Хозяйка приюта. Чудо под Новый год

Глава 8

Повседневные заботы, неожиданный визит

Ночь выдалась на редкость студеная. Ветер выл, как орда неупокоенных душ. Окна покрылись морозными узорами, которые красиво серебрились при свете луны, но делали стекла матово-непрозрачными. В наледи дети проковыряли пальцами окошки, чтобы смотреть наружу.

Холод в «Марите» стоял собачий. По моему приказу Джорах в котельной не жалел угля, но все тепло уходило сквозь крышу и щели в оконных рамах. С крышей я пока ничего сделать не могла, поэтому в первую очередь занялась окнами.

На чердаке я нашла много старых книг, белых от пыли и паутины. Убедившись, что для учебы они не пригодятся, я вырвала из них страницы и отнесла на кухню.

К тому времени Линара уже отправилась спать, и в помощь себе я отрядила месье Лорана и старших сирот. Последние аж подпрыгивали от любопытства — так им было интересно, что я задумала.

Вопросы задавать дети опасались, поэтому о своих планах я рассказала сама:

— Сейчас мы будем готовить бумажную замазку и утеплять окна, чтобы из них не дуло. Жаль, бумага у нас не совсем подходящая для этого дела. Нужна мягкая, но давайте мы сами ее размягчим, как сумеем. Покомкаем-покомкаем в руках.

Воспитанники приюта с энтузиазмом зашуршали вырванными из книг листами. Те были тонкими, серыми, почти газетными.

Мятую бумагу я размочила в воде и получила однородную массу, к которой для пластичности добавила толченый мел — к счастью, этого добра в «Марите» было навалом. Разгребая хлам на чердаке, я отыскала множество полезных вещей. Даже, к своей радости, наткнулась на небольшую школьную доску — ту запрятали в самый дальний угол и накрыли грязной простыней.

Приготовив раствор, мы все вместе принялись замазывать щели в окнах. Детей наше занятие развлекало и веселило. Что касается месье Лорана, всю работу с его лица не сходил мысленный вопрос: «Что за дичь я творю?» В успех моей затеи он явно не верил.

Ближе к полуночи я отправила своих маленьких помощников спать и каждому с собой в постель дала по бутылке горячей воды, завернутой в полотенце. Такие же грелки положила в кровати и остальным сиротам.

— Это был необычный опыт, — заметил наш таинственный М. Д. перед тем, как свернуть в свою спальню.

Ночь мы кое-как пережили, а утром я наведалась в городскую лавку текстиля и купила все одеяла, что были в наличие, — и пуховые, и ватные. Не взяла только из шерсти и магические — дорого. Всего получилось десять штук. И еще двенадцать мне должны были доставить через неделю.

Деньги я с собой взяла не все. Помня о своей прошлой ошибке, кошелек носила во внутреннем кармане у сердца. На оставшиеся монеты купила четыре аспидные доски. В Сантинье́ на таких в школах обучались письму. Это были пластины из твердого черного сланца, заключенные в деревянные рамы. По форме и размеру они напоминали современные электронные планшеты. Сначала дети учились писать грифелем на таких досках, а уже потом им давали на растерзание чернила и бумагу. Я решила не отступать от местных традиций.

Гуляя по рынку, я заметила, что прилавки пестрят товарами к празднику. Здесь, в Сантинье́, как и в моем родном мире, отмечали Новый год. Тоже ставили елку и украшали ее игрушками, только не стеклянными, а из дерева и соломы. Сейчас, прохаживаясь по торговым рядам, я любовалась миниатюрными фигурками на ленточках: птицы, звери, куклы, звезды, шары — всё яркое, искусно расписанное красками.

Пожалуй, и в «Марите» надо устроить праздник. Вот дети обрадуются! Это будет их первый настоящий Новый год.

Домой я вернулась, воодушевленная. Одеяла уже доставили. Я отдала их самым маленьким воспитанникам. Тем, кто постарше, придется потерпеть недельку, дожидаясь своих.

После обеда месье Лоран снял с чердака школьную доску и по моей просьбе поставил ее в трапезном зале, где я провела с детьми первый урок. Показала им алфавит, объяснила, чем гласные буквы отличаются от согласных. Некоторые дети очень тянулись к знаниям. Например, самый старший, Тим. Иные откровенно скучали. А были и те, кто не понимал, зачем я забиваю им головы всякими премудростями.

Специально для таких я устроила лекцию на тему: «Как добиться чего-то в жизни», рассказала про благотворительную школу и те возможности, которые открывались перед ее выпускниками.

Мою речь прервал стук дверного молоточка. Линара куда-то запропастилась, поэтому я была вынуждена оставить своих учеников и поспешила к незваному гостю.

На крыльце стоял знакомый усатый господин в серой форме городского стражника.

— Добрый день, месье. Чем могу быть полезна?

— Приветствую, мадмуазель. Я приехал сообщить, что воришка пойман. К сожалению, вашего кошелька при нем не оказалось. Похоже, все украденное он успел спустить.

