Император Пограничья 13

Глава 5

Пётр вернулся в свою комнату после ужина и долго стоял у окна, глядя на опустевшие улицы острога. Мысли о пропавшем отце не давали покоя. Собравшись с духом, мальчик вышел из комнаты и остановился в дверях кухни.

— Мам, а папа… кем он работал? — голос прозвучал тише, чем хотелось. — Дети в школе спрашивают.

Мария, мывшая посуду, замерла с грязной ложкой в руках. Несколько секунд она смотрела на сына, словно увидела его впервые.

— Допивай молоко и иди делать уроки, Петь. Завтра контрольная по арифметике.

— Мам, я серьёзно спрашиваю!

— Он… — женщина опустила ложку в таз с водой, — занимался поручениями. Выполнял задания.

Пётр шагнул ближе к столу, сжимая спинку стула.

— Какие задания? Он был охранником? Торговцем?

Мария отвела взгляд, уставившись в окно. Пальцы нервно теребили край фартука.

— Охранником, да. Охранял важных людей.

— Каких людей? Почему ты не рассказываешь?

— Сложно это, Петя. Ты ещё маленький…

— Я уже не маленький! — вспылил мальчик, ударив кулаком по столу. — Все знают, где их отцы работают! Колька хвастается, что его батя дружинник. У Маши отец трактирщик. Даже у новеньких беженцев есть что рассказать! А я? Я молчу как дурак, потому что не знаю! Почему ты всё скрываешь?

Мария встала, обняла себя руками, словно от холода.

— Хорошо, хочешь правду? Твой отец… он делал вещи, которых не хотел делать. Работал на нехороших людей.

Пётр нахмурился, пытаясь понять смысл сказанного.

— Не понимаю. Что за вещи? Он что, воровал?

— Нет, не воровал… Хуже. Незаконные вещи, Петя, — голос матери дрогнул. — Его заставляли.

Мальчик опустился на стул напротив, чувствуя, как холодеет внутри.

— Кто заставлял? Как можно заставить взрослого мужчину?

— Петя, хватит вопросов, пожалуйста…

— Нет! Расскажи! Кто⁈

Мария резко развернулась к окну, плечи задрожали.

— Гильдия Целителей! — слова вырвались помимо воли. — Они угрожали нам с тобой! Доволен?

Женщина закрыла рот рукой, осознав, что сказала лишнее. Попыталась улыбнуться, но получилась жалкая гримаса.

— Это… уже прошло. Не думай об этом.

— Гильдия? — Пётр отступил на шаг. — Те самые, что держали нас взаперти?

Мария медленно кивнула, возвращаясь к столу. Села тяжело, словно ноги не держали. Молчание длилось целую вечность — мальчик считал удары сердца: раз, два, три, четыре…

— Они… им был нужен мой Талант, — наконец заговорила женщина тихим голосом. — Алхимический резонанс — редкий дар. Я могу определять совместимость компонентов без экспериментов.

Женщина посмотрела на сына усталым взглядом.

— И твоя магия тоже. Сильный дар у ребёнка — это ценность для них. После того, как папа… умер, они не отпустили нас. Мы были их собственностью.

— Но папа пытался нас защитить? — голос Петра дрогнул. — Он же хороший был, правда? Помнишь, как мы все вместе в лес за грибами ходили? Как папа меня на закорках нёс, когда я устал?

Мария протянула руку к сыну, но он отшатнулся.

— Он пытался уйти от них, но они не отпускают своих… работников.

Пётр поднялся из-за стола. В голове гудело, мысли путались. Отец делал незаконные вещи. Гильдия угрожала семье, заставляя отца работать на себя. Это же неправда, не может быть правдой!

— Ты врёшь! — выкрикнул он и убежал в свою комнату, хлопнув дверью.

Всю ночь Пётр ворочался в постели, пытаясь сложить разрозненные факты в единую картину. То вспоминал, как отец учил его читать, то представлял его делающим что-то ужасное. Может, мама ошибается? Может, это был не папа? Может, есть другое объяснение?

