадка для выяснения отношений.

— Что вы решили с оружием, месье? — спросил капитан, освобождаясь от мундира.

Лейтенант лишь пожал плечами и уставился на свою куцую полусаблю.

— Я хочу предложить вам опробовать настоящий клинок, — усмехнулся Жиль де Риньяк, делая знак своему драгуну.

Солдат вынул из ножен прекрасный палаш и, взяв оружие за лезвие, предложил эфес лейтенанту.

Тот снова улыбнулся волчьей улыбкой, обозначил лёгкий кивок и принял предложенное.

Они прогнали прочь с площадки секундантов, что, по правилам этикета, предложили решить вопрос взаимными извинениями, отсалютовали и начали сходиться.

Капитан держался прямо, острие палаша смотрело в лицо противнику — приставным испанским шагом он мягко приближался навстречу противнику. Лейтенант же исполнил настоящий танец — видимо на потеху следящих за поединком секундантов — несколько раз поменял стойки, плавно перетекая из одной в другую.

Они схлестнулись, демонстрируя молниеносные, скупые движения настоящих мастеров.

Рубящий удар в лицо — капитан изящно отклонился. Выпад — Жиль де Риньяк мягко парировал, сделал точный рипост.

Отпрянули, застыли в стойках.

Капитан слегка тряхнул палашом, стряхивая с кончика клинка пару кровавых капель.

Лейтенант скосил глаза на распоротую на груди рубаху — прореха быстро краснела.

Снова сошлись.

Жёсткий рубящий удар по левому боку — лейтенант с трудом увернулся.

Хлёсткий, словно плеть, удар снизу — его парирующую руку откинуло в сторону.

Резкий выпад — лейтенант успел выставить перед собой ладонь — острие капитанского палаша пробило её насквозь, клинок увяз, погрузившись под левую грудную мышцу.

Удар кулаком в висок — теряя сознание, лейтенант вяло ткнул своим оружием в сторону противника.

Поединок закончился.

Лёжа на пыльных каменных плитах немецкого дворика, Жиль де Риньяк хмурился, тщетно пытаясь понять, где же он ошибся. А потом осознание пришло к нему, даруя отдохновение и спокойствие. Он нигде не ошибся. Рано или поздно, на каждого мастера меча найдётся более искусный мечник. Слабо улыбнувшись, он вдохнул полной грудью вечерний воздух, прикрыл глаза и умер.

* * *

Красное солнце давно спряталось за верхушками елей. Сумерки обернулись непроглядной тьмой, поглотившей старый особняк, затерянный в лесу. Маленькие огоньки показались на старой лесной дороге — то горели тусклые светильники на козлах крытого экипажа, что торжественно и скорбно въезжал на маленький дворик. Лошади встали, понуро опустив вниз лохматые головы, животные чувствовали свой печальный груз. Входные двери распахнулись; Мортен и солдат, опекающие раненного Кристиана, встречали капитана и его людей, высоко подняв масляные лампы.

Следом за экипажем показался молоденький трубач — слева от него шёл великолепный конь. Под седлом, но без всадника.

— Вы привезли врача? — поинтересовался Мортен, но, почувствовав неладное, отступил назад.

— Где командир? — хмуро спросил драгун, принимая поводья капитанского жеребца.

— Убит, — коротко ответил ротный трубач; его лицо осунулось, значительно прибавляя ему в возрасте, — Принимайте командование, вахмистр.

— Его противник? — вахмистр недоверчиво глянул на паренька.

— Мёртв, — ответил тот.

Вахмистр кивнул и подкрутил ус.

— Слушайте меня, — он обратился к трубачу и драгуну, исполняющему обязанности возницы, — Завтра мы отправляемся навстречу нашему полку. Не знаю, что за задание имел капитана, но теперь мы обязаны позаботиться о его теле. Сборы начнём после короткого отдыха. Но, прежде всего, я прошу вас двоих пройти в комнату раненного Кристиана. Мы обязаны помянуть нашего командира — месье Жиля де Риньяка, солдата, не проигравшего в своей жизни ни одной схватки.

* * *

— Кто может спать — спите, — вахмистр широко зевнул, обнажая металлическую пластину вместо передних зубов, — Кто не может — пейте. Но с первыми петухами всем быть на ногах.

— Я не держу петухов, — сконфуженно произнёс Мортен.

— Ты неплохой парень, даром что бош, — вахмистр снисходительно похлопал мужчину по плечу.

