Император Пограничья 11

Глава 3

Член Академического совета? Я перевёл магофон в режим записи, на всякий случай.

— Слушаю вас, господин Старицкий. Чем обязан столь неожиданному звонку?

— Предлагаю встретиться сегодня вечером в Твери, — голос звучал утомлённо, без враждебности. — В гостинице «Тихая гавань», в восемь вечера. Это нейтральная территория, примерно на полпути между Великим Новгородом и Угрюмом.

— И какова тема нашей встречи? — я откинулся в кресле, барабаня пальцами по подлокотнику.

— Конфликт между вами и Академическим советом, — Старицкий помедлил. — Поверьте, маркграф, вы захотите услышать то, что я намерен сказать. Это в ваших интересах.

Классическая приманка. Загадочные намёки, обещание важной информации, удобное место встречи. Всё это попахивало ловушкой, но… Любопытство — мой старый порок. К тому же, если Академический совет решил действовать дальше через переговоры, а не новые санкции, стоило выяснить их новую стратегию.

— Хорошо, — согласился я после паузы. — Восемь вечера, гостиница «Тихая гавань». Буду с охраной.

— Разумеется, — в голосе Старицкого мелькнула усталая ирония. — До встречи, маркграф.

Я отключил магофон и вызвал Коршунова.

— Ловушка? — спросил разведчик, когда я ввёл его в курс дела.

— Возможно. Но слишком очевидная для ловушки, — я встал и прошёлся по кабинету. — Академический совет не дураки. Если бы хотели меня устранить, действовали бы тоньше. Скорее всего, кто-то из них решил играть собственную партию. Или действительно есть информация, которой Старицкий хочет поделиться.

Мысли крутились вокруг возможных вариантов. Раскол в Академическом совете? Попытка шантажа? Предложение сделки за спиной остальных членов Академического совета? Или банальная провокация — записать компрометирующий разговор и использовать против меня?

В любом случае, мне нужна была страховка.

Я вышел из кабинета и направился к дому, где разместился Крылов. Бывший начальник Сыскного приказа как раз инструктировал троих новобранцев сыскного отдела, объясняя базовые принципы опроса свидетелей.

— Григорий Мартынович, — позвал я. — Мне нужны ваши незаурядные Таланты.

Крылов поднял бровь, отпустив учеников жестом.

— Слушаю, маркграф.

— Еду в Тверь на встречу с членом Академического совета. Некий Галактион Старицкий, проректор Ростовской академии, хочет побеседовать со мной. Мне нужен человек, способный определить, когда мне лгут.

Конечно, у меня есть Императорская воля, но она работает далеко не на всех — опытные маги и люди с сильной волей могут сопротивляться. К тому же, её применение слишком заметно. Если Старицкий почувствует ментальное воздействие, любые переговоры мгновенно закончатся скандалом. А мне нужна информация, а не очередной конфликт.

Крылов сразу понял суть просьбы. Его серые глаза прищурились:

— Полагаете, вас попытаются обмануть?

— Полагаю, что в разговоре с представителем организации, объявившей мне войну, лишняя осторожность не помешает. Ваш дар распознавания лжи может оказаться весьма кстати.

— Разумно, — кивнул Крылов. — Когда выезжаем?

— Через час. Возьмём Гаврилу, Евсея, Михаила и Ярослава для охраны. В Твери много чего может случиться.

Дорога заняла около четырёх часов. Город встретил нас сумеречными огнями и оживлёнными улицами. Тверь всегда была перекрёстком торговых путей — здесь сходились дороги из Новгорода, Москвы и северных княжеств. Каменные дома теснились вдоль мощёных улиц, над которыми возвышались шпили церквей и башни старинных боярских усадеб.

Гостиница «Тихая гавань» оказалась солидным четырёхэтажным зданием в центре города, рядом с торговой площадью. Фасад украшала искусная каменная резьба, а над входом висела массивная вывеска с изображением пристани возле заросшего камышом озера. Внутри царила атмосфера сдержанной роскоши — тяжёлые портьеры, мягкие ковры, приглушённый свет магических светильников.

Я снял номер на третьем этаже — просторные апартаменты с гостиной и спальней. Гаврила и Евсей встали у двери снаружи, Михаил и Ярослав расположились в холле, контролируя лестницу. Крылов устроился в спальне, откуда мог слышать разговор, оставаясь незамеченным.

Ровно в восемь в дверь постучали. Я открыл, впуская незнакомца

Передо мной стоял мужчина лет тридцати, хотя голос по магофону звучал моложе. Высокий, худощавый, с усталым лицом интеллигента. Тёмные волосы аккуратно зачёсаны назад, на переносице следы от очков, которых сейчас не было. Одет просто, но качественно — тёмный костюм без излишеств, белая рубашка, никаких знаков отличия Академического совета. Магистр первой ступени, если судить по силе дара.