На следующий день после уроков мальчик брёл по улице, погружённый в мрачные мысли. Проходя мимо караульного помещения, он вдруг замер. Память услужливо подбросила картину месячной давности — он шёл этой же дорогой и случайно услышал разговор двух дружинников. Тогда их слова не имели для него особого значения, но теперь…

Пётр прислонился к стене, закрыв глаза. Перед внутренним взором отчётливо встала та сцена. Седой ветеран со шрамами хлопал по плечу новичка в свежей форме.

«Да ты не видел воеводу в деле! — голос ветерана звучал в памяти так ясно, словно мальчик слышал его сейчас. — Тебя тогда ещё не было, месяца два назад. Во время Гона».

Пётр помнил, как новичок с любопытством подался вперёд: «Что за история-то?»

Ветеран тогда огляделся и понизил голос: «Я на посту стоял, услышал шум в доме воеводы. Прибежали — а там… Какой-то мужик висит, пробитый насквозь мечом княжны Засекиной. Прямо к стене пригвождён был! Воевода стоит спокойный, а княжна ранена. Отравлено вроде».

«Убийца⁈» — присвистнул новичок.

«Ага. Прокрался как-то во время всей этой суматохи с Гоном. Борис, командир, в смысле, потом тело выносил, говорит — профессионал был. Всё металлическое с себя снял, только аркалиевые кинжалы на дело взял. Только воеводу нашего этим не проймёшь! Мечом княжны его — раз, и готово!»

Пётр сжал кулаки. Месяц назад эти слова были просто очередной байкой о подвигах воеводы. Но теперь…

«А убийца этот… странный какой-то был — вспомнились слова ветерана. — Борис говорил — будто чем-то накачанный. Какую-то дрянь выпил для силы, наверное».

Три месяца назад убийца напал на воеводу. Три месяца назад отец ушёл и не вернулся. Накачанный какой-то дрянью. Профессионал. Гильдия заставляла отца делать «незаконные вещи».

«Воевода потом всех новоприбывших проверять велел, — донеслось из глубин памяти. — Видать, с беженцами просочился. Хорошо, что вражину вовремя остановили. А то неизвестно, кто бы ещё пострадал…»

Пётр открыл глаза. Караульное помещение выглядело так же, как месяц назад, только у входа никого не было. В голове все кусочки мозаики сложились в страшную картину. Отец уехал в «командировку» три месяца назад. Убийца напал на воеводу три месяца назад. Мать сказала, что отец умер.

В животе образовался ледяной ком. Мальчик побежал домой, спотыкаясь на ровном месте. Мысли метались, но картина была уже ясна — слишком много совпадений, чтобы это было случайностью.

Пётр влетел в дом, хлопнув дверью с такой силой, что задрожали стёкла.

— Мама! — голос сорвался на крик. — Папа… папа был убийцей?

Мария выронила чашку. Обожжённая глина разлетелась по полу десятками осколков.

— Что? Петя, откуда ты…

— Папа пошёл убивать воеводу? И воевода победил? — слова вырывались сами собой, каждое ранило горло, как наждачка.

Мария побелела, схватилась за край стола.

— Кто тебе сказал?

— Никто! Я сам понял! Это правда? — он сжал кулаки. — Это правда, да⁈

Долгая пауза повисла между ними. Мария смотрела в глаза сына и видела — отрицать бессмысленно. Мальчик уже всё понял, осталось только подтвердить догадки.

Женщина тяжело опустилась на стул, закрыла лицо руками. Плечи затряслись от беззвучных рыданий.

— Нет, папа не мог! — Пётр замотал головой. — Он добрый был! Он меня любил! Это не он, это кто-то другой!

— Да. Твой отец был… ликвидатором Гильдии.

Голос срывался, слова давались с трудом.

— Ты врёшь!

