Инженер Петра Великого – 11

Глава 18

У самого нашего оцепления остановился всадник — слишком молодой для той уверенности, с которой он держался в седле, не обращая внимания на направленные в его сторону стволы. Барон Монтескьё, как потом выяснилось.

— Его Императорское Величество готов выслушать предложение вашего господина, — процедил Остерман, исполнявший роль нашего церемониймейстера.

Спешившись, барон двигался точно и без суеты. Поправив белоснежное жабо, он окинул взглядом наши ощетинившиеся сталью машины.

— Мой господин не присылает предложений, господин советник, — его русский был безупречен, с едва заметным, твердым акцентом, придававшим словам вес. — Он сам желает засвидетельствовать свое почтение.

Недоумение на лице Остермана отражало и мое замешательство, но лишь на миг. Потому что следом Монтескьё начал чеканить слова:

— Его Королевское Высочество Филипп II, герцог Орлеанский, Первый Принц Крови, регент Франции, желает лично встретиться с Его Императорским Величеством Петром Алексеевичем для обсуждения вопросов, имеющих первостепенную важность для судеб обеих наших держав.

Регент Франции. Титул самопровозглашенный, но звучащий как декларация. В нашу мышеловку шагал второй хищник, претендующий на этот лес. Мозги мгновенно просчитали риски: кажется, нас втягивают во внутреннюю французскую грызню.

С брони своего «Бурлака», откуда он хмуро наблюдал за сценой, Петр издал странный, утробный звук — то ли рык, то ли сдавленный смех. Он оценил наглость. И, кажется, она пришлась ему по вкусу.

Лагерь взорвался суетой. Из своего фургона выскочил Меншиков, на ходу выкрикивая распоряжения денщикам:

— Шатры бархатные развернуть! Ковры персидские постелить! Поварам — лебедей подавать! Да что ж вы стоите, истуканы⁈ Самого регента Франции встречаем!

Данилыч неисправим.

Спрыгнув с машины одним движением, Петр, казалось, заполнил собой все пространство. Суета мгновенно улеглась.

— Не до жиру, Данилыч, — Меншиков уставился на императора. — Готовиться к бою, а не к балу.

Он повернулся ко мне.

— Генерал. Устрой им встречу. Достойную.

Внутренне я усмехнулся. Для Данилыча «достоинство» означало ковры и фарфор; для Петра — грохот и сталь. И в этот раз наши с государем взгляды совпали до последней заклепки. Повернувшись к Нартову, я уже знал: он поймет меня с полуслова.

Следующие два часа наш лагерь преображался. Подчиняясь командам Нартова и моим расчетам, «Бурлаки» ожили. Скрежеща металлом и выпуская клубы пара, они медленно расползались по полю, выстраиваясь в широкий, грозный полукруг. Стальные бока сходились почти вплотную, образуя импровизированную крепостную стену, увенчанную зубцами из броневых листов. Из прорезанных в броне бойниц, как иглы дикобраза, торчали короткие стволы «Шквалов». Наш единственный и неоспоримый аргумент.

В центре этого стального полумесяца, на вытоптанной траве, мои гвардейцы разбили один-единственный шатер. Простой, походный, из грубого полотна. Островок демонстративной уязвимости посреди брони. Место для переговоров. Или для ловушки. Пусть гадают.

К полудню все было готово. Поднявшись на головную машину, я оглядел дело своих рук. Получилось именно то, что нужно: лаконично, функционально и предельно ясно. Мы не просители. Мы — сила, с которой придется считаться.

На горизонте вместо облака пыли от золоченых карет показался клин элитной кавалерии — ровный строй всадников. Никакой мишуры, никакой свиты. Только сталь и дисциплина. Это не версальские попугаи, эти воевать умеют. Интересно, сколько им платит герцог и из какой казны?

Впереди, в сопровождении молодого Монтескьё, ехали двое. Первый — человек лет сорока, в простом офицерском мундире. Под глазами герцога Орлеанского залегли тени бессонных ночей, однако взгляд оставался цепким и оценивающим.

