Как жить богом

Сюжет 22. Вся драбанты в сборе

СЦЕНА 22/1

Декабрь. Всё ещё пятница.

К назначенному времени никто без опоздания не приходит. Первыми, опоздав всего на десять минут, являются: Маришка нагруженная кошелками со съестным и Костя-Вельзевул с двумя бутылками «Кристалла». В квартире никого не оказывается и поцеловавши замочную скважину они привычно располагаются на лестничной площадке у мусоропровода и выкуривают по сигаретке.

Разговаривают о предвыборных скандалах и поведении доллара. Электоральные предпочтения у них не совпадают. Маришка намеревается голосовать за Интеллигента, а Костя считает Интеллигента занудой, рохлей и треплом. Он за Генерала.

— По Скалозубу соскучился? — говорит ему Маришка в сердцах, — Он в две шеренги вас построит, а пикнете, так мигом успокоит.

— Ну и давно пора, — возражает непримиримый Костя, — И в две шереренги нас всех давно пора, и успокоить не мешало бы. Растявкались понимаешь. Моськи.

Длинный, тощий, весь из углов, локтей, рычагов и шарниров, в своем вечно-зеленом пальто до пят, он похож не столько на Вельзевула, сколько на Дуремара. Только Дуремар любит пиявок, а Костя вообще всех малых сих. Пиявок и тараканов он тоже любит и часто повторяет:

— Каждый отдельный человек умнее таракана, это верно, но каждая человеческая толпа безмерно глупее любой стаи тараканов.

СЦЕНА 22/2

Богдан и Вова

Приходит Богдан, он же «Благоносец». Он кивает Вельзевулу, прикладывается губами к теплой Маришкиной ручке, пахнущей сладко и уютно, как домашняя пастила, и прервав поток Костиных разглагольствований, на всякий случай представляет своего спутника:

— Вова. Опекуемый!

Он абсолютно не помнит с кем из дедов он своего опекуемого уже знакомил, а с кем еще нет.

Как и следует ожидать, опекуемый Вова производит на присутствующих свое обычное впечатление. Он неуклюже раскланивается и огромная серо-белого меха шапка тут же съезжает ему на глаза. Он поправляет шапку судорожным движением толстой как полено руки. Именно той руки, в которой держит пакет с бутылками, которые опасно крякают. И Костя дергается было их спасать. Но все обходится благополучно. Все напряженно улыбаются, а Маришка произносит нежнейшим из своих голосков:

— Да мы ведь знакомы уже. Вовочка, хотите жвачку?

Костя молчит и ясно, что внешность равно как и манеры опекуемого Вовы продирают его до самых печенок. Образцово-показательная жертва трисомии по двадцать первой хромосоме. И бесценный Дар под этой тошнотворной оболочкой. Вова — абсолютный диагност.

— Можешь успокоиться, — говорит Богдан глядя на Вельзевула с усмешкой, — Вова абсолютно безопасен. Он даже полезен. Вова, как у дяди Кости со здоровьем?

— Камни! — тут же откликается дядя Костя. Он не любил терять инициативы.

— Камни, а под камнями рачок⁈ — ухмыляется Богдан.

— Нет! — говорит Вова, — Ничего этого нет. Но будет грипп. Завтра.

— Вот видишь, — говорит Богдан, — А ты боялся.

— Костя! — говорит Маришка, — Значит ты сейчас бациллоноситель? Кошмар!

Она роется в обширной своей сумке и как фокусник кролика извлекает оттуда длинную марлевую повязку.

— Надень!

СЦЕНА 22/3

Квартира

Лязгает дверь лифта и появляется Тенгиз. В роскошной черной хромовой куртке. Мрачный как туча и неприветливый как таможенный инспектор. Он глядит своими тяжелыми полуприкрытыми глазами на собравшуюся компанию, смотрит на часы и говорит:

— Ну всё, всё. Пошли в дом.

И все послушно заходят в квартиру. В маленькой прихожей возникает толкотня и суета. Все мужики двигаются галантно принимать у Маришки дубленку, а опекуемый Вова снимает с себя титаническую шапку и стоит с нею посреди суеты всем мешая и не умея ничего полезного предпринять. И не успевают они все толком разоблачить себя, как звенит дверной звонок и запоздалый гость прёт косяком.

