Как жить богом

Сюжет 23. Различные мнения

СЦЕНА 23/1

Вадим

Вадим между тем стремительно надирается. Матвей хватает его за руки, отбирает стакан и отставляет подальше бутылку. Ничего не помогает. Кажется он буквально цель перед собою поставил надраться вглухую. Как можно основательнее и как можно быстрее. А скорее всего так оно и есть на самом деле.

— Слышали про такого, Эраст Бонифатьевич зовут? Педераст Бонифатьевич от Аятоллы. Если бы у меня была под рукой двустволка, я бы набил этой суке морду, но боюсь что он уже мёртв. Я уже убил его и ещё четверых его подельников, а-ха-ха!

— Отдай стакан, говорю!

— Св-вбоду Вадиму Христофорову!

СЦЕНА 23/2

Часы

Напольные часы, мрачная черная башня, всхрапывают и ударяют. Часы эти старинные, немецкие, привезенные из Веймара в счет репараций. Они размеренно отрабатывают свое «хр-р-баммм!» восемь раз подряд и стихают.

И Юра-Полиграф произносит:

— Ей-богу, встать хочется!

И все переглядываются, и улыбаются, и почему-то всем делается хорошо. Всем, кроме Вадима, которому становится плохо. И Матвей с Маришкой поспешно уводят его в ванную, а остальные вновь гомонят. Главным образом для того, чтобы заглушить мучительные звуки из ванной.

— Настоящих жуков больше не осталось. А я еще застал жуков-носорогов — Oryctes nasicornis. Под Лугой их было довольно много. Но вот жука-оленя живого не видел ни разу. Сейчас все они исчезли навсегда. Бронзовка обыкновенная Cetonia aurata заделалась редкостью. Жужелицы крупной на огороде не встретишь.

— А в Японии жуков до черта. Их там разводят.

— Боксёру открывает жена. Руки опущены, подбородок открыт…

— Машка, женушка моя дорогая! Родила? Сколько? Трое? Мои есть?

— А ты представь себе «Ревизора» с точки зрения современного чиновника. История про то, как мелкий проходимец и негодяй обманул приличных и порядочных людей.

— Между прочим, я только к старости узнал, что Ольга, оказывается, была сестра Татьяны.

— Господи! А кто же она тогда была, по-твоему?

— Ну, не знаю, брат. Приятельница. Подружка. «Скажите, девушки, подружке вашей».

СЦЕНА 23/3

Капкан

Маришка снова появляется, растерянная и встрепанная.

— Ну и ну, — говорит она и опускается на ближайший стул.

Андрей произносит с недурным французским прононсом:

— Monsieur Christoforoff va s’animaliser.

А Вельзевул осведомляется деловито:

— Уложили?

— Там с ним Матвей, — отвечает Маришка невпопад, — Ребята, он так долго не протянет, надо что-то делать, честное слово. Богдан ты не хочешь им заняться?

— Нет! — говорит Богдан так резко, что все сразу же замокают и теперь смотрят на него. Даже Тенгиз. Даже опекуемый Вова.

— Извини меня конечно, но почему? — спрашивает Маришка беспомощно, — Он же сейчас, совершенно очевидно, твой клиент.

— Я предпочел бы не давать объяснений, — говорит Богдан таким тоном, что разговор прекращается.

— Что ты выяснил? — спрашивает Тенгиз, переведя тяжелый взор свой на Страхоборца, — Ты узнал что-нибудь?

— Да. Я узнал что Аятолла замечательная личность и что у него есть два слабых места.

— Целых два? — говорит Юра-Полиграф, — Да он у нас просто слабак!

— Первое, он любит жену. Второе, он любит сына.

— Сын маленький? — осведомляется Юра.

— Десять лет.

Некоторое время все молчат и только Маришка оглядывает всех по очереди постепенно закипая.

— Это не для нас, — говорит она решительно.

— Но он-то этого не знает, — возражает Страхоборец.

— И думать на эту тему не хочу, — говорит Мариша, — И вам не разрешаю. Забудьте!

— Ты скажи это Димке, — мрачно предлагает Тенгиз, отводя глаза.

— Скажу, не беспокойся. И он со мной согласится. Со мной, а не с тобой.

«Ну, это, положим, дело темное и отнюдь не очевидное, — думает Богдан, но в дискуссию ни с кем не вступает, а только спрашивает Тенгиза, — Подобраться к нему вплотную можно?»

— Можно, — говорит Тенгиз.

— Так за чем же дело стало?

Тенгиз не отвечает, как бы находясь в затруднении. Все смотрят на него и ждут.

— Слишком уж легко к нему подобраться, — говорит наконец Тенгиз медленно, — Мне это не понравилось.

— То есть?

— Я прошел к нему в офис свободно, блин, как в собственный сортир. Его не оказалось на месте, но все равно, легкость эта, вседозволенность. Там же охраны должно было быть как в Кремле. Тут что-то явно не так, блин. Так не бывает. Мне показалось, что это западня. Капкан для дураков.

СЦЕНА 23/4

Арахнофобия

Появляется Матвей, запыхавшийся, но веселый.

