Истинная: Вишневый Сад Попаданки

Глава 5

Серые сумерки на Севере опускались не плавно, а падали, как тяжелый занавес в театре. Еще минуту назад снег был синим, и вот он уже черный, а ветер начинает выть на одной, особенно тоскливой ноте.

Но в этот вечер я ждала темноты не со страхом, а с нетерпением.

Я стояла у окна кухни, оттирая тряпкой, найденной в кладовой, слой вековой грязи со стекла. Мои руки покраснели от холодной воды, но внутри меня гудело ровное, мощное пламя, подаренное «Алой Королевой». Я съела еще одну ягоду в обед, и теперь чувствовала себя так, словно могла в одиночку перетащить гору. Или, как минимум, пережить зиму.

— Едут! — пискнул Казимир.

Домовой сидел на подоконнике, маскируясь под старую мохнатую шапку. Его уши локаторами поворачивались в сторону ворот.

— Слышу, — кивнула я.

Снаружи, сквозь вой ветра, пробивался звон бубенцов и скрип полозьев. Тяжелый, натужный скрип. Так скрипят сани, груженные чем-то весомым.

Лейтенант Даррен сдержал слово.

Я накинула на плечи платок (тот самый, единственный, что нашла в сундуке) и вышла на крыльцо.

Во двор въезжали трое огромных грузовых саней, запряженных лохматыми северными лошадьми-тяжеловозами. От крупов животных валил пар. На первых санях, рядом с возницей, сидел сам лейтенант. Увидев меня, он спрыгнул в снег — легко, по-военному, хотя сугробы были по колено.

— Три воза березы, Ваша Светлость! — отрапортовал он, подходя ближе. — Сухая, звонкая. Интендант чуть не удавился, когда выписывал накладную. Сказал, что мы золото в топку кидаем.

— Передайте интенданту, что здоровье Герцогини стоит дороже золота, — усмехнулась я. — Сгружайте у кухни.

Солдаты — крепкие, бородатые мужики в тулупах — принялись за работу. Поленья летели в кучу с глухим, приятным стуком. Запахло свежей древесиной и морозной корой. Для меня этот запах был слаще любых духов. Это был запах тепла.

Работа спорилась. Солдаты перешучивались, поглядывая на меня с любопытством. Слух о том, что «ссыльная леди» не замерзла в первую ночь, уже явно стал главной байкой гарнизона.

И тут случилось непредвиденное.

Один из солдат, кряжистый сержант с седыми усами, подхватил особенно тяжелое, сучковатое бревно. Он сделал резкое движение, пытаясь перебросить его через борт саней.

— Хэк! — вырвалось у него.

Бревно с грохотом упало обратно в сани. А сам сержант застыл в неестественной позе, согнувшись буквой «Г». Его лицо мгновенно посерело, на лбу выступили крупные капли пота.

— Брам! — крикнул Даррен, бросаясь к нему.

Сержант издал низкий, утробный стон сквозь сжатые зубы. Он попытался разогнуться, но ноги его подкосили, и он рухнул бы в снег, если бы товарищи не подхватили его под руки.

— Спина... — прохрипел Брам. — Как ножом... проклятье...

— Стылая Хворь, — мрачно констатировал Даррен, ощупывая поясницу подчиненного. — Старая рана плюс мороз. Его скрутило. Парни, тащите его в сани, повезем в лазарет.

— Не доедет, — просипел один из солдат. — Командир, до лазарета час трястись. Он от боли дух испустит. У него уже губы синие.

Я видела это. Стылая Хворь — местный аналог радикулита, только магически усиленный холодом этого мира. Мышцы превращаются в камень, пережимая нервы. Боль такая, что взрослые мужики теряют сознание.

— Несите его в кухню! — крикнула я, сбегая с крыльца.

Даррен обернулся ко мне.

— Леди, ему нужен лекарь. Маг-целитель. А у нас в гарнизоне только костоправ, и тот пьян через день.

— Я сказала — в кухню! — в моем голосе прорезались командирские нотки, которые я выработала за годы управления бригадой грузчиков. — Там тепло. На столе ему будет лучше, чем в санях на морозе. Живее!

Солдаты, повинуясь инстинкту подчинения, подхватили стонущего Брама и потащили в дом.