— Нам и не требуется живой петух, у каждого солдата Великой армии вот здесь, — он постучал себя по коротко остриженной голове, — Находится встроенный. А ещё имеется вот это.

Драгун вытащил карманные часы, поднял вверх за цепочку, и, когда циферблат оказался на одном уровне с синим носом Мортена, покачал ими взад-вперёд.

— Ладно, по последней кружке за нашего командира, и я, пожалуй, вздремну пару часов.

Но вахмистр так и не выпил последний бокал вина. Его рука, протянутая за сосудом, безвольно упала, глаза закатились и бравый вояка повалился на пол с колченогого табурета. Остальные участники поминок — трубач, солдат и бедняга Кристиан, тот самый, что попал под ящик, вскоре разделили участь старшего — повалились, где кто сидел.

Мортен подождал пару минут, потом поднялся, собрал оружие драгун и вышел прочь, заперев за собой дверь. Он направился прямиком в подвал. Спустился по лестнице, миновал коридор и оказался в пустынной зале. Нажав нужный кирпич, мужчина исчез в тёмном проёме тайного хода.

* * *

— Mutter... — мужчина снял с носа зелёные стёклышки и почтительно опустился на колени возле громоздкого, грубо сработанного кресла, — У меня хорошие новости.

На белом, словно вырезанном из мела, лице женщины, расположившейся на сидении, медленно поднялись тяжёлые, набухшие веки. Распахнувшиеся глаза не имели ни белка, ни радужки, ни зрачков. Лишь беспросветная, влажная чернота. От края до края.

— У нас есть богатое подношение. Французские солдаты. Их командир мёртв. Никто не знает, что они тут застряли.

Мортен поднял вверх руку с четырьмя растопыренными пальцами.

— Беззащитны, как овцы. Я подмешал им в вино снотворное. Немного опия, болиголов, цикута... Можно начинать. Адепты ждут вашего слова.

Его опущенная вниз голова склонилась ещё ниже, когда женщина встала.

Он так и стоял коленопреклонённый — стоял до тех пор, пока не затихли удаляющиеся шаги.

* * *

Они проснулись одновременно. Они всегда пробуждались вместе — и когда были живы, и сейчас, когда их сердца уже не бились. Проснулись и сразу осознали — что-то случилось. Что-то страшное, ужасное, невозможное.

Их разбудило пение. Приглушённый хор хриплых, дрожащих голосов.

Когда они жили в родном поместье, их будил папочка — снимал прочь ненавистную цепь, откидывал крышку сундука, протягивал наполненные чаши и ждал, пока близняшки утолят свою жажду. Потом они обнимались, смеялись и готовились провести вместе всю ночь — бродить по тёмному парку, сидеть возле журчащего ручья, беседовать, читать книги, изучать языки, играть на фортепиано... Потом они отправились в военный поход, и появились некоторые трудности, но папа продолжал о них заботиться, а драгоценной влаги стало намного больше. А сегодня их отец не пришёл, и вот они лежат в своём ящике — испуганные и голодные.

Монотонный гул голосов усилился. Поющие принялись лупить во что-то — барабаны или тамбурины. Сбивчивый, рваный ритм мелодии завораживал, угнетал.

— Где папа? Я голодна. Что с нами случилось, Арманда? — младшая не выдержала — в голосе слышались нотки крайней тревоги.

— Не знаю, милая Флёр, подожди немного, — старшая, которая семнадцать лет назад появилась в этом мире на пять минут раньше сестры, была испугана не меньше. Но чувствовала всю полноту ответственности за близняшку.

Арманда перевернулась на бок — лицом к той стенке сундука, откуда, по её мнению, доносились звуки. С удивлением обнаружила на своих удлинившихся пальцах крепкие, прямые и острые, словно итальянские стилеты, ногти. Такое уже случалось с ней — один раз, когда папа опоздал вовремя дать им крови. Она воткнула своё оружие во внутреннюю, атласную, как у гроба, обивку ящика, и принялась рвать материал. Скоро обнажились доски. Крепчайшая древесина крошилась, будто труха под клювом дятла. Маленькая щель становилась всё шире и шире и...

— Ой, — Арманда дёрнулась и отпрянула назад, придавив своим весом сестру.

Рука девушки наткнулась на звенья серебряной цепи, опоясывающей ящик.

Она перетерпела приступ отчаянного ужаса и, когда её пальцы прекратили дымить, осторожно припала лицом к проделанной щели.

— Дай и мне посмотреть, — в голосе Флёр теперь слышалось больше любопытства, чем испуга.

