Император Пограничья 13

Глава 12

Генерал Пётр Алексеевич Хлястин замер на балконе владимирского дворца, глядя на площадь внизу холодным оценивающим взором военного профессионала. Октябрьский ветер трепал красные знамёна с коронованным золотым львом, нёс с собой запах надвигающейся зимы — смесь сырости, опавшей листвы и древесного дыма из городских печей. Небо затянуло свинцовыми тучами, угрожавшими первым снегом, и генерал невольно поёжился под мундиром, хотя холод едва ли был причиной его дискомфорта.

На площади толпились зеваки — купцы в тёплых кафтанах, ремесленники с любопытствующими лицами, старухи в платках, пришедшие проводить сыновей и внуков. Кто-то молился, сжимая крестик, кто-то плакал, утирая слёзы краем платка. Женщины обнимали мужей, дети цеплялись за отцовские ноги. Внизу фыркали лошади, запряжённые в повозки с провиантом, бряцали доспехи и оружие. Воздух пропитался характерными запахами военного сбора: конским потом, металлом начищенных клинков и артефактов, маслом для кожаных ремней. Но над всем этим витал другой аромат — тяжёлые, приторные, дорогие духи аристократов, разодетых словно на бал, а не на войну.

Хлястин прищурился, оценивая выстроившихся на помосте магов. Вторая попытка сбора Боярского ополчения благодаря усилиям патриарха Воронцова оказалась результативнее. Около двухсот человек из шестидесяти боярских родов — вместо ожидаемых трёхсот из восьмидесяти.

Генерал за тридцать лет военной службы насмотрелся на разное, но подобное пренебрежение княжеским приказом удивило даже его. Впрочем, удивило — не значит шокировало. Аристократы оставались аристократами: когда запахло настоящей опасностью, они всегда находили причины остаться дома. Солдаты у костра частенько шутили: «Не понос, так золотуха — это точно про дворян».

Взгляд генерала скользнул по рядам. Слева стоял седой ветеран лет пятидесяти в потёртом, но добротном доспехе — бывший Стрелец, судя по выправке. Он спокойно проверял крепления на артефактной кирасе, попутно давая советы молоденькому магу рядом, который нервно теребил ремешки, соединяющие жезл с его запястьем. Хлястин одобрительно кивнул про себя — вот это настоящий солдат, знающий цену дисциплине и подготовке.

Правее собралась группа молодых бояр-щёголей лет восемнадцати-двадцати двух, для которых это, очевидно, была первая настоящая война. Расшитые золотом куртки, начищенные до блеска ботинки, модные причёски с гелем для волос — словно собрались на придворный приём, а не в поход. Кто-то из них бравировал, громко смеясь и хлопая товарищей по плечам, пытаясь скрыть страх за показной храбростью. Другой стоял бледный как полотно, то и дело хватаясь за фляжку — пил для храбрости. Третий и вовсе тихо молился, сжимая в руке какой-то амулет.

— Разодетые павлины с жезлами, — негромко произнёс Хлястин, повернувшись к стоявшему рядом князю Сабурову. — Треть из них не продержится и часа под настоящим огнём.

Князь поморщился, но в глазах его читалось удовлетворение. Двести магов вместо прежних двадцати трёх — патриарх Воронцов сделал невозможное. Этого хватит для войны.

— Вы правы, — негромко произнёс Сабуров, — но с этим уже можно работать.

Хлястин кивнул, не споря. Материал паршивый, но количество компенсирует качество. В конце концов, боярское ополчение — всего лишь одна из составляющих его армии.

Чуть поодаль от молодых щёголей стоял боярин средних лет с сыном-подростком. Отец что-то тихо говорил мальчику, положив руку на его плечо — последние наставления перед походом. Сын кивал, стараясь выглядеть храбрым, но Пётр Алексеевич заметил, как дрожат его губы. Пятнадцать, максимум шестнадцать лет — слишком рано идти на войну. Впрочем, генерал сам в этом возрасте стоял в первой линии против Бездушных на границе княжества.

Ещё дальше, на противоположных краях помоста, расположилось двое бояр примерно одного возраста. Они тщательно избегали смотреть друг на друга, хотя теперь им предстояло сражаться бок о бок. Враждующие роды — то ли из-за земель, то ли из-за старой обиды, то ли из-за неудачной помолвки. Хлястин не знал деталей и не интересовался. Главное, чтобы не перерезали друг другу глотки под шумок в разгар сражения.

По рядам магов прокатился шёпот — кто-то передавал свежий номер газеты. Хлястин разобрал обрывки фраз:

— Говорят, он в одиночку прибил Кощея…

— Чушь собачья! Использовал запретную магию, небось…

— А мне сосед рассказывал, у него целая армия Бездушных, которых он подчинил…

— Слышал, что он голыми руками разорвал Архимагистра на дуэли…

Молодые маги толпились вокруг газеты, жадно читая статью о Платонове. На лицах читалось смятение, страх, любопытство. Хлястин поморщился. Слухи, домыслы, преувеличения — всё это разъедало боевой дух солдата быстрее любого яда.

