Как жить богом

Сюжет 25. Генеральская рожа исчезла

СЦЕНА 25/1

Всё вредно

— Что у нас сегодня на обед? — спрашивает Сэнсей.

— А что бы вы хотели?

— Рыбный суп. И бутерброды из черного хлеба с аджикой.

Роберт не удерживается и расплывается в улыбке:

— Жутко вредно!

— А наплевать. Все вредно. Поправьте меня, если я ошибаюсь: «Всё что есть приятного в жизни…»

— «Всё что есть хорошего в жизни, либо аморально, либо незаконно, либо ведет к ожирению». Первый постулат Пардо. Ладно, убедили. Будет вам рыбный суп с черным хлебом с аджикой.

— С хлебом с маслом и с аджикой!

Сэнсей удовлетворенно вздыхает, снова ложится навзничь и складывает ладони на груди.

— Замечательно, — говорит он, — Тогда я еще погоризонталю. После обеда сон — серебро, а до обеда — золото!

СЦЕНА 25/2

Зачищение подпространства души

Роберт не спорит. Он возвращается к себе на рабочее место и сейчас же звонят в дверь. Оказывается, пожаловал Вадим Христофоров в своей штопаной серой штормовке и кепчонке своей кожаной.

— Я — к Сэнсею, — объявляет он прямо с порога в ответ на изумленно-неприветливый взгляд Роберта.

— Сэнсей занят.

Он словно ждёт этого.

— Ну я тогда просто с тобой посижу. Можно? Или ты тоже занят?

В прихожей он велит ему раздеться, повесить штормовку на плечики, велит кеды отсырелые снять и надеть гостевые тапочки, заводит в туалетную, даёт полотенце — вытереть морду. Вадим подчиняется и Роберт думает что давно уже не видел такого Вадима: тихого, покорного, послушного. Видимо вчерашнее «очищение подпространства души» делает свое светлое дело. На кухне Вадим как благовоспитанный мальчик усаживается на табуретку ладошки под себя и они говорят.

— Чайку заварить?

— А какой у тебя?

— «Крепкий».

— Ну, уж я надеюсь, что не жидкий…

— Да нет. Называется так: чай «Императорский. Крепкий». Ты сегодня в хорошей форме. Может, водочки?

— Нет, — говорит Вадим решительно, — Хватит с меня. Тем более, я теперь человек внутренне чистый. Зачищенный, так сказать. Кстати ты видел как он это делает?

— Богдан? Нет. Не видел никогда. А что?

— Интересно было бы посмотреть. Не хрен собачий, а «зачищение подпространства».

— Он ушел к тебе со своим воспитуемым Вовой, а потом через полчаса вышел мрачный и сказал: «Всё, хватит с него». То есть, с тебя.

— Сильная штука эта зачистка, — говорит Вадим, — Я ничего не помню. А проснулся, будто это не я. Будто выздоровел от какой-то застарелой пакости. Представляешь?

— Нет.

СЦЕНА 25/3

Заботы

— Будто совсем новый человек, причем даже малознакомый. Мощная штучка наш Богдаша. А я надо признаться никогда в него по-настоящему не верил. Думал все это та залепуха. Для старух… — он молчит, — Впрочем в любом случае все это ненадолго.

— А Матвей где? — спрашивает Роберт.

— Я от него улизнул. А зачем он тебе?

— Да так. Поговорить хотел.

— А ты поговори со мной, — предлагает Вадим. С самым серьезным видом.

— А что ты в этом смыслишь? — говорит Роберт вместо этого.

— В чем?

— «Вселенную создал Бог» — это Гёделевское утверждение или нет?

— Что значит — Гёделевское?

— Ну такое, которое нельзя ни доказать, ни опровергнуть.

Вадим смотрит, а потом бормочет:

— Мне бы твои заботы.

СЦЕНА 25/4

Правда

И тогда Роберт вдруг решается. Какого черта? Пусть знает!

