Пётр прижался спиной к шершавым доскам здания, стараясь слиться с тенью. Который день подряд он приходил сюда после уроков, находя какое-то болезненное успокоение в слежке за человеком, убившим его отца. Сквозь щель между досками был виден дом воеводы — двухэтажное здание с резными наличниками, такое обычное и мирное. Трудно было поверить, что именно там три месяца назад произошло то страшное событие.
На рыночную площадь вышел Платонов в сопровождении дружинников. Пётр напрягся, вжимаясь глубже в тень. Воевода шёл неспешно, изредка кивая знакомым торговцам. У овощного ряда произошла заминка — какая-то женщина в заплатанном платке что-то объясняла продавцу.
— … тридцать копеек всего, — долетел до Петра обрывок фразы. — А я думала, двадцати хватит, как на прошлой неделе было.
Женщина держала в руках небольшой кочан капусты, а на прилавке лежала жалкая горстка медяков. Продавец, дородный мужик с рыжими усами, недовольно хмурился.
— Цены выросли, уважаемая, что поделаешь. К зиме всё дорожает. Бери что можешь или отходи, люди ждут.
— Да куда ж я без овощей-то… — женщина опустила капусту обратно на прилавок. — Ладно, дайте хоть моркови на эти деньги.
— Три штуки максимум.
Прохор остановился рядом, и женщина испуганно отшатнулась, узнав воеводу.
— Простите, барин, сейчас отойду…
— Постой. Сколько тебе не хватает?
— Да я… это… — женщина замялась, комкая в руках край платка. — Не нужно, барин, я справлюсь.
— Для детей? — Прохор дождался несмелого кивка и повернулся к продавцу. — Будешь давать ей продукты, пока этот рубль не исчерпается.
Он выложил на прилавок золотую монету. Продавец заметно повеселел, глаза загорелись при виде такой суммы.
— Только учти, — спокойно добавил Прохор, — мой человек будет заходить и проверять, что ты её честно обслуживаешь. Если обсчитаешь её, разговор будет другой.
Торговец поспешно закивал, теряя часть энтузиазма, но сразу же принялся отбирать лучшие овощи.
— Барин, да как же… — женщина растерянно смотрела то на воеводу, то на продавца.
— Давно в остроге?
— Незадолго до Гона сюда из-под Коврорва перебрались. Муж погиб, когда нас Бздыхи в пути атаковали. Остались мы вчетвером — я да трое младших. Старшего тоже… — её голос дрогнул. — Если бы не добрые люди на тракте…
— Работать умеете?
— Да любую работу возьмусь! И стирать могу, и готовить, и в поле если надо…
— В новом общежитии Академии нужны прачки и кухарки. Приходите завтра утром к дому воеводы, спросите Захара. Скажете, что я направил. Работа непростая, но жалованье стабильное — пять рублей в месяц плюс паёк.
— Пять рублей? — женщина не поверила своим ушам. — Барин, да это ж…
— Это стандартная плата за такую работу в Угрюме.
Воевода уже собрался идти дальше, когда женщина вдруг схватила его за рукав и опустилась на колени прямо в грязь.
— Спаси вас Господь, барин! Дети голодные сидят, я уж думала…
— Не нужно. Вставайте, — Прохор помог ей подняться. — Лучше идите домой и накормите детей.
Пётр смотрел на эту сцену, и в груди боролись противоречивые чувства. Вот воевода помог несчастной вдове, дал ей работу и надежду. А три месяца назад он пронзил мечом его отца. Как это совмещается в одном человеке? Воевода прикидывается, получается?.. Как странствующий скоморох, которого однажды ему довелось увидеть за работой. Где он настоящий? Тот, что папу тогда убил, или сейчас?..
Платонов пошёл дальше по рынку, и вдруг его взгляд скользнул по месту, где прятался мальчик. На секунду их глаза встретились. Прохор улыбнулся и поднял руку в приветственном жесте. Пётр дёрнулся, словно его ударили, развернулся и бросился бежать, петляя между торговыми рядами.
На следующее утро мальчик стоял на тренировочной площадке позади школы, стараясь сосредоточиться на словах преподавательницы. Элеонора Ольтевская-Сиверс — стройная женщина с рыжей причёской каре — расхаживала перед группой учеников, объясняя им общие принципы их магических даров. Когда очередь дошла до Петра, она взяла в руки несколько образцов минералов.
— Хайломантия требует не силы, а точности и контроля, — говорила она своим мелодичным голосом. — Ты не забираешь свойства материала целиком, а лишь копируешь их структуру на время. Пётр, давай-ка, попробуй.
