Князь поневоле. Регент

Глава 1

— Вам, юноша, очень повезло. Небольшое растяжение конечности. Отдохните немного, и будете как новенький. Я выпишу вам рекомендации по уходу.

Доктор смотрел на меня с удивительной добротой, присущей немногочисленным лекарям, прожившим в своём ремесле многие года и даже десятки лет. Даже пренебрежение всеми возможными нормами разговоров меня не столь волновало. Он был человеком невысокого рода, но человек, который спасал моё здоровье, мог разговаривать ещё и не так.

— Вы же были на императорском приёме? — лекарь пододвинул табурет к моей койке.

— Настолько видно? — я улыбнулся и сел в кровати, пытаясь не беспокоить повреждённую ногу.

— Вас привезли прямиком из Кремля, да и колодка для наград намекает, что вы не просто по улице гуляли.

— Прошу прощения, что раньше не представлялся, — я легко поклонился, продолжая сидеть в кровати, — Князь Ермаков Игорь Олегович. Ветеран прошлой войны.

— Наслышан, наслышан. — Доктор мягко улыбнулся. — Приятно с вами познакомиться. Я, признаться, на фронте не бывал. К сожалению, и в тылу достаточно больных.

Я кивнул, вспоминая вчерашний день. Теракт в Москве, как оказалось, случился далеко не в одном месте. Целый ряд ресторанов, в которых любили проводить свои вечера знатные аристократы и богачи империи. Сложно было представить, как вообще могла допустить подобный масштабный прокол Опричнина, но факт был налицо — Россия за один день потеряла очень много достойных людей. Если с ресторанами всё было ещё хоть сколько-то понятно, ведь спасательные команды быстро прибывали на места, начиная разборы завалов, то вот с Кремлём обстановка была значительно хуже. Янтарные царские палаты, в которых проводились все масштабные приёмы, сложились под заложенными снарядами. Здание, которое некогда поражало своей дороговизной и великолепием, теперь превратилось в простые развалины, под которыми сейчас были погребены очень многие аристократы и несколько крупнейших промышленников. Без тяжёлой техники из моего времени разборы завалов стали куда сложнее и медленнее. Развалины расчищали буквально руками, и время работы растягивалось на десятки часов. Из-за этого страна сейчас стояла в оцепенении, поскольку сам император и великий князь Александр Александрович, бывший единственным прямым наследником престола государства Российского, находились под обломками. Тысячелетняя династия сейчас находилась на волоске своего падения, и каждый, абсолютно каждый подданный и все мировые силы ожидали, что будет с самой большой страной дальше.

В размышлениях о судьбе государства я провёл всю ночь. Несмотря на сильное растяжение и боль, которую я приказал не обезболивать, мысли кружились исключительно вокруг дальнейшей истории страны. А перспективы были отнюдь не из самых приятных. Конечно, где-то внутри теплилась надежда, что под завалами смогут отыскать хоть кого-то из мужских персон августейшей семьи, но я понимал, что перспективы будут отнюдь не из лучших, если монархов уничтожат покушением.

Что могло быть дальше, если Рюриковичи погибнут так бесславно? Уже давно не существовало государственного или общественного избирательного органа, который мог бы определить следующего монарха, учитывая современные правила наследования, а претендентов на престол было много. Очень много.

Кто мог претендовать на престол? Ещё пять лет назад можно было назвать с десяток знатнейших фамилий с прямыми мужскими потомками, которые имели достаточно крепкую связь с семейством Рюриковичей для того, чтобы иметь хоть призрачный шанс на занятие трона «страны множества царств», как иногда в иностранных источниках называли Россию. Вот только Большая Война, закончившаяся не так уж и давно, забрала очень немало знатных и не только людей. Из десятка фамилий, среди которых некогда был дед и отец моей жены, осталось всего пять родов: Долгорукие, Волконские, Барятинские, Трубецкие, Щербатовы и Оболенские. Пять семейств, которые смогли пережить последнюю войну и сохранить прямых мужских представителей. Правда, у Долгоруких и Оболенских состояние было не из лучших. Их претенденты на престол сейчас были несовершеннолетними, но их малый возраст не мешал им иметь претензии на престол.

Со Щербатовыми сейчас всё было несколько сложнее, чем с остальными семействами. Младший брат моей жены, Пётр Щербатов, которому сейчас было лишь одиннадцать, оставался под моей прямой опекой, но также оставался претендентом на императорский престол. Это меня и волновало, ведь в будущем он может стать ещё одной фигурой, вокруг которой могут объединиться многочисленные политические силы.