— Ты зря сюда приперся, — говорит он, — Сэнсей не станет нам помогать. Причем по двум даже причинам. Во-первых, он явно хочет, чтобы мы сами решили эту твою проблему. Без него.

— Понятно. А во-вторых?

— А во-вторых, Аятолла его ученик, тоже драбант, не знаю с какой сверхспособностью.

— Врешь, — вскрикивает Вадим.

— К сожалению, нет. Не вру. Так что придется тебе рассчитывать только на себя. Не поможет тебе никто, забудь. Мы — не способны, а он — не захочет.

— Ну спасибо, — говорит Вадим медленно, — Утешил товарища.

Роберт дальше не разговаривает. На душе погано, словно он делает какую-то ненужную и совсем бесполезную пакость. Хотя на самом-то деле давно уже надо ему сказать все, как оно есть. Правду. Горько-соленую. Правда вообще штука малоаппетитная, а иногда и вовсе несъедобная… Тут уж ничего не поделаешь — ему теперь все равно с этим жить…

СЦЕНА 25/5

Рожа исчезла

И тут Роберт обнаруживает что за спиной у него делается как-то необычайно тихо. Словно там никого больше нет. Вадим сидит в прежней позе (ладошки под задницей), но глаза у него широко открыты и похоже что он ничего перед собою не видит.

— Эй, — тихонько зовет его Роберт.

— Эге ж… — так же тихонько откликается Вадим.

— Тебе плохо, что ли?

— Нет, — говорит Вадим, — Мне хорошо.

Он вдруг улыбается и это выглядит страшновато, словно улыбается неживой предмет.

— Рожа исчезла! — объявляет он вдруг.

— Какая рожа?

— Красная, — говорит Вадим, по-прежнему словно во сне, — Генеральская. С усами.

Роберт хватает ближайший чистый стакан, быстро плескает туда минералки и суёт Вадиму под нос. Тот отшатывается.

— Перестань! — говорит он возмущенно, высвобождая из-под себя руку и с досадой отстранив стакан покрасневшей ладошкой, — Со мной все нормально. Ты не понимаешь, рожа исчезла. Полгода она передо мной маячила как приклеенная, днем и ночью, а сейчас я поглядел — а ее нет!

— А что есть? — спрашивает Роберт на всякий случай.

— Ничего нет. Пусто… — он вдруг отбирает у Роберта стакан и жадно выпивает его до дна, — Ф-фу, даже в пот ударило. Надо же…

СЦЕНА 25/6

Поздно

Вадим хочет что-то добавить, но слышит приближающиеся тяжелые шаги и шаркающие щелчки шлепанцев по паркету. Сэнсей появляется в дверях, благостный, домашний, в пижаме.

— А, — говорит он, улыбаясь, — Вадим Данилыч! Лично! Рад вас приветствовать в наших пенатах. Обедать будете?

Вадим поднимается и ничего не говорит в ответ на приветствие, только кивает коротко. Как кивают при случайной встрече нежелательному знакомцу. Сэнсей говорит:

— Что-нибудь неладно? Что именно?

— Будто вы не знаете! Я к вам два месяца пробиваюсь. Легче к президенту попасть на прием.

Сэнсей перестаёт благодушно улыбаться.

— Да, к президенту легче. Но ведь вы пробились? Слушаю вас.

— Да чего уж теперь слушать, поздно уже!

— Вот как? Поздно? То есть я могу быть свободен?

— Да ради Бога! Вы же всегда свободны. У кого сила, у того и свобода.

— Благодарю вас, — говорит Сэнсей кротко.

И это жутковатая кротость. Ледяная. От этой кротости мороз идёт по коже. По крайней мере у Роберта. А этот дурак молодой словно не видит ничего и не слышит: кулачишки сжаты, большие пальцы по-детски оттопырены…

СЦЕНА 25/7

На полчасика

Сейчас ляпнет что-нибудь такое, что его тут же и выдворят. Как Ядозуба в свое время выдворили, разом и навсегда. Роберт с лязгом роняет в мойку самый большой разделочный нож, но это ни черта не помогает. Истерика уже накатывает.

