Император Пограничья 13

Глава 4

Пётр Вдовин сидел в дальнем углу класса, стараясь не привлекать к себе внимания. Именно Пётр — так обращался к нему отец, и мальчишка не любил, когда его называли Петей, а «Петьку» просто ненавидел.

После массового переселения жителей в Угрюм незадолго до Гона учебная комната стала тесной — вместо привычных двадцати детей теперь здесь толпилось почти пятьдесят. Новенькие робко осматривались, прижимая к груди самодельные тетради и огрызки карандашей.

— Это Митя из Ярославля, — учитель указывал на худощавого мальчишку с веснушками. — Анна и Сергей из Костромы. Дарья из Мурома…

Список тянулся и тянулся. Пётр наблюдал, как новички неловко кивали, пытаясь запомнить лица одноклассников. Некоторые выглядели испуганными, другие — решительными, словно готовились к бою. Мальчик понимал их чувства — три месяца назад он сам так же стоял перед классом, ощущая на себе десятки оценивающих взглядов.

Колокол возвестил о перемене, и дети высыпали во двор. Пётр остался у окна, наблюдая за снующими фигурками. Разговор неизбежно зашёл о магии — многие школьники параллельно учились в местной магической академии, которую организовал воевода.

— Смотрите, что я могу! — Колька, сын дружинника, создал маленький огонёк над ладонью.

Новички ахнули. Пётр невольно сжал кулаки — его собственная сила, хайломантия, была необычной. Даже профессор Карпов в академии называл её редкой. Прикоснувшись к парте, мальчик мог сделать свою кожу твёрдой как дерево, а дотронувшись до камня — прочной как гранит. Но демонстрировать такое означало привлечь ещё больше внимания. Мать предупреждала — не выделяйся, не показывай всего, что умеешь.

Мальчик знал, что в академии есть действительно одарённые ученики. Матвей, сын простого крестьянина, обладал невероятным даром гидроманта — сама графиня Полина занималась с ним лично.

А Егор, сын кузнеца Фрола, мог заставлять металл течь как воду — сам воевода взял его в ученики и возил в Великий Новгород на какое-то публичное мероприятие. Четырнадцатилетний подросток теперь гордо называл Прохора «наставником» и ходил с выпрямленной спиной в окружении друзей-прилипал.

Пётр с тоской подумал, что тоже хотел бы учиться у воеводы. Прохор Платонов был всем, кем мальчик мечтал стать — сильным, справедливым, защищающим слабых. Воевода спас их с матерью, дал дом, работу, новую жизнь. Но разве такой великий человек обратит внимание на сына неизвестно кого?

Так или иначе, рядом с такими талантами огненные шарики Кольки выглядели детской забавой, но именно Колька хвастался перед всеми, а настоящие таланты молча учились своему искусству.

Новенькая девочка с косичками подошла к нему, глаза её сияли восхищением, а рот выдал фантастическое количество вопросов за одну секунду:

— Это ты Петя? Тот самый, про кого шептались старшие ученики? Говорят, ты можешь принимать свойства любого материала. Это правда? Твои родители тоже маги? А ты давно занимаешься? А как ты открыл свой дар?

Пётр открыл рот, чтобы ответить, но Колька уже вклинился между ними, ухмыляясь:

— У него только мамка есть. А батьки нет и не было.

— Как это не было? — новенький мальчик из Костромы недоумённо нахмурился.

Маша, дочь трактирщика, подхватила с язвительной улыбкой:

— А кто ж знает? Они приживалы тут. Воевода их откуда-то притащил, с долгами небось. Мать-то его в лаборатории сидит целыми днями, зелья какие-то варит.

— Это не… — Пётр попытался объясниться, но слова застряли в горле.

Как рассказать правду? Что они с матерью были заперты в каком-то странном здании, охраняемом вооружёнными людьми? Что потом была стрельба, взрывы, и воевода вывез их оттуда? Что отец просто исчез задолго до того, и мать не говорит, куда он делся?

— Вот мой отец — дружинник! — Колька выпятил хилую грудь. — Вчера трёх Бздыхов завалил! Сам воевода его похвалил! А твой где? А, точно, нету его!