Наличие такого большого количества разномастных претендентов никогда не приводило ни к чему хорошему. Если смерть бездетного монарха будет подтверждена императорским доктором, который лишь один имеет такие полномочия даже в кризисные времена, то совершенно точно начнётся политическая война внутри страны, которая лишь недавно вышла из состояния тяжёлых военных действий. Сейчас стоило бы решать множественные социальные проблемы, которые появились в стране за время войны, но никак не вступать в очередные столкновения внутри высших эшелонов власти.

Существуют ли другие сценарии, кроме как грызни между княжескими родами, которые могут использовать все ресурсы для противостояния? Других вариантов было достаточно. Вполне возможно, что в условиях отсутствия прямого наследника поднимут головы ещё более многочисленные военачальники, многие из которых даже не имеют высокородного происхождения. У таких генералов взгляды на власть в России тоже были сильно разнообразными. Одни наверняка пожелали бы установления авторитарной власти военных в столице и других регионах страны, вторые были пусть и скрытными, но последователями разных политических течений, начиная от демократии, заканчивая откровенно левыми взглядами. Последних было не столь много, ибо многих «красных» ещё до начала войны ликвидировала Опричнина, но всё равно существовала возможность их восстания, а вместе с ними — просто восстания радикалов среди партий. Их шанс куда меньше, но никогда не стоит полностью опускать такой возможности.

— Вестей об императоре до сих пор нет? — я посмотрел в глаза доктора.

— Боюсь, что я не могу вас обрадовать. — Лекарь грустно вздохнул. — Рабочие активно разбирают сейчас завалы, но заявляют, что скоро ждать вестей не получится. Возможно, что работа будет вестись несколько дней, но… — лекарь посмотрел на меня, — как доктор я могу вам сказать, что при подобных случаях на Кавказе, когда дома складываются вовнутрь, шанс на выживание не такой большой, как бы всем нам хотелось.

— Стоит надеяться?

— Конечно, стоит. — Доктор поднялся с табурета. — Стоит молиться за жизнь нашего монарха. Сейчас же разрешите мне откланяться — в городе слишком много людей, которым нужна моя помощь.

Распрощавшись с доктором и дождавшись, пока сестра милосердия принесёт мне заключение с наставлениями для дальнейшей реабилитации, я купил в местной лавке для себя удобный костыль и двинулся в сторону выхода. Практически вся прислуга была распущена из московского имения с сохранением платы. Ольга поступила правильно, и стоило уйти как можно дальше от столицы в такие неспокойные времена. Я понимал, что если начнётся какой-то внутренний политический конфликт в государстве, то именно столица станет ключевой целью для самых ожесточённых сражений. Сомнительно, что всё быстро перейдёт до состояния полноценных сражений, если политический компас действительно повернётся в ту сторону. Возможно, что кого-то из братьев смогут обнаружить под развалинами, и тогда ситуация вернётся в стандартное русло. Всё же, Россия последние несколько сотен лет характеризовалась как очень стабильное государство, если не брать в учёт мелкие восстания. Но какой режим будет без волнений?

Холодный ветер пробивался сквозь толстое сукно пальто, также купленного у одного из находящихся в больнице за честную сумму. Зима в этом году выдалась лютая, будто пытаясь подчеркнуть мрачные настроения последних месяцев войны, а теперь и мрачное настроение, нависшее над столицей и всей Россией.

Москва, обычно шумная и полная жизни, теперь казалась застывшей, будто погружённой в тяжёлый сон. Улицы, которые ещё вчера сверкали огнями праздничных гирлянд, сегодня были пустынны, лишь изредка пересекаемые фигурами спешащих куда-то прохожих.

Я опирался на костыль, стараясь не нагружать повреждённую ногу, и медленно двигался в сторону вокзала. Каждый шаг отдавался ноющей болью. Можно было поймать извозчика или немногочисленных появившихся таксистов, но мне хотелось прогуляться. Прогулки обычно успокаивали, и именно это сейчас было нужно.

На перекрёстках стояли группы людей, перешёптывающихся между собой. Их голоса, обычно громкие и уверенные, теперь звучали глухо, словно боялись разбудить что-то страшное.