— Петя, послушай… Они шантажировали его нами. Если откажется, нас убьют. Последнее задание… убить Платонова. Макар не хотел, но выбора не было. Воевода защищался. Твой отец… проиграл.

Слёзы текли по щекам женщиеы, капали на сложенные руки.

— Но воевода… он же герой. Он спас нас. Дал дом. Защищает от Бездушных…

— Я знаю! Думаешь, мне от этого легче? Я ненавижу Гильдию за то, что сделали с Макаром! Превратили доброго человека в убийцу, сломали его! Но и простить воеводу… Он спас нас, вытащил из той камеры, дал новую жизнь. Но он же убил твоего отца! Я сама не знаю, что чувствовать!

Пётр стоял как громом поражённый. В голове не укладывалось — добрый папа, который носил его на плечах и вырезал деревянные игрушки, оказался наёмным убийцей. Воевода-герой, спаситель деревень, защитник слабых — забрал у него отца. Мама всё знала и молчала.

Мальчик пошатнулся, земля словно уходила из-под ног. Весь мир, такой понятный и правильный ещё вчера, рассыпался на осколки, как разбитая чашка на полу.

— Это неправда… не может быть… — прошептал Пётр, пятясь к двери.

— Петя, постой!

Мария протянула к нему руку, но мальчик отшатнулся. Развернулся и выбежал из дома, хлопнув дверью. Женщина осталась сидеть над осколками, глядя на кровь, выступившую на ладони от пореза…

Пётр бежал по улицам острога, не разбирая дороги. В груди горело, в глазах стояли слёзы. Отец — убийца. Воевода — убийца отца. Мать — лгунья. Все оказались не теми, кем казались. Детский мир рухнул окончательно и бесповоротно.

Я сидел в кабинете, изучая последние сводки с фронтов нашей необъявленной войны, когда вошёл Коршунов. Мой начальник разведки выглядел озабоченным — редкое выражение для человека, который обычно излучал спокойную уверенность.

— Прохор Игнатич, у нас тут проблемка с информационным фронтом, — начал он без предисловий, раскладывая на столе стопку листовок. — Владимир нанял целый штат безмозглых писак. Выпускают вот такие поделки.

Я взял верхнюю листовку. На грубо нарисованной карикатуре я был изображён с рогами и клыками, пожирающим младенцев. Подпись гласила: «Безумный тиран Угрюма». Следующая изображала меня в обнимку с Бездушными. Третья — сидящим на троне из человеческих костей.

— Примитивно, — отметил я, откладывая макулатуру. — Прямо-таки оскорбительно, что со мной воют вот ТАК.

— Примитивно, но работает, — возразил Родион. — Наши торговцы докладывают — в деревнях при упоминании вашего имени реакция смешанная. Одни боятся «безумного тирана», другие не верят ни единому слову. Так или иначе, большинство крестьян просто устало от этой информационной войны. Они понимают, что обе стороны врут и преувеличивают. В трактирах говорят: «Барская грызня, а мужику что с того? Платонов со своей правдой, Сабуров со своей, а подати всё равно платить надо». Люди перестают верить вообще кому-либо.

Я откинулся в кресле, обдумывая ситуацию. В Эфирнете мы могли держать паритет — публикации, поддерживающих нас изданий, против вражеских, но простой народ Эфирнет не читает. Герольды зачитывают указы, на рынках распространяют слухи, и всё это контролирует Владимир.

— Нужен независимый голос, — медленно произнёс я. — Кто-то, кому поверят именно из-за его репутации критика всех властей. И, кажется, у меня есть человек на примете…

— Кого имеете в виду? — заинтересовался Коршунов.

— Станислава Листьева. Помните того принципиального блогера, который приезжал с репортажем в Угрюмиху? Он недолюбливает аристократов, но написал честную статью. Его слову поверят больше, чем моему или шестёрки Сабурова.

Дверь открылась, впуская Василису, Полину, моего отца и Захара. На сегодня был запланирован совет по текущим ключевым проблемам, но я решил сначала поднять вопрос информационной войны.