Внизу, у оцепления, послышался крик. Молодая женщина в тёмном платке прорвалась сквозь кордон стражников, бросилась к одному из магов — сыну, судя по возраста. Она хватала его за руки, умоляла о чём-то, слёзы текли по щекам. Стражники грубо схватили её, потащили прочь. Маг стоял, отвернувшись, плечи его были напряжены.

— Убожество, — буркнул Пётр Алексеевич. — Будто на казнь провожают.

Священник обходил ряды магов, окропляя их святой водой из серебряной кропильницы, бормоча молитвы. Кто-то набожно крестился, кланяясь батюшке. Другие насмешливо ухмылялись — для многих аристократов религия была лишь данью традиции, не более.

Вдруг один из молодых магов — совсем юнец лет девятнадцати в щегольском камзоле — нервно дёрнулся, роняя фамильный жезл. Тот со звоном ударился о каменные плиты помоста. Вокруг мгновенно повисла тишина. Кто-то ахнул — дурная примета. Соседи зашептались, отступая от неудачника.

Хлястин не удержался. Он шагнул к краю балкона, и его голос, усиленный лёгким заклинанием, прокатился над площадью:

— Юноша! Если вы уже сейчас роняете оружие от страха, может, вернётесь к маменьке? Война — не место для детишек, играющих в войнушку!

Несколько стражников хмыкнули. Молодой маг побледнел ещё сильнее, торопливо поднимая жезл дрожащими руками. Глаза его наполнились слезами унижения.

— Генерал!.. — предостерегающе одёрнул его Сабуров, но Хлястин не обернулся.

Пусть князь сердится. Генерал говорил правду: половина этих разодетых павлинов при первом же столкновении с настоящим противником либо сбежит, либо погибнет нелепо. Они привыкли к учебным дуэлям в академиях, к показательным сражениям с правилами и судьями. Но на войне правил не было. Там убивали первыми, убивали беспощадно, убивали тех, кто медлил или колебался.

Единственная надежда была на численное превосходство одарённых над силами противника. Слитный залп боевых чар от сотен магов был зрелищем столь же впечатляющим, сколь и ужасающим по своей эффективности.

Рядом с князем, чуть позади, стоял граф Климент Венедиктович Воронцов — высокий седовласый старик с лицом аскета и глазами интригана. Именно благодаря его давлению на боярские роды удалось собрать хотя бы этих двести. Воронцов держался в тени, но его присутствие ощущалось — словно паук в центре паутины, невидимый, но контролирующий каждую нить.

Пётр Алексеевич перевёл взгляд обратно на собравшихся магов. Двести человек. Из них настоящих бойцов — от силы пятьдесят. Остальные — балласт, пушечное мясо, которое будет мешать под ногами и отвлекать настоящих профессионалов.

Он вспомнил войска покойного Веретинского — отлаженную машину, где каждый знал своё место и выполнял приказы без вопросов. Князь был безумцем и тираном, но армию он держал в железной узде. Сабуров же… Хлястин покосился на нынешнего правителя. Сабуров был администратором, интриганом, церемониймейстером. Но не военачальником. И уж точно не вождём, за которым люди пойдут в огонь и воду.

Впрочем, генералу платили не за симпатии к работодателю, а за результат. И он намеревался этот результат обеспечить, невзирая на материал, с которым приходилось работать.

Звук горнов возвестил начало смотра. Князь вышел вперёд, начиная речь о долге, чести и верности. Хлястин слушал вполуха. Слова, слова, слова… А в это время на северной границе княжества собирал силы человек, которого одни называли героем, другие — мятежником, а третьи — будущим правителем Владимирского княжества.

Платонов. Генерал слышал о нём достаточно: убил двух Кощеев, разгромил преступный группировку в Сергиеве Посаде, сразил на дуэли Архимагистра. Молодой, амбициозный, опасный. И, судя по всему, не лишённый стратегического мышления — иначе не смог бы так быстро превратить захолустное поселение в Пограничье в реальную военную силу.

'Интересно будет сойтись с ним на поле боя, — подумал генерал, наблюдая, как князь Сабуров завершает свою пафосную речь под жидкие аплодисменты.

В его мыслях не было страха. Только холодное любопытство профессионала, встретившего достойного противника.

После официального смотра площадь опустела. Стражники выставили кордоны по периметру, оцепив пространство от любопытных глаз. Князь Сабуров и его доверенный помощник Акинфеев, граф Воронцов и генерал Хлястин переместились с балкона в специально возведённый павильон — деревянную конструкцию с навесом, откуда открывался хороший обзор на центральную часть площади. Боярские маги собрались группами поодаль, перешёптываясь и поглядывая на закрытые ворота, через которые должны были войти обещанные союзники.

Пётр Алексеевич достал из кармана мундира серебряный портсигар, неторопливо закурил тонкую сигару. Дым поднимался вверх, растворяясь в холодном октябрьском воздухе. Генерал прищурился, глядя на ворота. Он слышал разное о методах Гильдии Целителей, но никогда не видел результатов их экспериментов воочию. Сейчас представится возможность.

Створки ворот распахнулись бесшумно, словно их открыла невидимая рука.

