Император Пограничья 11

Глава 13

Слова Старицкого упали в зал как граната в пороховой погреб. Мгновение — и взрыв. Студенты вскочили с мест, опрокидывая стулья. «Долой Совет!» — первый крик прорезал воздух, и тут же его подхватили десятки глоток. «Долой коррупционеров!» — ревела толпа в задних рядах. Журналисты метались между рядами, пытаясь запечатлеть исторический момент. Кристаллы записи сверкали как праздничная иллюминация.

Крамской побагровел так, что я всерьёз опасался апоплексического удара. Архимагистр вскочил со своего места, золотая мантия развевалась как крылья разъярённой птицы.

— Дебаты объявляются недействительными! — прорычал он, перекрывая шум. — Старицкий — предатель и лжец! Он подкуплен этим… этим выскочкой! Охрана, немедленно очистить зал!

Но охрана Академического совета — дюжина крепких мужчин в форменных мундирах — столкнулась с проблемой. Толпа студентов хлынула к выходам не для того, чтобы покинуть зал, а чтобы заблокировать их. Молодые маги, многие из которых были простолюдинами или происходили из обедневших родов, образовали живую стену.

— Ответьте за миллионы! — кричал худощавый парень в потёртой мантии, явно стипендиат. — Куда уходят наши деньги⁈

Несколько смельчаков прорвались через оцепление и бросились на сцену. Девушка лет двадцати с горящими глазами подскочила к кафедре Белинского:

— Мой отец продал дом, чтобы оплатить моё обучение! А вы даже барьер создать не можете! Бездарь! Ничтожество!

Белинский попятился, его лицо из пепельно-серого стало зеленоватым. Охранники попытались оттеснить студентов, но те не отступали. Ситуация стремительно выходила из-под контроля. Я видел, как в глазах некоторых членов Совета мелькнул настоящий страх — страх перед разъярённой толпой, которая впервые за долгие годы осмелилась потребовать ответов. Они всерьёз испугались, что сейчас их линчуют.

Конечно, вероятность этого была ничтожна мала, всё-таки господа академики были могущественными чародеями, вот только сколько из них знали настоящую боевую магию? А сколько из них хоть раз применяли её против живого противника в реальных условиях?..

Княгиня Разумовская, окружённая охраной, прижимала к груди сумочку, её делегация сбилась в кучу. Несколько пожилых магистров пытались пробиться к запасным выходам, но и там уже стояли студенты. Зал превращался в кипящий котёл, готовый взорваться в любую секунду.

Я поднял руку и сконцентрировал энергию. Не для атаки — для усиления голоса. Техника простая, но эффективная.

— Достаточно! — мой голос прогремел над залом как удар колокола.

Толпа замерла. Сотни глаз обратились ко мне.

— Господа студенты, я понимаю ваш гнев, — продолжил я, уже не повышая голос, но так, чтобы меня слышал каждый уголок амфитеатра. — Вас обманывали годами. Заставляли платить немыслимые деньги за знания, которые должны быть доступны каждому талантливому человеку. Но сейчас не время для хаоса.

Я сделал паузу, обводя взглядом притихший зал.

— Вы только что стали свидетелями исторического момента. Система дала трещину. Но если мы превратим это в беспорядки, если позволим эмоциям взять верх над разумом — мы проиграем. Крамской и его приспешники используют любое насилие как предлог для репрессий. Вы хотите дать им этот козырь?

— Нет! — выкрикнул кто-то из толпы.

— Тогда покажите, что вы — будущее магии Содружества. Не толпа бунтовщиков, а поколение, которое изменит мир к лучшему. Запомните этот день. Запишите всё, что здесь произошло. Расскажите другим. Но сделайте это достойно. Пусть история запомнит вас как тех, кто победил не кулаками, а правдой.

Я повернулся к членам Академического совета:

— А вы, господа, можете идти. Ваше время заканчивается. Не сегодня, не завтра, но скоро. И когда оно закончится — пусть вас судят не по тому, как яростно вы цеплялись за власть, а по тому, достойно ли вы её передали.