— Маркграф Платонов, — он склонил голову в приветствии. — Благодарю, что согласились на встречу.

— Проходите, — я отступил в сторону, жестом приглашая в гостиную.

Старицкий прошёл к столу, оглядел комнату, отметив отсутствие посторонних. Сел, сложив руки на столе. Я устроился напротив.

— Итак, — начал я без предисловий. — Я здесь. Что вы хотели мне сказать?

Галактион сплёл пальцы в замок, явно обдумывая, с чего начать. Наконец поднял взгляд:

— Маркграф, вы полагаете, что Академический совет — монолитная организация, единая в своей… скажем так, неприязни к вашим начинаниям?

Интересный заход. Он сразу намекает на внутренние противоречия. Я откинулся в кресле, изображая лёгкое удивление:

— А разве это не так? Судя по санкциям, которые мне назначили с таким энтузиазмом, единодушие было полным.

— Санкции подписаны Советом, — Галактион выбирал слова с ювелирной точностью, — но подписи на документе не всегда отражают истинные настроения подписантов. Особенно когда решение принимается… под давлением определённых обстоятельств.

— И какие же настроения царят среди… несогласных? — я подался вперёд, демонстрируя заинтересованность.

Старицкий помедлил, словно взвешивая, насколько откровенным быть:

— Есть те, кто считает, что Академический совет нуждается в… обновлении. В свежей крови, новых идеях, современных подходах к образованию. Такие настроения особенно сильны среди молодых академиков — тех, кто ещё помнит, каково это, когда талант важнее происхождения. Эти люди понимают, что Академический совет превратил образования из священной коровы, в… — он поморщился, — дойную корову для узкого круга лиц.

Значит, дело в давлении старой верхушки. Молодые не смеют открыто возразить Крамскому и его клике. Типичная ситуация в закостенелых структурах — геронтократия душит любые попытки обновления.

— И много таких недовольных? — я прищурился.

— Больше, чем может показаться, — Галактион оживился. — Треть Совета молчаливо поддерживает идею реформ. Просто никто не решается открыто выступить против Крамского. Он Архимагистр второй ступени, за ним стоят влиятельные князья и Совет купцов Великого Новгорода.

Треть — это серьёзно. Но молчаливая поддержка мало чего стоит.

— Допустим. Но почему ваша… фракция обратилась именно ко мне? Почему не попытались провести реформы изнутри?

Галактион горько усмехнулся:

— Вы же сами видели реакцию председателя Крамского на ваше предложение. Старая гвардия держится за власть мёртвой хваткой. Любые попытки изменений изнутри блокируются. Нам нужен… внешний фактор. Сила, способная сломить сопротивление консерваторов.

— Давайте начистоту, — я наклонился вперёд. — Вы хотите использовать меня как таран, а потом занять тёплые места. Что я получу взамен, кроме туманных обещаний?

Проректор не смутился от прямоты:

— Ваша публичная кампания уже нанесла серьёзный удар по репутации Совета. Общественное мнение стремительно меняется. С каждым днём всё больше людей задаются вопросами о справедливости существующей системы. И некоторые из нас… обеспокоены.

— Обеспокоены? — я приподнял бровь.

Галактион встретил мой взгляд:

— Маркграф, вы обладаете достаточными ресурсами и влиянием, чтобы не просто реформировать систему магического образования, а полностью её разрушить. Создать альтернативу с нуля. И тогда, как говорится, вместе с грязной водой выплеснут и ребёнка — уничтожат всё хорошее, что Академический совет дал Содружеству, вместе со всем плохим. Это беспокоит тех, кто верит, что в нашей системе есть что сохранить.

Вот оно. Они боятся, что я снесу всё под корень. Хотят использовать меня как номинального лидера против этого Крамского, а потом возглавить «обновлённую» структуру.

— И что же хорошего дал Академический совет Содружеству? — я позволил иронии окрасить вопрос.

Старицкий оживился, словно ждал этого вопроса:

— Во-первых, единые стандарты магического образования во всех княжествах. До создания Совета каждая академия учила по-своему, дипломы одних не признавались другими. Во-вторых, система сертификации артефактов и магических услуг, защищающая людей от шарлатанов. В-третьих, международный обмен знаниями — мы поддерживаем связи с академиями Европы и Востока.

Разумные аргументы. Но это не отменяет коррупции и элитарности.

