Как приручить дракона 5

Глава 22 Экзамен

День стоял невыносимо жаркий. Пыль кружилась в лучах солнечного света, бьющих сквозь щели в жалюзи. В кабинете было душно, парты стояли непривычно, на каждом столе «президиума», который ученики выставили для экзаменационной комиссии, бутылочки с питьевой водой и стаканы. Жирно и сладко пахло черемухой, которую кто-то заботливый пышными букетами выставил на всех свободных поверхностях.

— Цветы красивые, спасибо. Однако, выносим, — сказал я. — А окна и дверь — открываем, и десять минут сюда никто не заходит.

Мне еще мигреней и обмороков не хватало. И аллергий.

— А куда поставить? — растерянно посмотрел на меня Вадим.

— А к Джабраилову поставь, — усмехнулся я. — У него экзамен по математике уже прошел, так что ничего страшного. Пусть у него черемухой пахнет…

И пошел открывать окна, напевая себе под нос про «Белой черемухи гроздья душистые»…

— Акации! — поправил меня Гоша. — Там была акация.

Я осекся, потому что он точно был прав, распахнул все окна и пошел раскладывать номерки билетов и вопросники. Ребята заглядывали в дверь и нервничали. Некоторые теребили билетники, конспекты, пытались что-то повторять… Я вздохнул и вышел к ним:

— Так, мальчики и девочки, отставьте эти глупости. Повторю вам еще раз то же самое, что уже сказал на консультации: все будет нормально! Заходите, ОЧЕНЬ ВНИМАТЕЛЬНО смотрите на номерки, берете тот, что пришелся по душе — и идете готовиться. Не списываете, не подсказываете друг другу. Поверьте, все кто учился в университете ваши попытки списать видят насквозь, это будет выглядеть просто смешно и нелепо. Списывание — единственная причина по которой вы можете завалить экзамен. Мы с вам хорошо занимались целый год, с умственными девиантностями среди вас никого нет, все способные! Так что — просто пишете на бумажке все, что вспомните по вопросам билета, даже сумбур, потом перечитываете, поправляете и добавляете. И идите отвечать. Садитесь напротив меня и разговариваете со мной. На других членов комиссии можете даже не смотреть. Если я буду видеть что дела ваши плохи — задам пару наводящих вопросов, побеседуем, все наладится. Главное не накручивайте сами себя: ни у кого тут нет желания вас завалить, наоборот — при первом же шансе вам поставят отметку как можно выше. Понятно?

— Поня-а-а-атно… — прогудели десятиклассники.

Я знал, что кое-кто из них все-таки хотел списать. И очень зря! В школе оно точно не стоит того. Я и сам списывал в университете в свое время, и даже более того — делал шпоры для всего курса. Но там расчет был очень циничным: я мог сдать без шпор на восемь или девять, запросто. Мне нравилось учиться, я любил историю, много читал. Но со шпорами — можно было сдать на десять. И получить повышенную стипендию! Поэтому, если повезет — я был не против подсмотреть пару-тройку дат и терминов во время копошения у стопки с картами или спора отвечающего с экзаменатором — в этом я не видел ничего предосудительного. Да и максимум, что грозило в университете — это пересдача. Одна. Ни разу ничего не пересдавал, но что такое одна пересдача для студента, в конце концов?

А тут одна пересдача грозила выпускникам завалом всей вступительной компании и повторным экзаменом в августе. И на кой бес оно им надо? Тем более, максимально лояльные условия для моих десятиклашек были обеспечены. Я еще раз присмотрелся к номеркам: белые бумажки, на белой скатерти! Усмехнулся и сел на свое место в «президиуме» — комиссию ждать.

В первой половине дня сдавали «ашки», во второй— «бэшки». Нагрузочка лично для меня — некритичная, а вот другие члены комиссии вполне могли «посыпаться». Хотя Ингрида Клаусовна у нас стальная женщина, она что угодно выдержит! На нее вся надежда. С «бэшками» и с великолепной пятеркой незаконнорожденных аристократических выпускниц я без директрисы дела иметь не хотел.

Гутцайт, Надежина и какая-то тетенька из Народного Просвещения пришли за пять минут до начала экзамена — они весело о чем-то общались, обсуждали какую-то свою знакомую, которая в сорок пять лет вышла в третий раз замуж и уехал в Раджапур, в Сиам!

— Свежо у вас тут! — сказала тетенька из просвещения.

— А что, цветов никаких не подготовили дети? — поморщилась Надеждина. — М-да, раньше экзамен для нас был праздником, а теперь…

— Давайте уже начнем работать! — сторого блеснула стеклами очков Ингрида Клаусовна. — Присаживайтесь коллеги.