Рядом с ним, чуть позади, держался человек, чье присутствие здесь меняло многое. Маркиз де Торси. Мозг старого режима, правая рука покойного Короля-Солнца. А вот это уже серьезно. Мятежный принц привел с собой колоссальный политический вес. Значит, это не бунт, а системный переворот, поддержанный частью старой элиты.

Мы спустились на землю: Петр, я и Остерман. Всего трое. Навстречу им мы шли медленно. Герцог и его спутники спешились, оставив позади свой эскорт. Шесть человек посреди поля, зажатые между двумя армиями. Сотни глаз с одной стороны и тысячи — с другой следили за каждым шагом.

Мы сошлись. Петр был на голову выше француза, но тот не отводил взгляда, встречая изучающий взгляд русского императора своим анализирующим.

— Филипп, герцог Орлеанский, — произнес он, коротко склонив голову.

— Пётр, император Всероссийский, — ответил царь.

Их руки встретились в крепком, мужском рукопожатии. И в тот же миг де Торси едва заметно кивнул мне. Есть контакт. Теперь у нас есть партнер. Или новый опасный противник, которого мы временно приковали к себе цепью общих интересов. Пора составлять протокол на случай предательства. Барон Мантескьё тоже наклонил голову. Интересный малый.

Внутри просторного походного шатра были простой стол и несколько складных стульев — вся обстановка намекала, что мы на военном совете. Герцог Орлеанский без церемоний указал на стулья и опустился на свой. За его спиной, как тень, застыл де Торси. Монтескьё встал у входа; его присутствие было почти незаметно.

— Господа, — начал герцог, едва мы расселись. — Давайте без иллюзий. Вы — в ловушке. Я — узурпатор. Поодиночке нас сомнут. Наш единственный шанс — нанести быстрый и смертельный удар.

Петр, барабанивший пальцами по столу, подался вперед. Язык прямого действия он понимал превосходно.

— Хватит отсиживаться! — герцог раскрыл карту Франции. — Оборона — путь в могилу. Мы должны идти на Париж!

Такой авантюры я не ожидал. Чистая вода. Взглянув на Петра, я увидел, как он преобразился. Государь буквально сиял. Его огромное тело расслабилось, а на лице расцвела широкая улыбка человека, нашедшего родственную душу.

— Вот это по-нашему! — рявкнул он, грохнув кулаком по столу. — Вот это разговор! Вперед, на Версаль! Давно пора этих павлинов разогнать!

— Мои десять тысяч солдат, — продолжал герцог, воодушевленный реакцией царя, — плюс ваши гвардейцы. Мы наймем еще несколько тысяч швейцарцев. Этого кулака хватит! По пути ко мне присоединятся верные полки. А ваши машины… — его взгляд, обращенный на меня, горел восхищением, — ваши машины станут тараном! Мы можем даже построить еще несколько по дороге, в деревенских кузницах!

Уголки моих губ дрогнули.

— Ваше высочество, — произнес я, с трудом сохраняя серьезность. — Боюсь, вы несколько переоцениваете возможности французских деревенских кузниц. Чтобы отлить одну лишь станину для двигателя, нужна печь, способная за раз расплавить три тонны чугуна. Сомневаюсь, что подобное найдется в амбаре местного фермера.

Герцог на мгновение смутился, но тут же отмахнулся:

— Детали, генерал, детали! Главное — дух, напор!

— Именно, — подхватил Пётр, бросая на меня недовольный взгляд. — Не мешай, генерал, со своими железками!

Передо мной сидели два авантюриста, нашедшие друг друга. Их совместная энергия грозила похоронить нас всех под обломками этой безумной затеи. Лобовая атака на этот союз была бы самоубийством.

— Я полностью поддерживаю идею наступления, Ваше высочество, — начал я, чем немало удивил Петра. — Сидеть здесь — значит ждать, пока нас раздавят. Таран пробивает стену один раз. Нам же нужен бронированный кулак, способный наносить удары снова и снова.

Подвинув к себе край карты, я продолжил:

— План похода на Париж великолепен, но у него есть одна уязвимость. Как только мы уйдем, наш ручной Комитет в Женеве снесут в тот же день — либо старые олигархи, либо люди Савойского. Мы лишимся базы. Единственной точки опоры в Европе.