— Ползи, малышка, тут хватит места, — Арманда подвинулась.

Под атласной обивкой их пристанища — большого, невозможно удобного ящика, скрывалась пуховая перина; множество подушек поддерживало комфорт. Правда иногда папа заставлял их пережидать день в совершенно другом месте — то был мерзкий короб, наполненный землёй. Папа говорил им, что для таких, как они — земля — будто ванная с дорогими лечебными маслами. Где же ты, отец?

Девушки прижались к смотровой щели, обе были сильно напуганы и старались не шуметь — благо, что не надо сдерживать шумное от волнения дыхание. Сёстры не дышали.

Их глазам предстало ужасное, отвратительное и невозможно притягательное зрелище.

Глухие арочные проёмы с выступающими красными кирпичными колоннами, мерцающими тусклым пламенем редких факелов, обрамляли стены просторной залы, в середине которой, на мощёном, блестящем от сырости каменном полу, толпилась кучка людей. Они жались друг к другу; некоторые стояли на коленях, другие же низко пригнулись. Многие крепко цеплялись скрюченными руками за одежду рядом стоящих. Пара человек раскачивались в трансе — они били в маленькие бонго, зажатые между сведёнными вместе коленями.

Посередине залы, возле грубо отёсанного прямоугольного камня лежали обнажённые связанные люди. Белые тела вздрагивали, конечности содрогались, из широко распахнутых ртов вырывались клочки белой пены.

— Это же Поль, — Флёр ткнула локтем сестру, — А с ним и Кристиан, и Серж, и...

Она не договорила.

Стройная женщина, что стояла возле камня, отличалась от остальных оборванцев гордой осанкой. Её голову покрывал абсурдно высокий, белый колпак. Сёстры уже видели подобные головные уборы — на картинках. Их носили злые феи, живущие на страницах мрачных сказок, и приговорённые к сожжению ведьмы. Женщина, одетая в рубище, слегка наклонилась и ухватила одного из несчастных за непослушные, светлые вихры. Потом выпрямилась — ноги обнажённого человека повисли в воздухе.

— И Арно, — добавила Арманда.

Женщина бросила голого мальчишку на каменную плиту алтаря. Ненадолго склонилась над его грудью — что-то трещало, и противно хлюпало. Но недолго. Злая фея вскинула вверх руку — рукав рваного рубища сполз вниз, обнажая прозрачную, как у могильного червя кожу, под которой вилась уродливая паутина чёрных вен.

Её рука сжимало человеческое сердце. Оно всё-ещё содрогалось.

Сёстры, не отрываясь, глядели на кусок живой плоти, истекающий дымящейся кровью.

А в зале что-то происходило. Ритуальное пение стихло. Гул барабанов смолк. Сбившиеся в кучу люди пали ниц. Некоторые пытались отползти прочь, царапая скрюченными пальцами каменные плиты пола, но застывали на месте, обессиленные.

Что-то приближалось из дальнего угла залы.

Сёстры видели, как в клубящихся сгустках рваного чёрного тумана шевелятся отвратительные когтистые конечности, покрытые слизью и тошнотворной жижей; как волочится гибкий, сочленённый хвост, щетинящийся причудливо изогнутыми шипами и отростками; как зловонное дыхание и пар, вырывающиеся из жуткой пасти этого отродья, наполняют пространство гнилостной, смердящей скверной.

Высокая женщина в белом колпаке сделала шаг навстречу чудовищу. Она преклонила колени и вытянула пред собой обе руки. Она предлагала подношение. Трепещущий, пульсирующий кусок свежей плоти.

— Йорве пара маскедаль, хурве ара аскедалле! — голос жрицы — высокий и пронзительный, многократно отразился от стен святилища.

Чудовище приняло подношение.

Окутанный тёмным мороком силуэт навис над женщиной — нечто влажное слизнуло сердце с её ладоней.

— Йотте Д'хат, — раздавшийся звук мало походил на голос, скорее это был гул, низкая вибрация, колебание воздуха.

Адепты зашевелились, словно навозная куча, полная белых личинок. Они царапали ногтями головы, раздирали лица; их измождённые тела содрогались в экстазе, многих рвало.

Жрица в белом колпаке поднялась с колен — её чёрные глаза не двигались; смотрели перед собой — прямо на клубящийся ужас. Спиной вперёд отступила к алтарю — рука нащупала горло следующей жертвы. Она подняла крупного мужчину легко, будто пуховую подушку, а затем бросила на жертвенный камень. Склонилась. Снова раздался треск раздираемой плоти и хруст ломаемых костей. В бледной руке вновь появилось окровавленное человеческое сердце.