— Предлагаю создать независимую газету, — описав им ситуацию, объявил я.

На мгновение я задумался о Суворине. Медиамагнат контролировал значительную часть информационного пространства Содружества. Один его кивок — и десятки газет запоют нужную песню. После нашей встречи в Смоленске он ясно дал понять, что готов к сотрудничеству. Но я слишком хорошо помнил его слова о Павле Ягужинском, уничтоженном синхронной информационной кампанией. Газета под крылом Суворина была бы мощным оружием, но это оружие в любой момент могло обернуться против меня. Князь Потёмкин через своего медиамагната получил бы рычаг влияния, а я — шёлковые путы. Нет, нужен действительно независимый голос.

Василиса скептически приподняла бровь.

— Газета? Серьёзно? Да кто их вообще читает в наше время?

— У нас есть Эфирнет, магофоны… — поддержала её Полина. — Это же прошлый век!

Захар почесал затылок, явно прикидывая расходы.

— Барин, оно конечно хорошо задумано, да только бумага нынче дорога, типография — вообще золотая, а уж чтоб по деревням развозить… Копеечку это влетит, а толку-то?

Коршунов наклонился вперёд, заинтересованно потирая подбородок.

— Ядрёна-матрёна, а мне идея нравится! Газета доходит туда, куда Эфирнет не дотягивается. Крестьяне, мелкие торговцы, ремесленники — огромная аудитория. У крестьян нет пятидесяти рублей на магофон, но пять копеек на газету раз в неделю они найдут. И главное — даже если Владимир запретит официальное распространение, газеты будут передавать друг другу, читать вслух в трактирах. Попробуй проконтролируй каждую деревенскую харчевню.

Отец кивнул, поглаживая седую бороду.

— В моё время газеты формировали общественное мнение. Правильная подача новостей важнее самих новостей. Помню, как «Владимирский вестник» за месяц превратил уважаемого боярина в изгоя, просто публикуя факты в определённом порядке.

— Но Листьев же принципиальный до мозга костей! — возразила Василиса. — Да, он написал о нас хорошую статью, но это не значит, что он станет работать на аристократа. Он критикует всю систему, частью которой ты являешься.

— Именно поэтому он идеален, — ответил я. — После визита к нам он увидел, что не все аристократы одинаковы, но остался верен своим принципам. Он не стал льстить мне, просто написал правду. Такой человек не продастся ни мне, ни Сабурову. Его независимость — наш главный актив.

Вечером того же дня я сидел перед магофоном, дожидаясь соединения. На экране появился Станислав Листьев — в той же потёртой куртке, которую носил при визите в Угрюм, с тем же скептическим выражением лица за стёклами очков. Фон выдавал скромную квартиру в Сергиевом Посаде — книжные полки, старый письменный стол, никаких излишеств.

— Благодарю за согласие поговорить, господин Листьев. И за честную статью о визите в Угрюм.

— Я писал то, что видел, — сухо ответил он. — Не делайте из этого одолжение.

— Именно поэтому вы мне и нужны. Сейчас информационное пространство превратилось в новое поле битвы, первой жертвой которого стала истина. Владимир называет меня безумцем, я обвиняю Сабурова в узурпации. Народ не знает, кому верить.

— И вы хотите, чтобы я писал «правду»? — прищурившись, сразу догадался журналист. — Которая будет выгодна вам?

— Я хочу, чтобы вы писали правду. Точка. Если она будет против меня — пусть так. Людям нужен источник информации, которому они смогут доверять.

— В Эфирнете хватает разных мнений. Можно найти источник информации на любой вкус.

— Эфирнет читают двадцать процентов населения, — возразил я. — У большей части публики нет доступа к нему. Это прибежище аристократии и обеспеченного среднего класса. Нужно средство массовой информации для тех, кто не может позволить себе магофон. Газету сможет читать каждый грамотный крестьянин.

— Газета? — Листьев прищурился ещё сильнее.