На кухне было тепло. Камин, растопленный хворостом, весело гудел. Казимир, невидимый для посторонних, предусмотрительно смахнул со стола крошки и спрятался на печи.

Сержанта уложили на грубый дубовый стол. Он дышал тяжело, с присвистом. Его глаза закатывались.

— Что вы собираетесь делать? — спросил Даррен, стягивая перчатки. Он выглядел обеспокоенным. Потерять опытного сержанта посреди зимы — плохая примета.

— Лечить, — коротко бросила я.

Я метнулась к полке, где стояла моя заветная корзина, накрытая полотенцем.

Использовать целую ягоду при свидетелях было нельзя. Это вызвало бы слишком много вопросов. Рэйвен знает, что магии у меня нет. Если я начну творить чудеса на глазах у военных, меня сожгут как ведьму или уволокут в лабораторию.

Мне нужно было прикрытие.

Я схватила глиняную кружку. Зачерпнула кипятка из котелка над огнем. Потом, встав спиной к солдатам, чтобы закрыть обзор, достала из корзины одну ягоду «Алой Королевы».

Я раздавила её пальцами прямо в кружку.

Сок брызнул густой, темный, как венозная кровь. Кожица лопнула, источая тот самый аромат миндаля и меда. Я быстро размешала варево ложкой. Вода окрасилась в нежно-розовый, почти рубиновый цвет. От кружки пошел пар, который пах не просто чаем, а летом.

— Поднимите ему голову, — скомандовала я, подходя к столу.

— Что это? — насторожился Даррен, принюхиваясь. — Пахнет... сладко.

— Семейный рецепт, — соврала я, не моргнув глазом. — Особый сорт высокогорного шиповника с добавлением... трав с моей родины. Снимает спазмы.

Даррен колебался секунду, но, глядя на мучения сержанта, кивнул солдатам.

Брама приподняли. Я поднесла кружку к его посиневшим губам.

— Пей, солдат. До дна.

Брам сделал глоток. Его брови дернулись от удивления. Вкус был не горьким, как у местных лекарств, а божественным. Он жадно припал к кружке, выпив все горячее варево за три глотка.

Тишина на кухне стала звенящей. Все смотрели на сержанта.

Минута. Вторая.

Лицо Брама начало меняться. Землистая бледность отступала, сменяясь здоровым розовым цветом. Дыхание выровнялось. Напряженная гримаса боли разгладилась.

Вдруг раздался громкий, сухой щелчок — это расслабились каменные мышцы спины, позволяя позвонкам встать на место.

— Ох... — выдохнул Брам.

Он моргнул, глядя в потолок просветленным взглядом. Потом пошевелил плечами. Потом сел на столе, спустив ноги.

— Не болит? — спросил Даррен, не веря своим глазам.

— Жжется, — признался Брам, прикладывая руку к груди. — Внутри жжется. Но хорошо так... Тепло. Словно я у печки сижу, а в спине... отпустило, командир! Вообще отпустило!

Он спрыгнул со стола и, для демонстрации, сделал наклон вперед, достав руками до пола. Солдаты ахнули. Брам не гнулся так последние лет пять.

— Магия... — прошептал один из рядовых, осеняя себя знаком круга.

— Не магия, а знание трав, — строго поправила я, забирая пустую кружку. — У нас в мире медицина ушла далеко вперед.

Даррен смотрел на меня. В его взгляде больше не было насмешки или снисхождения. Там был расчет и... уважение.

— Леди Алисия, — медленно произнес он. — У нас половина гарнизона мается спинами и суставами. А интендант вторую неделю кашляет так, что штукатурка сыплется. Ваш... шиповник... его много?

— Достаточно, — уклончиво ответила я. — Но это редкий ресурс, лейтенант. И он стоит дорого.

— Мы заплатим, — быстро сказал Брам, делая приседание. — Я за это зелье полжалования отдам! Я себя чувствую, как будто мне снова двадцать! Хочется бабу обнять и медведя завалить!

— Медведей оставим в покое, — улыбнулась я. — А насчет оплаты мы договоримся. Но не сегодня. Вы привезли дрова — я вылечила бойца. Мы в расчете.