Я не надеялась вернуть потерянное, поэтому слова стражника меня не огорчили.

Тот продолжил:

— Теперь я должен просить вас проехать со мной. Чтобы предъявить преступнику обвинения, нужны ваши свидетельские показания.

— Да, конечно. Дайте мне пять минут на сборы, а пока проходите в дом. Здесь теплее, чем на улице.

Мужчина благодарно кивнул и переступил порог холла, а я поспешила в спальню, чтобы одеться потеплее.

* * *

Снаружи снег валил крупными хлопьями. Оседал на ресницах, на пальто и сразу таял. За калиткой нас дожидался черный квадратный экипаж с большими колесами, запряженный двойкой лошадей вороной масти. При виде меня кучер на козлах вежливо поклонился и коснулся меховой опушки на своей шапке. Стражник галантно распахнул передо мной дверцу кареты и помог забраться в кузов. И мы поехали.

— Какие показания я должна дать? — спросила я, любуясь зимним пейзажем за окном: поля и огороды, укрытые белой шубкой, заснеженные крыши домов, деревья с серебристыми ветками.

— Ничего особенного. Мы проведем опознание, и вы подпишете одну бумагу.

— Что будет с мальчиком?

— Посидит за решеткой, пока мы будем собирать против него улики. Найдем еще парочку свидетелей его преступления. Кстати, мы немного подправили ваши прошлые показания. Вот.

Мужчина полез в сумку, похожую на кожаный тубус, и достал из нее свернутый трубочкой документ.

— Взял с собой на всякий случай. Нужна ваша подпись.

Я развернула бумаги и пробежалась взглядом по чернильным строчкам.

— Но тут сказано, что…

— Да, — кивнул стражник. — Что этот негодник толкнул вас на землю и вырвал кошелек прямо из рук, а потом сбежал.

Под ребрами заскребло. Во рту начало горчить.

— Но это неправда, — возразила я. — Вернее, не совсем правда. Да, он меня толкнул. Но кошелек из рук не вырывал. Он его вытащил из кармана. И…

Стражник посмотрел на меня с неодобрением и покачал головой.

— То есть вы не видели, кто именно украл у вас деньги. Вы лишь предположили, что знаете виновного. Это никуда не годится, мадмуазель. С такими показаниями мы не сможем дать делу ход. В своем заявлении вы должны четко обозначить, что видели воришку собственными глазами.

Я закусила губу. Все внутри восстало против лжи и искажения фактов. Да и сажать ребенка в тюрьму казалось мне неправильным, хотя в Сантинье уголовная ответственность наступала уже с десяти лет.

Мне было жалко этого мальчика с ангельским личиком. Не корысть, не злой умысел толкнули его на кражу, а нужда и дурное окружение.

Стрекот колес начал затихать. Карета остановилась возле знакомого неприметного здания рядом с храмом и рыночной площадью. В прошлый раз меня проводили в кабинет напротив парадной двери, в этот — мы направились в совершенно другую сторону. К неприметной лестнице в конце коридора.

Чем ниже мы спускались по этой лестнице, тем мрачнее становилось и хуже пахло. Когда мы достигли последней ступеньки, я уже зажимала пальцами нос. В подвальном помещении, где мы оказались, смердело нечистотами.

— Только не говорите, что держите здесь ребенка, — в ужасе прошептала я, когда лязгнули тяжелые засовы и мужчина в форме распахнул передо мной дверь из металлических прутьев.

— Какой же это ребенок? — хмыкнул мой провожатый. — Карманник. Уличный отброс. Гнилое семя.

Меня замутило. От вони и спертого воздуха подземелий. От слов человека, идущего впереди меня. От всей этой ненормальной ситуации.

Гнилое семя, отброс…

Точно так же Линара отзывалась о воспитанниках «Мариты».

Мы ступили в узкий коридор. По левой стороне тянулись камеры. Всего их было три, но заполнена — только одна.

Хрупкая фигурка лежала на соломенном тюфяке, расстеленном прямо на полу у обшарпанной каменной стены. Я узнала мешковатую курточку в заплатках, белые кудри волос. У меня сжалось сердце.

— Повернись, дай мадмуазель на тебя взглянуть, — рявкнул стражник.

Мальчик сел на своей худой подстилке и мазнул по мне равнодушным взглядом. На его лице застыло пустое и совсем не детское выражение. Так выглядит щенок, привыкший к пинкам, тот, кто не видел в жизни доброты и давно смирился со своей горькой долей. От чужой женщины, застывшей по другую сторону решетки, он не ждал ничего хорошего. Для всех вокруг этот мальчик был отбросом, гнилым семенем. Для всех, кроме таких же, как и он, отщепенцев.

— Что скажете, госпожа? Это он? Тот, кто обворовал вас на Цветочной улице?

Ребенок за решеткой зябко поежился. Здесь было теплее, чем на улице, однако ненамного. От камней шел стылый, подвальный холод. Заболеть как нечего делать. А кто станет лечить?