Мальчик нехотя вышел вперёд и взял из её рук кусок серого гранита размером с кулак.
— Возьми его твёрдость, но только на правую руку. И помни — удерживай связь ровно столько, сколько нужно.
Пётр протянул руку к камню. Ещё месяц назад это упражнение казалось ему простым — коснулся, почувствовал структуру, перенял, отпустил. Но сейчас, едва его пальцы коснулись холодной поверхности гранита, что-то пошло не так.
Вместо привычного ощущения плавного перетекания свойств, его словно ударило током. Кожа на ладони мгновенно посерела и затвердела, но процесс не остановился. Серые пятна побежали вверх по запястью, как трещины по льду.
— Стоп! — резко скомандовала Элеонора. — Прерви связь!
— Я пытаюсь! — Пётр дёргал рукой, но пальцы словно приросли к камню. Паника накатывала волнами. Окаменение уже добралось до локтя, рука стала неподъёмно тяжёлой.
— Дыши! Не думай о камне, думай о своей руке, о коже!
— Не получается! Оно само!
Другие ученики отшатнулись. Кто-то из младших испуганно охнул. Элеонора в два шага оказалась рядом, положила ладонь на окаменевшее предплечье мальчика и резко дёрнула своей магией, разрывая связь. Гранит выпал из разжавшихся пальцев, глухо стукнув о доски. Серая корка на руке начала медленно, нехотя отступать.
— В мой кабинет. Немедленно, — приказала преподавательница и повернулась к остальным. — Продолжайте упражнения. Наблюдает Мария.
В маленькой комнате, заставленной шкафами преподавательница осмотрела его руку и стала расспрашивать о причинах трёх провалов за неделю — раньше мальчик был одним из лучших в группе. Пётр сначала буркнул что-то об усталости, но под напором вопросов взорвался, выкрикнув, что у неё-то отец живой… Осёкшись, он испуганно извинился за вспышку и выскочил из кабинета.
Бежал он, пока не оказался на задворках рынка, где между складами были свалены пустые ящики и бочки. Забравшись на штабель досок, сел, обхватив колени руками.
Солнце уже клонилось к закату, окрашивая небо в багровые тона, когда рядом раздались шаги.
— Тяжёлый день, малец?
Пётр поднял голову. Рядом стоял мужчина в поношенной одежде странствующего торговца — выцветший кафтан с заплатками, стоптанные сапоги, войлочная шапка, из-под которой выбивались русые с проседью волосы. Лицо обветренное, в морщинах, но глаза внимательные, изучающие.
— Простите, а вы кто? — насторожился мальчик.
— Василий меня зовут. А ты Петька Вдовин, я правильно узнал? Сын Макара?
Пётр соскочил с ящиков, готовый бежать.
— Откуда вы знаете моего отца?
— Эй, спокойно! — мужчина поднял руки в примирительном жесте. — Я друг твоего батьки. Мы вместе… работали. Узнал, что вы с матерью здесь теперь живёте, хотел повидаться, поговорить о Макаре. Пойдём, куплю тебе чего-нибудь поесть? Выглядишь голодным.
Князь Михаил Фёдорович Сабуров стоял на главном балконе дворца, глядя на площадь внизу. Октябрьский ветер трепал красные знамёна с гербом Владимирского княжества — золотым львом в железной короне, который держал в лапе серебряный крест. На помостах, воздвигнутых за ночь плотниками, выстроились герольды с начищенными трубами. Всё было готово к торжественному смотру боярского ополчения, который должен был продемонстрировать мощь князя и готовность аристократии поддержать его в походе против мятежного Пограничья.
— Ваша Светлость, прошёл час после назначенного времени, — негромко произнёс советник Акинфеев, седовласый мужчина с острым взглядом, стоявший за правым плечом князя.
Сабуров не ответил, продолжая всматриваться в ворота площади. По его расчётам, должны были явиться представители как минимум восьмидесяти боярских родов — каждый со своим отрядом родственников-магов, оруженосцами и вспомогательными силами. Общая численность войска должна была превысить три сотни боевых единиц, не считая сопровождения.
Полноценное боярское ополчение — вот на что он рассчитывал. Главная военная сила княжества, превосходящая любую регулярную армию простолюдинов по магической мощи. В центре каждого отряда — сам боярин, маг высокого ранга, способный в одиночку сокрушать целые подразделения обычных солдат. Вокруг него выстраивались родственники: братья, сыновья, племянники, обученные с детства действовать как единое целое. Младшие маги выполняли специализированные роли — одни лечили раны и снимали негативные эффекты, другие создавали защитные барьеры, третьи служили живыми батареями, подпитывая главу рода магической энергией в разгар битвы. Схема напоминала средневековых рыцарей с их оруженосцами и вспомогательными силами, только вместо стальных доспехов и мечей здесь была чистая магическая сила, способная испепелить, заморозить или раздавить противника.
