Как жить богом

Сюжет 19. Матвей Аронович Вул, великий математик

СЦЕНА 19/1

Декабрь. Пятница

— Ну и ночка получилась, распроетить-её!

С такой вот энергичной и малоинтеллигентной фразой на устах просыпается Матвей Аронович Вул, более известный среди друзей и знакомых как «Велмат», то есть Великий математик.

Утро еще не начинается. Семь утра. Комната его дачи за ночь выстужается основательно.

Вадим пластом лежит на кровати, уткнувшись носом и лбом в стену. Тулуп валяется на полу, распахнув лохматые внутренности. Жуткая ночь. Чадная ночь.

СЮЖЕТ 19/2

Вадим

Когда они приезжают сюда Вадим пьян. Когда Матвей заехал навестить его — на всякий случай, голос Вадима не нравится ему по телефону: пьяный, надтреснутый голосишко. De visu Вадим оказывается еще хуже, чем его голос по телефону. Он дома один и он вдребезги пьян, словно пьет уже добрую неделю смертным запоем. Хотя вчера еще по телефону был вполне человекообразен и даже шутит в обыкновенной для себя манере.

— А Софья Ефимовна где?

В ответ на этот вполне невинный и естественный вопрос Вадим еще более перекашивается лицом:

— Не-ет, голубчик… Не получится у тебя и не надейся даже!

А потом и вовсе показывает фигу — чтобы никаких уже сомнений в отрицательном ответе не оставалось. Мамы Вадимовой дома нет и не скоро будет, а поэтому придется ему, Матвею, здесь сидеть, потому что оставлять Вадима в таком виде одного попросту безответственно.

И он остаётся и допивает вместе с Вадимом большую бутылку синеватого терпкого дерьма, а потом еще одну бутылку. Какую-то древнюю наливку из затхлых запасов и ночка летит.

СЦЕНА 19/3

Три истории

Слава Богу хоть в собеседниках Вадим не нуждается. Он все время говорит сам и три совершенно дикие истории причудливо переплетаются в его сознании.

Первая история видимо реальная — про Сатану с жалом вместо указательного пальца. Кавказская история про угрозы и требования. И Вадиму он не просто грозил, а еще и пытал его какой-то поганой пыткой.

Вторая история — про то как некая компашка из пяти человек пыталась вылезти из джипа (на Бермамыте? в Каменномосте?) упавшего в пропасть все там же, на Кавказе. И никак! До такой степени все они переломались пока летели. А некий огромный гражданин сломал себе шею и умер. И все остальные, похоже, тоже уже мёртвые. И среди них тот Сатана с переломленным указательным пальцем. И он вдруг открывает глаза и молча смотрит на Вадима. А потом тихо говорит:

— Ты нас убил и теперь хрен тебе, а не $25 тысяч! Аятолла позаботится.

А потом появляются какие-то люди плачущие над трупами из джипа и произносящие угрозы в адрес Вадима, обвиняя его в их убийстве. А тот Сатана знай себе лежит и притворяется мёртвым. Странная, малоправдоподобная, явно выдуманная история без сколько-нибудь определенного конца, да и без определенного начала, пожалуй.

А третья история совсем странная. Там фигурирует Юрка Полиграф, пасмурная ночь с дождем, казино «Мираж» на Петроградке, карточный стол для покера, неприятный какой-то человек, который сидит с ними рядом за столом и всё время им проигрывает. И вдруг поблизости от них каким-то волшебным образом образуется Юркина Жанка и они отдают ей большую пачку долларов на покупку квартиры.

СЦЕНА 19/4

Квартира Вадима

В большой комнате Вадимовой квартиры, где все разбросано и горит верхняя люстра, а торшер лежит на боку рядом с диваном, стоит атмосфера болезненного бреда и страха, превратившегося в ужас. Темный ужас. Бледный ужас.

Матвей хватает Вадима за руки, не давая ему еще что-нибудь разбить, повалить, разгромить, и растоптать. Вдруг звонит телефон. Глухо, задавленный диванными подушками, неожиданный, словно внезапный человек на пороге.

— Кто это? Мама? Мама, я же просил не звонить! Все в порядке у меня, просто насморк. Мама, я же просил не звонить. Не звони больше.

И Вадим вешает трубку и сразу же без перехода, уже Матвею:

— Просил же: не звони! Прослушивается же все. Теперь они ее засекли. Спрятал, называется.

Сигарета, трясущаяся рука с зажигалкой, красные скошенные глаза:

— Убьют — ладно. Это еще не так страшно. Плевать. Но ведь пытать будут. Искалечат, суки, изуродуют. В инвалидную коляску посадят на всю оставшуюся жизнь. И я не успею их убить ДО, ненависти не хватит.

Вадим садится на стул:

— Да, бывает со мной! Знаешь, как это бывает? Я вдруг вижу как бы связь вещей. Дорогу вижу по которой все катится как по рельсам. Но ведь ничего же больше этого! Почему они хотели, чтобы я делал невозможное? Это же так понятно. Если человек видит дорогу, это же не значит, что он может ее проложить. А это даже и не дорога. Это труба большого диаметра. У меня от нее клаустрофобия начинается. Только маленькую трубу ворочать могу. Но и для этого нужна ненависть. А где её взять? Гришка Петелин, гад, своими секретами не делится.

СЦЕНА 19/5

Маленькая

Вадим вдруг тревожится:

— Где маленькая⁈ На утро же оставалась. Специально оставил. Ты взял? Отдай, не будь гадом! Верни, ну пожалуйста, ну я тебя прошу. Матвей, чтоб ты сдох, отдай маленькую, евр-р-рей, сука!

Вадим лезет за диван, отпихивает поваленный торшер, находит бутылек, обнимает ладонями, прижимает к щеке, как любимого котенка. Матвей пытается уложить его баиньки, но куда там!