— А это уж как вам будет угодно! — выкрикивает Вадим в запале, — Вы ведь всегда в стороне! И при этом всегда правы! Мы ведь при вас только и кормимся! Вы нас прикормили видите ли и мы при вас теперь состоим!

Вадим продолжает:

— А вы всегда на горе! Со скукой наблюдаете коловращение жизни. Мы тут все коловращаемся как проклятые, а вы изволите наблюдать!. А мы ведь голые, без шкуры даже, с нас шкуру это самое коловращение содрало. Ничего! Поколовращаемся и новую нарастим! Так ведь по-вашему?

Сэнсей молчит и значит не возражает.

— А Вы знаете каково это когда тебя отбирают? Когда ты один-одинешенек и никто тебе не поможет — ни друзья, ни родственники, ни учитель, на которого надеешься как на самое последнее?

— Знаю, — серьезно говорит Сэнсей и Вадим замолкает и только всхлипывает от отчаяния.

— «Иди один и исцеляй слепых, — цитирует Сэнсей вполне серьезно, совсем без иронии, которая оказалась бы здесь вполне уместна, — Чтобы узнать в тяжелый час сомненья учеников злорадное глумленье и равнодушие толпы»

Вадим молчит, но кулаки его вдруг разжимаются и руки повисают свободно.

— Пойдемте Вадим, — говорит ему Сэнсей, — Я вас понял, но надо все это обсудить спокойно. По возможности не стоя, а сидя…

— Мы не очень надолго, — говорит он Роберту, — На полчасика. Извините.

СЦЕНА 25/8

Иначе нельзя

Через полчаса когда Вадим уже уходит.

— Вы тоже меня осуждаете, Робин?

— А як же ж, конечно, — говорит Роберт.

— А за что, собственно? За то что я учинил с Вадимом?

Но Роберт уже настораживается. Голос Сэнсея ему не нравится решительно.

— Вот как? Вы что-то учинили с Вадимом? — Роберт все еще пытается держать юмористический тон, хотя сомнений уже нет, что речь идет о серьезных вещах. И вдруг понимает…

— А вы не заметили?

— Заметил, — медленно говорит Роберт, — Только что.

— Вы считаете это слишком жестоко?

— Какая разница что я считаю, — бормочет Роберт.

А может быть и не бормочет вовсе, а только думает.

«Вы ленивы и нелюбопытны. Бог подал Вам со всей своей щедростью, как никому другому, а вы остановились. Вы сделались самодостаточны, вы не желаете летать, вас вполне устраивает прыгать выше толпы, вы ДОВОЛЬНЫ — даже самые недовольные из вас… И потому надлежит вас иногда пришпоривать! Шенкеля давать! Дабы не застоялись!»

Наверное. Если человека не бросить однажды в воду, он никогда не научится плавать, хотя умение плавать заложено в нем самим Богом. И если не гнать нас пинками к зубодеру, так и будем ведь ходить с дырками в зубах…

Какая впрочем теперь разница. Вадим сделал это! Он добился своего, а теперь мучается. А этот странный старик мучается, потому что не уверен и никак не убедит себя, что достигнутая цель оправдывает средства.

— С нами иначе нельзя, — говорит Роберт с максимально глубоким убеждением в голосе. — Победа все списывает.

Сэнсей слушает. Внимательно. Насторожив затылок с черно-багровым пятном «чертового подзатыльника».

— Достигнутая цель оправдывает средства, — говорит Роберт этому пятну.

Врать неприятно. Но может быть, он и не врёт совсем?

СЦЕНА 25/9

Праздник кончился

— Все, Ваше время истекло, — говорит Роберт бодро и ломает кончик ампулы.

— Разочарование, есть горестное дитя надежды, — говорит Сэнсей.

Он все еще лежит лицом в стену.

— Но, может быть, все-таки, попозже? Перед самым уходом?

— А я, собственно, уже собрался. Одиннадцать часов.

— Караул! Праздник кончился! — говорит Сэнсей, задирая полу халата.