На площади толпились горожане — купцы, ремесленники, простые зеваки. Все пришли посмотреть на демонстрацию силы. Слухи о готовящемся походе против Платонова ходили по городу уже неделю, и народ ждал зрелища.
— Генерал, сколько прибыло? — князь повернулся к Хлястину.
— Двадцать три человека, Ваша Светлость, — голос генерала звучал ровно, но в глазах читалось беспокойство. — Семнадцать младших сыновей из мелких родов, четверо племянников боярина Кудрявцева и двое внуков боярина Селиверстова.
— И всё? — Сабуров стиснул перила балкона так, что побелели костяшки пальцев.
— Боюсь, что да. Большинство прислали письма с извинениями.
Князь глубоко вздохнул, пытаясь сохранить самообладание. Нельзя показывать слабость перед толпой. Он выпрямился и вышел на самый край балкона, где его было хорошо видно.
— Начинайте смотр, — приказал он герольду.
Трубы возвестили о начале церемонии. Двадцать три мага выстроились на центральном помосте, стараясь занять как можно больше места, чтобы скрыть свою малочисленность. Но попытка была тщетной — помост, рассчитанный на сотню человек, выглядел почти пустым.
В толпе начались перешёптывания. Сабуров видел, как купцы переглядываются, как ремесленники качают головами. Кто-то из молодых подмастерьев не сдержал смешка, быстро заглушённый тычком локтя от соседа.
— Где же остальные-то? — донёсся женский голос из толпы.
— А говорили, вся знать соберётся…
— Видать, не больно князя-то поддерживают…
Младшие бояре на помосте переминались с ноги на ногу, явно чувствуя себя неуютно под взглядами сотен глаз. Самый старший из них, Никита Кудрявцев — юноша лет двадцати пяти с жидкой бородкой — попытался придать лицу воинственное выражение, но получилось скорее жалко, чем грозно.
Князь поднял руку, призывая к тишине.
— Доблестные защитники Владимира! — его голос, усиленный заклинанием, разнёсся над площадью. — Сегодня мы видим истинных патриотов княжества, тех, кто не побоялся встать на защиту законной власти от узурпатора и самозванца!
Аплодисменты были жидкими. В основном хлопали городские стражники, расставленные по периметру площади, да несколько купцов, имевших дела с княжеской канцелярией и выживающие за счёт его казны.
— Эти храбрые сыны знатных родов станут ядром нашей армии! — продолжал Сабуров, стараясь вложить в голос как можно больше уверенности. — Их пример вдохновит других присоединиться к справедливой борьбе!
В толпе кто-то громко фыркнул. Князь сделал вид, что не заметил.
Смотр продолжался ещё четверть часа. Маги продемонстрировали несколько заклинаний — огненные шары, ледяные стрелы, воздушные щиты. По отдельности выглядело впечатляюще, но общий эффект был удручающим. Два десятка магов, большинство из которых достигли ранга Подмастерья и лишь пара добились ранга Мастера, не могли заменить полноценное боярское ополчение.
Когда церемония завершилась, и площадь начала расходиться, Сабуров услышал обрывок разговора двух торговцев:
— Помнишь, когда покойный князь Веретинский ополчение собирал двадцать лет назад? Вот это была сила! Сотни магов!..
— Да уж, нынешний не тот авторитет имеет…
Князь резко развернулся и зашёл во дворец. В личном кабинете его уже ждали Акинфеев и генерал Хлястин. Едва дверь закрылась, Сабуров сорвался:
— Предатели! Все до единого — предатели! — он сжал руку в кулак. — Я дал им стабильность! Я защитил их от безумия Веретинского! И вот благодарность!
— Ваша Светлость, — осторожно начал Акинфеев, — позвольте доложить о причинах неявки…
— Причинах? — Сабуров повернулся к советнику, глаза его горели яростью. — Каких ещё причинах?
Невозмутимый советник достал из папки несколько писем.
— Род Курагиных сообщает об эпидемии оспы в их поместье. Объявлен карантин, никто не может покинуть границы владений.
— Оспы? — князь схватил письмо, пробежал глазами. — Бред!
— Род Мещерских… — Акинфеев взял следующее письмо, — глава рода боярин отправился в паломничество к святым местам. Недоступен для мирских дел до весны.
Генерал Хлястин мрачнел с каждым словом. Его обветренное лицо становилось всё жёстче.