— Слава тебе, Господи, — говорит он, — Задрых наконец. Ну что вы тут без меня решили?

— У него есть еще одна слабость, — говорит Страхоборец уклоняясь от ответа на вопрос, — Он страдает арахнофобией.

— Это еще что за зверь такой? — осведомляется Юра.

— Он боится пауков, жуков, мокриц и всего такого.

— О! Это интересно! — оживляется Вельзевул, — И сильно боится?

— Было сказано, до смерти. Как ребенок.

— Отдайте его мне! — говорит Вельзевул радостно, — Где он живет? Адрес?

— Он живет в Царском Доме. Тебя туда не пустят.

— Ничего! Тенгиз проведет.

— Хрена, — говорит Тенгиз, — Это Царский Дом, там все на автоматике.

— Ну нет, и не надо, — легко соглашается Костя, — Чего мне там у него в квартире делать? И так прекрасно обойдусь.

Все смотрят на него с ожиданием, а он сияет и радуется, даже на стуле подскакивает от удовольствия. Он уже понял решение, Дуремар заполошный. Потом он вдруг перестаёт сиять, морщится, отчаянно чихает в торопливо сложенные ладони и тотчас же под грозным взглядом Маришки лезет в карман за марлевой повязкой.

— Накаркал ты мне, Вова, — гнусаво говорит он укоризненно моргая слезящимися глазами, — Опекуемый хренов. Куда только твой опекун смотрит.

Богдан говорит:

— Опекун все-таки хотел бы окончательно понять, о чем здесь у нас идет речь. Мы же знаем Димку сто лет. Он же выдумщик, артист, почему я должен ему верить?

— Ну, знаешь! — говорит Матвей, ошеломленный и возмущенный одновременно.

— Нет уж, позволь! В прошлом году он устроил нам спектакль по поводу падения дойчемарки. В позапрошлом году мы все, как идиоты…

— Перестань, Благоносец. Не срамись, — Матвей наливает себе водки, — Не знаешь, не берись и судить. Видел бы ты его этой ночью.

— А что такого особенного произошло этой ночью?

— Да, он подыхает от чувства вины и собственных открывшихся возможностей, понимаешь? Немного изменил будущее и выиграл большие деньги. Опять немного изменил будущее и убил кучу людей. И всё это в связи с Аятоллой. И он действительно не знает, что ему со всем этим делать и просит нашей помощи. Разрывает его на сотни маленьких Вадимов. Теперь понятно?

— А где гарантия, что он не разыгрывает перед нами очередной свой водевиль? Что я — Димку не знаю? — упрямится Андрей.

Матвей на это ничего не говорит, а только кривится еще больше и выпивает свою водку не закусывая.

— Всё так и было… — говорит Юра, — Я про деньги. Я был с ним тогда в Казино, блеф подсказывал.

— Ты, Благоносец, по-моему, просто ищешь предлога уклониться от помощи своему брату, — говорит Андрей-Страхоборец, вежливо улыбаясь, — Подчеркиваю, по-моему. Извини. Без обид, ладно?

— Ладно, — соглашается Богдан.

— Ты же видишь, на что он похож.

— Вижу. На переполненный нужник.

— Ну, допустим. Но разве это не твоя работа?

— Допустим. Наверное, я должен его осушить. Но не буду.

— Это твои проблемы, — говорит Страхоборец, вежливо улыбаясь, — У нас свободная страна.

СЦЕНА 23/5

Таракан

В этот момент с потолка или с люстры камнем падает нечто тяжелое, многоногое, живое! ударяется с костяным стуком о край сахарницы, отскакивает, кувыркается и несётся стремительно по скатерти, огибая бутылки, чашки и бокалы.

Это таракан — огромный, Богдану кажется с кулак величиной. Никогда он таких не видел. Черный, отсвечивающий красным, стремительный. Он слаломным зигзагом мчится по столу и как ласточкой с берега прыгает на колени Вельзевулу. И тотчас же исчезает, будто его никогда здесь и не было. Никто не успевает испугаться по-настоящему, но все дружно и с шумом отшатываются, а Маришка коротко взвизгивает и вместе со стулом стремительно отъезжает к стене.

— Мать твою, наперекосяк! — произносит Тенгиз, вскакивая на ноги.

Слышится хор возмущенных голосов, в котором особо выделяется отчаянный вопль Маришки:

— Убирайся, он по тебе ползает! Брысь с глаз долой, чтобы я тебя никогда не видела!

Вельзевул делает успокаивающие жесты, рассылает обеими руками воздушные поцелуи и даже сквозь повязку видно как самодовольно он ухмыляется. А когда вопли и проклятия утихают, он зловеще обещает:

— Этот гад Аятолла будет у меня кричать «Capevi»! — видимо Костя путает «capevi» и «peccavi» — «я виноват» — лат.

Но все так злы и раздражены, что никто даже не спрашивает, что он этим хочет сказать. Впрочем и так все ясно, по одной лишь интонации. Вельзевула заставляют встать со стула, распахнуть куртку, расстегнуть рубаху, потрясти портками. Экстремисты требуют чтобы он разделся догола. Повелитель Мух помирает со смеху:

— Да нет его здесь! Да он уже в подвале. Что он, дурак, что ли?