Герцог нахмурился. Довод был весомым.

— Наше марионеточное правительство держится только на страхе перед «Бурлаками», стоящими у стен, — уточнил я. — Как только машины уйдут, страх испарится. Мы не можем бросить Женеву. Наоборот, мы должны превратить ее в наш главный арсенал.

Они переглянулись.

— Ваш поход не нужно отменять. Его нужно сделать неотразимым. Давайте используем Женеву как плацдарм. Тут у нас есть все: послушная власть, лучшие в Европе механики, доступ к торговым путям через нейтральные кантоны. За два-три месяца мы развернем там полноценное производство. Забудьте о кустарной сборке пары новых «Бурлаков». Мы придумаем кое-что получше, есть у меня одна идея. А еще вооружим нанятых швейцарцев не только нашими «Шквалами», но и обучим их новой тактике. Мы создадим армию будущего.

Я выдержал паузу.

— Через три месяца, Ваше высочество, вы сможете повести на Париж полноценный корпус, которому не будет равных в Европе. А в Женеве останется наш гарнизон и работающая промышленная база — наш надежный тыл. Мы подготовимся к полноценной войне.

— Три месяца… — задумчиво протянул герцог. — А Савойский? Он не будет ждать.

— А мы не дадим ему скучать, — усмехнулся я. — Пока здесь будет кипеть работа, наши летучие отряды на легких «Бурлаках» превратят альпийские перевалы в ад для его линий снабжения. Мы будем кусать его, изматывать, заставляя топтаться на месте. Теперь, когда французская граница становится союзной, будет проще держать оборону.

Петр оживился.

— Малая война! — прорычал он. — И заводы работают, и солдаты не киснут без дела! А я сам лично поведу один из отрядов! Поучу австрияков воевать по-нашему!

Герцог Орлеанский тоже загорелся. Мой план давал ему и быструю славу диверсионных рейдов, и мощную армию в перспективе.

— Что ж, генерал, — он протянул мне руку. — Ваш план звучит куда основательнее моего. Я принимаю его. Три месяца. Мы превратим эту тихую заводь в вулкан, который извергнется прямо в сердце Версаля.

— А пока, — Пётр улыбнулся, — покажем австриякам, что такое русская рать! Генерал, готовь карты перевалов! Будем чертить маршруты для «прогулок»!

Внутри я с облегчением выдохнул. Катастрофу удалось предотвратить. Мы навязали им свою игру. Война переходила в фазу лихорадочной подготовки к решающему броску.

Почти час мы обсуждали детали, пока мы не зашли в тупик. Стоило перейти от бравурных планов к их воплощению, как мы немедленно уперлись в стену. Первым потерял терпение Пётр, уже мысленно возглавивший «Бурлаки» в рейд по альпийским перевалам.

— Что сидим? — прорычал он, глядя на меня. — Солдаты есть, деньги — будут. В чем заминка?

— Заминка в людях, Государь, — ответил я. — И в их вере, вернее, в ее отсутствии.

Ткнув пальцем в карту, я пояснил:

— Швейцарцы — народ прагматичный, однако даже они не станут связываться с армией, объявленной Папой вне закона. Нанять пару сотен головорезов — пожалуйста. Собрать полноценные полки под командованием опытных капитанов — невозможно. Ни один уважающий себя офицер не рискнет карьерой и бессмертной душой ради службы «отлученным от церкви еретикам». Нас боятся. И презирают.

В шатре воцарилась тишина. Ядовитые плоды идеологической войны уже всходили. Наши технологии внушали трепет, наше золото — соблазняло, но клеймо «антихристов» перевешивало.

— Так что же, опять тупик? — глухо спросил Пётр.

— Не совсем, — вмешался герцог Орлеанский. С ленивой грацией откинувшись на спинку стула, он тонко усмехнулся. — Оставьте Берн мне, господа. Вы пытаетесь говорить с этими торгашами на языке чести и веры, тогда как они понимают лишь язык выгоды и страха.

Он посмотрел на меня.

