Как приручить дракона 5

Глава 20 Педсовет

«PRIMULA-HOLL» — вот что было написано над входом в гигантскую конструкцию из стекла, стали, бетона и голографических экранов. Честно говоря, я думал, что этот концертно-развлекательно-выставочный комплекс будет гораздо меньше! Да и вообще — могли бы педагогам выделить какой-нибудь ДК железнодорожников местного пошиба. А тут — просто Звезда Смерти и стадион Лужники под одной крышей! Честно говоря, название, явно отсылающее к весеннему цветку-первоцвету, резануло глаз, хотя и подснежник был совсем другой, и мир — тоже…

Все это великолепие сияло на весеннем солнце, внушая то, что должно было внушать. Наверное — уважение к гению архитекторов, удивление бездонности московского бюджета и тяжкий вздох после того, как число ступеней до входа было примерно прикинуто.

Ступени — белые, широкие — предназначались для плебеев. Элита подъезжала и подлетала на подземную парковку и на крышу. А мы — пешочком. Ничего не отвалится!

Я поднимался с чувством собственного достоинства. Походка энергичная, но без спешки, из одежды — тот самый, первый, клетчатый костюм из Дома Быта. Замечательные кожаные ботинки, в которых нога чувствовала себя как на диване, трость с заключенным внутри копьем Убийцы Драконов, горящий золотом перстень, аккуратно причесанные борода и волосы и максимально вежливая улыбка на лице. Кто-то бил каской и вывешивал за ноги замминистра магии с двадцать третьего этажа? Посмотрите в мои интеллигентские глаза и повторите это еще раз!

Ровно тридцать пять минут прошло с моего визита к Виноградову, и пока что мой смартфон не разрывался, а местная полиция, милиция и опричные штурмовики не бежали с автоматами наперевес, желая заковать некоего провинциального учителя в кандалы, а потом кандалы тоже заковать в кандалы — на всякий случай. Все было тихо, спокойно. До педсовета оставалось двадцать пять минут, и, наверняка, организаторы могли скоро начать.

На входе столпилась небольшая группка посетителей — и это казалось нормальным. Досмотр — дело привычное, небось, и рамки с детекторами металла, взрывчатых веществ, артефактов и вообще — магических эманаций тут присутствовали. И опричники тоже — в полной боевой амуниции, в этих своих космодесантских черных скафандрах. Служивые тут дежурили из самого Кавказского полка! Если я что-нибудь и понимал в высоких раскладах, то Кавказский полк означал скорее всего Воронцова и — весьма вероятно — Феодора Иоанновича! Неужели царевич почтит своим присутствием работников ножа и топора… Сиречь — указки и мела?

— Здра-а-асте! — выпучил на меня глаза Петенька Розен. — А вы тут, Георгий Серафимович? И мы — тут!

Его усы, кажется, готовы были закрутиться, как у Рокфора из «Чип и Дейл», но магические способности молодого опричника такого спецэффекта не предполагали, так что ему оставалось только сверкать очами и скалить зубы. А потом к нему подошла очень красивая блондинка в милитари-комбезе с нашивками военного мага и спросила:

— А это тот Георгий Серафимович, из-за которого его высочество изволил хохотать, как припадошный, полчаса назад? Или какой-то другой?

— Роксана-а-а… — взгляд Розена, брошенный на волшебницу, обещал ей серьезные проблемы.

Но поздно! Вся толпа педагогов мигом повернулась в ее сторону, навострив уши. Присутствие на мероприятии кого-то из Грозных мигом поднимало статус всей этой фантасмагории до космических высот! Честно говоря, я всегда удивлялся, когда земные вышемирские бабушки рассказывали, как плакали, узнав о смерти Сталина. Но тут, в Государстве Российском, именно Грозные — отец и сыновья — были фигурами такого плана. Номер один. Суперстар. Идолы. Кумиры миллионов. Каждую их фразу разбирали по косточкам, все их визиты — даже прогулка по берегу реки или выпитый кофе — имели политическое значение. У каждого царевича имелся свой многомиллионный фан-клуб! Нечто похожее наблюдалось в нашей Великобритании, где королевская семья тоже постоянно жила под прицелами фотокамер, но здесь, в твердянской России, культ династии — неофициальный, но тщательно поощряемый — процветал, и народ действительно был готов жизнь свою положить, реализуя Слово и Дело Государево. Независимо от социального происхождения и финаносового положения! Не бессмертный Бог-Император, конечно, но…

— Значит, смеялся? — спросил я, выкладывая на столик у рамки с детекторами трость и содержимое карманов. — И меня поминал?