— Говорят, в Кремле уже ничего не осталось… — донёсся шёпот из-за угла.

— А император? — спросил другой голос, дрожащий от холода или страха.

— Кто его знает… Может, жив, может, нет. Но если его не станет…

Они замолчали, заметив моё приближение. Их глаза скользнули по моей колодке с наградами, и они поспешно разошлись, словно боясь быть узнанными. Такие сцены повторялись снова и снова. Страх витал в воздухе, густой и неотпускающий.

Дома, украшенные к Рождеству, выглядели теперь неуместно, будто маскарадные костюмы на похоронах. В витринах магазинов ещё красовались праздничные товары, но покупателей не было. Лишь изредка мелькали фигуры солдат или опричников, их лица напряжённые, а руки невольно тянулись к оружию при каждом шорохе. Силовые органы сильнее остальных чувствовали напряжение, понимая опасность всего происходящего. Пойди всё не по плану — и именно силовикам придётся принимать самые тяжёлые решения.

Я прошёл мимо полуразрушенного здания, где ещё вчера был один из лучших ресторанов города. Теперь от него остались лишь обгоревшие стены и груды битого кирпича. Рабочие молча разбирали завалы, их лица покрыты сажей и усталостью. Никто не смел говорить вслух о том, что все думали: это был не просто теракт. Это было начало чего-то большего. Тысячи и миллионы умов размышляли о том, кто же смог организовать настолько серьёзное нападение на страну, что лишь недавно разгромила Европу на полях сражений.

Возле вокзала толпа сгустилась. Люди стояли в очереди за билетами, их глаза полные тревоги. Некоторые держали детей за руки, другие — скудные пожитки, свёрнутые в узелки. Все хотели одного — уехать. Подальше от столицы, подальше от возможной бури.

— Билеты до Риги уже кончились, — услышал я голос кассира.

— А до Нижнего? — спросил мужчина в потрёпанной шинели.

— Тоже. Попробуйте завтра.

Мужчина опустил голову и отошёл, бормоча что-то под нос. Его плечи были сгорблены, будто на них давила тяжесть всего мира.

Я остановился, глядя на эту картину. Москва замерла, затаила дыхание. Город, который пережил столько войн и смут, теперь стоял на пороге нового испытания. И никто не знал, что ждёт его завтра.

Ветер снова завыл, поднимая снежную пыль. Я крепче сжал костыль и сделал шаг вперёд. Надо было уезжать. Пока ещё было время. Конечно, в столице оставалось множество моих знакомых, которые наверняка будут в городе, в самом эпицентре будущей бури, но мне нужно было убраться в Томск. Там у меня было достаточно ресурсов и политических возможностей для того, чтобы обезопасить себя и своих близких.

Удивительно, но билеты до Томска купить получилось, пусть и за завышенную цену у одного из коммерческих железнодорожных компаний. Поезд отходил от Москвы в предрассветной мгле, словно крадучись, будто боялся привлечь лишнее внимание. Вагон, в котором я разместился, был полупуст — лишь несколько угрюмых фигур в дальних углах, да пара купцов, нервно перебирающих бумаги. Окно покрылось ледяными узорами, сквозь которые едва проглядывали силуэты покидаемого города. Москва оставалась позади, но её тень, тяжёлая и неотпускающая, висела над каждым из нас.

Первые вёрсты прошли в гнетущей тишине. Лишь стук колёс, монотонный и неумолимый, напоминал, что время ещё движется. Но уже на первой остановке — в Нижнем Новгороде — стало ясно, что покоя ждать не стоит.

Платформа была заполнена военными. Солдаты в серых шинелях с белыми повязками опричников выстроились вдоль состава, их глаза блуждали по вагонам с холодной подозрительностью. Двери распахнулись, и в проход ввалился офицер с наганом на боку.

— Документы, — бросил он коротко, даже не глядя на меня.

Я молча протянул бумаги. Его пальцы, грубые и потрёпанные, листали страницы, будто искали что-то, чего там заведомо не было. Взгляд на секунду задержался на титуле, но ни уважения, ни страха в его глазах не появилось. Только усталое равнодушие. Псам великого князя часто было абсолютно плевать на титулы — им было важно выполнить свою работу.

— Проезжайте, ваше сиятельство, — процедил он, возвращая документы.