— Я предложу им стать хранителями мира на этой границе. Их доблестная армия окажется стражами собственного нейтралитета, который мы щедро оплатим. Они будут служить своему кантону, получая за это наше золото.

Пётр хмыкнул, оценив иезуитскую тонкость хода. Мы нанимали охрану, которая по совместительству становилась нашей армией.

— Сердца тут ни при чем, господа. Это будет чисто деловое соглашение, — заключил герцог. — Их выгода станет залогом их верности.

— Допустим, — сказал я. — Допустим, со швейцарцами вы договоритесь. Хотя остается главная проблема. — Я повел носом в сторону карты, где были отмечены альпийские перевалы. — Принц Савойский. Его армия уже на марше. Даже с двадцатью тысячами в открытом поле против его ста тысяч ветеранов у нас нет ни единого шанса. Он нас просто раздавит.

Герцог согласно кивнул, и его лицо стало серьезным.

— Согласен, генерал. Именно поэтому я и хотел идти на Париж — чтобы не встречаться с этим мясником в поле. Каков ваш план? Как вы собираетесь остановить лавину?

Он смотрел на меня с неподдельным интересом, как на фокусника, готового вытащить кролика из шляпы. Пётр и де Торси тоже замерли в ожидании.

— Я не собираюсь ее останавливать, — ответил я. — Я собираюсь направить на него другую.

Подойдя к карте, я взял уголек.

— Мы не будем ждать его в долине. Мы встретим его в горах. Вот здесь, — я обвел кружком перевал Сен-Бернар, — главная артерия, по которой пойдет его армия и, что важнее, его обозы. Идеальная ловушка.

— Засада? — спросил Пётр.

— Называть это засадой — неверно, Государь. В горах сейчас весна. Снег на вершинах тяжелый, мокрый, готовый сойти в любой миг. Ему нужно лишь немного помочь. Атаковать мы будем саму гору.

Я изложил им замысел — на грани безумия. Тайно, силами небольших диверсионных групп, заложить серию направленных зарядов в ключевых точках на склоне. Не просто взорвать, а создать резонансную волну, которая обрушит на ущелье сотни тысяч тонн снега, льда и скальной породы.

— А если снег не сойдет? — подал голос де Торси.

— Сойдет, господин маркиз, — ответил я. — Здесь нет чуда. Мы ударим по скальной породе под снегом, вызвав малое землетрясение. Остальное сделает природа. Перевал будет не просто завален. Дорога на протяжении нескольких верст исчезнет с лица земли. Мы похороним под этой массой его авангард, артиллерию, обозы. Мы парализуем его армию на месяцы, лишив снабжения и маневра. Мы нанесем ему удар, от которого он не оправится, удар, нанесенный самой природой.

Когда я закончил, в шатре стало так тихо. Петр смотрел на карту с суеверным ужасом и восторгом. В этой идее был тот самый нечеловеческий, стихийный масштаб, который так восхищал его натуру.

Герцог Орлеанский смотрел на меня с непроницаемым лицом.

— Генерал, — наконец произнес он непривычно тихо. — Вы… вы действительно можете это сделать?

— Можем, ваше высочество, — спокойно ответил я. — Это просто физика. Расчет и точное приложение силы.

Он медленно покачал головой.

— Нет, генерал. Физикой это не объяснить. Это… нечто иное.

Он не договорил, но я понял. В его глазах я превратился в того самого «барона-чернокнижника» из папской буллы.

Внезапно герцог рассмеялся — тихо, почти беззвучно.

— Генерал, а… ваша кофеварка, она не взорвется? — спросил он с абсолютно серьезным лицом.

Этот нелепый, мальчишеский вопрос разрядил обстановку. Я не сдержал улыбки. Слухи о «Аннушке» разошлись далеко, судя по всему.

— Только если залить в нее порох вместо воды, ваше высочество. Не советую.

Он кивнул, все еще улыбаясь, но взгляд его оставался серьезным. Разговор перешел в неформальное общение. Петр приглашал опробовать кофию. Но перед этим, он решил подвести итоги.

— Что ж, — Пётр постучал пальцем по столу, — раз уж мы решили воевать вместе, давайте определимся, как именно. Чтобы потом не было недомолвок.