— Именно так. Обещался прибыть! — кивнул Розен. А потом увидел трость и закатил глаза: — Да заберите уже это! Проходите, проходите, толку-то вас обыскивать, Георгий Серафимович…

Приятно иметь дело со знающим человеком. Действительно — какое-такое оружие у дракона можно отнять, чтобы обезопасить окружающих? В общем, я прошел внутрь и оказался в вестибюле. Блеск ламп, белизна стен, какие-то колонны с зеркалами, легкая позолота и бес знает, что еще окружали меня. Я бывал в подобных комплексах — «Дворец Республики», «Минск Арена» — тоже достойные площадки для мероприятий, так что бродить туда-сюда, вращая головой, аки провинциал из анекдотов, не стал. Мне нужно было отметить командировку! И столики с регистраторшами размещались как раз возле гардероба.

— Пепеляев, Георгий Серафимович, сударыня… Из Великого Княжества Белорусского, Вышемир. Командировочку отметьте?

Изящная сударыня в белой блузке и юбке-карандаш сверкнула на меня очками и принялась рыться в списках, а потом аж руками всплеснула:

— Так вы ж выступаете! Вам на первый ряд! И вы должны текст модератору показать! Давайте сюда скорее ваши документы, а я позвоню Генриху Вильгельмовичу, он вашу речь просмотрит! — всполошилась она.

И принялась звонить неведомому модератору, по всей видимости — кхазаду. Мне было очень интересно, чем все это закончится, но главное — главное я сделал. Штампики в командировочное удостоверение получил! В принципе, можно было и назад ехать…

— Кто этот опаздывающий, кто? — бежал навстречу мне чернобородый гном в мешковатом костюме. — Давайте сюда ваше выступление. Я просмотрю.

— Не получится, — пожал плечами я.

— Это как это? — удивился он. — А ну — давайте сюда бумажку! Я из приказа Тайных Дел!

И сунул мне в лицо какое-то страшное удостоверение.

— А я — из шестой школы, — я сунул ему в лицо командировочное удостоверения. — За каким бесом мне бумажка? Думаете, если я пять уроков провожу, ни разу не заглядывая в учебник, мне для десятиминутного выступления понадобится шпаргалка?

— Уф! — сказал он. — В зале будет Феодор Иоаннович! Как вы себе это представляете?

— Отлично представляю, — кивнул я, а потом предложил: — А давайте, я не буду выступать? Посижу, поулыбаюсь, руки поподнимаю в нужное время. Педсовет же! Я даже к открытому микрофону могу не выходить, думаю, тут у вас есть ответственные товарищи… Простите — благонадежные судари и сударыни, с заготовленными вопросами!

— Уф! — снова сказал гном. — Не можно не выступать! Протокол! Но только посмейте отчебучить что-то крамольное! В Урянхай отправим, тамошних снага трезвости учить!

— Всегда пожалуйста, — кивнул я. — Везде — детки, всем нужно внимание.

— Поговори у меня! За мной, шире шаг, ваше место — под самой сценой!

— … ВОЗЛЕ ПАРАШИ! — заржал дракон.

— Я бы съездил в Урянхай… — задумался Гоша.

А я пытался вспомнить: Урянхай — это Тыва или Бурятия? Наверное, все-таки Тыва.

Меня посадили на первый ряд, правда — с краешку. И это было хорошо, я любил сидеть с краешку: к выходу ближе! И мимо людей не нужно идти, что тоже немаловажно. Но у организаторов мероприятия имелись, конечно, свои резоны: по центру сидели первые лица Земского Просвещения, какие-то медийные личности, учителя года Государства Российского, важные светила от педагогики и прочие лучшие люди. Рядом со мной расположилась женщина лет шестидесяти — с огромной прической.

Никогда не понимал, зачем женщины делают себе огромные прически для торжественных случаев… Но им мое понимание было не нужно, у таких женщин свое представление о прекрасном и своя иерархия. У кого прическа больше — та и есть альфа-самка. Или вроде того.