За окном мелькнули фигуры арестованных — двое мужчин в потрёпанных пиджаках, их лица бледные, но спокойные. Опричники грубо толкали их в сторону товарного вагона. Никто не протестовал. Никто даже не смотрел, ведь каждый понимал, что стальной машине контрразведки мешать не стоило — слишком большой был шанс, что сам попадёшь в жернова, что перемолотят и не заметят.

К вечеру доехали до Перми. Здесь патрули были ещё чаще, а на стенах вокзала уже висели свежие газеты. Здесь была небольшая остановка, и я вышел к небольшим лавкам, что во множестве стояли на вокзальной площади. Чёрные заголовки кричали о «предателях отечества», о «заговорах», о «необходимости твёрдой руки». Я купил один из листков, но читать его не стал — и так было ясно, что новости будут только хуже.

Поезд тронулся, и снова потянулись часы дороги. Леса, поля, редкие деревеньки, засыпанные снегом, как саваном. Иногда мелькали огни станций, где толпились ждущие поезда — женщины с детьми, старики с узелками. Они смотрели на проходящие составы с немым вопросом, но поезд не останавливался.

Под Екатеринбургом проверка повторилась. На этот раз офицер был моложе, с горящими фанатичным блеском глазами.

— Цель поездки? — выпалил он, даже не взглянув на документы.

— Томск. Семейные дела.

— Семейные… — он усмехнулся. — А не думали, ваше сиятельство, что сейчас не время для «семейных дел»?

Я глянул на погоны — лейтенант. Если он из солдатских училищ сразу же перешёл в школу офицеров, то только-только должен был закончить обучение, и не совсем было понятно, участвовал ли он в войне. У меня же вскипело ощущение того, что он слишком дерзко общается с ветераном. Не сказать, чтобы я был большим любителем «особых» привилегий для воинов, но в этот раз дерзость стоило пресечь.

— Лейтенант, ты мои документы не видишь? Прочитай ещё раз лучше.

— Ермаков Игорь Олегович. И что с того?

— Ты на фронте был?

— Ну не был и что?

— Тебе Баварская операция что-то говорит?

Лейтенант уже хотел было что-то дерзнуть, но в этот момент подошёл седоусый мужчина с полковничьими полицейскими погонами. Он взял из рук лейтенанта мои документы, быстро пробежался по строчкам, после чего удивлённо поднял густые брови.

— Игорь Олегович, прошу прощения за моих подчинённых. У меня внук в штурмовиках под вашим руководством Берлин штурмовал. Спасибо за службу!

Я пожал крепкую мозолистую руку, спрятал в карман документы, после чего вернулся в собственное купе. Такое увеличение патрулей меня не столько пугало, сколько заставляло напрягать мозг. Всё также не появлялось новостей о чудесном спасении императора или великого князя. Ситуация развивалась по самому неприятному сюжету из возможных.

Чем дальше на восток, тем чаще встречались военные эшелоны. Составы с пушками, с солдатами, с боеприпасами. Они шли на запад — туда, где осталась Москва. Туда, где, возможно, уже начиналось что-то страшное.

В Омске на перроне продавали чай. Я вышел, чтобы размять ногу, и услышал обрывки разговоров:

— … Долгорукие уже в столицу стягивают своих…

— … а Волконские с Трубецкими якобы договор…

— Щербатовы молчат…

— … да какая разница? Всё равно опричники всех…

Голоса стихли, заметив моё приближение. Людей в военной форме пугались, и это было ожидаемо. Простые люди за полтора года войны успели устать, повышенные военные сборы так и не успели отменить, отчего общее недовольство возрастало, подкрепляемое общим непониманием института власти. Непонятно, кому нужно подчиняться, живы ли Рюриковичи, кто будет править страной дальше — все эти вопросы роились в головах людей, и их можно было понять.

«Родной» город встретил меня тишиной, густой и встревоженной, будто вся сибирская столица затаила дыхание в ожидании грозы. Снег валил плотной пеленой, заметая улицы сплошным ковром, но даже его мягкое покрывало не могло скрыть нервного напряжения, витающего в сибирском морозном воздухе. Войдя в особняк, я сразу ощутил, что сюда уже успели дойти новости. Народ знает и ждёт.

Не успел я выйти на перрон, как меня встретил мужчина. В нём не чувствовалось, что к военной службе он не имеет вообще никакого отношения. Незнакомец был невысоким, одетым в аккуратно отглаженное зимнее пальто и поправляющим очки на носу.