Толпа медленно, нехотя начала расступаться. Студенты всё ещё кипели от возмущения, но организованно отходили от дверей. Члены Совета поспешно покидали зал — кто с опущенной головой, кто бросая на меня полные ненависти взгляды. Белинский почти бежал, придерживая пиджак.

Председатель Академического Совета стоял у своей ложи, выпрямившись во весь рост. Седые волосы слегка растрепались, но взгляд оставался холодным и расчётливым.

— Маркграф Платонов, — произнёс он с ледяной вежливостью. — Не окажете ли честь уделить мне несколько минут для частной беседы?

Старицкий, проходивший мимо, бросил на меня предостерегающий взгляд. Я успокоил его едва заметным жестом — мол, всё под контролем. Тот кивнул и тоже вышел.

— Отчего же не поговорить, Ипполит Львович, — ответил я спокойно.

Когда последние шаги стихли в коридорах, Архимагистр поднял руки. Воздух вокруг нас задрожал, и я почувствовал, как пространство словно сгустилось. Заклинание аналогичное моей Сфере тишины. Она не просто глушила звуки, но и подавляла работу артефактов. Любые магофоны, кристаллы записи, подслушивающие чары — всё это становилось бесполезным хламом.

Почти всё.

Я незаметно сплёл тончайшую нить собственной магии, обернув её вокруг магофона в кармане. Техника сложная — нужно было создать микроскопический энергетический кокон, который защитил бы устройство от внешнего воздействия, но при этом остался бы незамеченным для опытного мага. Полсотни капель энергии ушло только на стабилизацию структуры.

— Впечатляющее представление, — начал Крамской, неспешно спускаясь со своего возвышения. — Должен признать, я недооценил вашу… решимость идти до конца. Обычно молодые идеалисты ломаются после первого серьёзного сопротивления.

— Я не молодой идеалист, — парировал я. — Я человек, который видит гниль и собирается её вычистить.

Архимагистр усмехнулся:

— Гниль, говорите? А вы уверены, что понимаете, как работает эта система? Да, мы берём деньги. Много денег. Но знаете, на что они идут? На поддержание барьеров вокруг Бастионов и работу их портальной системы. На исследования новых методов борьбы с Бездушными. На создание артефактов, которые спасают жизни.

— И на полтора миллиона рублей лично вам в карман, — добавил я сухо.

Крамской даже не моргнул:

— Цена стабильности. Вы думаете, княжества сами по себе поддерживают мир между собой? Что мешает им вцепиться друг другу в глотки? Академический совет — это баланс, маркграф. Мы — буфер между амбициями князей. Уберите нас — и Содружество утонет в междоусобных войнах.

Он подошёл ближе, понизив голос:

— Но я не глуп и вижу, куда дует ветер. Вы пробудили опасные настроения. Студенты бунтуют, преподаватели колеблются, даже князья начинают задавать неудобные вопросы. Это может закончиться катастрофой для всех. Или…

Крамской сделал театральную паузу.

— Или мы можем договориться. Академический совет официально признает вашу Академию в Угрюме. Снимет все санкции. Более того — поможем с аккредитацией и международным признанием. Ваши выпускники смогут работать где угодно.

— И что взамен? — я скрестил руки на груди.

— Немного. Публично откажитесь от обвинений в коррупции. Скажите, что цифры были… неверно интерпретированы. Недоразумение. А слова Старицкого — провокация амбициозного выскочки, который мечтает занять моё место. Мы накажем его показательно, но гуманно. Ссылка, не более.

Крамской закончил жёстким тоном:

— У вас есть час на размышления. Если откажетесь…

Его глаза стали холодными как осколок льда:

— Я использую все связи, все ресурсы, весь административный аппарат. Ваш Угрюм объявят незаконным поселением. Торговые пути перекроют. Поставки прекратят. Каждый князь, который зависит от Академического совета — а это все князья — получит настоятельную рекомендацию прекратить любые контакты с вами. Вы станете изгоем, маркграф. А ваши студенты… что ж, надеюсь, им понравится учиться в полной изоляции.