Коллеги присели, а я наоборот — встал, подошел к окну, потянул за цепочку управления, яркий солнечный свет упал на стол с номерками. Комиссия уже сидела, так что можно было не переживать. Тогда, в прошлой жизни, эта фишка меня никогда не подводила — не подведет и сейчас.

— Заходите, первая пятерка! — сказал я в полуприкрытую дверь.

Конечно, в первой пятерке оказались и Ляшков, и Демочкина, и Вадим, и близняшки… Не хватало Кузевича и Легенькой, но… У них теперь — своя дорога! Усевшись на место рядом с директором, я улыбнулся ребятам и сказал:

— Вон там, на белой скатерти — номерки. Выбирайте, не торопитесь, подходите ко мне, называйте номер билета — я дам вам карточку с вопросами.

Вадим, явно мандражируя, подошел к заветному столу, и вдруг лицо его прояснилось:

— Ага! — сказал он. — Нормально.

И взял бумажку из середины, и смело пошел ко мне. Его глаза смеялись, он понял, что я имел в виду под «ОЧЕНЬ ВНИМАТЕЛЬНО» и «максимально благоприятные условия».

— Билет номер один! — провозгласил парень торжественно.

Я невозмутимо кивнул, вручил ему карточку с двумя вопросами и практическим заданием, проштампованные черовики, ручку и предложил:

— Садись, готовься!

И каждый из первой пятерки точно так же улыбался, когда подходил к столу с номерками. Почему? Потому что номера билетов были напечатаны очень жирно, на довольно тонкой бумаге. И на ярком солнечном свету, на фоне белой скатерти, несмотря на то, что номерки, конечно, лежали цифрами вниз, вполне реально было взять именно тот билет, который хотелось. Никого я не предупреждал заранее и стопроцентной гарантии, конечно, не было. И предъявить какая угодно проверка мне ничего не могла: ну тонкая бумага, ну бывает. Какая есть — на такой и печатаем! Хоть раз завезите в школу бумагу нормального качества, да вообще — любую, а потом предъявляйте.

Режим максимального благоприятствования — он такой. Тот, кто учил и ориентируется в списке билетов — тот молодец, может повысить балл еще больше. Кто занимался ерундой и полагался на авось — надеяться нечего. Все по-библейски: имеющему — прибавится, у неимеющего — отнимется. Я понятия не имею, отнесли бы такой прием к гуманной педагогике или нет, этично это или наоборот — чудовищно…

Так или иначе — уже через пятнадцать минут кое-кто готов был отвечать — и понеслось:

— Князь Владимир Святославич сжег Полоцк и насильно взял себе в жены Рогволода! То есть — Рогнеду!

— Новая социальная политика стала реализовываться после Манифеста государя Василия Иоанновича Грозного в тысяча девятьсот двухсот первом году… Нет? Значит — в тысяча девятьсот двести втором, точно.

— Цирковые приходские школы были основным элементом системы образования до школьной реформы…

— До введения в обиход латиницы в письме пользовались кириллицей и мефодьицей.

— Основным видом промышленности было винокурение и табакокурение! Ну и переработка местного сырья!

— Сеймики — это представительные местные оргии в Речи Посполитой.

— Курбский из ВКЛ посылал в Александрвоскую слободу телеграммы с оскорблениями Государя.

— Антарктиду открыли известные мореплаватели Пелинск Скраузен и Лазарь Лев! — я бы и подслушанных шепотом Беллинсгаузена и Лазарева ему простил, но каким боком Антарктида касалась культуры белорусских земель в конце восемнадцатого — начале девятнадцатого века он объяснить не мог.

Нет, если быть до конца откровенным — они меня радовали. Хорошо отвечали, просто сильно нервничали. И «А» и «Б» класс показали себя большими молодцами. Бэшки чуть хуже, но, например, та же Тан отлично ответила тему о становлении Великого княжества Литовского, Русского и Жемойтского в середине тринадцатого века, и просто блестяще — Восстание пустоцветов. Я рекомендовал ее на десятку — почему нет? Какая разница, что они ведут себя стремно, если выучили хорошо?

Так или иначе, после того, как последняя отметка была выставлена, а результаты — объявлены радостным детишкам, многие из которых подняли свои отметки на балл, я чувствовал себя как выжатый лимон.

— Вы ведь придете на выпускной, Георгий Серафимович? — спросила Ингрида Клаусовна. — Так и знайте, я не подпишу вам заявление об увольнении, если вы не придете на выпускной! Дети вас очень ждут!

