Инженер Петра Великого – 11

Глава 12

Апрель 1708 года, Женева

В Женеву мы въехали под покровом тишины. Только не благостной, какая бывает в сытом городе, а напряженной, как натянутая струна. Наши дымящие «Бурлаки», покрытые шрамами боев стальные монстры, остались в чистом поле за городскими стенами под защитой двойного кольца караулов. Один их вид служил достаточным аргументом для любого, кто вздумал бы сунуться к нам с дурными намерениями.

В сам город мы двинулись малым отрядом: Пётр, я, сохранившая ледяное самообладание Анна Морозова и десяток преображенцев с непроницаемыми лицами. Меншиков остался за главного в лагере. Погружаясь в лабиринт узких улочек, пахнущих сыростью, я все яснее понимал, что мы очутились не в городе, а в лагере враждующих армий, заключивших временное перемирие.

Строгие, темные дома без всяких архитектурных излишеств смотрели на нас своими окнами-бойницами. Город Кальвина, город суровых правил и скрытых страстей, которые, казалось, вот-вот выплеснутся наружу. Встречали нас вежливо и холодно. Члены Малого совета, их называли «синдики» — пузатые, холеные господа в строгих черных камзолах и белоснежных воротничках — раскланивались, улыбались, однако глаза у них были испуганные и бегающие. Глядя на Петра, на его огромную фигуру, один из них инстинктивно вжал голову в плечи, будто ожидая удара.

Внешнее спокойствие города было обманчивым. То тут, то там нам попадались группы мрачных, коротко стриженных горожан в кожаных фартуках — часовщики, оружейники, печатники. Скрестив на груди сильные руки, они стояли поодаль. На поясе у каждого висел либо тяжелый нож, либо короткий тесак. Эти не кланялись, провожали нас недобрыми взглядами, в которых читался вызов.

Вечером, после первых донесений Ушакова и Остермана, картина прояснилась.

— Город расколот надвое, Петр Алексеич, — докладывал Ушаков своим бесцветным голосом. — С одной стороны — «патриции», правящая олигархия. Банкиры, крупные торговцы. Держат в руках все нити через Малый совет и боятся любых перемен, как черт ладана. С другой — «представители», широкое движение горожан во главе с адвокатом Пьером Фатио. Требуют справедливости, контроля над казной. Его здесь считают чуть ли не пророком. Город на грани бунта.

На официальном приеме в ратуше этот раскол стал очевиден. В строгом зале с темными деревянными панелями и огромным гербом города в качестве единственного украшения за длинным столом сидели перепуганные синдики, пытавшиеся скрыть свой страх за напускным высокомерием, и мрачные представители оппозиции во главе с Фатио, смотревшие на олигархов с нескрываемым презрением.

— Господа синдики, — начал Пётр, не привыкший к долгим предисловиям. — Мы прибыли в ваш славный город с миром. Нам нужен безопасный проход через ваши земли. А еще… — он сделал паузу, обводя всех тяжелым взглядом, — нам нужны солдаты. Добрые солдаты. За очень хорошие деньги.

Синдики недоуменно переглянулись. Глава совета, старый банкир с лицом хитрого хорька, прокашлялся.

— Ваше Величество, простите нашу неосведомленность… Зачем такому могущественному монарху, как вы, солдаты в сердце мирной Европы? И от кого вам нужен безопасный проход? Франция, насколько нам известно, ваш верный союзник.

Я напрягся. Дошло. Они понятия не имели. Занятые своей внутренней грызней, пропустили главную новость последних недель, и теперь их город, стоявший на перекрестке всех дорог, оказался в информационной блокаде. Невероятно. В наших руках оказалась инициатива, возможность написать сценарий с чистого листа.

Едва заметным кивком я подал Петру знак.

— Господа, — голос Петра стал жестким, и все разговоры в зале смолкли. — Похоже, вести в ваш город доходят с большим опозданием. Союз с Францией расторгнут. Покойный король Людовик умер. А его наследник, — Пётр усмехнулся, — пляшет под дудку Папы Римского.

Он выдержал паузу. Горожане были в недоумении.

— А Папа объявил против нас Крестовый поход. Меня, — он развел руками, — объявили еретиком. Моего генерала, — он кивнул в мою сторону, — чернокнижником. Вся Европа собирает войско, чтобы вырезать нас под корень. Вот от кого нам нужен проход. И вот против кого нам нужны солдаты.

В зале воцарилась тишина. На лицах синдиков сначала отразилось недоверие, потом — судорожная попытка сделать вид, что они все знали, но просто уточняли. И, наконец, — неподдельный ужас. Они только что впустили в свой город чуму. Сами того не ведая, укрыли у себя главных врагов всего христианского мира.