— А что лично вас, господин Старицкий, заставляет рисковать карьерой? — я внимательно изучал его лицо.

Галактион помолчал, затем тихо произнёс:

— Я на добровольных началах и безвозмездно преподаю основы магии талантливым простолюдинам, которых система выбрасывает только из-за происхождения. Видеть, как гаснут их глаза, когда они понимают, что никогда не смогут реализовать потенциал… это утомляет, маркграф. Очень утомляет.

В его голосе прозвучала искренняя горечь. Не сомневаюсь, Крылов потом подтвердит — здесь он не лгал.

— Хорошо. Предположим, я заинтересован. Что конкретно может предложить ваша фракция?

Проректор заколебался, затем произнёс:

— Я ещё не получил от вас принципиального согласия на сотрудничество. Но… в качестве жеста доброй воли поделюсь информацией. Вчера вечером состоялось экстренное заседание Совета. Обычно от нашей академии присутствует ректор, но у него случился семейный форс-мажор, и он направил меня.

Семейный форс-мажор или нежелание светиться в грязных делах?

— И что же решил Совет?

— Председатель Крамской распорядился подготовить к публичным дебатам с вами магистра Белинского из нашей, Ростовской академии. Дебаты назначены через неделю — Крамской хочет ударить быстро, пока общественный резонанс не достиг критической точки.

Так они всё-таки решились на дебаты? Я был уверен, что проигнорируют вызов.

— Белинский? — я изобразил лёгкое недоумение.

— Николай Сергеевич Белинский. Преподаёт историю магии, но главное — он возглавляет дискуссионный клуб академии. Блестящий оратор, маркграф. Он умеет играть на эмоциях публики, выворачивать аргументы противника, создавать видимость своей правоты даже будучи объективно неправ.

Старицкий наклонился вперёд:

— Не недооценивайте его. В прошлом году на межакадемических дебатах он доказал, что повышение платы за обучение — благо для студентов, потому что повышает ценность образования. Но у него есть слабость — Белинский блестящ в подготовленных выступлениях, но теряется, когда дискуссия уходит в технические детали. Он больше ритор, чем практик.

Полезная информация. Значит, нужно увести дебаты в практическую плоскость.

— Это всё? — я откинулся назад.

— Нет, — Галактион явно решился. — Если вы согласитесь на сотрудничество, мы можем предоставить больше. Список вопросов, которые зададут на дебатах — их готовит специальная комиссия, где есть наши люди. Внутренние документы Совета о реальных доходах от образования. Список из двадцати трёх преподавателей, готовых немедленно перейти в Угрюм, если им гарантируют защиту.

Теперь разговор становился предметным.

— А саботаж эмбарго на поставку ресурсов? — я прищурился.

— Решение об эмбарго магических материалов, хоть и опубликовано уже, было принято в узком кругу. Для его исполнения нужны подписи всех региональных представителей Совета. Документы ещё не разосланы — Крамской ждёт подходящего момента. Мы можем затянуть процесс подписания, потребовать дополнительные экспертизы, поднять вопрос о превышении полномочий председателя. Минимум месяц проволочек гарантирую. А там… кто знает, как изменится ситуация.

— Как я могу быть уверен, что это не провокация Крамского? — я встал и прошёлся по комнате. — Что если вы просто проверяете мою реакцию?

Старицкий тоже поднялся:

— Вы имеете все основания быть осторожным.

— Если ваша фракция действительно хочет перемен, — я сел обратно, — пусть кто-то из вас публично поддержит меня до дебатов. Не обязательно прямо, но достаточно явно. Это будет честно — вы рискуете, я рискую.

Собеседник задумался и молчал достаточно долго. Наконец, вымолвил:

— Предлагаю следующее: завтра в полдень Магистр Елена Успенская из Тверской академии публично заявит о поддержке идеи реформ в образовании. Не прямую поддержку вам — это было бы слишком, но достаточно явную критику текущей системы. Это будет сигналом серьёзности наших намерений.

— А если я потребую большего? — я удержал его взгляд. — Публичного отречения от Крамского прямо сейчас? Готовы ли вы сжечь мосты?

Галактион покачал головой:

— Это было бы самоубийством без гарантий с вашей стороны. Крамской уничтожит любого, кто открыто выступит против, пока он у власти. Нам нужны гарантии, что после его… устранения из руководства, вы поддержите реформированный Академический совет, а не создадите полностью параллельную систему, которая сделает нас ненужными.

Разумная позиция. Они не идиоты, чтобы подставляться без страховки.