Первым вошёл мужчина средних лет в строгом тёмном костюме под лёгкой курткой — Ратмир Железнов, человек, о котором не было известно практически ничего, кроме его татарских корней, уводящих к знатному роду в глубине Сибири. За ним, идеально ровным строем, двигались тридцать фигур в чёрной униформе без опознавательных знаков. Лица скрывали балаклавы, тела — плотно прилегающая экипировка, подчёркивавшая мускулатуру. У каждого имелось как дорогостоящее огнестрельное, так и холодное оружие.

Хлястин выпустил дым, наблюдая за подходящим отрядом. Тишина. Абсолютная, гробовая тишина. Никаких разговоров, покашливаний, шарканья ног. Только размеренный стук тридцати пар сапог о каменную мостовую — синхронный, как удары единого механизма. Даже дыхание не было слышно.

— Впечатляюще, — негромко произнёс генерал, стряхивая пепел.

Боярские маги замолкли, глядя на проходящую колонну. Кто-то нервно сглотнул. Молодой щёголь, тот самый, что ронял жезл, попятился на шаг. Контраст между шумным, суетливым боярским ополчением и этой механической выверенностью каждого движения был разительным. Это было не войско — это был хорошо отлаженный механизм, вместо машинного масла использующий кровь в качестве смазки.

Вслед за бойцами в ворота вкатили рохли, гружённые большими клетками, накрытая толстым брезентом. Но даже сквозь плотную ткань пробивались звуки: низкое утробное рычание, скрежет когтей по металлу, нечеловеческие крики, от которых мороз продирал по коже.

Одна из клеток качнулась. Что-то массивное с силой ударило в прутья изнутри, заставив грузчика испуганно вскрикнуть. Брезент сдвинулся, и на мгновение Пётр Алексеевич увидел край клетки — толстые стальные прутья толщиной с руку, покрытые странными светящимися руническими знаками. Клетка буквально ходила ходуном.

Бояре шарахнулись в стороны. Кто-то торопливо осенил себя крестным знамением. Молодой боярин побледнел до синевы.

— Богомерзкие твари, — прошипел кто-то из старших представителей знати. — Это противоестественно!

Хлястин перевёл взгляд на княжескую гвардию, выстроившуюся с краю площади. Закалённые солдаты, видевшие не одно сражение, смотрели на клетки со смесью страха и отвращения. Лица напряжённые, руки инстинктивно лежат на цевье оружия.

Генерал заметил седого капитана — ветерана, служившего ещё при прошлом князе. Старый солдат стоял неподвижно, но губы его шевелились, произнося что-то беззвучно. Генерал скорее угадал по губам, чем услышал: «Видел я многое в жизни, но это… Это неправильно. Против природы». Офицер перекрестился, и несколько гвардейцев рядом с ним повторили жест.

Железнов подошёл к павильону, символически поклонился князю Сабурову, вежливо кивнул Воронцову. Хлястина проигнорировал…

— Ваша Светлость, — произнёс представитель Гильдии ровным голосом. — Позвольте представить результаты наших разработок.

Сабуров сделал едва заметный знак рукой, и Пётр Алексеевич спустился с помоста, подошёл ближе. Окинул взглядом застывших в строю бойцов. Вблизи эффект был ещё более жутким — тридцать абсолютно неподвижных фигур, которые даже не переминались с ноги на ногу. Словно манекены. Или трупы.

— Вот это настоящее оружие, — негромко сказал генерал, обращаясь к Железнову. — Не то что эти зелёные боярские недоноски.

Тот позволил себе лёгкую улыбку.

— Каждый из них прошёл комплекс усилений через особые Реликты. Физическая сила увеличена втрое. Скорость реакции — вдвое. Болевой порог практически отсутствует. Будут сражаться до полного разрушения тела.

— Потери сознания? — уточнил Пётр Алексеевич.

— Исключены. Модифицированная нервная система.

Генерал медленно обошёл строй, затянулся сигарой. Да, такие бойцы стоили дороже любого боярского мага. Им не нужна была мотивация, страх смерти их не останавливал, приказы выполнялись безоговорочно.

— А химеры? — Хлястин кивнул на повозки с клетками. — Для чего они?

— Штурмовые единицы, — пояснил Железнов. — Для прорыва укреплённых позиций. Способны выдерживать огонь из огнестрельного оружия, регенерируют повреждения. Не чувствуют боли и страха.

Пётр Алексеевич подошёл к ближайшей повозке, приподнял край брезента. В клетке металось нечто размером с крупного медведя, но совершенно на него не похожее. Волчья голова с тремя рядами зубов, туловище, покрытое чешуёй и костяными наростами, лапы с когтями длиной с кинжал. Существо зарычало, увидев человека, бросилось на прутья. Клетка качнулась, но рунические знаки вспыхнули ярким светом, и химера с визгом отпрянула.

Генерал опустил брезент, вернулся к Железнову. В его глазах читалось одобрение.

— Их можно использовать для зачистки деревень, поддерживающих Платонова, — спокойно произнёс Хлястин, словно обсуждал погоду. — Высвободит наших людей для основных операций.

Несколько боярских магов, стоявших достаточно близко, чтобы расслышать слова, побледнели. Кто-то отвернулся. Но никто не возразил вслух.