— Ваше сиятельство. — Мужчина подбежал ко мне. — Игорь Олегович, позвольте меня выслушать.

— Ты кто?

— Помощник губернатора Удальского.

Я хмыкнул, вспоминая, что прошлого правителя региона сместили во время войны. Нынешнего я не знал, имел лишь отдалённые слухи. Впрочем, ничего плохого в этих слухах не было, и единственное, что повторялось из слуха в слух, так это характеристика Удальского как «крепкого хозяйственника».

— И что нужно от меня? Мне важно прийти к семье.

— Вас вызывают на экстренный совет. Ваша семья в безопасности — находится под охраной второй добровольной сибирской казачьей дивизии. Вас же просят прибыть на совет в дом губернатора. Там сейчас ваша жена и великий князь Пётр Щербатов.

Стало понятно, что так просто меня не оставят. Я приставил к колонне ставший бесполезным костыль, поправил пистолет в кобуре и посмотрел в глаза мужчины. Они не показывали ничего, кроме крайней степени обеспокоенности.

— Вези.

Губернаторский дом, где собрались высшие люди Томска, был переполнен. Губернатор Удальской, грузный мужчина с седеющими баками, сидел во главе стола, его пальцы беспокойно барабанили по дубовой столешнице. Рядом — городской голова, купцы первой гильдии, командиры местного гарнизона. Их лица были напряжены, глаза бегали от одного к другому, будто искали ответа, которого никто не знал.

И в центре этого молчаливого хаоса — мальчик. Петр Щербатов, одиннадцатилетний, с тонкими чертами лица и слишком взрослым взглядом. Он сидел прямо, не ёрзая, его пальцы сжимали край стула, но в глазах не было страха. Только вопрос. Тот самый, что висел над всеми нами: «Что теперь будет?».

Ольга была спокойна. Она была единственной женщиной на этом собрании, но держалась с удивительной стойкостью. При этом вокруг неё мужчины расступились, позволяя женщине чувствовать себя в полной безопасности. Хотя кобура с аккуратным револьвером, который она держала на аккуратном узком поясе, явно намекала, что в уходе она совсем не нуждается.

— Князь Ермаков, — губернатор поднялся, его голос прозвучал слишком громко в этой тишине. — Мы рады, что вы прибыли. Уверен, вы понимаете, почему собрались.

Томск был далёк от столицы, но не настолько, чтобы оставаться в стороне. Новости доходили сюда с опозданием, но каждая новая весть была хуже предыдущей. Император мёртв. Великий князь мёртв. Престол пуст. Флаги приспущены. В Москве идут тайные переговоры, но никто не верит, что они закончатся миром.

— Нам нужно решить, как действовать, — проговорил один из фабрикантов, владелец текстильных мастерских. — Если в столице начнётся резня…

— Она уже началась, — резко перебил его полковник местного гарнизона, мужчина с жёстким взглядом и шрамом через бровь. — Просто пока что без выстрелов.

Я знал, о чём он говорил. Опричники уже арестовывали сторонников то одного, то другого претендента. Войска начинали передислоцироваться, ещё без открытых столкновений, но уже готовясь к ним. Эшелоны пехоты, кавалерии двигались по дорогам, оставаясь в постоянном перемещении. Возможно, что они получали разрозненные приказы, которые поступали от офицеров, каждый из которых собирался использовать полки для собственных целей.

— А что, если… — замялся купец помоложе, — что, если объявить нейтралитет? Пока всё не уляжется…

— Нейтралитет? — усмехнулся полковник. — А вы думаете, когда князья начнут резать друг друга, они оставят в покое Сибирь с её заводами и хлебом?

Неожиданно все взгляды устремились в мою сторону. Я стоял, опираясь о столешницу. Нога продолжала болеть, и нужно было максимально её разгрузить. С дороги мне не удавалось соображать быстро, тем более что вопрос был не из простых. Группа людей собиралась решать судьбу страны и сотен миллионов подданных русской короны.

Я был не просто знатным дворянином. Мои фабрики в Томске — оружейная и обувная — делали меня серьёзной фигурой. Мои нефтяные вышки на Кавказе и уральские заводы давали влияние на государственной площадке. Но главное, что у меня был Пётр Щербатов, бывший единственным претендентом за уральским хребтом.

