Как жить богом

Сюжет 24. Господин Фираго из ФСБ

СЦЕНА 24/1

Суббота

— Он не музыкант! — повторяет Сэнсей уже в третий раз, — Он совсем не музыкант и никогда не станет музыкантом.

— Но он же не расстается со скрипочкой! — настаивает папаня, — Мы купили ему скрипочку и он прямо готов с ней спать…

— С игрушечными машинками он ведь расстался со временем? И с железной дорогой. Не так ли?

— Но это же совсем другое дело! Тогда он был дитя.

— Он и сейчас дитя, — говорит Сэнсей, — Не делайте из него взрослого. Если бы он был взрослый, я бы за него не взялся.

— Но ведь педагог сказал, что у него абсолютный слух!

— Господин Фираго, у меня тоже абсолютный слух. Но я не музыкант. Более того, у меня абсолютный нюх, но я не служебная собака.

— Это совсем другое дело.

— Вы читали мое заключение?

— Конечно! Мы читали его как священное писание.

— Вы поняли, что там написано?

— Там написано…

— Там написано, что мальчик по природе своей — по сути своей, понимаете? — по организации психики, по настрою души, по структуре подсознания — систематизатор. Он талантливый архивист, коллекционер. Может быть будущий Линней или Менделеев. А вы хотите сделать из него лабуха. Чтобы обслуживать второразрядные свадьбы. Или вообще пиликать с шапкой на полу в переходах метрополитена.

— Но согласитесь, Стэн Аркадьевич, если приложить усилия. Если бы вы все-таки взялись…

— Усилия здесь ни при чем. Я не могу сделать хорошего музыканта из хорошего архивариуса! Я вообще никого и ни из чего не делаю. Черт возьми, я же объяснил вам с самого начала! Я только говорю: вот дорога, по которой ему лучше всего идти.

— Если это потребует дополнительных занятий, мы готовы увеличить гонорар до необходимых…

— Вы ни черта не понимаете, Фираго. Вы меня не слушаете. Сколько вам лет, сорок?

— Сорок два.

— Сделайте себе еще одного ребенка. Может быть получится музыкант. А сейчас я занят. До свидания. Роберт, произведите расчет с господином Фираго.

СЦЕНА 24/2

Дело житейское

Роберт сейчас же поднимается. Руки по швам. Не то чтобы так у них заведено, но на клиентов это производит соответствующее впечатление. Вот и господин Фираго подскакивает на месте. Круглый и розовый как надутый шарик. И даже делает попытку поклониться в адрес стремительно удаляющегося мэтра. Господин Фираго бизнесмен, а значит не полный осел. Но он никак не может уразуметь, что есть вещи которые невозможно купить.

— Вы думаете, мне его не переубедить? — озабоченно спрашивает он у Роберта, — Если очень постараться?

— Я бы вам не советовал, — отзывается Роберт со всей доступной ему озабоченностью, — Можно перегнуть палку. Давайте пока ограничимся достигнутым.

— То есть Вы думаете через месяцок-другой?

— Правильнее, через полгодика-год, — говорит Роберт, вынимая из принтера распечатку счета-договора.

— Ну что ж, перспектива обрисовалась, процесс пошел. Вы известите меня когда это потребуется?

— Мы еще не раз с вами увидимся, — обещает Роберт, — Вот ваш счет. Как вам удобнее, чеком или наличными?

Господину Фираго удобнее наличными дойчемарками. При том что аванс он выплачивал английскими фунтами. Он что-то таким образом выгадывает. Он из тех кто постоянно выгадывает четверть процента.

— Позвольте мне, — говорит он протягивая Роберту радужную бумажку, — В знак признательности и особой благодарности…

Наступает минута острой неловкости и длится она секунд десять.

— Все! Понял! — господин Фираго поднимает руки, — Намек понят и усвоен! Был бестактен. Забудем?

Роберт мысленно усмехается: — Ну нет!

— Договорились, — говорит он, — Дело житейское.

И вдруг…

СЦЕНА 24/3

Рупь за вход

И вдруг в лице господина Фираго что-то неуловимо меняется и сам он меняется весь. Как бы выпрямляется и делается выше ростом. Понижает голос и спрашивает:

— А мы с вами как, не мешаем маэстро? Не слишком здесь галдим?

— Не думаю, — говорит Роберт озадаченно, — Не думаю, что он нас вообще слышит… Но орать при этом, разумеется, не следует.

— Ни боже мой. Наоборот. А как здесь у вас насчет «жучков»?

— Каких жучков?

Господин Фираго меняется на глазах. Куда девается розовый надувной шарик с поросячьими манерами? Перед Робертом стоит озабоченный и внимательный джентльмен. Элегантный и значительный.

— Я имею в виду записывающие устройства, — поясняет он деловито.

— Не знаю, — говорит Роберт, — А в чем дело?

— А в том дело, что я хочу поговорить с вами сейчас о довольно интимных вещах. Можно? Вам большой привет от Германа Тихоновича, — говорит он понизив голос и глядя Роберту прямо в глаза, зрачки в зрачки, совершенно так, как некогда делал это сам Герман Тихонович.

И хотя Герман Тихонович в своей роли смотрелся гораздо убедительно, у господина Фираго получается недурно.

«Так, — думает Роберт, — Начинается. Квартал прошел, и ничего, оказывается, не кончилось. Эти не отпускают: рупь за вход, четвертной за выход»

СЦЕНА 24/4

Подите прочь

— Спасибо, — говорит Роберт и с голосом у него что-то делается не в порядке.

Господин Фираго вдруг усмехается не без тонкости и продолжает:

— Герман Тихонович просил меня узнать, как продвигается ваша рукопись. Три месяца уже прошло. Хороший срок, роман можно успеть написать.