— Но… как же… мы не можем! — наконец выдавил из себя старый банкир. — Мы маленькая республика! Мы нейтральны!

— Мы не просим вас ввязываться, — отрезал Пётр. — Мы просим продать нам солдат. И дать уйти.

— Это невозможно, Ваше Величество! — залепетал другой синдик, вытирая со лба испарину. — Пропустить вас — значит навлечь на себя гнев Императора и Папы! Арестовать вас — гнев Франции и ваш! Мы… мы…

Он не договорил — да и не нужно было. Вопрос о найме войск отпал сам собой. Для них мы были не партнерами. Проклятием.

Молча поднявшись, Пётр взял свой бокал с красным вином и медленно, демонстративно, опрокинул его на белоснежную скатерть. Вино растеклось по ткани, как кровь. Не говоря ни слова, он развернулся и пошел к выходу. Этот жест был показательным для властителей Женевы.

На следующий день Пётр попытался взять их измором. Инстинктом монарха он выбрал сторону законной власти и принялся давить на Малый совет — настоящая попытка пробить головой каменную стену. На этих «переговорах» мой Государь, привыкший к тому, что его слово — закон, беспомощно увязал в вежливом болоте юридических уловок. Он требовал, увещевал, апеллировал к договорам, но синдики, потея и заикаясь, лепетали о «древних законах», «нейтралитете» и необходимости «провести консультации». В отведенной нам резиденции Пётр бесновался; тем временем олигархи просто отсиживались за стенами ратуши, надеясь, что мы рано или поздно уберемся.

Тупик. И я на свой страх и риск решил пойти другим путем.

Ночью, переодевшись в простую одежду и взяв с собой двух гвардейцев Ушакова, я скользнул по темным, сырым улочкам в квартал ремесленников. Нас провели в заднюю комнату небольшой типографии, где пахло свинцом, краской и запретными речами. Здесь, при свете одной свечи, меня ждал Пьер Фатио. Ушаков уже был здесь, это он организовал нашу встречу, выполняя мое указание. Нужно было понять что он себя представляет.

Пьер Фатио оказался не тем, кого я ожидал увидеть. Никакого горлопана с площади. Передо мной стоял высокий, худой человек с горящими глазами фанатика и тонкими, нервными пальцами адвоката. Он много говорил, страстно, красиво, цитируя Кальвина и древних римлян. О «правах граждан», о «народном суверенитете», о «республиканских добродетелях». Он искренне верил, что может построить здесь, в Женеве, идеальное государство. Слушая его, я видел наивного, однако очень опасного человека. Популиста-идеалиста, который, дорвавшись до власти, утопит город в крови во имя своих же прекрасных идей.

— … и вы, генерал, — он подался вперед, — вы и ваш император можете стать инструментом освобождения! Помогите нам свергнуть тиранию этих банкиров! Народ Женевы будет вечно благодарен вам!

— А что будет потом, господин Фатио? — спросил я. — Когда вы установите свою «справедливость»? Армии Крестового похода стоят в двух переходах отсюда. Они сотрут вашу республику в порошок. Идеалы — это хорошо. Однако без пушек они не стоят и ломаного гроша.

Он был пьян своими идеями, глух к голосу разума.

Вернулся я под утро, меня тут же вызвали к Петру. Я ему рассказал о встрече с женевской оппозицией.

— Ты с бунтовщиками за моей спиной сговариваешься⁈ — прорычал он. — Якшаешься с этим краснобаем⁈ Да он предаст при первой же возможности!

— Он идеалист, Государь, — попытался возразить я. — Но за ним — сила. За ним — народ. У синдиков же за душой лишь деньги да страх.

— Я сам решу, где сила! — отрезал он. — Я запрещаю тебе любые сношения с этим… адвокатишкой! Ясно⁈

Ясно. Мы снова зашли в тупик.

Развязка нагрянула с неожиданной стороны. Вечером того же дня ко мне тайно явился гость — старый банкир из малого совета. Он не был нам другом, однако ума ему было не занимать. И он вно боялся, что мы в отчаянии действительно заключим союз с Фатио и ввергнем город в хаос.

— Генерал, — сказал он, убедившись, что мы одни. — Я пришел дать вам совет. Уходите из Женевы. Вам здесь нечего ловить.

— Куда нам идти? Вокруг враги.

— Не ищите солдат в Женеве. Ищите их в Швейцарской Конфедерации. Но знайте, — он понизил голос, — она расколота. Упаси вас Бог сунуться в католические «Лесные кантоны» — Ури, Швиц, Унтервальден. Или в Люцерн. В Швице сидят горные пастухи, которые скорее воткнут тебе вилы в бок за косой взгляд на распятие, чем продадут хоть одного солдата. Для них вы — еретики, и папская булла — закон.