Обстановочка тут была приличная, внушительная, что и говорить. Зеленые бархатные стулья, сцена с кучей огромных экранов, на потолке — космические переливы и звездные потоки. Музыка из тысячи динамиков, развешанных по всему залу, звучит как будто прямо в голове… Головой, кстати, я постоянно вертел — пытался высмотреть Ясю на балконе. Получалось не очень: скорее всего, имела место магическая маскировка, чтобы они нас видели, а мы их — нет. Если царевич здесь — оно и понятно.

По регламенту я должен был выступать чуть ли не в конце, в блоке для молодежи — после того, как, перемежаясь номерами концертной программы и награждениями, выскажутся корифеи. «Пути повышения престижа профессии школьного учителя» — вот что они мне обозначили в качестве темы. Мне, и еще десятку педагогов, похоже. Поэтому я и не стал планировать речь заранее — какой смысл повторяться и бормотать общие слова в духе «присоединяюсь ко всему вышесказанному»? Так что я достал блокнотик и карандаш из внутреннего кармана пиджака и приготовился записывать основные тезисы: хорошие и плохие, всякие… Ну, и смотрел концертные номера, не без этого.

Кстати, концерт был хороший. Академический ансамбль танца Государства Российского выдал попурри из народных плясок всех племен и национальностей богохранимого отчества: от «Яблочка» и лезгинки до лаэгримского «Танца дождя» и даже уручьего женского перепляса с кардами. Несколько приятного вида девушек — вроде как здешних поп-звезд— исполнили какие-то тягучие проникновенные песни, до которых я никогда не был большим охотником.

Между концертными номерами за кафедру выходили люди и не-люди тоже. Честно говоря, у меня в голове путались их титулы и звания: лауреаты, номинанты, заслуженные, почетные, невероятные и и-де-аль-ны-е — они все были хороши, я уверен. Честно — вряд ли тут на сцене выступали персонажи совсем случайные. Они — те, которые продолжали работать педагогами — вправду горели своим делом, у них вправду точно имелись свои авторские методики и успешные ученики, и признание, и почет.

Ведущий всякий раз напоминал — здесь собрались настоящие профессионалы, здесь можно говорить все, что думаешь, закрытых тем нет, ведь каждый из присутствующих делом доказал свою преданность Родине и педагогике, и у нас идет деловой разговор и обмен опытом, так что стесняться не стоит! И все хлопали, соглашаясь. И я хлопал.

Но, выходя на сцену, каждый первый из выступающих начинал вещать весь тот же обтекаемый набор слов, который по их мнению от них хотели услышать! Я внимал всем этим маститым, важным, состоявшимся карьерно, профессионально или на худой конец — финансово педагогам и чиновникам от педагогики и чиркал себе в блокнотике то одно, то другое, постепенно закипая.

«… воспитание должно стоять впереди обучения…», «…патриотические и воспитательные мероприятия — неотъемлемая и важнейшая часть образовательного процесса…», «…главная задача земской системы образования — социализация учащихся, главный инструмент — инклюзивность…», «…учитель в начальной школе для ребенка — вторая мама», «формирование многогранной личности при помощи занятий по интересам, кружковой деятельности, внеурочной занятости»…

После выступления главы Государственного Управления Земского Просвещения, попросту — здешнего министра земского образования господина Филатова, который катком прошелся по отсутствию энтузиазма и самоотдачи у нынешних молодых специалистов, я пребывал в бешенстве, но ведущий внезапно объявил:

— Его песни попадают в самое сердце, а музыка заставляет терять связь с реальностью… Дорогие педагоги — сегодня у нас в гостях — неповторимый Тиль Бернес! — и я зааплодировал вместе со всеми.

Он точно был попаданцем, этот обаятельный взрослый, крупный мужик на сцене. Иначе как бы в его репертуаре совмещались «Я люблю тебя, жизнь», «Любимый город», «Мама», «Мое сердце пылает» и внезапно — «Это моя жизнь»? Аранжировки были другие, язык исполнения — исключительно русский, но мотивы советской классики и матерого немецкого и американского рока из девяностых — очень и очень узнаваемыми! У меня даже настроение поднялось, и я спрятал блокнот и карандаш в карман: с речью в целом всё было понятно. А вот такую музыку я в следующий раз вживую бес знает, когда услышу… Вот построю партизанский лагерь, запущу первый заезд — и свяжусь с менеджерами этого Бернеса, пусть приедет детям спеть! Наверняка он и «Изгиб гитары желтой», и «Солнышко лесное» знает, как пить дать — знает!