Смех прокатился по кругу собравшихся детей. Пётр чувствовал, как щёки горят от стыда и злости. Новенькая девочка попыталась заступиться:

— Может, его отец погиб героем?

— Героем? — Маша закатила глаза. — Скорее сбежал от долгов! Или в тюрьме сидел! Петька даже не знает, где его батька шляется!

— Мой батя говорит, воевода, как дурак, всякий сброд принимает, — Колька обвёл рукой новеньких. — Вон сколько понаехало! Беженцы, нищеброды и голытьба…

Несколько новичков обиженно отшатнулись, но связываться с местными явно не хотели. Пётр сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.

— Не смей так говорить о воеводе!

— А что? — Колька шагнул ближе, нависая над ним. — Правда глаза колет? Ты и твоя мамка — обуза! Если б не воевода, вы бы под забором подыхали!

Пётр дёрнулся вперёд, но чья-то рука легла ему на плечо. Учитель стоял позади, строго глядя на детей.

— Достаточно. Все в класс, живо.

Дети нехотя потянулись обратно. Новенькие теперь косились на Петра с опаской и любопытством. Мальчик слышал, как они перешёптывались:

— Странный он какой-то…

— И правда, почему о отце молчит?

— Может, стыдится чего?

После уроков Пётр шёл домой в одиночестве, стараясь не оборачиваться на шёпот за спиной. Дом, выделенный воеводой для них с матерью, находился недалеко от лаборатории — небольшой, но уютный, с печкой и двумя комнатами.

Мама уже готовила ужин, помешивая что-то в чугунке. Запах тушёной капусты с мясом наполнял кухню.

— Как день прошёл? — спросила она, не оборачиваясь. — Много новеньких?

— Да, много, — равнодушно отозвался Пётр, садясь за стол и разглядывая деревянную столешницу. — Всё нормально.

Мать обернулась, внимательно глядя на сына. Её русые волосы были собраны в тугую косу, на щеке виднелось пятнышко сажи.

— Подружился с кем-нибудь?

— Они… они все держатся вместе. Я им не нужен.

Пётр встал из-за стола и пошёл в свою комнату, не желая расстраивать мать подробностями. Она и так много пережила. Не стоило добавлять ей забот своими проблемами.

Из окна своей комнаты мальчик увидел, как через главные ворота въезжает колонна трофейных грузовиков и внедорожников. Воевода Платонов сидел в кабине первой машины, его одежда была покрыта пылью и копотью. За ним в кузовах и других машинах ехали восемь гвардейцев — усталые, но гордые. В кузовах грузовиков, чьи тенты были спущены, виднелось трофейное оружие и несколько десятков неизвестных бойцов в экипировке без знаков различий.

Некоторые жители собрались у ворот, приветствуя возвращение отряда. Несколько детей с любопытством разглядывали трофейную технику. Прохор вышел из кабины и коротко поговорил с дежурным офицером, затем обменялся парой слов с каждым из гвардейцев, отпуская их по домам. Воевода выглядел довольным — очевидно, операция прошла успешно.

Пётр отворил ставни пошире, наблюдая за этой картиной.

Отец… Макар Вдовин. Мальчик помнил его — невысокого, поджарого, молчаливого, с усталыми глазами. Помнил, как отец учил его читать, как носил на плечах, как однажды принёс деревянного коня, вырезанного собственными руками. А потом он просто исчез. Мать сказала, что отец уехал по важным делам, но больше не вернулся. Где он теперь? Жив ли? Почему мама отводит глаза и меняет тему, когда Пётр спрашивает? Может, он тоже был героем и погиб на войне? Или правда была трусом, как говорили дети?..

Мальчик сжал кулаки. Он должен узнать правду. Пусть даже она окажется страшной. Лучше знать, чем мучиться неизвестностью и выслушивать насмешки одноклассников. Где-то должны быть документы, записи, хоть что-то об отце. Может, в остроге его кто-то знает?

Пётр решительно кивнул сам себе. Он найдёт правду об отце. И тогда сможет либо гордиться им, либо… либо хотя бы понять, почему мать так упорно молчит.