Взгляд зацепился за ведро для оправления надобностей в углу камеры. Вот и все удобства.

— Мадмуазель? — стражник ждал моего ответа. — Вы должны подтвердить, что это он.

Мальчик сидел, опустив голову, и с отрешенным видом смотрел в одну точку, но вздрогнул и поднял взгляд, услышав мой ответ.

— Нет, это не он. Этого ребенка я вижу впервые.

Глаза маленького узника распахнулись, рот приоткрылся. Бедняжка явно не верил своим ушам и смотрел на меня через решетку камеры с видом, будто узрел диво-дивное.

Мой спутник закашлялся.

— Но как же? Вы же сами сказали: светленький, десяти лет от роду. Это он! Посмотрите внимательнее.

Взгляд малыша метнулся от меня к стражнику. Наблюдая за нашим спором, ангелок даже дыхание задержал.

— Я совершенно уверена в своих словах. На Цветочной улице меня толкнул другой ребенок.

Стражник не сдавался, настаивал:

— Не может быть. В районе рынка промышляет одна и та же шайка, и всегда пострадавшие описывают этого белобрысого крысеныша. Он у них самый ловкий. И единственный блондин. Говорю вам, это должен быть он! В тот день вы часом не забыли дома очки? А может, паскудник измазал лицо сажей, чтобы его не опознали?

Мальчик замер, глядя на меня недоверчиво, исподлобья, словно ждал подвоха.

— Почему вы на меня давите, месье? — я пошла в наступление и уперла руки в бока. — Складывается впечатление, что вам не важно, виновен человек или нет, лишь бы было кого посадить в темницу. Немедленно отпирайте камеру. Выпустите мальчика на свободу. А свое заявление о краже я забираю. Наверное, кошелек просто выпал у меня из кармана, когда я гуляла по рынку.

— У меня нет ключей от камер. Они у надзирателя.

— Ну так ступайте и принесите их. А я подожду здесь.

Мужчина побагровел. Пыхтя от недовольства, он развернулся и, громко чеканя шаг, двинулся в конец коридора, к решетчатой двери, за которой маячил мужчина в форме.

Раздался звук, похожий на шорох соломы. Это ребенок поднялся со своего худого тюфяка. Он подошел к железным прутьям и сжал их грязными пальцами с обгрызенными ногтями.

— Что вы хотите за свою помощь? — спросил малыш, похожий на ершистого зверька.

— Ничего, — пожала я плечами.

— Так не бывает, — уверенно заявил он. — Все знают: добрые дела просто так не делаются, бесплатный сыр только в мышеловке, если кто-то тебе помог, значит, ему что-то от тебя нужно.

— Этому тебя научила мать?

— Улица.

Взгляд у этого ребенка был таким взрослым, что стало не по себе. Сначала я хотела просто отпустить его восвояси, попросив больше не воровать (наивная!), но тут на ум пришла идея получше.

Я покосилась на стражника: тот уже забрал у надзирателя ключи от камеры и шел обратно.

Пока он нас не слышал, я торопливо зашептала:

— Да, ты прав. За свою помощь я кое-что у тебя попрошу. Слышал о приюте «Милосердной Мариты»?

Мальчик кивнул, нахмурившись.

— Я его директриса. Приходи к нам каждый день ровно в половину первого. В это время у нас обед, а после школьные занятия.

— Мне надо работать, — малыш задумчиво почесал подбородок, оставив на коже грязный след.

Работать? Таскать кошельки из карманов зазевавшихся прохожих и попрошайничать на крыльце храма?

Шаги стражника раздавались все ближе, я уже слышала звон ключей, нанизанных на большое металлическое кольцо.

— Это не займет много времени. Зато у тебя всегда будет горячий обед.

— Так вы меня поесть приглашаете? — голубые глаза изумленно округлились. — А я думал, снег чистить или дрова колоть.

Куда ему дрова колоть, с его-то щуплыми ручками? По лицу и ладоням видно — худой, как прутик.

— Да, кушать и учиться.

— Учиться? — ребенок презрительно фыркнул. — Зачем это мне? Глупости какие! Монеты я и так считать умею. А остальное мне без надобности. Всякие заумности — это лишь для сытых графских сынков.

— Думай, как хочешь, но раз я спасла тебя от тюрьмы, то ты мне должен. А всякий долг, как известно, платежом красен. Так что жду тебя каждый день в «Милосердной Марите» к обеду.

Похоже, слова я выбрала правильные, понятные, таким, как он, беспризорникам, воспитанным улицей, потому что мальчик согласно кивнул.

Разговор мы закончили вовремя. В следующую секунду к решетке подошел стражник и вставил ключ в замочную скважину.

Я не знала, правильно ли поступаю, пытаясь изменить чужую судьбу, можно ли вылепить из этого маленького человечка кого-то другого, лучшего, или глина уже застыла, не глупы ли мои надежды, не наивно ли соперничать с влиянием улицы и друзей-подельников. Всего этого я не знала. Но хотела попробовать.