Сделав глоток воды, он продолжил:

— Ваш путь лежит в протестантские кантоны. В могущественный Берн. В богатый Цюрих. В Берне сидят господа, которые ценят твердую монету больше, чем папское благословение. Они ненавидят и Папу, и австрийского императора. С ними говорите о деньгах. Вера их интересует в последнюю очередь.

— Где лучшие солдаты? — спросил я.

— Искать их стоит даже не в самих кантонах — смотрите на ассоциированные земли. В Граубюндене. Это бедные горцы, для которых война — единственное ремесло. Они пойдут служить хоть дьяволу, если он хорошо заплатит.

Он встал, собираясь уходить.

— Но будьте осторожны, генерал. Ваше появление там может спровоцировать внутреннюю войну в самой Конфедерации. Вы несете с собой смуту. Куда бы вы ни пришли. Удачи. Она вам понадобится.

Он ушел. В моих руках осталась бесценная информация. Дорожная карта нашего спасения.

В моей голове уже лежал ясный, четкий маршрут. Карта нашего спасения. Однако, чтобы двинуться по ней, нужно было сначала вырваться из этой женевской трясины. Просто уйти нам бы не дали. Синдики нас боялись, однако гнев Франции и Австрии страшил их еще больше. Они бы тянули время, пока нас не запрут здесь окончательно. Следовало заставить их самих захотеть, чтобы мы ушли. Не просто захотеть — молить об этом.

— Государь, — сказал я Петру тем же вечером, — переговоры провалились. Давить на них бесполезно. Нужно менять тактику.

— Какую еще тактику? — прорычал он. — Напролом идти?

— Хуже, — усмехнулся я. — Нужно показать им наши игрушки. Устроить публичную демонстрацию. Мирную. Покажем горожанам, на что способны наши машины. Для устрашения. Чтобы синдики от страха сами выпроводили нас отсюда, поняв, какая сила стоит у их ворот.

Петру идея понравилась: в ней была та самая злая шутка, которую он ценил. Он дал добро.

На следующее утро Женева проснулась от невиданного шума. На большой площади у городской стены, где мы разбили лагерь, закипела работа. Из «Бурлаков» выкатили походные мастерские, и началась наша «ярмарка чудес».

Первой нашей целью стал старый ров — заросший тиной, зловонный, вековая головная боль городских властей. На глазах у сотен горожан, высыпавших на стены, наши механики развернули паровую машину. Та, зашипев и запыхтев, ожила: опущенный в воду толстый рукав вздрогнул, и из него с ревом ударила мощная, грязная струя. То, на что раньше уходили недели труда десятков людей с ведрами, наша машина проделала играючи за три часа. Когда вода ушла, на дне, в черной, копошащейся жиже, обнажились донные твари. Женевцы на стенах взирали на это молча.

Следом в дело пошел печатный станок. Мы наладили выпуск «Женевского вестника» — газеты с последними европейскими новостями, практическими советами и торговыми объявлениями, которые раздавали бесплатно. Сам факт, что новость, прежде доходившая неделями, теперь можно было прочесть в тот же день, произвел фурор. В нашу типографию выстроилась очередь из купцов, желавших разместить объявление. Пьер Фатио, пришедший на площадь со своими сторонниками, смотрел на станок горящими глазами, видя в нем оружие, способное менять умы.

Эффект от нашей «ярмарки» превзошел все ожидания и расколол город окончательно.

Малый совет и «патриции» пришли в ужас. Глядя на наши дымящие машины, на толпы простолюдинов, с восторгом обсуждавших «русское чудо», они видели угрозу своему миру, где все было расписано на века вперед. Мы стали для них вестниками нового, непонятного и пугающего будущего.

Зато оппозиция, «представители» Фатио, ликовала. Они увидели в нас союзников, носителей прогресса. На улицах начались стихийные митинги с требованием к Малому совету немедленно заключить союз с «просвещенными русскими» и прекратить «трусливо пресмыкаться перед Римом и Веной». Разрыв между двумя лагерями стал непреодолимым. Женева стояла на грани открытого столкновения.

Пётр, наблюдавший за всем этим, был молчалив и задумчив. На его глазах два моих «мирных» механизма произвели в этом городе больше хаоса, чем смогла бы целая армия. Толпа была готова носить нас на руках. Впервые он воочию убедился в том, о чем я ему столько раз говорил: технологии — это не только военное, но и мощнейшее политическое оружие.

— Хитро, — сказал он мне вечером, когда мы остались одни. — Очень хитро, генерал. Ты заставляешь их самих делать за нас всю грязную работу.

