Как приручить дракона 5

Глава 16 Предохранитель

У них тут имелось свое Первое мая. «Маевка» — так они его называли. Общенациональный выходной. Исторические параллели были весьма интересны: во время Восстания Пустоцветов простолюдины именно в этот день сказали свое веское слово, которое стало последней каплей, склонившей чашу весов в пользу тогдашнего Государя, пообещавшего изменения в трудовом законодательстве, социальные гарантии для земских жителей и расширение политических прав цивильных. Фрондирующие аристократы склонили головы перед союзом простонародья и верховной власти. Мятежники вынуждены были пойти на попятную.

Потому что война — войной, но если заводы стоят и поезда не едут, улицы никто не метет, а хлеб никто не сажает — особенно не повоюешь. Ну да, никаких эсеров и большевиков тут в принципе не существовало, да и неоткуда им было взяться, а вот профсоюзы тогда показали зубы — сильно и страшно. Всеобщая забастовка, вот что тогда случилось, лет эдак сто назад. Остановились почти все предприятия в земщине и юридиках, даже опричнина — и та присоединилась к стачке! Цивильное население осознало свою силу и научилось ею пользоваться. В общем — Первое мая весной, как и Юрьев день — осенью, оставались для простолюдинов-цивильных символом борьбы за свои права и символом надежды.

В клановых доменах этот праздник не отмечался. Аристократы терпеть его не могли и всячески высмеивали. Ну, а как же? «Опять быдло пойдет шашлычки жарить и водку пить, нагадят вокруг себя, бутылок набросают и там же и уснут!»

А вот в земщине — отмечали с размахом! Это, наверное, был самый земский праздник из всех. Потому что земщина — для простолюдинов. Земщина — для цивильных. Шашлыки — это, конечно, было нечто само собой разумеющееся. И водочка, и огурчики, и капустка, и жареный на костре хлебушек, и прочее всякое. Но это — после обеда, на берегу речки или на собственном приусадебном участке. А утром обязательно — демонстрация! Не прям советская, но вполне солидная. Да и не загоняли туда никого силком, народ сам шел, весь город на улицы вываливал.

По улице Земской шли колонны предприятий — лучшие представители трудового народа, с цветами, знаменами национальными и корпоративными, транспарантами, с портретами Государя, даже — с иконами и крестами. Пели песни: например, «Дубинушку», которая тут была самой радикальной и революционной песней из всех. Была еще «Ордынская» — но ее пели в основном орки, и я в ней легко распознавал ужасно перевранную «Варшавянку», и чуялась мне за этим текстом кудлатая шевелюра Бабая Сархана.

Кажется, весь Вышемир высыпал на улицу Земскую: стояли на тротуарах и газонах, махали руками передовикам производства, радовались. Отцы города — почетные горожане, ветераны, духовенство, меценаты и, конечно, наш непоколебимый предводитель со всеми земскими вождями — все встречали шествие у подножия собора, приветствовали и благодарили за отличный трудовой год. Народ кричал «Ура!» и искренне радовался.

Что и говорить — в этот раз весна действительно принесла настоящее обновление: ужасы прошлого года по большей части мы преодолели, гнетущая атмосфера и вопиющий бардак, агрессивные сумасшедшие и амнистированные преступники на улицах, кажется, остались в прошлом.

Коммунальщики-гоблины, составившие отдельную колонну, шли с высоко поднятыми головами, и им, кстати, аплодировали очень громко — за пару недель они ликвидировали чуть ли не все стихийные свалки, закрасили граффити и подлатали, по крайней мере, ключевые улицы. Теперь ушатые и носатые работящие проходимцы пытались реализовать большую программу по сбору вторсырья, делали поквартирные и подомовые обходы, организовывали самовывоз, самовынос и самосброс через окно. Еще Управление благоустройства вроде как резко начало планировать закупки яблок, ягод и других сезонных плодов, и чуть ли не запуск коммунального предприятия по их переработке. От этого плана отчетливо пахло бырлом и большими проблемами, но я надеялся — Зборовский сумеет удержать ситуацию. Он вообще мастер баланса и неожиданных решений…

— Пепеляев! — замахал рукой мне кто-то из колонны Управления народного просвещения. — После митинга — у собора подожди меня!

Это был большой начальник Валентин Александрович. Не сказать, чтобы мы сильно сдружились, но доверять друг другу стали. Он ведь тогда действительно классно вписался в мою агиткомпанию против авалонских рекрутинговых агентств! Такого небезразличия и горячего участия от начальства обычно никто не ждет, и я тоже — не ждал. А этот, поди ж ты, прям всерьез впрягся. Может быть, потому, что вправду его, как и меня, заело. А может — потому, что я аристократ и землевладелец. Так или иначе, выслушать Валентина Александровича стоило, так что дальше следом за колонной я не пошел, а притормозил у церковной паперти.