В общем, я даже как-то подобрел и расслабился. И почти с удовольствием прослушал речь молоденькой черноглазой учительницы Нины Зурабовны из знаменитой и педагогической грузинской династии Бежанишвили про то, что учитель — это призвание и судьба, а не профессия, и про теорию гуманной педагогики — тут тоже такой зверь имелся, и тоже был он рожден в Тифлисе, как и на Земле… Нина Зурабовна сорвала аплодисменты.

А потом вызвали меня.

— Полесский феномен — Георгий Серафимович Пепеляев-Горинович, учитель истории, обществоведения и географии из средней школы номер шесть города Вышемир! — провозгласила ведущая. — В педагогических кругах уже легенды ходят об этом человеке: ему приписывают разработку авторской методики, результатом применения которой стали чуть ли не ежемесячные инициации первого порядка! Кроме того — ученики Георгия Серафимовича стабильно занимают призовые места в предметных олимпиадах по дисциплинам гуманитарного и естественно-научного цикла, успешно выступают на научных школьных конференциях! Думаю, многие из здесь присутствующих слышали про социологическое исследование школьников «Куда идет молодежь?»

Тут раздались довольно громкие аплодисменты. Ну, и я как раз взбежал по ступенькам на сцену и поднял вверх руки в приветственном жесте — приятно было, что именно вот эта социология про то, что наши дети — хорошие, удостоилась одобрения. Я подошел к кафедре, поправил микрофон и сказал:

— Здравствуйте дети, садитесь! — а потом заткнулся, осознав, что ляпнул.

Прошла секунда, но мне она показалась вечностью. Я сначала покраснел, потом — побледнел, а потом улыбнулся — очень искренне. Это и вправду было бесовски смешно!

— ЭТО ФИАСКО, БРАТАН! — гоготнул дракон.

— Это нужно использовать, и немедленно! — посоветовал Гоша.

И я тут же сориентировался, и не переставая лучезарно улыбаться, проговорил в микрофон:

— Это к слову о профессиональной деформации, коллеги… — коллеги только сейчас сообразили, что произошло, и по залу прошел хохоток. — Знаете, о чем меня попросила моя директор перед тем, как спровадить на Всероссийский педсовет? Не говорить про низкие зарплаты. Я и не буду про них говорить, тем более — признаюсь сразу, для меня на данный момент работа в школе — это чистой воды благотворительность, хобби, или, если угодно — помутнение рассудка. Но еще два года назад всё было не так, и когда я по распределению приехал из университета в деревню Горивода вести там историю в сельской школе, то столкнулся с парочкой неочевидных проблем…

Я говорил без бумажки, так, как обычно говорят люди в повседневной жизни, не облекая слова в наукообразное и формализованное одеяние. И народ это почуял. Зашевелился! Они даже начали походить на живые души, а не на декорации для передачи про Всероссийский педсовет! Я продолжал:

— … приехало региональное телевидение снимать открытый урок. Им все очень понравилось — тема была отличная, про Реконкисту и становление Арагонской империи в 15—16 веках, с инквизицией, арагонской клятвой, идальго и всем прочим… Так что сняли они сюжет что надо и тем же вечером, посмотрев все это по телевизору, мне позвонил наш начальник уездного просвещения — мировой мужик, если честно. Он похвалил за урок, сказал, что все отлично, но упрекнул: почему, мол, в джинсах? Невместно учителю уроки в джинсах вести. И я ему честно признался: нет денег на брюки! — по залу прошел шорох. — Знаете, что произошло после этого? Он позвонил моему директору, и мне выделили материальную помощь, и я купил брюки. Вопрос решился. Но у меня есть предложение: можно ребятам, которые после университета куда угодно распределяются, давать подъемные еще и на костюм? Нормальный приличный, вот такой, как у меня сейчас или как у импозантного мужчины в первом ряду, или у красивого парня на десятом… Да, да, такой костюм вчерашний студент себе купить не в силах, чисто физически! Разве что родители проспонсируют. Однако, мы ведь с вами тут собрались говорить о престиже и статусе молодого учителя, да? Думается, прилично одетый молодой специалист, который не клянчит денег у родителей, будет уважать себя немного больше, верно? Самоуважение — самая важная компонента повышения этого самого престижа. Учитель — я имею в виду учителя-предметника в первую очередь — должен сам уважать себя, свою профессию и свой предмет! — я выдохнул и осмотрел зал. — Заметьте, ни слова про низкую зарплату я пока не сказал!

