Инженер Петра Великого – 11

Глава 21

Семь дней мы висели в тягучем, наэлектризованном вакууме ожидания. На наблюдательной вышке ветер рвал плащ герцога Орлеанского, пока мы, вцепившись в перила, изучали панораму. Внизу, ощетинившись земляными иглами редутов, в оборонительную стойку свернулась Женева. Восточнее, закупорив горловину долины, лениво дымили костры лагеря Савойского. Враг затаился. Эта статика бесила.

— Герцог играет с нами, — Филипп не опускал подзорную трубу, словно надеялся разглядеть мысли противника. — Выставил авангард приманкой и выжидает. Чего именно…

— Ошибок, — буркнул я, кутаясь в воротник. — И наших друзей.

Рутина превратилась в день сурка. Утро начиналось с сухих сводок Ушакова, суть которых сводилась к тому, что динамика нулевая, патрули стационарны. Днем мастерские шумели от лихорадочной активности. Вечером мы собирались над картой, чтобы в сотый раз перетасовать колоду заведомо проигрышных вариантов.

— Делегация молчит, — сообщал Ушаков на очередном совете, перебирая бумаги. — Расчетное время возвращения истекло сутки назад. Перевалы со стороны Швица пусты.

Пётр, остервенело стругавший ножом деревянный брусок, вздохнул.

— Что наемники? — спросил он, сверля взглядом столешницу.

— Ситуация критическая, Государь. — Ушаков разложил донесения веером. — Цюрихские и базельские капитаны, несмотря на договоренности, не спешат. В кантонах шепчутся об эмиссарах Савойского. Те предлагают двойное вознаграждение исключительно за нейтралитет.

— Иуды! — выплюнул император. — Я научу их держать слово!

— Государь, — перебил я Петра, гася вспышку монаршего гнева. — Перед нами простая экономика. Капитаны — это товар, достающийся тому, кто больше платит. Савойский доходчиво объяснил швейцарцам перспективы.

Разговоры стихли. Де Брольи нервно полировал пуговицу мундира, грозя стереть позолоту. Орлеанский гипнотизировал карту. Мы уперлись в стену. Самое обидное, что мой план по созданию лавин, казавшийся вершиной инженерной мысли, на поверку оказался технически несостоятельным.

— Для закладки зарядов в этих координатах, — кончик указки скользнул по схеме горного хребта, — требуется поднять сотни фунтов пороха на высоту полторы тысячи саженей. Почти отвесный подъем.

— В чем загвоздка? — пробасил де Брольи.

— В людях, генерал. — Я устало потер переносицу. — Линейная пехота здесь бесполезна. Нам требуются профессиональные горноходы, люди, чье детство прошло на скалах. Такой ресурс сейчас находится либо в горах Швица, где сгинула делегация, либо уже носит цвета Савойского. Будь мои посланники здесь вместе с горцами, мы бы уже готовили врагу снежную лавину. Однако…

Указка со стуком ударилась о карту. Гладко вычерченная на бумаге операция разбилась о логистику и дефицит специалистов. Рассчитать резонанс взрывной волны оказалось проще, чем доставить груз в точку детонации.

Военные и дипломатические конструкции рассыпались карточным домиком. Запертые в осаде, с тающей армией, мы просто пыли по течению.

— Может, прорыв? — Пётр тяжело опустился в кресло, словно на его плечи лег весь груз уральского чугуна. — Собираем боеспособные части и идем напролом.

Фраза прозвучала приговором. Даже Орлеанский промолчал, признавая отсутствие альтернатив.

Глядя на осунувшиеся лица соратников, я ощутил, как внутри поднимается волна безнадежности. Впервые мой разум выдавал фатальную ошибку: вариантов нет. Савойский переиграл нас стратегически, навязав изматывающую позиционную войну вместо честной драки. Он просчитал переменные лучше меня. Теперь оставалось лишь выбрать формат финала: быстрая, шумная смерть в поле или медленное, унизительное угасание от голода. «Богатый» выбор для человека, планировавшего перевернуть историю.

Тусклый свет масляных ламп выхватывал из полумрака измученные, осунувшиеся лица.