Я смотрел на него долгим взглядом. Старый интриган, привыкший к закулисным сделкам. Он искренне считал, что предлагает мне выгодные условия.

— Знаете, в чём ваша проблема, Крамской? — произнёс я спокойно. — Вы играете в игру, правила которой сами же и написали. Фигуры ходят так, как вы привыкли. Пешки знают своё место, офицеры следуют приказам, король неприкосновенен.

Я шагнул к нему вплотную:

— А я не собираюсь играть по вашим правилам. Я переверну всю доску. Смету и фигуры, и игроков, которые слишком долго считали себя неприкосновенными. Вы потеряли моральное право учить детей в тот момент, когда превратили знания в товар для богатых. И никакие сделки, угрозы или посулы этого не изменят.

С этими словами я направился прочь.

— Вы пожалеете об этом решении, — процедил Крамской сквозь зубы.

Я остановился у края сцены и медленно обернулся. Мой взгляд был холодным и расчётливым — так смотрят на мишень перед выстрелом.

— Вряд ли. Видите ли, Архимагистр, я не политик. Я воин. И воинская логика предельно проста — за угрозу моим людям платят жизнью.

Я сделал шаг к нему, и оппонент невольно отступил.

— Напомню вам кое-что. Горевский был Магистром третьей ступени, почти Архимагистром. Я сокрушил его на глазах респектабельной публики, будучи всего лишь Подмастерьем. Сейчас я Мастер второй ступени, и мои навыки выросли многократно.

Ещё шаг. Крамской упёрся спиной в край кафедры.

— А вы, Ипполит Львович? Когда вы в последний раз держали в руках боевой жезл, а не перьевую ручку? Когда в последний раз использовали боевую магию не для демонстрации студентам, а чтобы убить? Вы даже барьер третьего порядка создать не сможете — я видел, как вы смотрели на мою демонстрацию. Зависть и страх в глазах теоретика.

Я наклонился к нему, понизив голос до шёпота:

— Так вот, если хоть один житель Угрюма пострадает из-за ваших санкций, если хоть одна торговая телега не дойдёт до моих ворот из-за вашего давления — я приду за вами. Не с дуэльным вызовом, не с официальными претензиями. Просто приду. Ночью. И знаете, сколько времени мне потребуется, чтобы разорвать вас на части? Секунд десять. Может, пятнадцать, если будете отчаянно сопротивляться.

Крамской побледнел. На его лбу выступили капельки пота. Я видел, как дрогнули его пальцы — первый признак настоящего, животного страха. Архимагистр привык к политическим играм, к закулисным интригам, к словесным дуэлям. Но сейчас перед ним стоял не оппонент по дебатам, а хищник, оценивающий добычу.

— Это… это угроза убийством! — выдавил он сиплым голосом. — Есть законы…

— Законы? — я усмехнулся. — Те самые законы, которые позволяют вам грабить студентов? Которые прикрывают ваши миллионные хищения? Нет, Крамской. Между нами нет законов. Есть только сила. И моя сила достаточна, чтобы превратить весь ваш Академический совет в кровавый фарш.

Я выпрямился и отступил на шаг, давая ему возможность дышать.

— Но я не стану этого делать. Знаете почему? Потому что вы сами себя погубите — страхом, жадностью и некомпетентностью. Этот коктейль уничтожит вас без моей помощи. Я просто буду наблюдать, как вы тонете в собственной грязи. А если попытаетесь утащить за собой моих людей…

Я щёлкнул пальцами, и в воздухе на мгновение возникла дюжина клинков.

— Тогда я просто ускорю процесс.

Противник сглотнул. В его глазах я увидел то, что искал — первобытный страх человека, впервые за долгие годы столкнувшегося с реальной, осязаемой угрозой смерти. Не политической смерти, не социального краха — физического уничтожения.