Его вдруг несёт на кухню, варить кофе. Кофе ему бедолаге срочно нужен. Слышно сначала, как у него там посуда летит на пол, а потом вдруг тянет по квартире газом. Оказывается, включил все конфорки, ни одну не зажег, стоит с джезвой в руках и весь перекосившись от ужаса смотрит в кухонное окно на двор, где какие-то вполне мирные, и женского пола в том числе люди то ли загружаются в черную «Волгу», то ли, наоборот, выгружаются из.

Уже основательно заполночь, когда Матвей принимает решение увезти его отсюда на хрен. Подальше. Пусть хоть отоспится спокойно на природе.

Поразительно, но Вадим не возражает. Даже наоборот, сам тут же бредёт в прихожую одеваться, злобно приговаривая:

— А вот хрен вам, не достанете. Сегодня четверг, а завтра уже пятница. Хрена вам за щеку. Буду большим и сильным, раз так хотите. Всех убью, нахрен, я уже умею.

— Мотли! — кричит он, — А как насчет хеджирования пакета ГКО с помощью фьючерсов на завтра, по факту⁈

СЦЕНА 19/6

Хвойное

В машине Вадим сразу же засыпает. Словно выключают электричество. И спит самым благополучным образом. Тихо и крепко. Но на подъезде к Хвойному просыпается и на даче начинается все сначала, включая беспорядочное бормотание по поводу кавказских дел, а также истерические попытки разыскать забытую и оставленную в городе маленькую.

Матвей одевается и выходит на воздух. Надо сходить в сарай, пополнить запасы дров в доме, но он задерживается на крыльце изо всех сил вдыхая и выдыхая чистейший воздух, колючий от мороза и свежий, как хвойная лапа прямо из леса. Морозная тишина лежит над миром, даже собак не слышно, и мертво светится сквозь елки окна соседнего слева особняка, где по обыкновению весь свет включен и при этом ни единой души, ни малейшего движения не видно, словно не особняк это, а заколдованный дворец.

Все как всегда. Матвеев «жигуленок» в полном порядке. Стоит там, где и полагается ему стоять, тихонечко мигая красной точкой включенной сигнализации. В доме справа уже видимо народ просыпается и толстый белый дым поднимается из печной трубы. Но и там все тихо и недвижимо.

«А чего ты здесь ожидаешь, Жорж Данден, — думает Матвей, спускаясь с крыльца, — Филера, примерзшего плечом к телефонному столбу напротив? Или толпу бандитских „мерседесов“, сгрудившихся перед воротами? Не смеши людей! Не так все это делается. Странные какие-то истории. Есть в них некая раздражающая избыточность. Чрезмерность какая-то»

Он пытается уловить быстро промелькнувшую трезвую и очень ценную в этом бредовом хаосе мысль. Но упускает. Мысль уходит в муть и мрак подозрительных артефактов. Теперь надо ждать, когда она снова вынырнет. Ничего время есть подождем. Сегодня еще только четверг, пардон, уже пятница. Пока еще только пятница и сегодня мы все встретимся у Тенгиза и найдем решение. Если оно есть.

Он притаскивает и укладывает в прихожей три вязанки дров, топит печку в комнате, идёт на кухню и ставит на газ полчайника воды. Потом, шарит по сусекам. Еды не то чтобы нет совсем, но она вся какая-то безнадежно далекая от окончательной готовности к употреблению. Сырье. Даже не полуфабрикаты, а именно сырье: мука, крупа, свекла, морковка. Впрочем в холодильнике обнаруживаются куриные яйца. В трех экземплярах. Но с хлебом совсем плохо — каменная полубуханка ржаного, вся в мрачных трещинах, словно среднеазиатский такыр.

СЦЕНА 19/7

Пятница

Когда он возвращается в комнату чтобы подбросить дров в печку, Вадим уже сидит в постели, накинув на плечи тулуп и рассматривает в маленькое зеркальце свою распухшую физиономию со смешанным выражением отчаяния и крайнего отвращения.

— Слушай, — говорит он, — Сегодня среда или четверг?

— Пятница сегодня.

— Врешь!

— Зуб даю.

— Так сегодня нам к Тенгизу идти?

— Всенепременнейше!

Вадим стонет и принимается мять себе щеки и лоб, словно пытается таким образом привести все это свое хозяйство в порядок.

— Ну а как насчет хеджирования портфеля ге-ка-о с помощью завтрашних фьючерсов? — спрашивает Матвей осторожно.

Это контрольный вопрос. Несколько секунд Вадим молчит, но потом отвечает:

— Увы. На завтра могу гарантировать только результаты вторичных торгов ге-ка-о о-эф-зе из дилингового зала. И курс доллара. Оборотную массу долларов займи у Полиграфа, у него есть.

«Слава Богу! Очухался! — мысленно произносит Матвей и присаживается перед печкой с кочергой наизготовку, — Хм-м, если иметь такую точную информацию на завтра и оборотный капитал, мы очень скоро миллиардерами станем!».

— Как я был вчера? — спрашивает Вадим.

— По-всякому. Хорош тоже был. Иногда.

— Много всякого наплел? — спрашивает Вадим смущенно.

— О, да! Не без того.

— «Иногда лучше жевать, чем говорить!» — сообщает Вадим как бы демонстрируя свое благополучное возвращение в мир реальностей и тут же осведомляется, — А пожевать ничего не найдется в этом доме? Солененького бы чего-нибудь, а?

— Соль есть, — говорит ему Матвей, — Килограмма два. Сейчас организуем. Имей в виду, мне к двенадцати надо в Зеленогорск, на семинар. Поедешь со мной или здесь останешься?

— Я подумаю, — говорит Вадим.