Я отошел к окну. В темном стекле отражался мой силуэт, а за ним — карта, утыканная красными флажками врага. Идеальный капкан, без единой лазейки. Я снова и снова прогонял все данные из обеих жизней, пытаясь найти трещину в безупречной логике Савойского. Тщетно.

Бессильная злоба заставила меня вернуться к столу. Я принялся бездумно ворошить бумаги, сваленные в углу: донесения, списки наемников, счета от Анны… Пальцы наткнулись на тяжелый кожаный тубус. Трофей. Из него на стол высыпались хрустящие, пахнущие краской листы. Чертежи той самой французской осадной мортиры.

Изящные линии вызывали раздражение. Бесполезная красота. Я уже анализировал ее недостатки и находил новые минусы: массивный ствол, примитивный механизм наводки и, главное, чудовищный разброс. Мортира плевалась чугунными болванками по крутой навесной траектории, превращая попадание во что-то меньше городской стены в чистую лотерею.

Я уже собирался скомкать бесполезные бумаги, как вдруг взгляд зацепился за деталь — простую схему траектории полета ядра. Высокая, почти идеальная парабола. Снаряд взлетал и падал практически отвесно. Бесполезно против пехоты, но…

Траектория. Орудие било вверх. Оно способно было забросить груз туда, куда не долетит пуля и не докатится ядро. На самый верх. На вершины гор.

Дикая мысль обожгла сознание, я сперва попытался от нее отмахнуться, но она вцепилась мертвой хваткой. Дело было не в цели, а в средстве. Толкаемый взрывом снаряд здесь бесполезен. Требовалось нечто иное — то, что летит на собственной тяге.

Реактивный снаряд. Да ладно… Смогу ли?

Память подкинула картинку фейерверков из другого будущего. Принцип до смешного прост, но как превратить хлопушку в оружие?

Первый узел: топливо. Обычный порох детонирует, а мне нужно управляемое горение. Устойчивое, с постоянным вектором тяги. Если взять селитру крупного помола, увеличить долю угля и замедлить реакцию серой… Да, это будет не взрыв, а мощный, контролируемый выдох, как у кузнечных мехов.

Второй узел: корпус. Цельнотянутой трубы мне не сделать. Но можно свернуть в цилиндр тонкий лист железа, а прочность обеспечить обмоткой. Стальная проволока! Плотными витками, пропаянными оловом, она превратит хлипкую жестянку в легкий и поразительно прочный композитный корпус. Первая в мире композитная ракета.

Третий, самый каверзный узел: стабилизация полета. Аэродинамика — наука будущего, однако есть проверенный тысячелетиями принцип стрелы. Сместить центр тяжести вперед за счет тяжелой боеголовки и добавить легкое хвостовое оперение. Должно сработать.

Цельная концепция выкристаллизовалась в голове. Я на чистом листе бумаги начал лихорадочно набрасывать эскизы. Генералы молчали, с изумлением глядя на меня. Пётр подошел и заглянул через плечо.

— Что это, генерал? — пробасил он.

— Это ключ от нашей ловушки, Государь, — ответил я, не отрываясь от чертежа. — Способ дотянуться до вершин, не карабкаясь на них.

Я быстро, на пальцах, изложил концепцию. Брови царя медленно ползли на лоб. Герцог и де Брольи подошли ближе.

— Вы хотите… стрелять по горам… самодвижущимися бомбами? — в голосе герцога сквозило недоверие.

— Именно, — подтвердил я. — Мы заставим горы воевать на нашей стороне.

— Генерал, я знаком с фейерверками, — скептически вставил де Брольи. — Их полет непредсказуем. Это годится для ярмарок, не для сражения. Вы предлагаете палить в небо наугад.

— Любой инструмент эффективен при правильном применении, генерал, — отрезал я.

Пётр смотрел на меня, на эскиз, потом снова на меня. Скепсис в его глазах боролся с зарождающейся надеждой. А потом он расхохотался на весь штаб.

— Самодвижущиеся бомбы… По горам… Делай! Бросай все!

Он развернулся к ошеломленным генералам.

— Все мастерские — генералу! Всех людей, кого попросит, — ему! Нам нужен этот… небесный огненный кулак!