СЦЕНА 22/4

Тенгиз и Андрей

Объявляется Андрей-Страхоборец. Безукоризненно точный в движениях души и тела и вообще безукоризненный, как человек коммунистического будущего или аристократического прошлого. Он расцеловывается с Маришкой, прочим делает ручкой и тут же рассказывает свежайший анекдот про хакера и его ДНК.

Тенгиз, едва дождавшись окончания анекдота, спрашивает его:

— Встречался?

— А як же ж!

У них свои дела. Впрочем сегодня можно догадаться, какие именно.

СЮЖЕТ 22/5

Вадим и Матвей

А тут и виновник торжества прибывает. Вадим Христофоров-Кавказский, он же «Резалтинг Форс», мученик своего таланта, а с ним и «временно его сопровождающий» Матвей. Озабоченный, безобразно плохо выбритый и даже кажется сутулый более обыкновенного. Увидевши эту парочку, Богдан внутренне поджимается, но видимо только он один.

Остальные принимаются шуметь, галдеть и суетиться еще больше, хотя это у них безусловно тоже лишь реакция на ту же парочку, только другая, более истерическая.

СЦЕНА 22/6

Юра

Стоящий по всей квартире галдеж вдруг усиливается. Прибывает Юрочка-Полиграф. Румяный, рослый и толстощекий.

— Полундра! — раздаётся ему навстречу, — Ахтунг-ахтунг, ас Костомаров в воздухе! Водки ему срочно! Пока не поздно, водки, умоляю.

И уже несут из кухни стакан водки и несчастный Костомаров послушно принимает его, проливая алмазную влагу на кашне и на обшлага полуснятого с плеч пальто.

— Выглохтал? Слава Богу! Теперь хоть можно разговаривать по-человечески.

— Слушай, Юрка, только честно! А Сэнсей тоже врет? Ну хоть иногда?

— Да все врут, брат, можешь быть уверен.

— Так уж и все?

— Все как один. Только это не имеет никакого значения, потому что никто никого все равно не слушает.

— Хорошо сказано, однако!

— Это к сожалению не я, брат. Это называется «закон Либермана».

— Которого Либермана?

— А хрен его знает, брат.

СЦЕНА 22/7

Философия

Галдят как всегда, будто ничего особенного не случилось. Ни о чем и обо всем одновременно. О фигурном катании. О последнем сериале. О ценах на нефть. О литературе разумеется. И о философии. Все испокон веков обожают погалдеть насчет литературы и философии.

— Я давеча полистал Ясперса, «Философскую автобиографию», и ничего, ну ничегошеньки оттуда полезного не почерпнул. Кроме того, что Хайдеггер был нацистом. Откуда немедленно следует — в каждом море Ума обязательно найдутся острова Глупости. Но это я знал и раньше.

— Это Гильберт, кажется, сказал про какого-то бедолагу: «У него не хватило воображения для математики и он стал поэтом». Погорячился великий человек. Тут дело ведь не в количестве воображения, а в качестве. Это все равно что сказать про Беккенбауэра — у него не хватило силенок чтобы стать тяжелоатлетом и он пошел в футболисты.

— А кто такой Беккенбауэр?

— О боже! С кем мне здесь приходится общаться!

— Я давеча в одном доме уговаривал тараканов. Девчушка. Лет шестнадцати, очаровательная, как умывающийся котенок. Я стал ее клеить. Вижу, не врубается. Я спрашиваю: «Вы что, не знаете, кто такой Брэдбери?». «Знаю, — говорит, — психиатр»

СЦЕНА 22/8

Некоторые

Галдят впрочем не все. Тенгиз по-прежнему остаётся мрачен и молчалив. Глотает охлажденную водку, запивает минералкой совсем не закусывая. Смотрит в пустую тарелку, а когда поднимает глаза, выпуклые, мрачные, с тяжелыми красными веками, мало кто выдерживает этот взгляд. И красив он и страшен и великолепен одновременно, словно врубелевский демон.