На ум мне пришли слова отца Клауса: он ведь в свое время предлагал мне здесь убежище! Слава Богу — не пригодилось, забодали мы врагов внутренних и внешних — одного за другим. Конечно, наверняка кое-кто остался, и они себя еще проявят, но по Вышемиру я точно мог ходить спокойно. Сам отец Клаус был там, на площади, вместе с отцами города, народ благословлял. Так что я прошел по церковному дворику к скамеечке под березами, сел на нее, откинулся на спинку и стал дышать майским воздухом. На деревьях уже зеленели молоденькие листочки, они шевелились и перешептывались, рассказывая о грядущем лете.

Мне было хорошо!

Разве что сбивали с толку шум толпы с площади, бравурная музыка из репродукторов, задорный голос Зборовского, который от души всех поздравлял с Маевкой и благодарил за ударный труд на благо богохранимого Отечества и прекрасного Вышемира. Он там вроде шутил, потому как народ хлопал и смеялся. Определенно — двинуть соседа во власть было очень правильной идеей! И на трибуне Женька находился вместе со своей женой и детьми, и это тоже было здорово, потому как позитивный образ многодетной семьи, и вообще… Если мужчина с такой командой справляется и не свихнулся еще, а они — вон какие симпатичные и счастливые, то ему и уезд не стыдно доверить!

Ветер доносил запахи тех самых шашлыков: снаружи подгорелых, внутри — сыроватых, но все равно — безумно вкусных, пока горячие. А еще — попкорна, сладкой ваты и прочего, что всегда сопутствует народным гуляниям. Мне даже почти захотелось туда пойти, но не одному, а с Ясей, конечно!

— Вы поедете в Москву! — сказал Валентин Александрович. — На Всероссийский педсовет!

И это было совсем не то, что я мечтал услышать в такой прекрасный день, при такой-то отличной погоде.

— Однако! — я открыл глаза. — Вроде ж в Минск на конференцию?

— Ну, уж нет… Мне из губернии спустили — вас надо послать подальше! А им — из Минска. Нужен молодой, со свежими идеями, успешный. Там вроде как инициатива от кого-то с самого-самого верха исходит, мол — формирование позитивного образа учителя, повышение привлекательности профессии и все дела… — он скривился. — Только не говорите мне про зарплату, я и так знаю…

— А не боитесь? — спросил я, прищурившись.

Честно говоря, в Москву ехать не хотелось страшно. Дел у меня тут было полно, да и учебный год заканчивается, ребятам экзамены сдавать, готовиться надо! Какая Москва? Какой Всероссийский педсовет?

— Чего я бояться должен? — поинтересовался начальник отдела образования.

— Ну, того, что я им там с трибуны скажу, однако…— во мне стал просыпаться охотничий азарт.

— Про зарплату, наверное? — он пожал плечами.

— И про зарплату тоже, — отрицать было бы бессмысленно. — Георгий наш Серафимович потому такой замечательный, что от школы финансово не зависит. Для меня это — благотворительность, с первого сентября и до сих пор. Даже когда я аристократом еще не стал — уже за свои деньги кабинет обставил, потому что в Сыскном приказе работал, а еще — государево воинское жалованье на это дело пустил. Я ведь об этом тоже расскажу, понимаете?

Валентин Александрович отвернулся и посмотрел на солнце сквозь ресницы. А потом обреченно кивнул:

— Ну, кто-то же должен? В конце концов — почему бы и не вы, и не прямо сейчас? Мы же должны проверить — они там реально не знают, или им реально плевать? — он с явно читаемым фатализмом махнул рукой. — Вот и узнаем. Если это на всю страну прозвучит — игнорировать не смогут.

Вот этого уже я не ожидал. Точнее — ожидал, надеялся, но — не верил. Оказалось — зря. Оказалось — у нас в Вышемире нормальный начальник, которому не плевать, и который точно так же, как и вся вертикаль ниже, бьется, как рыба об лед, пытаясь решать нерешаемые задачи при помощи инструментов, для этого неприспособленных.

— К себе меня возьмете, если уволят? — вдруг по-молодецки усмехнулся начальник. — Вы там вроде лагерь организовать собрались, в своей юридике? Я не только воспитателем могу, я, если что, и слесарь неплохой… А в молодости занимался промышленным альпинизмом!