— Можно, — так же равнодушно отозвался Ратмир.

К ним приблизился мужчина в капитанской форме — Иван Плещеев, командир ратной компании «Булат». Опытный наёмник с десятком лет службы за плечами, он редко чему удивлялся, но сейчас его лицо было напряжённым.

— Уважаемый, — обратился капитан, — а что, если они выйдут из-под контроля?

Представитель Гильдии повернулся к нему, на лице его не дрогнул ни один мускул.

— Не выйдут. Мы провели достаточно испытаний.

— На ком? — негромко спросил Плещеев.

Железнов не ответил, и тяжёлое молчание повисло в воздухе. Хлястин затушил сигару о каменную плиту.

— Господа, предлагаю перейти к демонстрации возможностей, — произнёс генерал. — Время дороже слов.

По знаку Железнова четверо усиленных бойцов вышли из строя. На площади уже установили мишени — деревянные манекены в доспехах, каменные блоки, толстые дубовые брусья.

Первый боец подошёл к валуну весом явно больше двухсот килограммов, который трое обычных солдат не смогли бы сдвинуть с места. Наклонился, обхватил камень руками — и поднял его над головой. Без видимого напряжения. Держал несколько секунд, затем швырнул вперёд метров на пять. Валун с грохотом ударился о мостовую, раскололся.

Боярские маги ахнули. Геомант Подмастерье не смог бы поднять такой вес даже с применением магии.

Второй боец продемонстрировал скорость. Стремительно пробежал полосу препятствий. Движения были резкими, нечеловеческими, но невероятно эффективными.

Третий встал у столба, скрестил руки на груди. По знаку Железнова двое гвардейцев начали наносить удары тяжёлыми молотами. Первый удар. Второй. Пятый. Десятый. Боец даже не дрогнул. На экипировке не осталось ни вмятин, ни повреждений.

— Кожа усилена особым Реликтом, — пояснил Железнов. — Не уступает стальному доспеху.

— Когда они будут готовы к выступлению? — спросил он.

— Уже готовы. Ждём только вас.

Пётр Алексеевич кивнул, глядя на застывший в строю чёрный отряд и накрытые брезентом клетки с химерами. Да, с таким оружием можно было выиграть любую войну. Главное — правильно его применить.

Душный воздух тронного зала пропитался табачным дымом и терпким запахом дорогого вина. Хлястин стоял у массивного дубового стола, на котором лежала огромная карта Пограничья, испещрённая пометками разведки. Деревянные фишки обозначали Угрюм, окружающие его деревни, дороги и известные укрепления. Генерал методично поправлял белые перчатки — привычка, выработанная годами службы. Чистые руки, даже если работа грязная.

Вокруг стола собрались командиры, участвующие в походе и те, кто стоял над ними. Князь Сабуров сидел во главе, нервно потягивая вино из хрустального бокала. Справа от него расположился граф Воронцов, который почти не притрагивался к еде и питью, но его присутствие ощущалось как тяжёлый груз на плечах всех присутствующих. Невысокий полноватый полковник Ладушкин, новый командир княжеской гвардии, ёрзал на стуле, избегая смотреть в глаза Хлястину. Ратмир Железнов от Гильдии Целителей сидел неподвижно, скрестив руки на груди.

Командиры наёмных компаний расположились напротив: капитан Плещеев из «Булата» — опытный вояка с умным взглядом, Семён Кривоносов из «Неукротимых» — здоровенный детина с изрезанным шрамами лицом, Пахомий Мукаев с окладистой бородой из «Убойных Стрелков», уже понёсших солидные потери в этой войне. Чуть поодаль сидел монгол Чингис, командир отряда из полусотни наёмников — жилистый мужчина с узкими глазами и акцентом, от которого русская речь звучала рубленой и неестественной.

— Господа, — негромко начал Пётр Алексеевич, и разговоры стихли. Генерал не повышал голоса — это делало его слова весомее. — Его Светлость Михаил Фёдорович поручил мне возглавить операцию по возвращению мятежного Пограничья под законную княжескую власть.

Он обвёл взглядом собравшихся. Холодные серые глаза оценивали каждого, словно товар на рынке — кто годен для дела, кто станет обузой, кого придётся подгонять страхом.

— Именно так, — Сабуров поднялся, прочищая горло, — я официально назначаю Петра Алексеевича верховным главнокомандующим объединённых сил княжества в данной кампании. Все распоряжения генерала приравниваются к моим собственным.

Князь говорил уверенно, но Хлястин заметил, как дрожат пальцы, держащие бокал. Сабуров понимал, что стоит на кону…

— Благодарю за доверие, Ваша Светлость, — генерал склонил голову. — Приступим к планированию.

Он повернулся к карте, но не успел коснуться первой фишки, как услышал скрип стула. Капитан Плещеев медленно поднялся с места. Жилистые руки опытного наёмника легли на край стола, пальцы побелели от напряжения. В зале повисла тишина — даже Кривоносов перестал ковырять ногтем щербину в столешнице.