— Йа-а-а? — вот тут меня пробило. — А может не надо?

— Надо, Гоша, — по-матерински похлопала меня по плечу кхазадка. — Надо. Хотя бы на официальной части. Они же готовились, сюрпризы там подготовили какие-то награждения…

Я не любил официальные мерпориятия до зубовного скрежета. Все эти запоздалые признания в любви учителям, извинения за излишнюю резкость перед учениками… Нормально надо стараться сразу делать, чтобы самому стыдно не было, а не охать и ахать у микрофона! Да и вообще — я ведь уходил из школы, еще размотает меня в плане вселенской грусти и чувства вины — что я делать буду? Сожру ведь сам себя!

— Во сколько там официальная часть? Это завтра вообще?

— Завтра, конечно! На главной площади вручение золотых медалей отличникам — в восемь часов вечера, потом — аттестаты уже по школам. Вы витаете в облаках, Пепеляев! Спуститесь уже на грешную землю!

— Витаю, — признал я. — Периодически. Ладно, насчет площади не обещаю, но в школу — зайду! Однако на сабантуй оставаться не буду, не люблю я сабантуи.

Выпускные всегда вызывали в моей душе бурю эмоций: все эти прекрасные девушки в платьях, аккуратные мальчишки в пиджаках и с восхищенными взглядами, улыбки, цветы, ленточки через плечо, некое предвкушение грандиозного будущего… Куда все это денется через пару месяцев? Кто-то поступит, кто-то — наденет военную форму, другие — выйдут на работу, и из взрослых и самых уважаемых в школе ребят — выпускников, они превратятся в желторотых птенцов: новобранцев, первокурсников, стажеров. Они снова ничего не будут знать, и снова придется биться как рыба об лед, чтобы разобраться, как это все, к бесам, работает? А ведь только-только ведь осознали, как устроена школьная жизнь — и нате, разбирайтесь заново…

Наверное, на выпускной действительно стоило пойти.

На торжественное мероприятие в городе я бы просто не успел. Но оно и без меня неплохо прошло, уверен: золотые медали вручали Зборовский, а он с такими делами справлялся хорошо. Уместно шутил, обаятельо улыбался, был своим парнем, совсем не таким как все предыдущие уездные предводители.

Так что я с утра и днем снова посетил Горынь: следил за тем, чтобы в лагере все было в порядке, всего хватало. Ещё бы! Через несколько дней должен открыться набор на первый созыв, судя по опросам в Сети — желающих было более чем достаточно. Но мы жили в земщине и забронировать место онлайн тут все ещё казалось фантастикой — это ведь не опричные области с их бесконечной цифровизацией! Пока я не увижу очереди перед стойками регистрации, стопки свидетельств о рождении, заявлений от родителей и медицинских справок — все это вилами по воде писано и ничего не значит. Они ведь даже оплату не вносили — первый заезд был полностью благотворительным и полностью вышемирским. Проверяя кладовые и игровые, жилые контейнеры и веревочный парк, эко-тропу и спортивные площадки я гнал от себя дурные предчувствия и списывал их на конец учебного года. В конце концов, «что-то кончается, что-то — начинается» если верить одному великому поляку, который написал историю не менее великого ведьмака.

Разгоняя «Урсу» по трассе под хриплый голос Тиля Бернеса и тяжёлые гитарные риффы, и скрипичные аккорды песни «Моё сердце пылает» я почти уговорил себя, что все на самом деле хорошо. Даже с Ясей поговорил — она заверяла, что обязательно приедет за два дня до начала заезда и мы все ещё раз перепроверим вместе, и даже, может быть, поженимся втихаря у нас в соборе. С отцом Клаусом я по этому поводу разговаривал и, несмотря на некоторые не слишком серьезные препоны в виде принятой тут официальной помолвки и не менее чем трехмесячного срока после нее, кхазад-священник был готов обвенчать нас в любой момент.

— Да прилепится муж к жене своей! Вот что сказал Господь и кто мы, чтобы ему противоречить? — говорил гном. — А я скажу: мужчины — женитесь! Женщины — мужайтесь!

И смеялся громко своим густым басом. В общем, мировой мужик.

Я, честно говоря, здорово задумался по дороге, так что едва не проигнорировал взмах милицейского жезла: не полосатого, а другого — с катафотом на конце.