Мне хотелось миновать таких сложных вопросов, не решать их, но одного только взгляда Ольги хватило, чтобы мне стало ясно — мирного решения не будет. Ольга сама происходила из семейства Щербатовых, и если в стране начнётся противостояние, то её точно не оставят в стороне. Можно попытаться объявить от своего имени отсутствие у Петра Щербатова претензий на русский престол, но верил ли я в такой простой исход? Сейчас, в войне за всю Империю, непричастных точно не будет. Возможно, что крестьянина, который проживает где-то в глухом лесу, война и не затронет столь сильно, но своими действиями я успел поставить себя слишком высоко, чтобы опустить руки и попытаться сбежать от войны.

— Нейтралитет невозможен. — Наконец разорвал я растянувшуюся тишину. — Раз вы собрались здесь, значит, сами это поняли. Если кто-то не хочет участвовать, то бегите из страны сейчас. У вас ещё есть пара-тройка дней до того, как война закипит. — Никто не шевельнулся, и я продолжил: — Если все остаются, то должны понимать, что бросаться в драку раньше времени никак нельзя. Нам нужно время. Томск должен быть готов ко всему. — Я вздохнул. — Сейчас расходитесь. У вас есть время бежать или думать.

Тишина губернаторского кабинета после совета давила тяжелее, чем стоны раненых на перевязочном пункте под Берлином. Я остался один, отклонив предложения сопровождения — мне нужно было думать. Не как князю, не как промышленнику, а как солдату, который видит, как противник скрытно занимает высоты перед атакой.

Пётр.

Мальчик, которого я поклялся защищать перед его старым, практически умирающим дедом, теперь стал разменной монетой в игре за империю. Его фамилия — Щербатов — звучала как выстрел в этой зловещей тишине. Одиннадцать лет. В его возрасте я гонял голубей в городских парках, а он уже должен был стать знаменем для тех, кто не хочет видеть на троне ни Долгоруких, ни Волконских, ни кого бы то ни было ещё.

Я подошёл к окну. Томск спал, засыпанный снегом, но этот сон был обманчив. Завтра, послезавтра — кто знает, когда дойдёт весть, что в Москве началась резня? А она начнётся. Это я понимал лучше других. В моей истории восстание подняли демократы, умудрились согнать царский режим, но не смогли остаться на вершине сами, окончательно погрузив страну в пучину хаоса.

Первым, что нужно было сделать, так это организовать полную безопасность города и его окрестностей. Ольга, как моя законная жена, уже успела распорядиться удвоить караулы вокруг усадьбы. Казаки второй добровольческой дивизии были надёжны, но я уже писал письма, которые важно было отправить на Урал и в большие города, собирая моих штурмовиков. В Сибири их было достаточно, поскольку эти подразделения были критически важными, на которые выделяли громадные надежды, а потому мощные сибиряки подходили как никто другой. Всем ветеранам я обещал всяческую помощь, если они согласятся подчиняться моему управлению. Всё же лучше было сражаться под управлением знакомого офицера, который шёл в атаку в авангарде, возглавляя штурм.

Также были подготовлены сообщения к казачьим атаманам. Непонятно, как решатся действовать казачьи войска. Возможно, кто-то перейдёт на сторону одного из претендентов, другие попытаются добиться независимости, но предугадать всё не получится.

Но этого мало.

Нужно подготовить убежище. Не в городе — здесь мы как на ладони. Вековые леса за Томском, охотничий домик, о котором знают лишь трое из моих слуг. Туда — если всё рухнет — можно будет уйти с Петром, Ольгой и всей обширной семьёй. На неделю, на месяц. Пока не стихнет первая волна. Да в тесноте, но не в обиде. Во всяком случае, это куда лучше, чем помереть.

Вторым, что я предполагал сделать, так это связаться со Сретенским. Он был одним из немногих генералов, который до самого конца сражался на «передке» и ценил жизни солдат. К тому же под его управлением было бронетанковое войско, которое в условиях гражданской войны сыграет громадную роль. Он сможет помочь мне, вполне возможно, что готов будет предоставить информацию о творящихся среди генералов настроениях.

Нужно было связаться с Семёном. С наибольшим шансом он останется в своей станице, на защите своих родных, но нужно было предупредить его, что всегда ему будут рады в Томске, пока здесь царит моя власть. Мы с ним прошли слишком многое, чтобы так просто бросать телохранителя, который стал для меня настоящим другом.