Флёр заурчала будто голодная волчица. Она оттеснила сестру от смотровой щели, упёрлась в девушку спиной, и согнула ноги в коленях, копя силы и ярость. Потом ударила.

Деревянная стенка разлетелась обломками. Крышка ящика отлетела к потолку со скоростью пушечного ядра. Её сопровождал серебряный дождь из разорванных звеньев цепи. Две девчушки в длинных до пят, белоснежных рубашках, непричёсанные, покрытые пухом из разодранной перины и мелкой щепой, медленно поднимались на ноги.

Курящийся чёрным дымом сгусток мрака, в котором постоянно двигалось что-то невнятное и жутко омерзительное, застыл на месте; женщина в белом колпаке развернулась вполоборота. Её рука накренилась — человеческое сердце съехало по предплечью, оставляя кровавый след на прозрачной коже, и смачно шлёпнулось на каменные плиты пола.

Арманда опустилась на четвереньки. Она не знала, зачем она это сделала, но что-то внутри подсказывало — так будет удобнее. А затем её сознание подёрнула багряная пелена — не осталось ни размышлений, ни эмоций, ни сомнений, ни боли. Остался лишь голод. Некоторое время сёстры шипели, словно две рассерженные кошки, обнажая острые клыки. Потом бросились вперёд.

* * *

— Пить, — хрипло попросила Арманда.

Она сидела на каменном полу, прислонившись спиной к алтарю и широко раскинув тощие босые ноги. Что-то жутко давило ей на шею. Она согнула в локте правую руку, чтобы снять это, но кисть не слушалась. Арманда уставилась на кровоточащий обрубок, которым заканчивалось её предплечье.

— Не переживай сестричка, — раздался сбоку знакомый голос, — Помнишь зимой мы с тобой украли у папочки его старые сабли? Всё будет, как и в тот раз — уже через пару суток она снова отрастёт. На вот, освежись.

Флёр, перемазанная кровью, слизью и бог знает, чем ещё, ковыляла к ней спиной вперёд — руки девушки вцепились в ступни обнажённого человека, тело волочилось по мокрым от крови плитам.

— Кристиан, — оживилась Арманда, — Всё ещё живой.

Уцелевшей левой рукой она освободилась от отрубленного отвратительного щупальца, обвившегося вокруг её изящной шейки, и отшвырнула прочь.

— Живой, — согласилась Флёр, — Теперь ему придётся заботиться о двух бедных сиротах. Много не пей, хотя небольшое кровопускание пойдёт на пользу — парня опоили какой-то отравой.

Она устало привалилась рядом с сестрой. Грудь девушки представляла собой страшную рваную рану. Содранная кожа свисала с половины её лица лепестками распустившейся розы.

— Кстати, в живых осталась ещё и она, — палец младшей сестры ткнул в потолок, — Я гоняла её по всему залу, пока ты добивала каракатицу, но эта тварь быстра, как мангуст.

Арманда с сожалением оторвала окровавленный рот от прокушенной шеи мужчины и глянула в указанном направлении.

В дальнем углу потолка, вниз головой, словно гигантская паучиха, сидела тощая жрица. Белый колпак куда-то делся — редкие седые космы, торчащие из обширной плеши, свисали вниз.

— La tabarnac de pute, — приветствовала её Арманда, — Слезай, поговорим.

— Как пожелаете, мадемуазель, — раздался в ответ тихий, шелестящий, словно пересыпаемый песок, голос.

Арманда и Флёр удивлённо переглянулись. Жрица спрыгнула на пол, приземлившись на все четыре конечности — те были вывернуты в суставах на манер паучьих лапок. Существо замерло, раскрыв чёрную прореху на месте рта.

— Она не опасна, — прошелестел голос, — Сейчас это тело — лишь некий символ — просто для того, чтобы вы не разговаривали с пустотой.

Сёстры, охая и цепляясь друг за друга, попытались встать. Им удалось.

— Кто ты? — спросила старшая.

— Жуткая тварь, тёмное божество, которому поклоняется кучка сумасшедших наркоманов и которого кормят человеческими сердцами, — ответил шёпот.

— Поклонялись, — уточнила Флёр, окидывая взглядом залу.

Каменный пол завален багровыми ошмётками, плавающими в липких лужах. Даже стены и потолок красны от крови. Не осталось ни одного уцелевшего тела, за исключением Кристиана.