— Прежде чем смотреть, что вы там в очередной раз напланировали, господин генерал, — голос капитана звучал ровно, но в нём слышалась сталь, — хотелось бы обсудить предыдущий «план». Не так давно нам озвучивали другую стратегию. Уничтожить армию Платонова по частям, атакуя деревни. Тогда нам говорили, что маркграф совершил ошибку, распылив силы. Помните, я надеюсь?

Хлястин выпрямился, сцепив руки за спиной. Лицо его оставалось бесстрастным, но что-то в глазах мелькнуло — раздражение человека, которому указывают на его грубый промах.

— Помню, капитан. К чему вопрос?

— К тому, — Плещеев обвёл взглядом собравшихся командиров, словно призывая их в свидетели, — что мы потеряли немало наших бойцов. Стальные Псы — уничтожены целиком. Убойные Стрелки лишились больше трети состава. Грозовая Стража и Чёрные Молнии — разгромлены под Николопольем. Иноходцы вообще отказались идти дальше после фиаско в Каменке. А теперь вы, как ни в чём не бывало, собираетесь обсуждать свой новый «план»? Может, сначала признаете, что прошлый провалился?

Мукаев одобрительно хмыкнул, поглаживая бороду. Чингис невозмутимо кивнул — степняки уважали прямоту. Даже Кривоносов перестал изображать безразличие и подался вперёд, наблюдая за разворачивающимся противостоянием.

Генерал медленно снял перчатку — белую, безукоризненную, — и положил её на край стола. Движение было неторопливым, но в нём читалась угроза.

— Капитан Плещеев, — произнёс Хлястин тихо, почти ласково, и от этой тишины по спинам присутствующих побежали мурашки, — вы хотите обсудить тактические просчёты? Или намекаете на некомпетентность командования?

— Не намекаю, а говорю прямо, — не отступил Плещеев, выдерживая взгляд генерала. — Я хочу понять, почему мы должны верить новому плану, если предыдущий оказался катастрофой. Наши люди гибли, выполняя ваши приказы. Они шли на деревни, которые, как вы утверждали, защищают максимум два десятка человек. А встречали там подготовленную оборону с пулемётами, минными полями и магами, которые стоят десятка обычных бойцов.

— Разведка ошиблась, — отрезал Хлястин. — Такое случается на войне.

— Разведка ошиблась? — Плещеев усмехнулся — коротко, без тени веселья. — Генерал, ваша разведка «ошиблась» по каждой деревне. Это уже не ошибка — это провал всей системы сбора информации. Или даже намеренная дезифнормация!

Князь Сабуров нервно отпил вина, следя за перепалкой встревоженным взглядом — военные споры были не его сильной стороной. Воронцов сидел неподвижно, сложив руки на столе, наблюдая за происходящим с отстранённым интересом человека, изучающего скучную шахматную партию.

Пётр Алексеевич сделал шаг к капитану. Сапоги его гулко стукнули по каменному полу.

— Вы забываетесь, капитан. Я не обязан отчитываться перед наёмником о своих решениях.

— А мы не обязаны подыхать из-за ваших гениальных стратегий, — не дрогнул Плещеев. — Булат — профессиональная ратная компания, господин генерал, но в первую очередь мы — наёмники, а не смертники. И я имею право знать: что именно пошло не так в прошлый раз? Почему Платонов оказался сильнее, чем вы предполагали?

Полковник Ладушкин съёжился на стуле, стараясь стать незаметнее. Железнов от Гильдии Целителей сидел неподвижно, но на губах его играла едва заметная усмешка — представитель Целителей явно наслаждался дискомфортом военачальника.

Хлястин вернулся к столу, налил себе воды из графина. Выпил медленно, давая себе время взять эмоции под контроль. Поставил стакан с тихим стуком.

— Хорошо, — голос генерала стал деловым, лишённым прежней угрозы. — Вы хотите откровенности? Получите. Да, план по уничтожению деревень провалился. Да, мы недооценили противника. Платонов оказался умнее, чем я предполагал.

Несколько командиров переглянулись. Признание из уст командующего звучало неожиданно — старый офицер редко признавал ошибки публично.

— Мы исходили из предположения, что маркграф распылил силы, пытаясь защитить каждую деревню, — продолжал Пётр Алексеевич, подходя к карте. — Логика была верной: защищать всё — значит не защищать ничего. По факту же Платонов лишь создал иллюзию такого промаха.

Генерал провёл пальцем по отметкам деревень на карте.

— В реальности в каждой ключевой деревне сидело от пяти до десяти человек, но это были не просто бойцы, а профессионалы высочайшего уровня с лучшим вооружением, подготовленными позициями и чёткими приказами. Один пулемётчик в правильной позиции стоит десятка обычных стрелков. Добавьте снайпера, пару магов и грамотную тактику — получите неприступную крепость.

— Как же тогда погибли Стальные Псы? — спросил Мукаев, наклоняясь вперёд. — Их вырезали до единого. Почему не отступили?

— Насколько нам стало известно, там присутствовал Метаморф, — Хлястин постучал пальцем по отметке «Крутояк». — Один. Один проклятый Метаморф против двадцати человек. Результат вы знаете.

Тишина стала гнетущей. Монгол сплюнул на пол — у степняков Перевёртышей боялись больше, чем Бездушных.