«Красавец, здоровляга и уж наверное не еврей»

«Дрянь дело, — думает Богдан, поглядывая украдкой на Тенгиза, — Видимо совсем ничего не получается. Видимо кусок этот нам не по зубам. А может быть у него просто что-нибудь опять не ладится с княгиней Ольгой? Впрочем княгиня просто терпеть не может нашу Маришку, вот почему ее здесь и нет. И не надо. Господь с ней, без нее даже лучше»

А Маришка здесь есть. Как всегда очаровательна словно умывающийся котенок. Васильковые глаза. Грудной с хрипотцой голос. И чудный смех которым она награждает словно орденской лентой. Своих дорогих паршивцев. Своих любимых мальчиков. Она точно знает что мальчики не подведут. Никогда не подводили и теперь не подведут. А если кто-то дрогнет, она тут же окажется рядом и подставит плечо. Или улыбнется ему. Или просто скажет:

— Я здесь!

«Откуда в ней эта непостижимая вера в нас? — думает Богдан, — Ведь мы же абсолютно бессильны перед мерзостью и злобной силой. Я не говорю уж про гангстеров и про сексотов. Перед обыкновенным хулиганьем бессильны! Вот ты, Благоносец хренов, — можешь ты отбиться от пары гопников? Дать им в рыло? Заехать гадам по яйцам? Правильно, нет, зла не хватит. А она все равно в нас верит. И эта вера дорого стоит. Как любовь. Как здоровье. Как талант. Неужели мы и в самом деле лучше чем выглядим? „В конце концов, все зависит только от нас самих!“ — говорит Сэнсей. Увы. В том-то и дело. Но я бы предпочел, чтобы все зависело от кого-нибудь понадежнее»

СЦЕНА 22/9

Вадим

А герой дня Вадим бледен и глаза у него красные. Хлопотливый Матвей его опекает. Настоятельно пододвигает закуску, бегает в кухню за минералкой, подбирает за ним падающие на пол вилки-ножики. Видимо фундаментально и основательно удивляет его Вадим своими фокусами и Великий Математик уже и не знает теперь, чему еще ему следует удивляться.

— М-м-м! Маришка! Хрум-хрум. Какие гренки! Божественно!

— Слушайте! Прекратите жрать. Боба еще нет!

— Боба ждать, знаешь… Боб человек подневольный, когда отпустят, тогда и придет. И ни минутой раньше.

— Ты только закусывай, пожалуйста. Я тебя умоляю, Вадим, не надирайся. Подожди.

СЦЕНА 22/10

Суть дела

Дзынь-дзынь-дзынь — ножом по краю рюмки.

Это Тенгиз. Решает что пора и возбуждается к действию.

— Господа! Леди и джентльмены! Внимание! Вы что сюда, жрать пришли? Прекратите обжираловку, блин! Сначала, дело!

— Вот именно! — это Вадим. Он на взводе и уже даже с перебором, — Объявляется дело Вадима Христофорова, погоняло «Резалтинг-форс»! Пр-рашу! Вот стою я п’р’д вами словно голенький.

— Да помолчи ты ради Бога! Отдай стакан! Не умеешь пить, жопа с ручкой, совершенно.

— Д-да! Но зато я умею напиваться!

— Тихо! Заткнитесь все! Начинаем. Обстоятельства дела всем известны? Я полагаю, всем.

— Вове не известны.

— Вова перетопчется. Я к дедам обращаюсь, все в курсе?

Деды в курсе. Все. Некоторые слышали эту историю уже неоднократно, и от Вадима, и друг от друга. Всем и все понятно. Но никто не знает, что надо делать.

— У меня вопрос к Димке, — говорит Богдан, — Они прорезались последнее время? Или нет?

— Откуда мне знать, — говорит Вадим, пьяно растягивая слова, — Они у меня телефон пр-р’слушивают, суки…

— Когда ты их видел в последний раз? — терпеливо настаивает Богдан.

— «Не в этой жизни…» — Вадим истерически хихикает.

— Отстань от него, — говорит Богдану озабоченный Матвей, — Что ты пристал к человеку? Не знает он ничего больше. И не соображает.

— Вижу-вижу, — говорит Богдан и замолкает.

«Ничего у нас не получится, — думает он, — Мы либо безразличны, либо бессильны. Бессильные мира сего. Но вот что поразительно, ведь я кажется завидую ему. Он нужен кому-то, или мешает кому-то, или может быть кому-то полезен. Представляет собою некую ценность. Причем похоже немалую. А я пуст и никому не нужен.»