— Придут другие, — ответил бесстрастный голос, — Люди не могут без богов. Они жаждут поклонения.

— Мы же убили тебя, — Арманда кивнула в сторону невнятной кучи из щупалец, шипов и когтей — та пузырилась и булькала.

— А, это... — небрежно ответил невидимый собеседник, — Это всего лишь миньон — прислужник, настолько никчёмный, что может безболезненно проникнуть в ваш мир.

— Что-то у него не получилось безболезненно, — заметила Флёр.

— Я имел в виду безболезненно для вашего мира, — просыпался песком голос.

— А ты не можешь? — недоверчиво спросила Арманда.

— Могу, — ответил шёпот, — Но тогда ваш мир рухнет. И знаете, это не та картина.

В глазах у сестёр всё поплыло. Сознание близнецов явило мрачный мыслеобраз — среди пожарищ и разрушенных городов передвигалось чудовищное создание. Оно убивало, сеяло ужас и скорбь.

— Это случилось бы не так, — картинка пропала, сёстры потрясли головёнками, избавляясь от наваждения, — Понимаете — порох и огонь не испытывают друг к другу ненависти. Просто им нельзя встречаться.

— Так чего тебе здесь надо, урод? — спросила Флёр, начинающая терять терпение.

Она подняла с земли огромный кусок камня, отколовшегося от алтаря и направилась к жрице.

— Мы сами чудовища, если ты не заметил, — хмуро поддержала сестру Арманда, — И, извини, нам сейчас нет дела до древних богов. Нам нужно позаботиться о пропитании и месте, где можно укрыться.

Она ухватила безжизненное тело Кристиана и поплелась к выходу из залы.

— Пойдём, Флёр, оставь эту тварь в покое.

Младшая послушалась, бросила камень и развернулась, чтобы уйти.

— Там, наверху, сейчас день, — прошипел голос, — Вы не можете увидеть солнце.

Сёстры вздохнули и остановились.

— Смотрите, — сказал их таинственный собеседник.

Дальний угол залы потемнел — новые клубящиеся сгустки рваного тумана появились из чёрной дыры в стене.

Сёстры встали спина к спине. Их клыки обнажились, на пальцах выросли огромные, острые ногти.

— Я бы мог вас уничтожить, — тон голоса не выказывал никаких эмоций, — Но я всего лишь хочу вам помочь. Понимаете, дело в том, что люди не способны принять мой дар — в лучшем случае они сойдут с ума и создадут кровавый культ. А вы — не люди. Я хочу попробовать.

Отвратительные твари отступили прочь и пропали там, откуда появились.

— Тебе то это всё зачем? — задумчиво спросила Арманда.

— Я последний в своём мире, — прошелестел голос, — Тут пусто и одиноко. Мне нечем заняться и некуда стремиться. Я нашёл червоточину, ведущую в ваш мир, и теперь наблюдаю. Слегка развлекаюсь. Не скрою — мне нравится убивать чужими руками, и сводить людей с ума. Но в моём мире это всего лишь безобидные шалости.

Жрица-паук приподнялась на своих лапках и поспешила к глухой арке. Нажав нужный кирпич, она скользнула в открывшийся проход.

— Пойдёмте, познакомимся поближе, — предложил голос, — И возьмите этого несчастного — вам понадобится верный слуга.

* * *

Они стояли рядом — сестрички поддерживали с двух сторон Кристиана. Драгун очнулся, но вёл себя, как неразумный ребёнок; чуть поодаль держалась паучиха.

— Я ожидала чего-то более грандиозного, — пробормотала Арманда, всматриваясь в беспросветную, вязкую жидкость, заполняющую круглый, сложенный из камня, колодец.

Тот был невысок — края едва достигали коленок сестёр.

— Но это явно не вода, — настороженно подметила Флёр.

— Не вздумайте трогать или плеваться, — заявил голос, — Что вы решили?

— То, что ты предлагаешь, слишком хорошо звучит, чтобы быть правдой, а цена — смехотворно низка, — рубанула Флёр, — Я думаю, что ты врешь. И, кстати, ты до сих пор не представился. Тот, кто скрывает своё имя, не вызывает доверия.

Воздух вокруг наполнился ощутимой вибрацией, волосы девушек взметнулись, словно от порыва ветра.

— Он смеётся, — неуверенно сказала Арманда, подступая к краю круглого отверстия.