— А главное, — генерал повернулся к собравшимся, — Платонов заставил нас думать, что мы выигрываем. Он дал нам закусить наживку. Мы бились за эти проклятые деревни, теряли людей, а он сидел в Угрюме и строил форты.

Хлястин кивнул адъютанту, стоявшему у стены. Молодой офицер торопливо развернул новую карту — более детальную, с последними разведданными. Вокруг острога отчётливо виднелись пять укреплённых точек.

— Мы его недооценили, господа. Серьёзно недооценили, — холодно заметил генерал.

Плещеев медленно сел обратно, скрестив руки на груди. Удовлетворение от признания ошибки смешалось с тревогой от услышанного.

Князь Сабуров откашлялся, привлекая внимание.

— Капитан Плещеев прав в одном, — голос правителя звучал неуверенно, но он явно пытался взять ситуацию под контроль. — Прошлый план провалился. Но именно поэтому новый должен сработать. Мы учли ошибки. Мы знаем противника. И мы не дадим ему второго шанса перехитрить нас.

— Вот почему, — Хлястин вернулся к карте с фортами, — мы меняем стратегию. Никакого распыления собственных сил. Прямой удар по Угрюму. Массированный штурм с использованием всех доступных ресурсов.

— С вашего позволения, Ваша Светлость, — Железнов поднялся, привлекая внимание. — Гильдия готова компенсировать тактические просчёты прошлого. Наши усиленные бойцы и химеры созданы именно для таких ситуаций — прорыва укреплённых позиций. Платонов может быть хитёр, но против абсолютной силы хитрость бессильна.

Воронцов одобрительно кивнул, и Хлястин заметил этот жест. Значит, старый интриган поддерживал альянс с Гильдией.

Мукаев тяжело вздохнул, потирая бороду, но не возразил. Кривоносов почесал шрамы на лице, кивая — здоровенный детина понимал язык силы. Монгол невозмутимо кивнул — для него война была работой, и платили здесь хорошо.

Генерал надел перчатку обратно, разглаживая белую кожу.

— Тогда приступим к деталям, — произнёс Хлястин, возвращаясь к первой карте и коснувшись одной из фишек. — По данным наших агентов, у Платонова от трёхсот до трёхсот пятидесяти бойцов. Из них тридцать-сорок магов разного уровня — в основном Подмастерья и Мастера, но есть и несколько Магистров, включая самого маркграфа. Как я уже сказал, вокруг Угрюма возведено пять фортов. — Генерал обвёл рукой отмеченные на карте укрепления. — Однако южный форт не достроен. Фундамент заложен, стены возведены частично. Это наша возможность.

— А что в итоге с деревнями? — глухо подал голос Мукаев, потирая бороду. — По дороге к Угрюму. Они же присягнули этому Платонову. Мы вокруг них кровь проливали…

Хлястин перевёл на него взгляд. Спокойный, ровный, но от него веяло холодом.

— Зачистить, — произнёс генерал так же буднично, как если бы обсуждал погоду. — Они станут нашими базами снабжения, что лишит припасов противника. Никаких убежищ для его разведчиков. Деревни либо переходят обратно под власть князя, либо перестают существовать.

В зале повисла тишина. Кто-то нервно откашлялся. Плещеев сжал губы в тонкую линию.

— Господин генерал, — вновь вскинулся капитан Булата, — речь идёт о мирных жителях. Крестьянах. Они не выбирали…

— Они сделали свой выбор, когда присягнули мятежнику, — резко перебил его Сабуров.

— Именно так, — не повышая голоса откликнулся генерал. — На войне не бывает невинных. Есть союзники и враги. Платонов превратил этих крестьян в свой ресурс — мы этот ресурс уничтожим.

Он оглядел собравшихся командиров, каждого по отдельности.

— Помните, господа, Цицерон говорил: «Во время войны законы безмолвствуют». Мы идём не на парад. Мы идём уничтожать врага. Быстро, жёстко, без сантиментов. Победителей не судят. Побеждённых — хоронят.

— Но…

— Господа, — генерал выпрямился, обводя взглядом собравшихся, — я не интересуюсь вашим мнением о морали. Я здесь, чтобы выиграть войну. Кто не согласен — может выйти. Через окно и только так.

Плещеев сжал кулаки, но промолчал. Пётр Алексеевич видел, как работает мозг опытного наёмника. Капитан вспоминал дуэль между Платоновым и Архимагистром Крамским. Вспоминал, как молодой маркграф сжёг заживо одного из сильнейших магов Содружества. И понимал, что идти против такого противника — самоубийство. Чувство самосохранения и совесть боролись с желанием заработать, и Хлястин знал, что победит в конечном счёте.

Генерал подошёл ближе к капитану, нависая над столом. Другие командиры поняли — это месть за публичное указание на провал. Хлястин восстанавливал пошатнувшийся авторитет единственным доступным способом — через страх.

— Всё очень просто, — продолжил командующий, глядя прямо на собеседника. — Вам заплатили немалые деньги. Вы будете выполнять приказы. Все приказы. Без обсуждений, без возражений, без моральных метаний, точно девки в первую брачную ночь.

Он сделал глоток вина и поставил бокал на стол.