Сейчас решится всё. Крамской стоял на развилке. Либо его гордость возьмёт верх, и он попытается ответить на вызов — тогда через несколько секунд от него останется лишь кровавое месиво. Либо благоразумие пересилит амбиции, и он проглотит унижение. Гордость толкала его вперёд, а инстинкт самосохранения тянул назад.

Я внимательно следил за его лицом, читая микровыражения. Сжатые челюсти, напряжённые плечи, дрожь в руках — организм готовился к схватке. Но глаза… глаза выдавали расчёт, а не слепую ярость. Крамской был трусом, но не дураком. Он понимал разницу в наших возможностях.

Оппонент отвёл взгляд, его плечи ссутулились.

— Приятного вечера, Архимагистр, — произнёс я с холодной улыбкой, развернулся и направился к выходу. Чужое заклинание защиты от прослушки лопнуло за моей спиной как мыльный пузырь.

— Вы ещё приползёте ко мне на коленях, Платонов! — донёсся вслед дрожащий голос архимагистра.

Я не обернулся. Магофон в кармане хранил каждое слово нашего разговора. Крамской только что подписал себе приговор.

Выйдя из зала, я обнаружил Галактиона Старицкого, нервно расхаживающего у массивной колонны. При виде меня проректор вздрогнул и быстро шагнул навстречу.

— Маркграф, нам нужно поговорить, — произнёс он тихо, оглядываясь по сторонам. — Моя машина ждёт у бокового выхода. Там безопаснее.

Я кивнул и последовал за ним через малоизвестные коридоры здания. Мой спутник явно хорошо знал планировку — мы миновали несколько поворотов и спустились по узкой лестнице, ни разу не встретив никого из членов Совета или журналистов.

У служебного выхода стоял неприметный чёрный автомобиль отечественного производства. Водитель — молчаливый мужчина средних лет — открыл дверцу, и мы забрались внутрь. Машина плавно тронулась, направляясь к набережной.

— Что хотел Крамской? — Галактион повернулся ко мне, и я заметил, как подрагивают его пальцы.

Я откинулся на спинку сиденья, обдумывая, стоит ли рассказывать всё. Но Старицкий уже бросил жребий, публично подтвердив подлинность документов. Обратной дороги у него не было.

— Крамской предложил сделку, — сказал я прямо. — Академический совет признает мою Академию, снимет санкции. Взамен я должен публично отказаться от обвинений в коррупции и объявить ваши слова ложью. Сказать, что вы хотели занять его место и солгали ради этого.

Собеседник побледнел. Его рука дёрнулась к воротнику, поправляя и без того идеально сидящий галстук.

— Вы же… вы же не приняли его предложение? — в голосе проректора прозвучала неприкрытая паника.

Я посмотрел на него с лёгким недоумением, граничащим с оскорблением.

— Галактион Борисович, я не предаю союзников. И уж точно не веду дела с моральными ничтожествами, которые грабят студентов, прикрываясь высокими идеалами. Крамской получил жёсткий отказ.

Проректор выдохнул с явным облегчением и откинулся на сиденье.

— Простите. Просто… после стольких лет в Академическом совете начинаешь думать, что все готовы на сделку. Что у каждого есть цена.

— У меня она тоже есть, — усмехнулся я. — Но Крамской не может её заплатить. Моя цена — справедливая система образования, где талант важнее происхождения. И я добьюсь этого, с Советом или без него.

Старицкий кивнул, постепенно приходя в себя.

— Кстати, благодарю вас за решительный шаг на дебатах, — произнёс я. — Публично подтвердить подлинность документов… Это требовало мужества. Почему вы решились?

Галактион помолчал, глядя в окно на проплывающие мимо дома.

— Знаете, маркграф, я долго готовился к этому моменту. Когда передавал вам документы, уже понимал, что рано или поздно придётся сделать выбор — остаться в тени или открыто встать на сторону перемен. Я наблюдал за ходом дебатов и видел, что вы побеждаете. Когда вы озвучили цифры, когда зал взорвался от возмущения… Я увидел свой шанс.

Он повернулся ко мне, и в его глазах мелькнул холодный расчёт.