— Независимая газета Пограничья. Вы писали, что аристократы не выполняют социальный договор. Дайте мне шанс доказать обратное. Я предоставлю вам полную редакционную независимость, не буду вмешиваться в содержание. Газета будет расположена в Сергиевом Посаде — нейтральная территория. Я не буду видеть материалы до публикации.

Журналист молчал, явно взвешивая предложение. Я видел внутреннюю борьбу на его лице — с одной стороны, шанс создать действительно независимое СМИ, с другой — страх стать «карманным журналистом» аристократа.

— Кстати, о независимости, — Станислав прищурился. — Вы недавно выступали на «Деловом часе» у Сорокиной. Канал принадлежит Суворину. Почему не обратились к нему? Медиамагнат мог бы создать вам любую газету за неделю.

— Потому что мне не по пути с теми, кто хочет накинуть на меня ярмо, даже если оно позолоченное, — ответил я прямо. — Суворин работает на князя Потёмкина. Любая газета под его контролем будет инструментом Смоленска, а не голосом Пограничья.

— Вы отказались от поддержки Суворина? — в голосе журналиста промелькнуло уважение.

— Я отказался от роли пешки в чужой партии. Мне нужна настоящая независимая пресса, а не ещё один рупор княжеской пропаганды.

Листьев задумчиво кивнул.

— Это меняет дело. Если вы готовы отказаться от лёгкого пути через Суворина… Но что насчёт финансирования? Кто платит, тот и заказывает музыку.

— Целевой фонд на год вперёд, — отозвался я. — Управляет совет попечителей — представитель Угрюма, представитель Сергиева Посада и главный редактор — вы. Решения принимаются большинством. Я не смогу вас шантажировать деньгами.

— Князь Оболенский согласится? — задумчиво спросил Станислав.

— Уже обсудили. Ему выгодна независимая пресса на его территории. Повышает статус Сергиева Посада как центра свободной мысли.

— Кто именно будет представителем от Сергиева Посада в совете попечителей?

— Предлагаю купца Добромыслова. Он разбирается в ведении бизнеса, независим от княжеской администрации, но имеет достаточный вес в городе. Или можете предложить свою кандидатуру.

— Допустим, я соглашусь. Что помешает вам или Владимиру просто уничтожить газету, если публикации не понравятся?

— Ваша репутация — это актив для всех сторон. Если я прикрою газету Листьева за критику — потеряю больше, чем от самой критики. То же касается Владимира. Вы слишком известны, чтобы вас можно было просто заткнуть. Ну а физическую безопасность от дурных голов я вам обеспечу.

— А команда? Не буду же я один газету выпускать.

— Нанимайте кого считаете нужным. Рекомендую взять людей с разными взглядами. Пусть спорят на страницах, это поможет привлечь аудиторию и продавать тиражи.

— Вы готовы финансировать критику в свой адрес? — удивление в голосе собеседника было неподдельным.

— Я готов финансировать правду. Если журналист найдёт реальные факты моих ошибок — пусть публикует. Это сделает меня сильнее.

— Название?

В такой постановке вопроса слышалась капитуляция — мой визави уже принял решение, но всё ещё искал способ сохранить лицо, чтобы не казаться слишком легкодоступным.

— «Голос Пограничья».

— Мне нравится. Нейтрально и по делу.

— Какие рубрики вы бы добавили в такую газету? — задал я свой вопрос.

Листьев оживился, в его глазах загорелся профессиональный азарт.

— Новости Угрюма и Пограничья. Новости из различных княжеств. Все новости идут без комментариев — чистые факты. Несколько колонок мнений журналистов. Расследования… — он сделал паузу, задумавшись. — Практическая информация — цены на основные товары в разных поселениях, маршруты, предупреждения о Бездушных, сводки об их движении и карты безопасных маршрутов. Практические советы — земледелие, ремёсла, защита от тварей. Проверка фактов — разбор пропаганды, публикуемой всеми княжествами. Письма читателей.