— Запомните: я не церемонюсь с трусами и предателями. Вы хотели откровенности? Получили. Теперь выполняйте приказы или окажетесь перед расстрельным взводом. Это достаточно откровенно?

Тишина сгустилась. Кривоносов уставился в стол. Мукаев сглотнул. Монгол Чингис невозмутимо кивнул — для него подобная прямота была нормой. Плещеев долго смотрел перед собой, и на его лице играли желваки. Наконец, он отвёл взгляд.

— Хорошо, — Хлястин стукнул двумя пальцами о край стола, — теперь о плане. Основной удар наносим с юга, где форт не достроен. Наёмники и гвардия — займут восточный и западные форты, создав отвлекающий манёвр. Боярское ополчение, усиленные бойцы Гильдии и химеры — прорыв через южный участок. Артиллерия разворачивается в тылу и работает по всем фортам издалека, ослабляя оборону перед штурмом. Как только стены начнут рушиться — идём на приступ.

— А что с Угрюмом после взятия? — спросил Ладушкин, впервые подавая голос. — С населением?

— А что бы вы предложили, полковник? — Пётр Алексеевич повернулся к офицеру, окинув его ироничным взглядом.

— Можно… — командир гвардии нервно облизал губы, — взять заложников из знатных семей. Гарантия будущей лояльности…

— Нахрена кота за яйца тянуть⁈ — жёстко бросил Кривоносов. — Казнить зачинщиков и вся недолга. Платонова и всю его шайку-лейку. Остальных — на каторгу.

Сабуров наблюдал за происходящим диалогом с нечитаемым выражением лица. Старый патриарх Климент Венедиктович же напоминал нахохлившегося ворона.

— Полная зачистка, — холодно произнёс Ратмир Железнов. — Угрюм слишком заражён идеями Платонова. Нужен чистый лист, не так ли, Ваша Светлость?.. — он бросил вопросительный взгляд на князя.

И генерал отметил про себя, что Сабуров торопливо кивнул, опустив глаза в бокал. Похоже, в этом кабаке музыку заказывал вовсе не владелец заведения. Любопытно…

— Есть ещё вопросы? — уточнил Пётр Алексеевич.

— Господин генерал, — акцент монгола резал слух. — Говорят, Платонов имеет какой-то артефакт. Очень сильный. Разведка что знать?

Хлястин нахмурился, перевёл взгляд на Железнова.

— Наши источники действительно упоминают о некоем артефакте в центре Угрюма под кодовым названием «Маяк», — Ратмир развёл руками. — Детали неизвестны. Возможно, оборонительное сооружение. Возможно — что-то иное.

— Маяк? — переспросил Сабуров. — В центре суши?

На лицах участников совещания отразилось замешательство. Никто ничего не знал. Пётр Алексеевич стиснул челюсти — он крайне не любил неизвестных переменных.

— Удвоить усилия разведки, — приказал он. — Мне нужны точные данные о всех укреплениях и артефактах Угрюма. Через три дня выступаем.

Генерал провёл пальцем по карте, останавливаясь на отметке «Угрюм».

— Через неделю княжество вернёт контроль над Пограничьем. Других вариантов нет. Вопросы?

Никто не ответил. Хлястин подвёл итог:

— Совещание окончено. Готовьте войска. Свободны.

Командиры начали расходиться. Плещеев задержался, глядя на генерала долгим взглядом. Пётр Алексеевич выдержал его, не моргнув. Наконец капитан отвернулся и вышел, ссутулившись, как побитый пёс.

Поздний вечер окутал княжеский дворец тишиной. В одном из покоев второго этажа, обставленном строго и без излишеств — книжные полки, тяжёлый письменный стол, кресла у камина — потрескивали поленья. Генерал Хлястин сидел в кресле, держа в руке бокал коньяка. Перчатки он снял, положив на подлокотник, и теперь медленно вращал янтарную жидкость, наблюдая за игрой отблесков пламени.

Напротив устроился советник князя Акинфеев — седовласый мужчина с острым, как булавка, взглядом. На военном совете советник молчал, но генерал чувствовал его взгляд — оценивающий, настороженный, не одобряющий.

— Вы хотели поговорить, Илья Петрович, — негромко произнёс Хлястин, не отрывая взгляда от коньяка. — Слушаю.

Акинфеев помедлил, подбирая слова. Пальцы его нервно барабанили по подлокотнику кресла.

— Генерал… То, что вы сегодня говорили на совете. О зачистке деревень. О расстрельных взводах для командиров. Я понимаю необходимость жёсткости, но… — он замолчал, ища подходящую формулировку. — Не кажется ли вам, что подобные методы могут восстановить против нас не только Пограничье, но и собственное население, а также всё остальное Содружество, если вести о том разлетятся за пределы княжества?

Хлястин отпил коньяка, смакуя терпкий вкус. Поставил бокал на столик рядом с креслом и повернулся к советнику. Лицо его оставалось бесстрастным, но в глазах мелькнуло что-то — не раздражение, скорее усталость человека, которому приходится в сотый раз объяснять очевидное.