Солдаты уходили, кланяясь мне чуть ли не в пояс. Брам пытался поцеловать мне руку, но я тактично сунула ему в ладонь кусок вяленого мяса из их же пайка.

Когда дверь за ними закрылась, Казимир спрыгнул с печи.

— Ты видела? Видела? — он пританцовывал. — У него глаза горели! Хозяйка, ты теперь не просто леди. Ты теперь целительница! К нам паломничество начнется!

— Именно на это я и рассчитываю, Казимир, — сказала я, глядя в окно на удаляющиеся сани. — Паломничество. И рабочая сила.

***

Слухи в замкнутом мире гарнизона распространяются быстрее, чем вирус гриппа в метро.

Я ожидала гостей через пару дней. Но они пришли на следующее утро.

И это были не солдаты.

Когда Казимир доложил, что к воротам приближается «пестрая толпа в платках», я поняла: сработало сарафанное радио. Женское сарафанное радио — самая мощная информационная сеть в любой вселенной.

Я вышла во двор.

У ворот стояли пять женщин. Они кутались в шерстяные шали и меховые накидки, переминаясь с ноги на ногу. Впереди всех, как ледокол, стояла женщина необъятных размеров и такой же необъятной харизмы.

Марта. Жена интенданта. Я узнала её по описанию Казимира ("Гром-баба, коня на скаку остановит, а потом продаст его втридорога").

— Доброе утро, леди! — гаркнула Марта так, что с ворот осыпался иней. — Мы к вам! По делу!

— Доброе утро, дамы, — я открыла калитку, приглашая их во двор. — Проходите. В доме теплее.

Они вошли, озираясь. Их взгляды шарили по двору. Конечно, они искали магию. Или следы богатства. Но видели только расчищенные дорожки (спасибо моей новой силе и лопате) и закрытую наглухо дверь на задний двор.

Мы прошли на кухню. Теперь здесь было уютно: горел огонь, на столе стоял начищенный чайник (Казимир постарался), а в воздухе витал запах сушеных трав, которые я развесила для антуража.

— Слыхали мы, — начала Марта без обиняков, усаживаясь на табурет, который жалобно скрипнул, — что вы, Ваша Светлость, Брама на ноги поставили. Он теперь по казарме козлом скачет, всех достал своей бодростью.

— Было дело, — скромно кивнула я, разливая кипяток по кружкам.

— А у моего, — вступила худенькая женщина с заплаканными глазами, — кашель. Грудной, лающий. Лекарь говорит — "стылые легкие", мол, готовьтесь к худшему. А у нас двое детей...

— А у моего колено, — подхватила третья. — Не ходит почти.

— А у меня, — Марта понизила голос, — просто тоска. Сил нет. Утром встаю — и жить не хочется. Темнота эта проклятая...

Они смотрели на меня. С надеждой. С мольбой.

Я понимала их. Жизнь на границе, в вечной мерзлоте, рядом с мужьями, которые каждый день рискуют превратиться в ледяные статуи — это подвиг. Им нужна была не просто медицина. Им нужна была энергия.

— Я могу помочь, — сказала я тихо.

— Сколько? — деловито спросила Марта. — Золота у нас немного, но мы соберем.

Я покачала головой.

— Мне не нужно ваше золото. Здесь, на Утесе, золото не греет.

— А что нужно?

Я обвела рукой кухню.

— Посмотрите вокруг. Крыша течет. Окна — одно название, дует так, что свечи гаснут. Печная труба в гостиной забита. Пол в коридоре прогнил.

Марта прищурилась. Она была умной женщиной.

— Вы хотите ремонт?

— Я хочу бартер, — твердо сказала я. — Ваша валюта — руки ваших мужей. Плотников, столяров, каменщиков. Вы присылаете бригаду. Они чинят мне дом: крышу, окна, полы. Делают мебель. А я даю вам лекарство.

Женщины переглянулись.

— Мой Ганс — плотник от бога, — неуверенно сказала жена "колена". — Но он же ходить не может...

— Привезите его сюда на санях, — сказала я. — Я дам ему лекарство. Через час он сможет залезть на крышу. Если не сможет — я не возьму с вас ничего.

Марта смотрела на меня оценивающе.

— А оно вкусное? — вдруг спросила она. — Это ваше лекарство?