Она наклонилась, всматриваясь, а потом резко отпрянула, бледное лицо застыло восковой маской.

— Если одна моя тень вызывает такой ужас у мёртвого вампира, то представь, что будет с людьми? — спросил вкрадчивый шёпот.

— Имя, — потребовала Флёр.

— Моё имя ещё ужасней, чем мой образ. Но ты можешь называть меня ТекАхЛах, или Йотте-Д'хат, или Йогх-Сотхотх. А теперь решайтесь или уходите. Мне наскучило.

Воздух в подземной пещере задрожал, влага в колодце подёрнулась рябью. Армада подалась вперёд — оперлась руками о каменную кладку кольца, и наклонилась над жуткой чернотой.

— Я уже мертва и проклята, — произнесла девушка, — Так что же может быть хуже? Я хочу принять твой дар, великий Древний. Я согласна.

Флёр вздохнула и присоединилась к сестре.

— Я согласна, — повторила младшенькая.

Обнажённый Кристиан стоял перед колодцем и смотрел в никуда широко распахнутыми глазами. Взгляд казался неосознанным, как у человека, повредившегося рассудком. Но вот его ресницы слегка дрогнули, веки моргнули, а крепко стиснутые челюсти разжались, выпустив наружу вязкую нить слюны. Теперь он присутствовал. Он видел.

Фигуры двух девушек, склонённых над колодцем, окутала лёгкая дымка.

Что-то, не поддающееся описанию, скользнуло из недр червоточины и обвилось вокруг их тонких шеек.

Что-то невозможное настолько, что просто не могло существовать, проникло в их полуоткрытые рты.

Что-то пило из них, словно из волшебных сосудов, а потом излило обратно.

Кристиан всё смотрел и смотрел, не в силах оторваться от этого тошнотворно-прекрасного зрелища, а его великолепные, чёрные, как смоль, волосы медленно покрывались серебром.

* * *

1812 год. Франция. Париж.

— Здравствуй, милый папочка, — они уселись рядом по обе стороны от массивного надгробного камня — две шикарные дамы, одетые по последнему слову моды.

— Прости, что давно не навещали тебя, — одна из сестёр положила на землю скромный букетик из полевых цветов, — Так много всего произошло.

— Представляешь, папа, наша Арманда теперь графиня, — завистливо пожаловалась вторая, — Всамделишная графиня. Уже полтора года, как.

— И уже полгода, как вдова. Ах, я так скучаю по своему бедному Шарлю, — грустно добавила Арманда, — Но Флёр, возможно, будет более удачлива — к ней посватался сам барон де Пулье, восходящая звезда армии, один из лучших полководцев императора.

— Суеверный скряга, — фыркнула Флёр, — Ты только глянь, что он мне подарил в день помолвки.

Она распахнула тончайшую шаль на своей шее и продемонстрировала могильному камню изящно выполненное, но очень скромное серебряное распятие.

— Прекрасная работа, — похвалила Арманда.

— Ты получила от своего Шарля превосходного скакуна и алмазные подвески, — прошипела Флёр.

Обе уставились друг на друга ненавидящими взглядами, потом рассмеялись. Сёстры сложили прелестные головки на надгробие и некоторое время молчали, подставив бледные лица нежным лучам восходящего майского солнца.

— Мы должны проститься с тобой, папа. Наверное, надолго. Император начинает новую кампанию, его армия продолжит свой поход на восток, — поведала Арманда.

— И мы идём с первым эшелоном войск. Прямо сегодня, — подхватила Флёр.

Она доверительно пригнулась к выбитому в камне лику сурового усатого мужчины:

— Понимаешь, папа, нас постоянно мучает дикая жажда.

При этих словах черты лица девушки размылись; чувственный рот разошёлся багровой прорехой — от уха до уха — открывая четыре ряда кривых акульих зубов, а глаза почернели — тьма поглотила радужку и белки.

— Ну-ну, милая, возьми себя в руки, к нам идёт наш верный Кристиан.

По дорожке, сильно хромая на правую ногу, шёл высокий седой старик. Он остановился за пару шагов до могилы, с достоинством поклонился могильному камню и произнёс в пустоту перед собой:

— Простите, миледи, но мы должны отправляться — армия не станет ждать даже вас.

Девушки поднялись и нежно поцеловали блестящую поверхность камня.

Потом подхватили под руки своего слугу и устремились прочь, не оглядываясь.

Каменный лик оставался бесстрастным, лишь из уголка незрячего глаза выкатилась скупая, солдатская слеза.