— Илья Петрович, — начал генерал спокойно, складывая пальцы домиком, — я тридцать лет служу Владимирскому княжеству. Подавлял бунты в деревнях, помогал предыдущему князю планировать операцию против Сергиева Посада, защищал города от Бездушных.

Он встал, подошёл к окну, за которым расстилалась ночная столица. Огоньки фонарей, редкие силуэты запоздалых прохожих, тишина спящего города.

— Знаете, что я понял за эти тридцать лет? — Хлястин не оборачивался, продолжая смотреть в окно. — Людей нужно вести жёсткой рукой. Мягкость равна слабости. Слабость равна поражению. Это математика войны, простая и безжалостная.

— Но речь о мирных жителях…

— Мирных? — Генерал повернулся, и в голосе его прозвучала ледяная насмешка. — На войне нет мирных. Есть союзники и враги. Тот, кто кормит вражеского солдата, — враг. Тот, кто укрывает вражеского разведчика, — враг. Тот, кто снабжает противника информацией, провиантом, кровом, — враг. А врага ставят к стенке.

Акинфеев поёжился, но держался. Хлястин вернулся к креслу, сел, снова взял бокал. Сделал глоток.

— Позвольте рассказать вам историю, Илья Петрович. Двадцать три года назад. Юго-восточные уезды княжества, деревни вдоль границы с Муромом. Крестьянский бунт — не платили налоги, зарезали сборщика, убили троих стражников. Меня послали навести порядок с сотней солдат.

Генерал замолчал, вспоминая. В камине потрескивали дрова, отбрасывая пляшущие тени на стены.

— Я мог поступить «гуманно». Арестовать зачинщиков, устроить суд, отправить на каторгу. Но я знал: через полгода начнётся новый бунт в ином месте. Потому что люди забывают. Они видят пример безнаказанности и думают — а почему бы и нам не попробовать?

Хлястин отставил бокал, сцепил пальцы.

— Я приказал повесить зачинщиков на главной площади. Публично. Их семьи смотрели. Дети смотрели. Жестоко? — Он перевёл взгляд на собеседника. — Да. Но бунты в том регионе прекратились на двадцать лет. Двадцать лет мира, процветания, стабильных налогов. А знаете сколько жизней спасла та жестокость?

Советник молчал, глядя в огонь. На лице его читалось отвращение, но и понимание. Он был слишком опытным администратором, чтобы не видеть логику в словах генерала.

— Вы спрашиваете о моих методах, — продолжал Хлястин негромко. — Я не монстр, Илья Петрович. Я реалист. Война — грязное дело. Самое грязное, что придумало человечество. Кто-то должен пачкать руки, чтобы остальные могли спать спокойно.

Он снова надел перчатки — белые, безукоризненно чистые. Движения были медленными, почти ритуальными.

— Ходит множество споров о том, кому принадлежит следующая фраза, но мудрость её несомненна: «Милосердие к виновным — это жестокость к невинным». Каждый крестьянин, которого я пощажу сегодня, завтра может убить моего солдата. Каждая деревня, которую я оставлю нетронутой, станет базой снабжения для Платонова. Могу ли я себе это позволить?

Акинфеев наконец заговорил, голос его звучал глухо:

— Генерал, я понимаю вашу логику. Но где граница? Где та черта, которую не следует переступать?

Хлястин усмехнулся — коротко, без тени веселья.

— Черта? Её не существует. Есть только цель — победа. И средства для её достижения. Всё остальное — сантименты для мирного времени.

Он встал, подошёл к книжной полке, провёл пальцем в перчатке по корешкам. Остановился на одном — потрёпанный том в кожаном переплёте.

— Знаете, Илья Петрович, когда-то я был идеалистом. — Голос генерала стал тише, в нём прозвучали непривычные нотки. — Молодой офицер, только что окончивший военную академию. Верил в честь, благородство, рыцарские правила войны. Думал, что можно воевать «по-человечески».

Он вытащил книгу, раскрыл на случайной странице, но не читал — просто смотрел сквозь неё куда-то вдаль.

— Потом я увидел, как «благородные» князья режут друг друга за власть. Как один аристократ отравил другого на званом ужине, а через неделю с жалобной миной стоял у его гроба. Как Бездушные пожирали целые деревни, пока столичная знать пировала и обсуждала моду.

Советник медленно кивнул. Понимание не означало одобрения, но офицер и не ждал одобрения. Ему было достаточно, что Акинфеев видел логику.

Пётр Алексеевич захлопнул книгу, вернул на место. Лицо его было усталым, но глаза оставались холодными и решительными.

— Платонов — умный противник. Опасный. Он не церемонится с врагами, не соблюдает правил аристократических интриг. И если я буду играть по правилам, он меня раздавит. Казни, зачистки, смертные приговоры, — генерал пожал плечами, — это лишь инструменты войны, не более. Молоток не терзается сомнениями, забивая гвозди. И я не терзаюсь. Кто-то должен это делать. Кто-то должен быть чудовищем, чтобы защитить княжество от настоящих чудовищ.

Акинфеев подался назад, увидел абсолютный холод в глазах собеседника, а тот покачал головой и подвёл итог:

— Я понял одну простую истину: мир жесток. Он не прощает слабости. Либо ты волк, либо овца. И я никогда не буду овцой.