Пять дней прошло с моей публичной декларации о нелегитимности Сабурова. События развивались стремительно, словно лавина, которую я сам же и запустил.

Князь Оболенский сдержал слово — на следующее утро после нашего разговора в Эфирнете появилось его официальное заявление. Матвей Филатович признал Сабурова узурпатором, захватившим власть незаконным путём. При этом, как он и предупреждал, Сергиев Посад расторг вассальные отношения с Маркой Угрюм, формально дистанцировавшись от конфликта. Хитрый политический ход — поддержать меня, но оставить пространство для манёвра.

Финансирование от Оболенского позволило нанять две ратные компании для защиты караванов. Не то чтобы я не мог этого сделать и без его помощи, но чертовски приятно, когда банкет оплачивают другие.

Первой, что неудивительно, стала Ярослава Засекина со своими Северными Волками — княжна сразу откликнулась на предложение. Второй компанией стал Перун Воротынцева. По всем направлениям, кроме дороги на Сергиев Посад, где охрану обеспечивали люди князя, наши грузы теперь сопровождали опытные наёмники.

Предусмотрительность оправдала себя уже через два дня. Первый налёт случился на караван, шедший в Тверь — полсотни наёмников Сабурова попытались перехватить груз с оружием из наших магазинов. Северные Волки встретили их организованным огнём, потеряв троих ранеными против восьми пострадавших у противника. Нападавшие отступили, поняв, что лёгкой добычи не будет.

За неделю произошло ещё четыре попытки атак на караваны и три рейда на деревни под нашей защитой. Разведка Коршунова работала безупречно — его люди засекли подготовку каждого налёта. Дозоры в лесах и постоянное патрулирование Скальдом позволили нам встречать врага подготовленными. В Уршельское я отправил Черкасского с Безбородко — они сожгли половину атакующего отряда огненными заклинаниями. В Заречное выехала Василиса с отделением Валькирий — геомантка создала каменные укрепления прямо во время боя, превратив деревенскую площадь в крепость. Копнино успешно защитил отряд Феофана Рысакова.

Не все выдержали напряжение. Около семидесяти человек — знатные ученики с семьями, приехавшие за бесплатным обучением магии — покинули Угрюм, когда масштаб конфликта стал очевидным. Я не удерживал их. Те, кто пришёл за дармовщиной и сбежал при первых трудностях, всё равно не стали бы настоящими защитниками Пограничья.

Моё обращение к подданным Владимирского княжества вызвало настоящую бурю. Коршунов докладывал о панике в боярских домах — созывались экстренные семейные советы, многие дворяне заняли выжидательную позицию. Бояре, недовольные Сабуровым, вроде Скрябина, тайно радовались, но публично осуждали «мятежника Платонова». На рынках и в трактирах простой люд открыто обсуждал странности в смерти Веретинского — многие вспоминали, как внезапно всё произошло.

В Пограничье деревни, пострадавшие от наёмников, открыто поддержали меня. Те поселения, что ещё колебались, теперь просили защиты — за эти дни к нам присоединились ещё пять деревень.

Ответ Сабурова последовал быстро. Его пресс-секретарь назвал меня «буйным безумцем» и «лживым проходимцем», во Владимире прошли массовые аресты за «распространение клеветы». Герольды зачитали новый указ — награда за мою голову увеличена до двадцати тысяч рублей. Эфирнет захлестнула волна опровержений от наёмных писак — появились даже «свидетели» естественной смерти Веретинского, включая патологоанатома, якобы подтвердившего самовозгорание. На меня вылили ушаты грязи — нищий род, потеря имущества, моя казнь за бунт и помилование, связи с криминалом.

Наёмники отреагировали предсказуемо — часть компаний подняла цены, ссылаясь на «политические риски». Зато после новостей о разгроме Грозовой Стражи под Николопольем по лагерям поползли слухи о моей магической силе. Некоторые командиры теперь дважды думали, прежде чем вести людей против «мага, превращающего врагов в кровавую стружку».