— Нарушаем? — подошёл к машине Криштопов и козырнул, и глянул с укоризной. — Георгий Серафимович, что-то вы какой-то невнимательный. Все-таки девяносто километров в час на въезде в город — это занадта! А шо занадта…

— … то не вельми! — согласился я. — Виноват, господин начальник милиции! Выписывайте мне штраф полностью. Задумался за рулем…

— Что, нервишки пошаливают?

— Не без того… Кошки на душе скребут, не знаю, какого беса?

— Вот и у меня — скребут. Потому вышел на пост, хотя вроде как должен лицом светить на мероприятии. А ты никак в школу? — поинтересовался самый честный Вышемирский милиционер.

— Надо ребята проводить, да, — кивнул я.

— Ну ладно. Ты если что — звони.

— И вы — звоните. Мы с вами на разных уровнях воюем, но определённо — в одну сторону.

— Точно! — он выписал мне штраф и протянул квитанцию.

А потом пожал руку. Потому что союзники-то мы союзники, но ездить нужно нормально!

Школа выглядела празднично. Крыльцо и надпись «DOBRO POZHALOVAT'» — изукрашены шариками, рядом — большой баннер-фотозона в стиле «NASH ZVYOZDNYJ VYPUSK» и столик с шампанским — самым настоящим. На Тверди имелось специальное постановление, дающее привилегию одну ночь в году выпускникам употреблять сей игристый напиток, от поставщиков двора Государя Всероссийского. Игристое белое вино «Жемчужина Апсара» обладало самым главным магическим свойством — от него не болела голова и не случалось похмелья. А легкое опьянение исчезало само собой через двадцать-тридцать минут. Конечно, можно было употребить ещё и ещё, но после четырёх-пяти бокалов включалось ещё одно магическое свойство, побочно-мочегонное, которое чисто физиологически вынуждало увлекшегося выпускника или выпускницу сделать перерыв в возлияниях.

В общем, вчерашние школьники, нынешние выпускники постепенно подходили к крыльцу, переговаривались, смеялись, фотографировались — изящный кучерявчик с камерой суетился на всю бешеную сумму, которую выплатили ему родители. Группа парней из «А» класса стояла чуть в стороне — красивые, взрослые, в отлично пошитых костюмах, свежепостриженные, с выражением некого лихого веселья и фаталистической бесшабашности на лицах. Я не стал проходить мимо — приблизился и протянул руку для рукопожатия:

— Джентльмены…

Джентльмены оценили — это было видно по их лицам. Я пожал руку каждому из них — все они теперь перестали быть моими учениками. Теперь они по праву могли считаться молодыми мужчинами, которым придётся решать вопросы совсем другого уровня…

— А правда, что вы из школы уходите? — спросил Ляшков.

— Из шестой — ухожу, — признал я.— Я построю свою школу, в Горыни. Вы ведь знаете, что у меня земля в Горыни, да? Но это будет школа для учителей, учебное заведение особого рода. И для того, чтобы сделать его как положено — мне потребуется опыт. Тоже — особого рода. Следующий год буду работать в Мозырском колледже.

— Повезло Кузевичу! — проговорил кто-то.

— Может и вам повезет, — развёл руками я. — Была бы моя воля — вы бы все тут инициировались. Вы хорошие ребята и достойны этого ничуть не меньше Пеговой или Шутова. Наверное, вам досадно, что они выиграли в такую лотерею, да? Но подумайте вот о чем: у меня в Горыни сейчас строится ещё и база отдыха для нулевок. Знаете, кто такие нулевки? Это такие как я, на кого магия вообще не действует.

— Это как? Вы что, правда нулевка? В смысле? А что это значит? — дети из земщины не особенно интересовались такими вещами. Точнее, все информационное поле вокруг них было устроено таким образом, чтобы не заострять их внимание на чем-то подобном.

— Ага, — кивнул я. — Это значит, что если я выпью с вами шампанского, то для меня это будет просто кислое вино с газами, от которого пучит и болит голова. Ничего интересного. Нулевка не подвержены магическому воздействию: его не сожжет файерболом, но и не подлечит алхимическое лекарство от рака, понимаете? Здесь, в земщине, это чувствуется не особенно сильно, но…

— … Но нам ещё повезло родиться цивильными, получается? — обрадовался Ляшков. — То есть, быть просто человеком это уже очень круто?

— И просто орком-на! — прогудел Башка.

— И просто орком быть тоже очень круто, — усмехнулся я. — Вон ваши девчонки скучают! Хватайте их — и пойдём наверх, смотреть как рыдает Ингрида Клаусовна, вручая вам аттестаты!

— А она умеет рыдать? — удивились пацаны.

— О-о-о, сегодня вы узнаете много нового! — откликнулся я.

И мы пошли в школу.