— Возьму, — вернул усмешку я. — Даже не сомневайтесь. Зарплата будет такая, о какой мечтают все педагоги: средняя по региону, плюс премия и надбавка. И медицинская страховка на время работы. И никаких скакалок, глобусов, палаток и байдарок за свои деньги покупать не надо. Даже канцелярскими принадлежностями обеспечу, а распечаток можно будет делать сколько угодно. Хоть книгу напечатайте на принтере!

— Фантастика! — он поцокал языком мечтательно. — Может, мне вашего выступления не ждать, а сразу уволиться? Где там кровью расписаться нужно, не подскажете? А можно, я супругу свою тоже к вам трудоустрою? Она отличный культорг и поет красиво, ведет кружок по вокалу… Нужны вам вокалисты?

— Мне все нужны! — закивал я. — Пение вообще — одно из самых больших счастий. Особенно хором! Кроме шуток, Валентин Александрович: надумаете — обращайтесь. И вы, и ваша супруга. Мне, чем через кадровое агентство персонал искать, я лучше тех, кого знаю, возьму. Или хотя бы пополам!

— Змей искуситель… — погрозил он мне пальцем. — В любом случае, вы ведь уголовщину всякую с высокой трибуны нести не станете, небось? Только радикальщину и остросоциальщину, да?

— Да! — кивнул я. — Именно в таком ключе, в самом широком смысле.

Честно говоря, я уже прямо сейчас думал, чего такого стоило бы озвучить, и у меня руки чесались сесть и накидать себе тезисы для речи, хотя я и понятия не имел о сути и посыле мероприятия, куда меня зовут. Всероссийский педсовет — звучит достаточно скверно. Если проводить параллели с педсоветами обычными — мне и слова не дадут. Выступит начальство, похвалит себя, поругает нас, мол — не дорабатываем на местах, а они очень хорошую концепцию приняли и отличную реформу задумали. И замки с корабликами там на задней парте не порисуешь, наверное… Не будет там никаких парт, какой-нибудь зал огромный, бархатные сидения и телекамеры кругом.

— Ладно, в общем, я доведу информацию до Гутцайт. А наверх сообщу о вашем принципиальном согласии. Десятого мая и поедете, командировочные расходы компенсируем, а жильем вас там обеспечат. Программу мероприятия, место проведения и все такое прочее получите у своего секретаря в школе… В общем — надеюсь на вас. Задача четкая и ясная: повысить привлекательность профессии, поднять престиж звания «учитель» и создать образ успешного молодого педагога! — командирским тоном закончил Валентин Александрович.

— Яволь! — откликнулся я. — То есть — слушаюсь и повинуюсь. Задачу понял, принял, буду думать над путями реализации.

— А про возможное трудоустройство я очень сильно подумаю… Жаль — отпуск у меня не учительский, я бы летом к вам на пару созывов прям сразу подработать пришел. Но увы, увы… — сказал начальник уездного просвещения, перекрестился на купола и бодрыми шагами двинулся прочь со двора.

В Москве у меня дело было. Оно уже залежалось, это очень серьезное дело, с тех самых пор, как Сапега со мной поделился данными о человеке, который в Министерстве магии, то есть — в Чародейском приказе, курировал тему с инициациями в земщине. У меня давно внутри зрело желание пойти к нему на прием и спросить: он реально считает нормальным все, что здесь у нас целый год творилось? Всерьез спросить, с пристрастием. В глаза его посмотреть, за ручку подержать. Очень мне любопытен человек, который в отдельно взятой сонной, благоустроенной и вполне себе зажиточной провинции своими действиями и бездействиями локальный постапокалипсис устроил и лихие девяностые вернул.

Потому как ни Радзивиллы, ни наркоторговцы, ни устроители подпольных боев для несовершеннолетних в принципе и не подумали бы творить то, что они творили, если бы какой-то человек в высоком замке… То есть — чиновник в далеком кабинете — не принял бы решение предподзакрыть на это всё глаза с целью повышения урожая магов на душу населения. Заплюшчыць вочы, как говорят белорусы. Я бы ему эти очи расплющил, если честно.

Теперь у меня, наконец, представился благовидный предлог для нанесения такого визита… Повод для поездки был железобетонный. До того момента, как я перешагну порог Чародейского приказа никто и заподозрить не сможет, что именно я собираюсь сделать! Да, я осознавал риски. Я собирался сунуться в средоточие магии! Там, наверное, архимаг на архимаге сидит и архимагом погоняет, а от разлитой маны волосы дыбом становятся. Возможно, мне придется идти на крайние меры, может быть, даже войну развязать, если тамошние обитатели будут сильно настаивать.