Посеянный нами хаос пророс быстрее, чем я ожидал. К вечеру за окнами нашей резиденции собирались толпы, вспыхивали и гасли факелы. В воздухе пахло грозой. Развязка пришла ночью — с двух совершенно разных сторон.

Первой явилась Анна. Закутанная в темный плащ, она вернулась с тайной встречи. Встречалась она в пустой часовне на окраине с тем самым старым банкиром из Малого совета, который пробрался туда под покровом ночи. Его предложение было пропитано цинизмом.

— Они в смятении, Петр Алексеевич, — рассказывала Анна, сбрасывая плащ. — Фатио поднимает чернь. Говорят, завтра ремесленники собираются идти к ратуше с оружием. Наше присутствие здесь — искра у пороховой бочки. Они готовы на все, лишь бы мы исчезли.

— И что значит «на все»? — спросил я.

— Деньги, — Анна криво усмехнулась. — Огромные деньги. За то, чтобы мы ушли. Немедленно, этой же ночью. Они готовы открыть северные ворота, дать проводников до Берна, припасы на неделю пути. Откупаются от нас, как от чумы, покупают себе спокойствие.

Она протянула мне бумагу. Цифры в ней были такими, что за них можно было купить не только спокойствие, но и совесть небольшого королевства.

— На прощание он добавил: «Это просто торг, госпожа. У вас проблемы, у нас проблемы. Вот деньги. Решите свои и избавьте нас от своих», — закончила Анна.

План А. Безопасный, хорошо оплаченный путь бегства. Уйти ночью. Я еще переваривал это предложение, когда в комнату вошел Ушаков.

— Петр Алексеевич, вас ждут. Фатио. Говорит, дело не терпит отлагательств.

Через час я был на месте. В маленькой, душной комнате, пахнущей краской, меня ждал не только Фатио. Вокруг него сгрудились с десяток мрачных, бородатых мужиков — старшины гильдий, лидеры кварталов. На их поясах висели тяжелые молоты и мясницкие тесаки. Реальная, уличная сила.

— Генерал, — начал Фатио без предисловий. — Я знаю, что эти трусы пытаются вас купить. Не берите их грязные деньги. Не уходите просто так. Помогите нам.

— Помочь в чем, господин Фатио?

— Вашего присутствия, одного вашего слова будет достаточно, чтобы Совет пал, — он говорил быстро, страстно, рубя воздух рукой. — Мы возьмем власть. Без крови. Они слишком трусливы, чтобы сопротивляться, если увидят вашу поддержку. Мы проведем реформы, установим новый, справедливый порядок, о котором писали наши отцы! И тогда, уже как законная власть свободной Женевы, мы заключим с вами настоящий, честный союз.

Он подался вперед, и его голос понизился до шепота.

— Мы дадим вам армию. Всю армию республики. Откроем арсеналы и казну. Взамен на ваши технологии и вашу защиту. Вместе, генерал, мы построим здесь то, о чем философы только мечтают! Ваша мощь и идеи в руках честных людей!

План Б. Рискованный, почти безумный. Поставить все на этого фанатика, спровоцировать государственный переворот, но в случае успеха… получить целое государство-союзника. Базу. Армию. Здесь, в глубоком тылу врага.

— Выбирайте, генерал, — сказал Фатио. — С кем вы? С прошлым или с будущим?

Я вернулся в резиденцию. Пётр сидел один, разбирая и очищая свой дерринжер. Он выслушал меня, не отрываясь от своего занятия. Когда я закончил, он аккуратно положил последнюю деталь на промасленную тряпицу.

— Значит, так, — сказал он, поднимая на меня тяжелый взгляд. — Торгаши предлагают нам стать трусами. А этот крикун — предателями. Хорош выбор.

Разложив на столе карту, я начал.

— Государь, у нас два варианта. Первый. Мы берем их золото, получаем проводников до Берна и исчезаем этой же ночью. Это быстрый выход, да еще и с деньгами. Однако по пути нас могут просто прирезать, мы будем выглядеть как беглецы, а впереди — полная неизвестность.

Я передвинул обозначение нашего посольства на карте.

— Второй вариант — «Адвокат». Мы поддерживаем его переворот. Ставки максимальные. Рискуем увязнуть в их гражданской войне, огрести от обеих сторон и настроить против себя все швейцарские кантоны, которые не прощают свержения законной власти. Зато в случае успеха… — я сделал паузу, — мы получаем целую республику в качестве тыловой базы. Вместе с армией.

Я замолчал.

— Какой план принимаем к исполнению, Государь? Времени у нас до рассвета.

Он смотрел на маленький клочок земли под названием Женева указанный на карте, который волею судеб стал точкой, где решалась, возможно, судьба всего «посольства».