Третье послание Лыкову. Этот человек, несмотря на свою «чекистскую» сущность, казался мне честным, достойным доверия. Не знаю, чью сторону он займёт, но всегда хорошо заполучить в качестве союзника хорошего человека.

Я написал три телеграммы. Короткие, очень простые, но закодированные. Отправил их я с верным человеком — не через городскую контору, а с казаком из добровольческой бригады, который до следующей станции поедет верхом, а дальше сориентируется.

Следующее моё решение пришлось применить на следующий день. Моя оружейная фабрика во время войны получила значительные государственные инвестиции, значительно расширившись с того момента, как я в последний раз видел её. Теперь это был не один мелкий цех, а полноценный завод, целиком и полностью занятый на производстве автоматов и боеприпасов к ним. Пока не поступало приказа сворачивать темпы, а потому от меня поступил приказ лишь наращивать их, пока поступают ресурсы и окончательно государство не сковал раздрай.

Раздав указания на фабрике, до конца суток я сидел за столом, готовя письма и указы. Официально страна ещё оставалась едина, и нельзя было начинать первым. Томск за окном медленно погружался в вечерние сумерки, но в кабинете губернатора свет ламп ещё долго не гас. Я сидел за столом, разглядывая карту империи, расстеленную передо мной. Красными чернилами были помечены города, где уже начались волнения, синими — верные гарнизоны, зелёными — казачьи станицы, откуда могли прийти подкрепления. Картина вырисовывалась мрачная: страна трещала по швам, и никто не мог сказать, где рванёт первым.

Пётр спал в соседней комнате, укрытый тяжёлым медвежьим полушубком. Ольга сидела напротив, её пальцы перебирали костяшки чёток — семейной реликвии Щербатовых.

— Ты уверен в этом? — спросила она тихо, не поднимая глаз.

— Нет. — Я отложил перо. — Но если мы не сделаем первый шаг, его сделают за нас.

Завтра утром в Томск должны были прибыть первые эшелоны с уральскими рабочими — моими людьми. Они не были солдатами, но знали, как держать винтовку. А главное — они верили мне. Так же, как и казаки, уже стягивающиеся к городу.

— Ольга, если что-то случится, то уводи семью сюда. — Я передал жене карту с пометками, которая уведёт их в старый охотничий домик. — Больше мне надеяться не на кого.

Она резко подняла глаза, но ничего не сказала. Просто сжала карту в кулаке.

На следующее утро город проснулся от гула моторов. По главной улице Томска двигались грузовики с ополченцами — бывшими фронтовиками в потрёпанных шинелях, с нашивками штурмовых батальонов. Они шли без строя, но в их глазах читалась готовность. Моя готовность.

На площади перед собором уже собралась толпа. Купцы, рабочие, казаки — все ждали, что скажет «князь Ермаков». Я вышел на крыльцо, опираясь на трость. Нога всё ещё болела, но сейчас это не имело значения.

— Граждане Томска! — Мой голос разнёсся над площадью. — Вы все знаете, что происходит в столице. Империя осталась без императора. Но она не осталась без законного наследника!

Толпа замерла. Я повернулся и кивнул Ольге. Она вывела вперёд Петра. Мальчик стоял прямо, в парадном мундире кадета, его лицо было бледным, но твёрдым.

— Перед вами Пётр Алексеевич Щербатов — племянник императора Александра. Вскоре в Москве начнётся резня за трон, но Сибирь не останется без голоса!

Ропот пробежал по толпе. Кто-то закричал «ура!», кто-то перекрестился. Но главное — они слушали.

— С сегодняшнего дня Томск — свободный город. Мы не признаём ни Долгоруких, ни Волконских, пока народное собрание не подтвердит законность их притязаний. А до тех пор — мы готовы защищать себя и своего императора!

Казаки взметнули шашки вверх. Рабочие подняли кулаки. Даже купцы, обычно осторожные, кивали в такт.

Я знал, что это только начало. Уже завтра весть о «томском объявлении» дойдёт до Москвы. Кто-то назовёт это мятежом. Кто-то — спасительной соломинкой. Но сейчас, под холодным сибирским солнцем, это был наш выбор.

Вечером пришла первая телеграмма:

«Генерал Сретенский с двумя составами выдвигается к вам. Ждёт указаний. Лыков».

Я улыбнулся и бросил листок в камин. Новая, куда более страшная война начиналась, но люди, на которых я поставил, не предали меня, а это уже что-то.