Вместо ответа я достала маленькую баночку. В ней был джем. Я сварила его ночью из трех ягод, добавив немного сахара (из пайка) и воды. Получилось густое, рубиновое желе.

Я зачерпнула ложечку и протянула Марте.

— Попробуйте.

Марта слизнула джем.

Ее глаза расширились. По пухлым щекам разлился румянец. Она выпрямилась, глубоко вдохнула, словно ей вдруг стало легче дышать.

— Ох ты ж... — выдохнула она. — Это... это как поцелуй в юности. Тепло-то как пошло! И в голове ясно!

Она хлопнула ладонью по столу.

— Девки! — скомандовала она. — Звоните мужьям! Ганса на сани! Петера с инструментами сюда! Если эта леди может вернуть нам мужиков в строй, мы ей не то что крышу, мы ей башню новую построим!

***

На следующий день поместье «Черный Утес» перестало быть обителью скорби. Оно превратилось в стройплощадку.

Это было похоже на муравейник, в который плеснули энергетика.

Приехали две дюжины мужчин. Кто-то хромал, кто-то кашлял, кто-то держался за поясницу. Но их жены (великая сила!) пригнали их сюда с инструментами.

Я организовала «медпункт» прямо на крыльце. Каждому рабочему — кружка горячего «шиповникового отвара» (с каплей вишневого сока).

Эффект был мгновенным.

Хромые бросали костыли. Кашляющие начинали дышать полной грудью. Унылые начинали шутить.

— Эй, парни! — орал Ганс, который еще час назад не мог согнуть колено, а теперь сидел верхом на коньке крыши. — Давай доску! Живее! Я чувствую, что могу взлететь!

Работа кипела.

Визжали пилы. Стучали молотки. Пахло свежей стружкой, мужским потом и махоркой.

Я ходила между ними как прораб, указывая, что делать. Но настоящим прорабом был Казимир.

Домовой был в экстазе. Он, невидимый для людей, носился по дому. Если плотник хотел взять гнилую доску, Казимир незаметно подсовывал ему хорошую. Если гвоздь гнулся, домовой его выпрямлял. Если кто-то халтурил, Казимир ронял ему на ногу молоток.

— Здесь дух обитает! — шептались рабочие, с опаской оглядываясь. — Сами инструменты в руки прыгают!

— Это благословение Леди, — авторитетно заявлял Ганс. — Она святая. Вы посмотрите, как она на нас смотрит. И кормит!

О, да. Кормежка была частью плана.

Я понимала: чтобы удержать эту армию, одной магии мало. Нужно бить в самое сердце мужчины. То есть — в желудок.

Пока мужчины чинили крышу и вставляли новые, двойные рамы со стеклом (Даррен действительно привез стекло, списав его как «бой при транспортировке»), я пекла.

У меня была мука, масло, яйца (привезли жены в благодарность) и... «Алая Королева».

Я решила испечь огромный вишневый пирог.

Тесто под моими руками, напитанными магией земли, поднималось не по часам, а по минутам. Оно было живым, пышным, как облако. Я выложила его на огромный противень.

Начинку я не жалела. Ягоды, освобожденные от косточек (косточки я бережно собирала в мешочек — это мой золотой запас), пускали сок. Я добавила немного крахмала, чтобы начинка не текла, и закрыла пирог плетенкой из теста.

Когда я поставила его в печь, аромат поплыл по двору такой, что рабочие на крыше перестали стучать молотками.

Это был запах дома. Запах, которого эти суровые люди, живущие в казармах и холодных избах, не чувствовали годами.

Ближе к обеду во двор въехал Даррен. Он, конечно, приехал «проконтролировать порядок», но я видела, как он хищно раздувает ноздри, вдыхая аромат выпечки.

— Ваша Светлость, — он слез с коня, глядя на обновленный фасад дома. — Я не узнаю это место. Вы... творите невозможное.

— Я просто создаю уют, лейтенант, — я вышла к нему, вытирая руки о передник. На щеке у меня было пятно муки, но я чувствовала себя прекрасной. — Обед готов. Прошу к столу.

Мы вынесли столы во двор (благо погода была солнечной, хоть и морозной, а тепло от дома и скрытого дерева грело воздух).