— Я не романист, — говорит Роберт, с трудом побеждая в себе желание облизнуть губы. Сухие губы клейким языком. Мерзость какая.

— Само собой, — тут же соглашается сотрудник Германа Тихоновича, он же в недавнем прошлом папаня, — Но все-таки? Это не я, это Герман Тихонович интересуется. Когда все-таки можно ждать обещанного?

— Я предпочел бы говорить на эти темы с самим Германом Тихоновичем, — говорит Роберт.

— Понятное дело! Но раз уж я здесь, то как ему передать?

— Так и передайте, — говорит Роберт со всей возможной твердостью. Слово в слово.

— Господи, да вы не волнуйтесь! — восклицает господин Фираго, — Не хотите — не надо. Конечно, так и передам. Слово в слово. Что вы, в самом деле, Роберт Валентинович! Даже с лица спали, ей-богу. Работайте себе спокойно, мы не спешим. Никто вас не торопит. Главное, лишь бы дело делалось.

Роберт не отвечает и господин Фираго снова делается папаней, озабоченным и слегка дураковатым, прощается, суетится фарфоровым личиком.

Роберт, держа каменное лицо, провожает его в прихожую, подаёт пальто, шарф, шляпу. Кейс. Господин Фираго пыхтя упаковывается, спрашивает озабоченно:

— Значит, вы полагаете, он меня еще вызовет?

Прощаются у решетки.

— Очень на вас рассчитываю, Роберт Валентинович, по моему делу. Если будет малейшая возможность, попытайтесь его подвигнуть, так сказать… Мальчик не расстается со скрипочкой.

Роберт кивает. Ему очень хочется что-нибудь сказать напоследок:

«Подите прочь! Какое дело поэту мирному до вас?»

Но это абсолютно не соответствует ситуации. Поэтому он не говорит ничего. Сволочьё. А чего ты, собственно, от них ожидаешь? Что оно все само собой потихонечку изноет и рассосется? Нет, миленок: рупь — вход, четвертной выход. Но ведь я и рубля вам не платил, вы меня бесплатно к себе запустили. Професс-сионалы…

СЦЕНА 24/5

Пусть начальство вызывает

Он вынимает из папки последнюю страницу и перечитывает примечания Сэнсея. Четыре пункта. Хотя нет, строго говоря, три.

1. Иногда его схватывает позыв на низ и он все бросает и мчится в сортир.

2. Когда питается, весь подбородок замаслен.

3. Халат никогда у него не стирается и попахивает козлом.

4. Еще что-нибудь. Подумайте!

Думает. Но ничего новенького так и не придумывает. Противно.

Не забывайте, что Ваше умение «помнить все без исключения» должно быть им хорошо известно. Поэтому обратите внимание на Ваши неудачные выражения типа «если не ошибаюсь», «не помню точно, кто», которые в свете названного факта выглядят для внимательного читателя странновато и малоестественно.

Потом еще полуабзац, перечеркнутый крест-накрест, но разобрать текст можно без особого труда:

Не надо так много об обстоятельствах личной жизни. Это бесполезно.

А ниже приписано:

А впрочем, пишите, как хотите.

«Зачем-то ему это надо! Никакого представления не имею, зачем. А вот мне бы надо было сразу же отказаться. Наотрез. Без размышлений. Нет — и все разговоры. Что бы они мне сделали? За границу бы не выпустили? Так я туда и не рвусь, мне и здесь неплохо. Плевать я на вас хотел. Не прежние времена на дворе… Но порядки старые» — думает он с горечью.

«Новый год, порядки старые, холодной проволокой ржавою наш лагерь окружен, кругом глядят на нас глаза легавые, и сталь холодная блестит со всех сторон…»

«Ну-ну-ну, — говорит он себе, — Не до такой же степени, все-таки… Правильно, не до такой. Не смертельно, но зато тошнит. Меня. А его? Неужели же его не тошнит?»

Он поднимается и ступая осторожно, чтобы не скрипеть и не шуршать, проходит по коридору. Спальня: дверь настежь, форточки настежь, шторы опущены, тихо, пусто. Гостиная: дверь настежь, тихо, темно, торшер выключен. Сам лежит на диване в любимой позе: газета поперек живота, горбатый длинный нос уставлен в потолок, один тапочек свалился на ковер. Спит? Глаза закрыты.

— Что-то случилось? — тут же спрашивает Сэнсей.

Глаза у него, оказывается, наоборот, вполне открыты, просто смотрят с прищуром, но очень внимательно и с интересом.

— Они опять на меня вышли, — говорит Роберт.

— Господин Фираго?

— Да. Спрашивал, как идет работа над рукописью.

— То-то он меня доставал, как умел. Я еще подумал, что за осел нам попался, прости Господи. А он просто хотел, чтобы я выкатился побыстрее… И что вы ему сказали?

— Сказал, что не буду с ним разговаривать. Пусть начальство вызывает.

СЦЕНА 23/6

— А что это вы с ним так сурово, Робин?

— А как было надо?

— Ну не знаю… Удовлетворили бы законное любопытство сотрудника ФСБ.

— Затошнило меня, Сэнсей, вот и все.

— Работа у них такая. Сволочная. Но интересная! Скажете, нет?

— Не знаю, — говорит Роберт, — И знать не хочу. Меня от них тошнит.

— Нормальная реакция нормального человека, — говорит Сэнсей с одобрением, — Вы абсолютно здоровый и нормальный человек, Робин. С чем я вас и поздравляю.

— То есть вы по-прежнему настаиваете, чтобы я…

— Настаиваю, Робин. Самым решительным образом. Это пойдет на пользу силам мира и прогресса. Вы уж мне поверьте.