— Изначально у меня не было таких намерений, пока ваш уважаемый Ипполит Львович не начал тыкать в тигра палкой. Думаю, мы могли бы прийти к компромиссу. Скажите вашим товарищам вот что, — я наклонился вперёд. — Через неделю на дебатах я либо уничтожу репутацию Академического совета окончательно, либо Белинский меня переиграет. В первом случае Крамской падёт, и им лучше быть на правильной стороне. Во втором — мой провал лишь отсрочит крах системы, потому что недовольство никуда не денется. Но Крамской расслабится, решив, что угроза миновала, и тогда у реформаторов появится окно возможностей. Вы сможете сказать: «Видите, к чему привела косность? Нужны изменения, иначе появится новый Платонов, и мы можем не справиться». В любом случае, ситуация изменится. Вопрос лишь в том, будут ли они участниками процесса или наблюдателями.

Галактион медленно кивнул:

— Сильный аргумент. Я передам дословно.

— И ещё, — я встал, давая понять, что встреча подходит к концу. — Список тех двадцати трёх преподавателей. Пришлите его завтра, если Успенская действительно выступит. Это будет началом нашего… взаимовыгодного сотрудничества.

— Хорошо, — Старицкий тоже поднялся. — Я буду в городе до завтрашнего вечера. Надеюсь, мы сможем договориться, маркграф. Слишком многое поставлено на карту.

Мы обменялись сдержанными поклонами. Я проводил его до двери, где его встретили мои охранники.

Закрыв дверь, я прислонился к ней спиной. Из спальни вышел Крылов.

— Ну как? — спросил я.

— Большую часть времени говорил правду, — Григорий Мартынович потёр переносицу. — Ложь почувствовал только в одном месте — когда говорил о семейном форс-мажоре у ректора. Скорее всего, тот специально отправил Старицкого, чтобы самому остаться в тени. И ещё… когда говорил про треть Совета. Преувеличение. Точную цифру, конечно, не скажу.

— Всё равно неплохо. Если они действительно выполнят обещание с Успенской, можно будет работать.

Крылов помолчал, затем добавил:

— И знаете, что интересно? Когда он говорил про усталость от несправедливости системы — это правда. Но не вся. Я уловил второй мотив, более сильный.

— Н-да интересно. Что это может быть? Амбиции? Старицкий видит себя во главе реформированного Совета?..

— Вполне может быть, — согласился Григорий Мартынович. — Сколько ему, лет тридцать? Он талантлив, но в текущей системе ему придётся ждать ещё лет двадцать, пока старики освободят места. А с вашей помощью он может перепрыгнуть через несколько ступеней карьерной лестницы.

— Что ж, амбиции — хороший мотиватор, — заметил я. — Главное, чтобы они совпадали с моими целями.

— Что будете делать, воевода?

Я задумался. Фракция молодых реформаторов могла стать полезным инструментом для раскола Академического совета изнутри. Но доверять им полностью было бы наивно.

— Подожду до завтра. Если обещание сбудется, начну переговоры. А пока нужно готовиться к дебатам с этим Белинским. Неделя — не так много времени.

Николай Сергеевич Белинский сидел в своём кабинете в Ростовской академии, методично изучая собранное досье на маркграфа Платонова. Поздний вечер окутывал город, но он не замечал времени, полностью погрузившись в подготовку к предстоящим дебатам.

На столе лежали стопки документов: копии обращений Платонова, стенограммы его публичных выступлений, отчёты о скандалах, свидетельские показания. Белинский делал пометки изящным почерком, время от времени откидываясь в кресле и задумчиво постукивая кончиком ручки по столу.

«Прохор Игнатьевич Платонов, — размышлял он, перечитывая биографию. — Единственный сын не шибко успешного боярина Игнатия Платонова. Бездельник и прожигатель жизни до двадцати двух лет. Затем неудачная казнь, счастливое спасение и внезапная трансформация в „спасителя Пограничья“. Подозрительно».

Магистр выделил красными чернилами ключевые пункты: дуэль с ректором Горевским, которая привела к его самоубийству. Можно подать, как разрушение репутации почтенного академика, который не смог вынести подобной гнусности. Противостояние с князем Тереховым. Анархист? Революционер?.. Дуэль с боярином Елецким с летальным исходом, конфликт с графиней Белозёровой, публичное противостояние с Фондом Добродетели — признанной благотворительной организацией. Отдельно он подчеркнул связь с бандой некого «Кабана» во Владимире — это можно подать как передел криминальной власти, а не борьбу с преступностью. Материала для дискредитации было предостаточно.

«Главная слабость — эмоциональность, — записал Белинский в блокноте. — Платонов позиционирует себя как защитник обездоленных. Это его сила, но и уязвимость. Стоит показать его истинное лицо — жестокого самодура, убийцы, использующего благородные лозунги для захвата власти — и толпа отвернётся».