Всё это время не прекращалось строительство фортов. Сотни рабочих трудились день и ночь, возводя пятиугольные бастионы вокруг Угрюма. Грановский с майором Беспаловым лично контролировали каждый этап — от закладки фундамента до установки орудийных позиций.

Сейчас я стоял на стене первого полностью готового форта, осматривая результат недельного труда. Утренний туман стелился по земле, окутывая людей и постройку призрачной дымкой. Я шёл по гребню стены, проверяя каждую деталь конструкции. Пять метров известняка, усиленного арматурой — эти стены выдержат прямое попадание из полевого орудия.

— Пороховые погреба готовы к загрузке, — майор Беспалов указал на люки в полу каземата. — Три уровня подземных галерей, как вы и приказывали. Дистанционные запалы проведены к командному пункту — в случае прорыва врага форт можно взорвать за тридцать секунд.

Семён Вахлов, наконец приехавший из Рязани с семьёй, присоединился к нам на северном бастионе. Худощавый сапёр с проницательными глазами и привычкой постоянно вертеть в пальцах какую-нибудь мелочь — болтик, проволочку, кусочек металла — осматривал минные поля через бинокль.

— Тройная линия установлена по всем правилам, — доложил он. — Применил систему селективного подрыва — каждый сектор минного поля активируется отдельно. Враг думает, что нашёл безопасный проход, углубляется, а мы взрываем мины у него за спиной.

— Отлично, — одобрил я. — Система управления надёжная?

— Дублированная. Даже если повредят связь с одним сектором, остальные останутся под контролем.

— Хорошая работа, Семён.

Капитан Журавлёв уже стоял у миномёта, установленного на орудийной платформе. Молодой артиллерист проверял механизмы наведения, его обожжённая щека подёргивалась от сосредоточенности.

— Готовы к пробной стрельбе, Ваше Сиятельство! — доложил он.

— Цель — тот холм в восьмистах метрах, — указал я. — Три выстрела. Проверим точность и время перезарядки.

Первый снаряд ушёл с глухим хлопком, прочертив дугу в туманном воздухе. Взрыв поднял фонтан земли точно на вершине холма. Расчёт работал слаженно — второй снаряд последовал через двенадцать секунд, третий — через одиннадцать.

— Отлично, — одобрил я. — Теперь координация с соседним фортом. Журавлёв, свяжитесь с их артиллеристами.

Пока капитан отдавал распоряжения, ко мне подошёл Грановский с полевой книжкой в руках. Мой заместитель выглядел измождённым — пять дней почти без сна давали о себе знать.

— Второй форт полностью готов, воевода, третий — на семьдесят процентов. Четвёртый и пятый — фундаменты заложены, стены начнём завтра. Но есть проблема.

— Какая?

— Логистика камня из карьера. Баржи идут неспешно, погрузка и разгрузка съедают часы. При нынешних темпах строительства нам не хватит материала для последних двух фортов.

Я нахмурился.

— Сколько у нас аэромантов?

— Восемь способных поднимать тяжести, но они уже на пределе. Тратим по пять крупных кристаллов Эссенции в день только на поддержание их сил. Геоманты тоже выдыхаются — вчера двое потеряли сознание прямо на стройке.

— Организуйте сменную работу. И увеличьте пайки Эссенции ещё на двадцать процентов. А насчёт погрузки и разгрузки что-нибудь придумаем. Толковых людей у нас хватает. Что с пополнением?

— Коршунов прислал ещё тридцать ветеранов — прибыли вчера вечером. Среди них пятеро военных инженеров, включая специалиста по артиллерии из Новгорода. Капитан Демичев уже распределил их по объектам.

Внизу, у ворот форта, собралась группа местных жителей. Женщины принесли котлы с горячей похлёбкой, свежий хлеб, даже пироги. Строители с благодарностью принимали угощение — после ночной смены горячая еда была как нельзя кстати.

— Народ поддерживает нас, — заметил Беспалов. — Это хороший знак.

— Они понимают, что эти стены — их защита, — ответил я. — Кстати, форту нужно имя. Предлагаю «Северный страж» — он первый встретит врага с этого направления.

Офицеры одобрительно закивали. Вахлов достал флягу, плеснул немного водки на камни стены.