Снова послышались смешки, и это было хорошо. А еще магическая завеса над балконом отдернулась, и я видел там, среди пустых кресел, три фигуры: светлейшего князя Георгия Воронцова — он улыбался и глаза его сверкали, через четыре сидения от него — Ядвига, душа моя, очень красивая и напряженная, она явно за меня волновалась. И — на самом последнем ряду — Феодор наш Иоаннович Грозный, собственной царственной рыжей персоной. Он беззвучно смеялся, запрокинув голову. Похоже, ему все очень нравилось! Ну и ладно.

Я продолжал:

— Я внимательно слушал все, что говорили выступающие. Воспитание, социализация, инклюзивность, гуманность… Все это, наверное, прекрасно. Однако — ни слова про то, что в школе я считаю на самом деле важнейшим и главнейшим явлением… — драматическая пауза тут была, кажется, не лишней. — Я имею в виду урок. Мероприятия, кружки, лектории, какие-то субботники и спектакли, экскурсии и спортивные мероприятия каким-то чудовищным образом в наших школах вдруг стали важнее урока! Более того — одни уроки у нас почему-то стали важнее других! Какое отношение у ребенка сложится об учителе истории, если его урок априори не важный, и это известно всем и каждому? Это ведь не математика — с истории можно сбежать готовить номер для самодеятельности, педагог-организатор отпросит… Или пойти бегать эстафету — физрук договорится. А еще можно забрать пару мальчиков покрупнее, новые учебники из грузовика в библиотеку носить — завхоз словечко замолвит! О каком воспитании может идти речь, если мы не воспитываем в детях главное: обязательное, доскональное, тщательное отношение к самому главному делу, к, собственно говоря, тому, зачем мы все ходим в школу!? Дети ходят в школу уроки учить! А мы, учителя — уроки давать! Да, да, воспитание верноподданного и патриота, многогранной личности и социализированного члена общества — это, однако, чрезвычайно важно. Но на кой бес, простите, нам такие члены общества, которые привыкли относиться к своему главному делу так, будто это легко отменить, прогулять, променять на какие-то другие вещи, о которых забудешь через пару дней?‥ Что за специалистов, родителей, руководителей и наставников мы растим? Да, учитель обязан уважать себя, обязан уважать свою профессию и свой предмет, обязан невероятно тщательно готовиться к каждому уроку, если у него есть хоть капля сомнения в том, что он «плавает» в теме… И, кажется, в этом случае он имеет полное право требовать такого же уважения и такой же обязательности от других. Знаете, мне кажется, если мы запретим все классные часы, все кинолектории и все спартакиады — наше богохранимое отечество устоит. А если мы с вами перестанем проводить уроки?

Весь «Примула-Холл» примолк. Я не знаю, чего они там ожидали — революционных пламенных речей, или открытия секрета массовых инициаций, а может — панегирических словес в пользу отечественной системы образования, но явно не вот этой вот оды уроку. Ну, и ладно. У меня, в конце концов, сегодня был тяжелый день. Да и вообще: чего мне бояться? Того, что меня уволят?

— Нет никакой авторской методики для стопроцентных инициаций. Нет никакого секрета, который сделает из ваших детей магов. Я просто стараюсь вести уроки хорошо — вот и всё. Спасибо за внимание, судари и сударыни! — закончил я и поклонился, может быть — несколько более театрально, чем следовало.

Две или три секунды продолжалась тишина, а потом на балконе один красивый рыжий мужчина встал — и начал громко аплодировать. И тут же хлопки раздались из разных концов зрительного зала, превратившись в гром аплодисментов. Однако, мне устроили настоящую овацию.

Когда я спустился со сцены и сел на свое место, тетенька с большой прической старалась от меня отодвинуться как можно дальше и косилась как на прокаженного. Я хотел сквозь землю провалиться, если честно.