Он перелистнул страницу, изучая финансовые отчёты Угрюма.

«Сумеречная сталь неизвестного происхождения, массовая торговля Реликтами, выкуп сотен должников… Откуда такие деньги у сына обедневшего рода? Намекнуть на отмывание криминальных капиталов, контрабанду из-за рубежа. Пусть попробует доказать законность источников — любые объяснения без документов будут выглядеть неубедительно».

Белинский встал и подошёл к окну, глядя на огни города. В отражении стекла он видел себя — мужчину лет сорока пяти с острыми чертами лица и холодными серыми глазами. Безупречный костюм, ухоженная бородка клинышком, перстень с печатью дискуссионного клуба на пальце.

'Платонов явно переоценивает свои силы, — подумал магистр, потирая переносицу. — Да, у него есть харизма и народная поддержка, но публичные дебаты — это не митинг. Здесь нужна техника, опыт, умение контролировать дискуссию. Я оттачивал это искусство пятнадцать лет, выступал против лучших умов академического мира. А он? Пара удачных публичных обращений ещё не делают его оратором.

Да что там, в прошлом году я защищал откровенно провальную реформу образования и сумел представить её как прорыв. Убедил зал, что сокращение часов практической магии в пользу теории улучшит качество выпускников. А здесь передо мной эмоциональный юнец без опыта публичных дебатов, который думает, что праведного гнева достаточно для победы'.

Он вернулся к столу и начал составлять план дебатов. Первый блок — дискредитация личности. Второй — демонстрация опасности его идей для стабильности общества. Третий — апелляция к традициям и авторитету Академического совета.

«Ключевой приём — эмоциональные качели, — записывал Белинский. — Сначала признать часть его правоты, усыпить бдительность. Затем резкий удар фактами о его преступлениях. Когда начнёт оправдываться — высмеять. Превратить его праведный гнев в истерику неуравновешенного человека».

Магофон на столе зазвонил. На экране высветилось имя: Крамской.

— Добрый вечер, Ипполит Львович, — Белинский принял почтительный тон.

— Николай Сергеевич, — голос председателя звучал властно. — Как продвигается подготовка?

— Отлично. Изучаю слабые места противника. Их более чем достаточно.

— Не недооценивайте Платонова, — предупредил Крамской. — Он опаснее, чем кажется. Сумел превратить наши санкции в пиар-кампанию для себя.

— Именно это я использую против него, — заверил Белинский. — Покажу, что он манипулятор, играющий на низменных чувствах толпы. Противопоставлю его популизму вековые традиции и мудрость Академического совета.

— Хорошо. И помните — ваша задача не просто выиграть дебаты. Нужно уничтожить его репутацию полностью. Чтобы после этого никто не воспринимал его всерьёз.

— Будет исполнено, — учтиво отозвался Магистр.

— Ещё один момент, — добавил Крамской после паузы. — Не углубляйтесь в технические аспекты магии. Платонов, при всех его недостатках, практикующий маг. Держитесь философских и социальных вопросов.

Белинский поморщился. Это было его слабое место, но он не собирался признавать это вслух.

— Разумеется. Я буду контролировать ход дискуссии.

После завершения разговора магистр вернулся к своим записям. Перед ним лежала фотография Прохора с одного из публичных мероприятий — молодой мужчина с волевым лицом и горящими глазами.

«Харизматичен, не поспоришь, — признал Белинский. — Но харизма без интеллекта — просто пустой звук. А интеллект… посмотрим, насколько ты умён, маркграф, когда я начну разбирать твои аргументы по косточкам».

Он взял чистый лист и начал составлять список провокационных вопросов. Каждый был тщательно сформулирован, чтобы загнать оппонента в угол.

«Согласны ли вы, что человек, убивший двух людей без суда, не может учить других справедливости?»

«Как вы объясните родителям, что их дети будут учиться у преподавателей без лицензий, фактически у шарлатанов?»

«Не кажется ли вам лицемерием обвинять Академический совет в элитарности, будучи самому аристократом?»

Белинский улыбнулся, представляя, как Платонов будет барахтаться, пытаясь ответить на эти вопросы. Любой ответ можно будет вывернуть, любое оправдание — высмеять.

«Неделя, — подумал он, глядя на календарь. — Через неделю вся эта шумиха вокруг Угрюма закончится. А имя Платонова станет синонимом самозванства и популизма».

Магистр налил себе бокал вина и поднял его в воображаемом тосте:

— За победу разума над демагогией. И за то, чтобы каждый знал своё место.