— Добавьте ещё одностраничные сводки для неграмотных с картинками, — предложил я. — Основная информация в визуальной форме.

— Неплохая идея, — кивнул Станислав. — И хочу подчеркнуть — расследования будут идти по ВСЕМ княжествам, включая Угрюм.

— Согласен. Содружество погрязло в коррупции и лжи. Разбирайте всё, что происходит вокруг, а я вас прикрою от нежелательных последствий.

— Где будет типография? — спросил собеседник. — И как вы обеспечите безопасность в условиях фактической войны с Владимиром?

— Типографию организуем в Сергиевом Посаде, под защитой князя Оболенского. Для вашей личной охраны выделю двух бойцов. Распространение — через торговые караваны и независимых купцов. У них иммунитет даже во время конфликтов.

— Давайте более подробно обсудим финансирование.

— Двадцать пять тысяч рублей на год, — буднично ответил я.

— Внушительная сумма. Давайте конкретнее.

К этой части разговора я тоже оказался готов, произведя предварительные расчёты с помощью Белозёровой и Голицыной.

— Хорошо. Если мы хотим создать серьёзное издание, а не любительскую листовку, нужен полноценный штат. Главному редактору — семьдесят рублей в месяц. Трём старшим журналистам-расследователям — по сорок. Четырём репортёрам — по двадцать пять. Двум корректорам — по пятнадцать. Художнику-иллюстратору — тридцать. Верстальщику — двадцать. Бухгалтеру — двадцать. Четырём курьерам-распространителям — по десять. Итого на зарплаты — четыре тысячи двести рублей в год.

Станислав быстро записывал цифры.

— Продолжайте.

— Бумага для еженедельного тиража в пять тысяч экземпляров по восемь страниц — три тысячи рублей в год. Типографские расходы, включая обслуживание печатных станков — две тысячи. Аренда двухэтажного здания в Сергиевом Посаде с редакцией, архивом и складом — шестьсот. Транспортные расходы для журналистов — тысяча. Юридическая поддержка — пятьсот. Экстренный фонд для защиты журналистов — две тысячи. Остальное — резерв на развитие и непредвиденные расходы.

— Вы готовы платить журналисту больше, чем получает начинающий врач, — заметил Листьев.

— Журналист, который будет расследовать коррупцию князей и разоблачать преступления, рискует не меньше солдата на поле боя. Риск должен компенсироваться. К тому же, мне нужны не просто писаки, а профессионалы, готовые копать глубоко и не бояться последствий.

— Быть может, но пять тысяч экземпляров — амбициозно для начала.

— Две тысячи для Пограничья, тысяча для Сергиева Посада, остальное — для других княжеств. Через торговые караваны будем распространять. У нас уже есть маршруты в шесть крупных городов.

— А если тираж не пойдёт?

— Первые полгода будем распространять треть тиража бесплатно — в трактирах, на рынках, в караван-сараях. Пусть люди привыкнут читать независимую прессу. Потом начнём брать символическую плату — пять копеек за номер. Это цена буханки хлеба, любой крестьянин может позволить раз в неделю.

— Штат в двадцать человек сразу — не слишком ли?

— Мы создаём не просто газету, а информационный центр Пограничья. Нужны люди в поле, нужны аналитики, нужна инфраструктура. Лучше сразу заложить прочный фундамент, чем потом перестраивать на ходу.

После долгой паузы журналист посмотрел мне прямо в глаза через экран.

— Вы понимаете, что даёте мне оружие, которое может выстрелить в вас?

— Понимаю. Но альтернатива — информационная война, где проигрывают все. Народ перестанет верить вообще кому-либо. А это выгодно только Бездушным и врагам Содружества.

— Один вопрос. Почему именно я?

— Потому что вы единственный журналист, который приехал в Угрюм с желанием разоблачить меня. И написал правду вопреки своим предубеждениям. Если вы смогли изменить мнение обо мне, значит, сможете и о Владимире. В любую сторону.