Повернувшись ко мне, он поймал мой взгляд. В его глазах полыхал безумный огонь творца, ухватившего за хвост невозможную идею.

— Я сам приду помогать.

Сгребая со стола эскизы, я уже прикидывал, как вежливо отстранить государя от практической работы. При всем уважении, на полигоне для испытания экспериментальных взрывчатых веществ царю-батюшке не место. Это могло плохо кончиться. Мало ли что.

С первыми лучами рассвета одна из дальних кузниц на окраине Женевы превратилась в засекреченную лабораторию. Государя удалось отговорить, тут Меншиков помог. Светлейший не переставал удивлять меня.

Я обнес лабораторию двойным оцеплением; солдатам был отдан приказ стрелять в любого, кто приблизится на сто шагов без моего личного разрешения. По лагерю тут же поползли слухи, будто «барон-чернокнижник» варит в котле золото или вызывает демонов. Пусть. Страх — лучший замок.

Сформировался своего рода проектный отдел. Я — генератор идей и главный конструктор. Мой самородок Федька — исполнительный механизм, руки, способные выковать из металла хоть дьявола. И французский инженер Анри Дюпре, который, увлеченный масштабом замысла, с головой ушел в расчеты.

— Итак, господа, — разложив на грязном верстаке свои наброски, я обрисовал задачу, — нам нужна труба, способная выплюнуть заряд на версту по вертикали.

Первым делом взялись за пусковую установку.

— Технология композитная, — объяснял я, закрепляя конец проволоки на деревянной болванке. — Федька, расковывай железо в листы, тонкие, как пергамент. Затем свернем их в цилиндр, а поверх, виток к витку, намотаем стальную проволоку. Железо удержит газы, а проволочный каркас примет на себя пиковое давление. Мы уже делали подобное.

И работа закрутилась. Кузница наполнилась звоном молота Федьки, с его медвежьей силой и ювелирной точностью превращавшего металл в податливую фольгу. Мы с Дюпре, обливаясь потом, часами вращали примитивный ворот, слой за слоем создавая прочный и легкий кокон из стали.

Следующим этапом стал двигатель.

— Черный порох не годится, — достав из небольшой кожаный мешочек, я высыпал на ладонь несколько сероватых цилиндриков. — Рваная тяга, демаскирующий дымный след. Придется вскрывать стратегический запас. В одном из «Бурлаков» имелось несколько ящиков с такими мешочками.

Моего бездымного пороха было мало, однако для этой операции альтернативы отсутствовали.

— Это… что за дьявольщина? — Дюпре с опаской ткнул пальцем в один из цилиндриков.

— Топливо будущего, Анри. Наша задача — заставить его гореть равномерно. Будем смешивать с вяжущим составом на основе спиртового лака.

Первый же эксперимент с прессовкой топлива едва не стал для нас последним. Смесь детонировала от трения. Оглушительный хлопок, сноп искр — и наш пресс разнесло на куски. Федька, чудом успевший отскочить, ошалело хлопал по тлеющим мальчишеским усикам.

— Генерал, это безумие! — Дюпре, отряхиваясь от сажи, смотрел на меня дикими глазами. — Смесь нестабильна! Мы взлетим на воздух!

— Спокойно, Анри, — я осматривал искореженный металл. — Это не безумие, а сбор данных методом проб и ошибок. Вывод: прессовать всухую нельзя. Работаем с влажной массой.

Оставалась последняя, самая дьявольская часть замысла — боеголовка.

— Фугасный заряд здесь неэффективен, — размышлял я вслух, когда мы, измотанные, пили остывший чай. — Взрыв на поверхности лишь сдует снег. Нам нужен удар, а не толчок. Проникающее действие, способное сотрясти саму скальную породу.

Сложный синтез отпадал. Решение должно было быть простым, «наколеночным», основанным на доступных компонентах.

Что произойдет при смешении обычного пороха с… бертолетовой солью? Хлоратом калия. Хлоратные составы… Что-то смутно припоминаю. Точно знаю, что они взрываются чуть ли не от косого взгляда. Их применение запрещено даже в пиротехнике.