Я вынесла пирог.

Он был румяным, золотистым, с глянцевой корочкой. Сквозь решетку теста проглядывала темно-бордовая, кипящая начинка.

Когда я разрезала его, раздался коллективный вздох. Хруст корочки прозвучал как музыка.

Я раздавала куски огромными ломтями.

Даррен взял свою порцию. Он откусил кусок, зажмурился и замер.

Вкус «Алой Королевы» в выпечке раскрывался иначе. Он стал мягче, глубже. Кислинка оттеняла сладость теста.

— Ммм... — промычал лейтенант, забыв про манеры. — Леди Алисия... Если бы я не знал, что вы замужем за Герцогом, я бы украл вас прямо сейчас.

— В очередь, командир! — хохотнул Ганс с набитым ртом. — Мы ей уже крыльцо пообещали новое сделать!

Во дворе царило веселье. Суровые воины, обычно угрюмые и молчаливые, смеялись, хлопали друг друга по плечам. Их лица порозовели. Магия вишни действовала мягко, снимая стресс, убирая накопившуюся усталость и агрессию.

Я смотрела на них и понимала: я создала не просто лекарство. Я создала допинг счастья.

И это была власть. Более сильная, чем мечи и магия льда.

***

Вечер опустился на «Черный Утес» синим бархатом.

Рабочие уехали, сытые, здоровые и нагруженные баночками с «витаминным джемом» для жен. Дом стоял тихий, но теперь это была не мертвая тишина склепа.

Это была тишина жилого дома.

Половые доски пахли воском (Казимир натер их). Окна сияли чистотой и не пропускали ни малейшего сквозняка. Камин в гостиной, прочищенный и отремонтированный, горел ровным, уютным пламенем.

Я сидела в кресле у огня (кресло тоже починили, перетянув новой тканью, которую привезла Марта). Ноги укрыты пледом. В руках — чашка настоящего чая с вишневым листом.

Казимир сидел на скамеечке у моих ног, блаженно щурясь на огонь.

— Хорошо-то как, хозяйка... — промурлыкал он. — Дом поет. Слышишь? Балки не скрипят, а гудят от удовольствия. Сердце дома бьется.

— Это только начало, Казимир, — сказала я задумчиво, вертя в пальцах маленькую, тяжелую косточку.

Она отличалась от косточек «Алой Королевы». Она была темнее, почти черной, и на ощупь напоминала металл. Тяжелая, холодная, но с пульсирующим внутри ядром.

— Что это? — насторожился домовой.

— Я нашла её сегодня в подкладке рюкзака, — соврала я (на самом деле, я вывела этот сорт в уме, вспомнив свои эксперименты с прививкой вишни на железистое дерево из другого мира... нет, просто вспомнив, как хотела создать сорт с особо твердой древесиной). — Это «Железная Вишня».

— Железная? — переспросил Казимир.

— Да. Её плоды дают не просто здоровье. Они дают каменную кожу. Ненадолго, на час-другой. Но этого хватит, чтобы пережить удар меча.

Я посмотрела на огонь.

— Мы стали заметными, Казимир. Слишком заметными. Слухи дойдут до столицы. До Рэйвена. И до его... подруги. Сюда придут не только за лечением. Сюда придут отбирать.

Я сжала косточку в кулаке.

— Нам нужна защита. И нам нужны деньги. Настоящие, большие деньги, чтобы нанять охрану, построить стену и купить независимость.

— И что ты будешь делать?

— Завтра мы посадим эту косточку, — сказала я решительно. — У ворот. Пусть она станет нашей стражей. А потом... потом я открою лавку. Не просто «обмен услуг». Настоящий магазин. На тракте.

Я встала и подошла к окну. В темноте, далеко на дороге, виднелись огни удаляющихся саней.

Мир Резота был суров. Но я собиралась не просто выжить в нем. Я собиралась его купить. Банку за банкой.

— Спи, Казимир, — сказала я. — Завтра будет тяжелый день. Мы начинаем большой бизнес.

И в этот момент, глядя на свое отражение в темном стекле, я увидела не попаданку-агронома. Я увидела Герцогиню, с которой лучше не связываться. Особенно, если она вооружена секатором и магией крови.