— Крамской стар. Ему семьдесят два. Он держится за власть мёртвой хваткой, но после сегодняшнего его позиции пошатнулись. Если играть правильно, через год-два Академический совет возглавит кто-то из молодых. И я намерен быть среди кандидатов. А для этого нужна репутация реформатора, человека, который не побоялся выступить против коррупции.

— По крайней мере, вы честны в своих амбициях, — заметил я.

— А смысл лгать? — Старицкий пожал плечами. — Вы всё равно видите людей насквозь. Да, я амбициозен. Но я также искренне устал наблюдать, как талантливые студенты-простолюдины вынуждены бросать учёбу из-за денег. Эти два мотива не противоречат друг другу. Реформированный Совет под моим руководством будет лучше нынешнего. В этом наши цели совпадают, разве нет?

— Безусловно, — кивнул я. — Амбиции в сочетании с принципами — хорошее топливо для перемен. Но позвольте дать вам один совет, Галактион Борисович. Тот, кто сражается с чудовищами, должен следить, чтобы самому не превратиться в чудовище. Крамской вероятно тоже когда-то был молодым реформатором. Думал изменить систему к лучшему. А теперь ворует миллионы, оправдывая это «стабильностью» и «необходимостью».

Старицкий напрягся, но я продолжил спокойным тоном:

— Власть разъедает. Медленно, незаметно. Сначала небольшой компромисс ради благой цели. Потом ещё один. И ещё. А через двадцать лет вы обнаруживаете себя сидящим в кресле Крамского, делающим то же самое, что презирали в молодости. Помните об этом, когда придёт ваше время.

— Я… я буду помнить, — проректор кивнул, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на тревогу.

Он неуклюже сменил тему:

— Дебаты прошли блестяще. Белинский полностью дискредитирован. Не создать базовый защитный контур на глазах у сотен людей… Это катастрофа для его репутации.

— И для репутации всего Совета, — добавил я. — Если их лучший представитель не может продемонстрировать элементарные практические навыки, что говорить об остальных?

— Именно. Завтра это будет во всех газетах. Но Крамской не сдастся просто так. У него огромное влияние, связи с князьями, контроль над ресурсами…

— Поэтому нам нужно действовать быстро, — я наклонился вперёд. — Сколько членов Совета готовы открыто поддержать реформы после сегодняшнего?

Галактион задумался, загибая пальцы.

— Пятеро точно. Может, семеро, если их правильно подтолкнуть. Но это всё равно меньшинство. Крамской контролирует большинство через страх и финансовые рычаги.

— А если убрать финансовые рычаги? Совет купцов Новгорода финансирует Академический совет. Что если они потребуют аудита после разоблачения коррупции?

— Это… это действительно может сработать, — оживился Старицкий. — Михаил Посадник — прагматик. Если он увидит, что деньги купцов разворовываются, то перекроет финансирование.

— Именно на это я и рассчитываю. А пока нам нужно обеспечить безопасность оставшихся. Девятнадцать преподавателей из вашего списка уже перебрались в Угрюм, но четверо всё ещё не приехали.

— Да, они завершают дела, — Старицкий помрачнел. — Крамской пока не знает о списке. Но как только узнает… Он способен на многое, когда загнан в угол.

— Тогда действуем быстро. Свяжитесь с ними сегодня же. Пусть выезжают немедленно. В Угрюме им будет безопаснее.

— Вы очень уверены в себе, маркграф.

— Я уверен в своих методах. И в талантах тех детей, которым традиционная система отказала в праве на образование. Знаете, что показательно? Егор, мальчик, который демонстрировал управление металлом — сын простого кузнеца. Два месяца обучения, и он делает то, что многие Ученики не могут после года занятий.

В этот момент мой магофон издал мелодичный звон. Номер был незнакомый, новгородский код.

— Маркграф Платонов слушает, — ответил я.

— Добрый вечер, Ваше Сиятельство, — раздался вежливый мужской голос с лёгким северным акцентом. — Меня зовут Фёдор Аркадьевич, я секретарь господина Посадника. Он желает встретиться с вами.