— Род Звенигородских, — продолжал советник, — срочно выехал в Ливонию. Якобы возникли проблемы с поставками янтаря, требующие личного присутствия.
— Янтаря! — Сабуров ударил кулаком по столу. — Они издеваются!
— Род Аминовых — неожиданная смерть тёщи главы рода, траур на сорок дней. Род Шаховских — судебная тяжба в Рязани, не могут покинуть княжество до решения. Род Киренских…
— Довольно! — князь рухнул в кресло. — Все эти отговорки… Они просто выжидают. Смотрят, кто победит — я или Платонов.
— Боюсь, дело не только в этом, Ваша Светлость, — тихо произнёс Хлястин. — Многие помнят последние годы правления Веретинского. Помнят казни по малейшему подозрению, конфискации имущества. И помнят, что вы были его церемониймейстером.
— Я спас их от тирана!
— Они видят это иначе, — генерал покачал головой.
Он не закончил, но Михаил Фёдорович всё равно понял невысказанный подтекст: «Для них вы — человек, предавший своего господина. Если предали его, предадите и их».
В кабинете повисла тяжёлая тишина. Сабуров сидел, уставившись в одну точку. Вся его власть, всё могущество князя оказались фикцией. Без поддержки боярских родов он был просто человеком в дорогой одежде, сидящим в чужом дворце.
— Что с гвардией? — наконец спросил он. — Хоть они-то подчинятся приказу?
— После… смерти полковника Щербина, — Хлястин тщательно подбирал слова, — в гвардии царят смятение. Полковник Ладушкин пытается навести порядок, но старые офицеры не признают его авторитет.
— Я назначил его командиром!
— Назначение и признание — разные вещи, Ваша Светлость. Но, думаю, в итоге они подчинятся. У них не будет иного выбора.
Князь поднялся, подошёл к окну. За стеклом виднелась опустевшая площадь. Рабочие уже разбирали помосты — зрелище закончилось, толком не начавшись.
— Мы всё равно выступим, — глухо произнёс Сабуров. — С теми, кто есть. Наймём больше ратных компаний. Средства есть.
— Ваша Светлость, — начал было Акинфеев, но князь резко обернулся.
— Платонов должен быть уничтожен! Иначе… иначе его пример вдохновит других. Начнутся восстания по всему княжеству.
В дверь постучали. Вошёл камердинер, поклонился.
— Ваша Светлость, граф Воронцов просит аудиенции.
Сабуров удивлённо переглянулся с советниками. Старый патриарх рода Климент Венедиктович не покидал своё поместье уже лет пять. О нём ходили самые разные слухи: что он тяжело болен и прикован к постели, что он нашёл себе новую юную жену, влюбившись до беспамятства, что после смерти двух внуков — близнецов Воронцовых, он помешался рассудком. Что из этого было досужими сплетнями, а что — правдой, никто не знал.
— Воронцов? Здесь? — князь нахмурился. — Проводите его в тронный зал. Я приму через четверть часа.
Камердинер поклонился и вышел.
— Что ему нужно? — Сабуров повернулся к Акинфееву.
— Не могу знать, Ваша Светлость. Граф Воронцов не присылал предупреждения о визите.
— Странно… Очень странно. Ладно, пойдёмте. Узнаем, что привело старого ворона в мой дворец.
Князь поправил костюм, проверил, на месте ли церемониальная цепь. Что бы ни привело сюда Климента Воронцова, это определённо было важно. Сабуров направился к дверям тронного зала, и в груди его зародилось смутное беспокойство. Визит патриарха древнего рода сразу после провального смотра не мог быть совпадением.
Я сидел в кабинете, разглядывая свежую сводку новостей из Эфирнета. Пресс-секретарь Сабурова в очередной раз превзошёл себя — к старым эпитетам «буйный безумец» и «лживый проходимец» добавились новые перлы: «кровавый деспот», «растлитель умов», «мятежный пёс» и «безродный предатель». Последней каплей стала весть от Коршунова — вчера на наш караван напало сразу несколько ратных компаний, часть груза пострадала, но главное — двое охранников погибли. Опытные бойцы из ратной компании «Перун», ветераны с десятилетним стажем.
— Достаточно, — произнёс я вслух, откладывая магофон. — Пора напомнить князю о старых традициях.
В зале собрались несколько моих ближайших соратников. Василиса устроилась в кресле у очага, Игнатий стоял у окна, Тимур Черкасский изучал карту на столе, а Коршунов привычно занял место в тени у двери.
— Я вызываю Сабурова на дуэль, — объявил я без предисловий.