СЦЕНА 23/6

Роберт

В разгар суматохи раздаётся звонок в дверь и объявляется Роберт. Строгий и неулыбчивый как и всегда. Его усаживают в единственное полукресло, наливают водки, Маришка приносит из кухни парочку еще теплых бифштексов. Богдан смотрит как обхаживают Лорда Винчестера и старательно отгоняет от себя тухлые мыслишки о «близости к телу», а равно о свечении отраженным светом. Вздор все это. Боб высокомерен без заносчивости и строг без жестокости. Вполне достойная личность на самом деле, да и Сэнсей и не стал бы держать около себя недостойного.

— Как там наш Сэнсей? — спрашивает Богдан из вежливости. Кто-то же должен был это спросить.

— Сэнсей в полном порядке, — лаконично ответствует Роберт, поедая бифштекс.

— Указания? Пожелания? — подключается уже основательно поддавший Юра-Полиграф, — Приказы?

— Вольно. Можете отдыхать.

— Подлинная деликатность всегда незаметна, — комментирует ситуацию Андрей-Страхоборец и осведомляется:

— Тебе рассказать, о чем мы здесь договорились?

— Обязательно. Только вкратце.

— Разумеется вкратце. Тенгиз, расскажи человеку!

И Тенгиз говорит:

— Значит, так. Я предлагаю следующий вариант. Выборы в воскресенье. В воскресенье, прямо с утра Димка переселяется сюда, ко мне. Пусть поживет пока здесь, так мне будет спокойнее. В понедельник я выхожу на Аятоллу и имею с ним беседу. Далее будем действовать по обстоятельствам. Ты, Вельзевул, должен быть к этому времени полностью готов. Успеешь?

Вельзевул кивает.

— Хорошо. Есть у меня еще и запасной вариант, но сначала, Боб, скажи, в какой степени мы можем рассчитывать на Сэнсея?

— Ни в какой, — говорит Роберт, подбирая соус корочкой.

— То есть? Ты так с ним и не поговорил?

— Я поговорил с ним. В последний раз час назад. Мы не можем на него рассчитывать.

— Но почему, блин? Что он тебе сказал?

— Дословно?

— Давай дословно.

— Он сказал: «Отличная штука — команда. Всегда есть возможность свалить вину на кого-нибудь другого».

— Что это, блин, значит? — спрашивает оторопевший Тенгиз.

— Это «Восьмое правило Фингейла». Если тебе от этого легче.

— И все?

— И все, — говорит Роберт-Винчестер и тянется к остывшим уже гренкам на огромном фамильном блюде кузнецовского фарфора.

— Слушай, Матвей, — продолжает он без всякого перехода, — Давно тебя хотел спросить. Можно назвать Гёделевским утверждение «Вселенную создал Бог»?

СЮЖЕТ 23/7

Приступим!

Богдан не слушает дальше. Ему неинтересно, является ли это утверждение Гёделевским, тем более что он совершенно уверен, что Вселенную создал не Бог.

Он поднимается, вылезает из-за стола и манит за собою опекуемого Вову. Надо работать. Он мало что умеет делать в этой жизни, но то что он умеет, он делает лучше многих. Может быть лучше всех. Он проходит в спальню. Вова грузно топает след в след, тяжело сопя как ломовая лошадь. Однако в сопении этом уже слышится рабочий азарт. Вова предчувствует работу, а работать он любит. Хотя и мало что пока умеет.

Вадим лежит на боку, свесив руку до полу. Лицо его смято подушкой и весь он выглядит как раздавленное животное. Сейчас это просто бурдюк, наполненный отчаянием и бессилием.

— Но он же вполне здоров, — возражает Вова.

— Это тебе только кажется, — отвечает Богдан, — Он несчастен, а несчастье это болезнь. Более того, это лоно всех болезней на земле.

— Несчастье не лечится, — возражает Вова, = Оно проходит само собой, как дождь.

— Или не проходит, — говорит Богдан.

— Или не проходит, — соглашается Вова, — Но тогда оно перестает быть несчастьем и становится образом жизни.

— Правильно поступает тот, — цитирует Богдан, — Кто относится к миру, словно к сновидению. Когда тебе снится кошмар, ты просыпаешься и говоришь себе, что это был всего лишь сон. Говорят, что наш мир ничем не отличается от такого сна.

Однако, Вова тоже читал «Книгу самурая». И тоже ценит её.

— Но с другой стороны, — возражает он немедленно, — Даже чашка риса или чая должна браться в руки должным образом, без малейшей неряшливости и с сохранением бдительности.

Богдан усмехается и преподносит опекуемому свое любимое:

— Не нужно быть все время настороже, — говорит он, — Нужно просто считать, что ты УЖЕ мертв.

— Это правило не для нас, — говорит Вова как бы обидевшись, — Это для них.

— Для нас тоже, Вова. Для нас тоже… Ладно. Приступим?

— Попробуем, — говорит вдумчивый и осторожный Вова. И присаживается перед Вадимом на корточки, оттопырив необъятный свой зад молодого дегенерата.