— Хорошо, я принимаю ваше предложение с некоторыми оговорками. Три месяца на то, чтобы понять, подходит ли нам такой формат сотрудничества. Для меня критично сохранить журналистскую честность, поэтому любые попытки влиять на содержание газеты будут означать конец нашего партнёрства. И я настаиваю на прозрачности — первый номер должен содержать информацию о том, кто и на каких условиях поддерживает газету

— Договорились. Мой помощник Коршунов свяжется с вами по организационным вопросам.

Экран погас. Я откинулся в кресле, потирая виски. Сидящая напротив и доселе молчавшая Василиса неверяще качнула головой:

— Ты серьёзно дал ему карт-бланш?

— Иначе это была бы просто ещё одна пропагандистская листовка.

— Он же тебя растерзает при первой возможности!

— Он уже мог это сделать во время своего первого визита, но не стал, хотя недолюбливает аристократов. А если я заслужу — значит, так надо. Лучше узнать о своих ошибках от Листьева, чем в процессе восстания подданных.

Василиса вновь покачала головой, но в её глазах мелькнуло уважение.

— Ты либо гений, либо безумец.

— Время покажет, — усмехнулся я.

Полковник Василий Огнев положил на массивный дубовый стол приказ с княжеской печатью. Седовласый мужчина за пятьдесят, с глубокими морщинами и усталыми льдистыми глазами ветерана, служившего ещё при вступлении на престол прежнего князя.

Утренний свет проникал через узкие окна-бойницы штаба Стрелецкого полка, освещая карты Пограничья, испещрённые красными отметками мест прорывов Бездушных. На стенах висели трофеи — клыки Стриг, высушенные когти Трухляков, обломок хитинового панциря Жнеца.

Напротив командира замер старшина Егор Ганичев. Скверно зарубцевавшийся шрам от когтей Стриги пересекал его левую щёку и уходил под ворот формы. Майор Степан Молчанов, жилистый брюнет лет сорока с аккуратной бородкой и пронзительным взглядом тёмных глаз, стоял у карты, постукивая пальцем по свежим пометкам.

— Приказ о мобилизации для похода на Угрюм, — коротко произнёс Огнев. — Молчанов, докладывай, как прошло совещание у Хлястина.

Майор отвернулся от карты, скрестив руки на груди.

— Генерал очень старался «разъяснить важность операции». Обещают увеличить финансирование на сорок процентов, поставить новые винтовки из Москвы, а если откажемся — урежут боеприпасы к следующему квартальному распределению. Хлястин прямым текстом намекнул: неблагонадёжные подразделения могут быть расформированы для «оптимизации структуры войск».

Молчанов подошёл к карте, указывая на отметки западнее Владимира:

— Три месяца прошло с окончания Гона. Здесь, здесь и здесь — подтверждённые встречи со стаями Трухляков. Вчера фермер из Черкутино видел Стригу возле своего хлева. Мы должны зачищать остатки, а не маршировать на Угрюм.

Старик нахмурился, проводя пальцем вдоль красной линии на карте, и процедил:

— Помните прошлый Гон? Половину третьей роты отозвали для ликвидации Бздыхов. Оказалось — бояре просто не хотели платить новые налоги. Пока наши гоняли испуганных господ по лесам, Бездушные прорвались у Цибеево. Двадцать три трупа, включая детей.

Все хмуро кивнули, стараясь не вспоминать тот провал.

— А что в казармах, Ганичев? — спросил Огнев, откидываясь в кресле.

Старшина почесал шрам с неприятным звуком.

— Люди не понимают, полковник. В Угрюме такие же, как мы — воюют с тварями. Трое наших лично знают ветеранов, которых Платонов к себе взял на службу. Сержант Кривцов служил с их старшим инструктором Панкратовым в Рязани.

Ганичев достал из кармана сложенный листок.

— Перехватил письмо младшего сержанта Потапова семье. Пишет: «Не понимаю, почему должен идти против тех, кто три месяца назад принял беженцев из нашей же деревни. Когда все гнали, Угрюм дал кров».