Его взгляд не был направлен ни на кого конкретно, однако все в шатре поняли: начинаются торги. Расслабленная поза герцога Орлеанского мгновенно сменилась на собранную: он подался вперед. Де Торси и Остерман приготовились ловить каждое слово.

— Первое, — начал Пётр. — Деньги. Все доходы от мануфактуры, все расходы на наем и содержание армии, все трофеи — в один котел. Общую казну. Заведовать ей будут двое: мой казначей и человек от вашего высочества. Все сведения доступны, чтобы ни у кого не было соблазна запустить руку в общий карман.

Герцог кивнул. Жестко, но справедливо. Прозрачность финансов — основа доверия, особенно в союзе двух прожженных авантюристов.

— Второе. Командование, — Пётр посмотрел на меня. — Мой генерал Смирнов отвечает за всю войну ума и железа: оборона Женевы, работа мануфактур, бои в горах. Он — наш мозг и арсенал. Полевое командование объединенной армией возьмет на себя один из ваших генералов. Но! — он поднял палец. — Все ключевые решения — о начале наступления, о крупных операциях — принимаются только на общем военном совете.

— Где наши голоса будут равны, — тут же вставил герцог. — Я не могу сделать вас королем Франции, сир.

— Равны, — неожиданно легко согласился Пётр. — И третье. Наш уговор дороже денег, но моя держава мне дороже любого уговора. Ежели учую, что ты задумал крутить хвостом да вилять в свою пользу, — пеняй на себя.

Герцог выслушал, не перебивая, с непроницаемым лицом.

— Условия жесткие, сир, — произнес он. — Но я их принимаю. У меня, в свою очередь, тоже есть несколько встречных. Первое: немедленное начало. Ваши инженеры должны отправиться в Тулон не позже чем через неделю. Мои верфи простаивают, а время — наш главный враг. Второе: публичная поддержка. В течение недели вы должны выпустить манифест, в котором признаете меня единственным законным регентом Франции. Этот манифест должен быть отпечатан на станках вашего генерала и распространен по всей Европе. И я хотел бы не раз воспользоваться этим прибором по созданию листов. И третье, — закончил он, — без секретов друг от друга.

Пётр бросил взгляд в мою сторону. Я едва заметно кивнул — все его условия логичны. Сделка, где каждый получал жизненно необходимое. Принял, даже не моргнув. Либо он отчаянный игрок, либо у него в рукаве еще один козырь. Нужно будет приставить к нему людей Ушакова. Просто на всякий случай.

— По рукам, — сказал Пётр.

Они поднялись. Герцог Орлеанский и император Всероссийский. В полумраке походного шатра, в сердце враждебной Европы, скрепили рукопожатием союз, которому не было аналогов в истории.

Из шатра они вышли вместе, когда длинные тени от гор уже наползали на долину. На глазах у двух армий, русской и французской, два лидера снова скрепили руки. Простое приветствие превратилось в символ — рождение самого странного и взрывоопасного союза в Европе.

Не оборачиваясь, герцог отдал короткий приказ Монтескьё. Тот кивнул, и через мгновение по рядам французской кавалерии пронеслась команда готовиться к входу в город.

— Готовить лагерь к приему союзников! — рявкнул Пётр своим офицерам. — И выкатить бочки с вином! Сегодня гуляем!

Меншиков и остальная свита, наблюдавшие за этой сценой издалека, смотрели в полном недоумении. Их мир перевернулся. Враги, с которыми они готовились биться насмерть, вдруг стали друзьями.

Чуть в стороне я смотрел, как первые отряды французских драгун медленно, с опаской, начинают смешиваться с нашими хмурыми преображенцами. Рядом со мной возник молодой Монтескьё. Он тоже смотрел на это немыслимое зрелище.

— Похоже, господин генерал, — тихо произнес он с явной иронией, — мы только что перекроили карту Европы.

Я перевел взгляд с этой суетливой картины на неподвижные, величественные Альпы, где нам скоро предстояло воевать.

— Боюсь, барон, — мрачно ответил я, — мы ее только что подожгли с двух концов.