Но спускать изнасилование Вышемира я им точно не собирался. Пепел погибших на боевом посту директоров— коммунальщиков бил мне в грудь и взывал к отмщению. Не знаю, что там за дядьки были, никогда их не встречал, но их жизни явно не стоили того, чтобы какой-то гомункул порадовался красивым циферкам в годовом отчете. Уже сейчас во мне это вызывало бурю гнева, и я боялся себе представить, что будет, если ситуация выйдет из-под контроля.

А потому… Потому постучался в дверь квартиры Зборовских.

— Да-да! — раздался голос Женьки. — Кто там?

— Феодор Иоаннович… Достоевский! — откликнулся я.

— Тьфу на тебя, Пепляев! — загремел дверью Зборовский. — Достоевский — это Федор Михалович, а Феодор Иоаннович…

— Да знаю я, знаю! — я шагнул в квартиру. — А чего у вас так тихо-то?

— Дети у бабушки с дедушкой, — счастливо улыбнулся он. — Жена пошла по магазинам. Одна! Но — в компании с моей премией. Вернется — устроит мне показ мод!

Он вдруг густо покраснел, как будто сказал что-то стыдное. Вот ведь! Сколько они там в браке — десять лет? Больше? Ну, молодцы, молодцы…

— Это что это такое ты приволок? Спиннинг? — перевел тему наш влюбленный предводитель.

— Это чехол от спиннинга, да, — я снял с плеча свою поклажу. — Но внутри не спиннинг. Считай, что это тебе в лизинг… Или как правильно сказать? В общем — эту штуку, Зборовский, я тебе вручаю на тот период, пока ты остаешься правильным мужчиной и главой земской управы. Потому что так, как тебе, я тут больше никому не доверяю, даже себе… Держи, в общем!

И я протянул ему меч.

— Э-э-э-э… Нет, ну… — он чисто рефлекторно взялся за рукоять — и его лицо озарила блаженная улыбка.

Не видал я еще мужика, который взяв в руки меч, вот так вот бы не улыбнулся, или наоборот — не нахмурился бы решительно и сурово. Это у нас сидит в крови!

— Классная штука, — признал Зборовский и осторожно махнул пару раз, для пробы. — Прям нравится. Это что — правда мне? В чем тут подвох?

— Подвох в том, что это Бальмунг. Меч убийцы драконов, — пояснил я.

— Та-а-ак! — он напрягся и поставил меч к стеночке. — А я тут причем?

— Притом, что я — дракон, Женя. И мне иногда самому от этого страшно, — я почесал затылок, пытаясь собраться с мыслями.

— ИДИО-О-О-ОТ! — взвыл дракон. — ДЕФЕКТИВНЫЙ! ЛАТЕНТНЫЙ САМОУБИЙЦА! ПОЗОР ВСЕГО ДРАКОНСКОГО РОДА!

— А я что могу… — сосед посмотрел на меня подозрительно. — Погоди-ка! Я, кажется, понял! Ты что, имеешь в виду, что если сбрендишь и начнешь отмачивать что-то ужасное — чтобы я тебя…

— Ага, — кивнул я. — Конечно, это будет непросто. Но если есть у нас тут настоящий герой без страха и упрека — то это ты.

— А как… — я понял его с полуслова и перебил, не дав закончить вопрос.

— А очень просто. Если я вдруг начну обижать маленьких детей или устрою бойню на улицах города, или решу, что цель оправдывает средства, и начнутся попутные жертвы… В общем — такое. Но не думай, что это будет легко. Тебе придется проявить чудеса изобретательности, чтобы подобраться ко мне с этой ковырялкой!

— Ну, ты, конечно, святой человек, Пепеляев! — восхищенно покачал головой Зборовский. — Я даже не знаю, с чем это сравнить! Наверное, теперь мне придется брать уроки фехтования, да?

— Ага, — я кивнул. — Давай, я тебе одну фишку покажу… Иди сюда. Смотри: легким движением руки меч превращается… Превращается меч… В элегантный ремень! А?

— Класс! — признал Зборовский. — И что, ты мне его вручаешь, типа, пока я глава уезда?

— Я вручаю тебе его, пока ты глава уезда и правильный мужчина, именно при таких условиях. Разведешься с женой или начнешь бить детей — заберу! — пригрозил я. — Или если взятки брать начнешь.

— Типун тебе на язык! — отмахнулся Женя. — Хочешь — я тебе в качестве алаверды сковордку подарю в лизинг? Пока ты мой сосед — будешь иметь право бить меня по голове в вышеозначенных случаях.

— ДВА ИДИОТА, — констатировал дракон.