— За Северного стража! Пусть стоит века!

Мы спустились в командный пункт форта — укреплённое помещение в центре звезды, откуда можно было управлять всей обороной. Карты на стенах, магофоны для связи, перископы для наблюдения.

— График завершения всех пяти фортов — ещё неделя, — объявил я. — К тому времени начнём вторую линию окопов между укреплениями. Траншеи зигзагом, с блиндажами через каждые пятьдесят метров.

— Земляные работы можно поручить ополченцам, — предложил Демичев, потирая деревянный палец на протезе правой руки. — Освободим сапёров для более сложных задач.

— Согласен. Организуйте. И ещё — нужны склады боеприпасов в каждом форту. Отдельные для снарядов, патронов и взрывчатки.

Я вышел на внешнюю стену, глядя на туманную даль. Во Владимире Сабуров собирал силы для удара, стягивая войска со всех концов княжества. Но когда он придёт, его встретит не просто острог с деревянным частоколом, а настоящая крепость. Пять фортов-звёзд, связанных линиями траншей, минные поля, перекрёстный огонь артиллерии.

Укрепления — это только часть обороны. Настоящая сила проявится, когда все элементы заработают как единый механизм. Ещё неделя, и мы будем готовы.

Князь Михаил Фёдорович Сабуров откинулся в кресле, изучая сидящего напротив майора Тихона Ладушкина. Вечерний полумрак кабинета разгоняли только свечи в массивных канделябрах, отбрасывая дрожащие тени на стопки документов с княжескими печатями. На столе среди бумаг лежал список имён гвардейских офицеров, испещрённый пометками красными чернилами.

— Примите мои искренние соболезнования по поводу безвременной кончины полковника Щербина, — начал Сабуров, сложив руки на животе. — Такая трагическая случайность… Инфаркт в расцвете лет. Медики говорят, слабое сердце не выдержало нагрузок службы.

Ладушкин неловко кивнул, вытирая платком испарину со лба. Майор был невысоким полноватым мужчиной лет тридцати пяти, с жидкими русыми волосами и водянистыми глазами. Все в этой комнате прекрасно понимали истинную причину смерти Щербина, но никто не собирался озвучивать очевидное.

— Гвардии нужен новый командир, — продолжил князь, наклонившись вперёд. — Человек разумный, понимающий требования времени. Я вижу в этой роли вас, майор.

— Ваша Светлость, я… я польщён, но… — Ладушкин замялся, комкая платок в руках. — Есть офицеры старше меня по званию и выслуге. Подполковник Ленский, майор Струков…

Генерал Хлястин, стоявший у двери словно часовой, жёстко усмехнулся:

— Оба решили досрочно выйти в отставку по состоянию здоровья. Внезапно обнаружились проблемы с лёгкими — врачи рекомендовали срочную смену климата. Уже уехали на лечение.

В воздухе повисла недвусмысленная угроза. Ладушкин сглотнул, понимая, что «проблемы с лёгкими» могли означать что угодно — от реального заболевания до ножа между рёбер.

Акинфеев отошёл от окна, раскрывая толстую бухгалтерскую книгу:

— Позвольте огласить финансовые условия для новой гвардии, майор. Тройное жалование всем гвардейцам, начиная с текущего месяца. Единовременные премии офицерам — лейтенантам по триста рублей, капитанам по семьсот, вам лично — две тысячи. Пожизненные пенсии семьям преданных гвардейцев в размере полного оклада. Дополнительные привилегии — лучшие квартиры в офицерском квартале, гарантированные места в гимназии для детей, налоговые льготы.

Сабуров мысленно поблагодарил Демидовых и Яковлевых. Их щедрые «инвестиции» в возвращение Угрюма позволяли не экономить на подкупе. Два миллиона рублей — огромная сумма, но магнаты готовы были заплатить и больше за доступ к месторождению Сумеречной стали.

— Это… это очень щедро, Ваша Светлость, — пробормотал Ладушкин, глаза его забегали.