Но лабораторный способ известен. Пропускание хлора через горячий раствор едкого кали… Но хлор — ядовитый газ! Потребуется герметичная стеклянная реторта, система охлаждения…

При этом у нас есть деньги и лучшие в Европе женевские стеклодувы. Нужен чертеж. А едкий кали получим из древесной золы. Все необходимое буквально под ногами.

Следующие сутки кузница напоминала филиал ада. Пока Федька доводил до ума механику, мы с Дюпре, облачившись в кожаные фартуки и мокрые тряпичные маски, погрузились в алхимию. В углу, в окружении ведер с водой, выросла хрупкая стеклянная конструкция. От марганца, который мы использовали для легирования стали, и соляной кислоты потянулся тошнотворно-сладковатый, удушливый зеленоватый газ. Хлор.

— Не дышите, ради всего святого! — сипел я. Мы, кашляя и задыхаясь, прогоняли этот яд через щелочной раствор.

К вечеру на дне колбы осела горстка белых кристаллов. Бертолетова соль. Красивая, как сахар. И смертельно нестабильная. Я ходил буквально по краю. И пытался не показывать этого. Не хватало еще передать свои опасения товарищам.

— Теперь самое жуткое, — прошептал я. — Смешивание. Малейшая искра…

Мы работали в мертвой тишине, при свете одной лампы. На смоченном водой резиноидном листе Дюпре деревянной лопаткой, с осторожностью сапера, соединял черный порох с белыми кристаллами. Я стоял рядом с ведром песка, готовый в любой момент прервать цепную реакцию. Не знаю, помогло бы это или нет — сомнительно — но что еще я мог придумать? Руки Дюпре ходили ходуном. Наконец он отступил. На листе лежала серая, невзрачная паста.

— Готово, — выдохнул он.

— Теперь на нее даже дышать опасно, — прошептал я.

Этой адской смесью, соблюдая немыслимые предосторожности, мы начинили боеголовки. Детонацию обеспечивал простейший капсюль на основе гремучей ртути, изготовленный отдельно.

Через сутки все было готово. Легкая композитная труба. Десяток снарядов с двигателем на бездымном порохе. И боеголовка, способная превратить гранит в пыль.

Наш ответ Савойскому был готов к первому испытанию.

Следующая ночь была идеальным прикрытием. Ледяная паутина тумана цеплялась за одежду, под ногами хлюпала глина — отличные условия. В глухом ущелье, оцепленном двойным кольцом караулов Ушакова, мы готовились к первому испытанию. Наша пусковая установка, уже окрещенная Федором «Шайтан-трубой», на простейшей деревянной треноге смотрелась неказисто и почти жалко.

Петру не сиделось на месте. Он кружил вокруг трубы, трогал металл, заглядывал в ствол, принюхивался к снаряду.

— Уверен, что не рванет прямо здесь, генерал? — пробасил он, пиная ногой треногу. — Хлипковата конструкция.

— Выдержит, Государь, — устало ответил я. — Расчетное давление погасится на старте. Только отойди, прошу тебя.

Нехотя он отошел к герцогу и де Брольи, наблюдавшим за нашей возней с мрачным скепсисом. Их присутствие давило.

Отойдя на безопасное расстояние, я оставил у трубы одного Федьку. Система поджига была примитивной до безобразия — длинный бикфордов шнур.

— Федька, поджигай!

Он поднес тлеющий фитиль. Огонек змеей побежал по шнуру, пожирая секунды. Федька рванул к нам. Мы затаили дыхание.

Вместо рева — глухой, пьяный хлопок. Из ствола вырвался клуб черного дыма, и снаряд, вяло кувыркаясь, вывалился наружу. Пролетев от силы полсотни шагов, он неуклюже ткнулся в землю и зашипел, даже не взорвавшись.

— Что за выродок⁈ — фыркнул Петр. Его недовольство было направлено исключительно на бездушную железку, посмевшую его подвести. Он рванулся к дымящейся трубе, готовый, кажется, лично вправить ей мозги.

— Государь, стой! — крикнул я, кидаясь ему наперерез. — Рванет же!