Старшина убрал письмо обратно.

— В казармах открыто говорят: заставят воевать с людьми вместо зачистки гнёзд — будут дезертировать. Молодые вообще поговаривают о переходе в Угрюм. Мол, там хоть помнят, кто настоящий враг.

Огнев встал, подошёл к полке с книгами. Снял потрёпанный том в кожаном переплёте — Устав владимирских Стрельцов, принятый ещё основателем организации.

— Параграф третий, — полковник открыл закладку. — «Первейшая и священная обязанность Стрелецкого полка — защита населения княжества от нечеловеческой угрозы». Параграф седьмой: «Командир полка имеет право отказаться от приказов, не связанных с исполнением основной задачи, если это помешает защите от Бездушных».

Собеседники кивнули.

— Параграф двенадцатый обязывает нас проводить зачистку территории в течение полугода после окончания Гона. Мы подчиняемся князю, но только в рамках нашей основной задачи. Политические разборки — не наше дело.

Выдержав долгую паузу, Огнев обвёл взглядом подчинённых:

— Какие риски видите?

— Сабуров может попытаться заменить командование, — предположил Молчанов. — Как с гвардией поступил. Щербина «умер от инфаркта», назначили податливого Ладушкина.

Ганичев мрачно усмехнулся.

— Могут подослать провокаторов. Устроят «инцидент», обвинят в неподчинении или мятеже. Дадут повод для силового решения.

Огнев подошёл к окну. На учебном плацу новобранцы отрабатывали построение «ёж» — тактику против Стриг. Сержант-инструктор показывал, как держать пики под правильным углом, пока сзади соратники будут поливать огнём цели.

Полковник повернулся к подчинённым.

— Решение принято. Объявляем официальный нейтралитет. Продолжаем плановую зачистку территории от последствий Гона. Остаёмся в казармах, патрулируем закреплённые участки. Князю — вежливый отказ со ссылкой на необходимость выполнения прямых обязанностей.

— Усилю охрану арсенала, — кивнул Молчанов. — Если попытаются силой забрать оружие — будем готовы.

— Обеспечу дисциплину в казармах, — добавил Ганичев. — Предупрежу ротных о возможных провокаторах. Любой подозрительный — сразу ко мне.

— Никаких личных встреч с княжескими чиновниками, — предупредил Огнев. — Только официальная переписка. Не дадим повода для ареста «при исполнении».

Полковник сел за стол, взял ручку. На чистом листе бумаги начал выводить официальный ответ князю. Молчанов и Ганичев переглянулись — командир принял решение, теперь их дело выполнять.

— Ещё распоряжения есть? — спросил майор.

Огнев дописал последнюю строку, поднял взгляд. Взял с полки потёртый медальон с символом стрельцов — скрещённые мечи на фоне солнца. Покрутил в руках, разглядывая выцветшую надпись.

— Мы дали клятву защищать людей от тьмы. Три месяца назад Угрюм стоял с нами плечом к плечу против Бездушных. Не будем марать честь полка, нападая на тех, кто выполняет ту же работу.

Молчанов кивнул. Ганичев отсалютовал. На столе рядом с приказом князя лежал свежий рапорт — вчера вторая рота уничтожила гнездо Трухляков в двадцати километрах западнее Владимира. Тридцать две твари сожжены, потерь среди личного состава нет.

В углу кабинета висел стенд с фотографиями. Тридцать четыре лица смотрели с пожелтевших снимков — стрельцы, погибшие в последний Гон. Огнев знал каждого по имени. Они умерли, защищая людей от монстров, а не участвуя в политических играх.

— Выполняйте, — коротко приказал полковник.

Офицеры вышли из кабинета. На стене над дверью висело выцветшее знамя полка с вышитым девизом: «Против тьмы — во имя света». Слова, которым уже больше тысячи лет, но которые не потеряли своего смысла.