— Но есть и другая сторона медали, — Хлястин достал второй список, постукивая по нему рукояткой кинжала. — Семьи некоторых гвардейцев имеют… проблемы. Сержант Мельников — его сын задолжал пятнадцать тысяч в игорном доме «Золотой петух». Лейтенант Рыльский — брат замешан в контрабанде оружия на территорию княжества. Прапорщик Соболев — тесть имеет сомнительные связи с агентами Посадского княжества. Все эти дела можно замять… или раскрыть. В зависимости от лояльности.

Майор вспотел ещё сильнее. Платок в его руках стал мокрым от пота. Он прекрасно понимал ловушку — принять должность означало стать соучастником, отказаться — повторить судьбу Щербина.

— Какая конкретная задача стоит перед гвардией? — выдавил он.

Сабуров встал, подошёл к карте на стене, где красным был обведён Угрюм:

— Нужно выделить тридцать лучших бойцов для специальной операции в Пограничье. Платонов зарвался, объявив себя независимым. Такое неповиновение требует жёсткого ответа.

— Но устав гвардии… — начал Ладушкин.

— Устав можно творчески интерпретировать, — мягко вставил Акинфеев. — Платонов объявил себя врагом княжества, следовательно, операция против него — это защита Владимира от внешней угрозы. Всё в рамках устава, просто нужно правильно оформить документы.

Ладушкин сидел молча, глядя на мокрый платок в своих руках. Князь видел, как в голове майора проносятся мысли — семья, дети, карьера, жизнь. Выбора не было, и все это понимали.

— Я… я сочту за честь, Ваша Светлость, — наконец выдавил майор.

Сабуров улыбнулся, придвигая документ о назначении:

— Мудрое решение, полковник Ладушкин. Да, с этого момента вы полковник. Подписывайте.

Пока Ладушкин дрожащей рукой ставил подпись, чернила расплывались от капель пота с его лба. Князь продолжал:

— Начинается новая эра гвардии. Эра настоящей службы княжеству, а не абстрактным принципам. Ваши люди будут обеспечены, их семьи защищены, их будущее гарантировано. Взамен — лояльность и выполнение приказов.

Хлястин передал новоиспечённому полковнику запечатанный конверт:

— Список гвардейцев для операции уже составлен. Особо отмечены те, чья лояльность вызывает сомнения — они пойдут в авангарде. Остальные обеспечат поддержку. Убедитесь, что никаких брожений в рядах бойцов не происходит. Нужно, чтобы они чётко выполнили приказы.

— Первую увеличенную выплату гвардейцы получат уже завтра утром, — добавил Акинфеев. — Пусть сразу почувствуют заботу князя. Деньги — лучший аргумент для колеблющихся.

Ладушкин встал на нетвёрдых ногах, сжимая конверт влажными пальцами:

— Будет исполнено, Ваша Светлость.

Когда за новым командиром гвардии закрылась дверь, Сабуров налил вина в три бокала. Тёмная жидкость отсвечивала кровавым в свете свечей.

— За разумных людей, которые понимают выгоду сотрудничества! — провозгласил князь, поднимая бокал.

Акинфеев пригубил вино и заметил:

— Такая гвардия будет служить только до первой серьёзной неудачи. Купленная лояльность непрочна.

— К тому времени я укреплю власть другими методами, — отмахнулся Сабуров. — Платонов падёт, Угрюм вернётся под контроль Владимира, месторождение Сумеречной стали начнёт приносить доход. С такими ресурсами можно купить не только гвардию, но и половину Содружества.

Михаил Фёдорович смотрел на список имён гвардейцев с красными пометками. Около десятка фамилий были обведены — эти не вернутся из Пограничья. Остальные станут примером того, как щедро князь награждает преданность.

В тишине кабинета было слышно только потрескивание дров и мерный стук напольных часов. Сабуров смотрел на медицинское заключение о смерти Щербина, лежащее среди прочих бумаг. Инфаркт — такой обыденный диагноз для такого необычного времени. Князь аккуратно сложил документ и убрал в ящик стола. История напишется победителями, а проигравшие станут лишь сносками на её страницах. Удача благоволит решительным, а нерешительные уходят в небытие.

Такова жизнь.