К нам подошел де Брольи. На его лице проступило то самое выражение, которое я ненавидел: «я же говорил».

— Я предупреждал, генерал. Нестабильный порох. Слишком резкое горение.

— Порох в порядке, — отрезал я. — Дело не в нем.

Я выждал еще минут пять и подошел к остывающему снаряду. Все стало понятно, снаряд развернуло. Без начальной стабилизации он потерял вектор тяги. Аналогия со стрелой дала сбой.

— Он болтается в трубе, как… в проруби! — пробормотал я, думая вслух.

— Оперение! — тут же подхватил Дюпре. — Как у арбалетного болта!

— Делать долго, — буркнул Федька. — Пока выточим, приладим…

Мысли лихорадочно метались. Оперение, крылья — все требовало расчетов, времени. А решение нужно было сейчас.

Пуля… пыж…

Пыж!

— Федька! — позвал я парня. — Бревно и топор!

Пока ошеломленный Федька бежал к повозке, я набросал на камне схему.

— Мы не будем приделывать ему хвост. Мы ему задницу заткнем! — объяснял я Дюпре. — Выточим из дерева толстый пыж чуть меньше калибра сопла. Он войдет в двигатель, а его края, по калибру трубы, станут одновременно и обтюратором, и стабилизатором! Пыж понесет снаряд по стволу, как поршень, не давая ему рыскать, а на выходе его просто вышибет давлением!

Дюпре не понял слова, но вроде уловил суть. Идея была настолько простой и топорной, что даже Пётр подошел и с интересом уставился на мой чертеж.

Следующие два часа пролетели в лихорадочной работе. В свете факелов мы, как одержимые, тесали, строгали, подгоняли. Пётр, забыв про свой сан, сам схватил топор и с молодецким уханьем обтесывал неподатливую древесину. Герцог и де Брольи молча наблюдали за этим варварским завораживающим процессом. Наконец, второй снаряд, с грубо вытесанным деревянным «хвостом», был заряжен.

— Еще раз, — сказал я Федьке. Голос сел от напряжения.

Он снова поднес фитиль.

На этот раз вместо хлопка — резкий, раздирающий воздух вой. Из трубы вырвался ослепительный язык пламени, и снаряд, ровно, как стрела, ушел в ночную темноту. Мы провожали его взглядом, пока огненный хвост не превратился в крошечную звездочку и не скрылся за гребнем скалы в версте от нас.

На несколько ударов сердца воцарилась тишина. А затем донесся звук. Глухой, утробный грохот, от которого дрогнула земля под ногами, и следом пришло раскатистое эхо.

Мы бросились к наблюдательному пункту. Выхватив трубу, я навел ее на скальный уступ. Там, где раньше была ровная стена, теперь зияла огромная рваная рана. От скалы был отколот кусок размером с крестьянскую избу.

— Сработало, — выдохнул я, передавая трубу Петру.

Он долго, молча смотрел в окуляр. Затем, опустив трубу, медленно повернулся ко мне. На его лице смешались суеверный ужас и дикий, мальчишеский восторг.

Отшвырнув трубу, он сгреб меня в медвежьи объятия, с ревом приподнимая над землей.

— Сделал же! — ревел он, хлопая меня по спине. — Знал, что сделаешь!

Он поставил меня на землю и развернулся к своей свите, к французам, к замершим в отдалении гвардейцам.

— Видели⁈ — орал он, указывая в сторону гор. — Вот он, наш ответ их Папе! Вот наш Крестовый поход!

Схватив меня за плечи, он впился в меня горящим, безумным взглядом.

— Первый боевой выстрел — мой! Мой, понял? Я сам запущу им в глотку этого огненного змея!

— Будет сделано, Государь, — ответил я, глупо улыбаясь.

Мы это сделали. Собрали на коленке оружие, которое давало нам возможность перевернуть все вверх ногами.

— Федька! Анри! — крикнул я, поворачиваясь к своим измученным, зато счастливым соратникам. — В мастерскую! Нам нужно еще десять таких «Шайтан-труб»! И снаряды доработать.

Впереди была еще одна бессонная ночь, но теперь мы знали, ради чего работаем.