Василиса удивлённо вскинула соболиные брови, но в итоге первой нарушила тишину, и в её голосе звучало удовлетворение:
— Отличная идея. Он труслив как заяц. Откажется — потеряет лицо окончательно. Согласится — ты размажешь его по площади. В любом случае мы выигрываем.
— Дело не в выигрыше, — покачал головой мой отец. — Честь рода Платоновых превыше любой политики. Эти оскорбления нельзя оставлять без ответа. Ты поступаешь правильно, сын.
Тимур оторвался от карты, и в его холодных глазах мелькнул интерес:
— Это изменит правила игры. Последние годы все прятались за спинами наёмников и пресс-секретарей. Ты возвращаешь личную ответственность за слова. Многие задумаются, прежде чем бросать необдуманные обвинения.
— Ядрёна матрёна, блестящий ход! — Коршунов вышел из тени, потирая руки. — Что бы этот прощелыга ни выбрал — мы в плюсе. Откажется от дуэли — все увидят его трусость. Согласится — вы его в порошок сотрёте. А если извинится публично — вообще красота будет!
Я кивнул и озвучил условия:
— Место — Покров, через сутки. Нейтральная территория для обоих княжеств. В Сергиев Посад он не поедет, испугается Оболенского.
Письмо получилось кратким и формальным. Я обвинял князя в клевете, порочащей честь древнего рода Платоновых, требовал сатисфакции согласно кодексу чести. Как вызывающий, я определял место — центральный парк Покрова. Как вызываемый, Сабуров имел право выбора оружия. Отказ означал бы публичное признание лжи и извинения. Бой до смерти или признания поражения.
— Стремянников передаст вызов по своим юридическим каналам, — сказал я, набросав текст, — а копию опубликуем в Эфирнете. Пусть все знают.
Через час вся информационная сеть гудела как растревоженный улей. Я следил за реакцией через магофон, и картина складывалась любопытная.
На федеральном канале «Содружество-24» Марина Сорокина срочно прервала плановую программу:
— Внимание, экстренный выпуск! Маркграф Платонов бросил вызов князю Сабурову! Впервые за пять лет мы можем стать свидетелями дуэли с участием правящего князя. Наши эксперты уже в студии…
В Пульсе — социальной сети, популярной среди молодёжи — мой вызов стал главной темой дня. Глупый хештег #МахачВПокрове набрал сотню тысяч упоминаний за два часа. Молодые аристократы восхищались «романтическим жестом», впечатлительные девицы писали о том, как это благородно — защищать честь рода.
Историки вспоминали знаменитые дуэли прошлого. Некий профессор Вяземский опубликовал целую статью о поединке князя Мстислава Храброго с боярином Курбским триста лет назад — тогда князь лично убил клеветника, обвинившего его в военной трусости.
Букмекеры открыли ставки. Большинство ставило на отказ Сабурова — коэффициент 1.3. На мою победу в случае дуэли — 2.1. Но интересно было другое — на победу князя давали 5.0, при этом никто не верил, что Сабуров выйдет сам. Все были уверены: князь выставит представителя, какого-нибудь могущественного мага.
Самое интересное происходило не в Эфирнете. Захар, вернувшийся с рынка, доложил:
— Барин, весь Угрюм только об этом и говорит! В трактире «Кружка и кость» мужики спорят до хрипоты. Кузнец Фрол так и сказал: «Наш-то барин за слова отвечать готов, не то что эти столичные соплежуи». А бабы на рынке вообще в восторге — мол, как в старые времена, когда дворяне ещё честь имели.
Вечером позвонил князь Оболенский:
— Интересный ход, Прохор Игнатьевич. Сабуров сейчас мечется как загнанный зверь. Если откажется — покажет слабость перед боярами, которые и так сомневаются в его легитимности. Если согласится… Вы ведь понимаете, что он лично не рискнёт выйти?
— Конечно. Пусть шлёт кого хочет.
— Будьте осторожны. Человек, убивший своего господина, способен на любую подлость.
Ночью я стоял у окна, глядя на огни Угрюма. Я представлял себе, как во Владимире, Сабуров сейчас решал — принять вызов или опозориться навеки. Перед глазами сами собой вставали картины прошлого. Тогда дуэли были обычным делом — способом разрешить спор между равными. Никаких интриг, подставных убийц, информационных войн. Просто двое мужчин, сталь и честь.
Теперь же князь, назвавший меня «лживым проходимцем» через своего холуя, даже не осмелился сам бросить мне вызов после того, как я публично обвинил его в цареубийстве и узурпации власти. Уже одно это бросало тень на его честь. А теперь, когда вызов брошен мной, отступать ему некуда.
К утру пришёл ответ.