Хозяйка приюта. Чудо под Новый год

Глава 12

Проверка, графский ревизор

Жака я увидела из окна трапезного зала. Дети после завтрака убирали со столов грязную посуду, и в какой-то момент интуиция заставила меня подойти к стеклу, скованному морозными узорами. Было раннее воскресное утро. Кто-то из сирот проковырял в ледяной корке маленькое круглое окошко. В него я и заглянула. И как только это сделала, сердце в моей груди екнуло.

Я помнила, что мерзавец Жак обещал притащиться в «Мариту» на выходных, но его неприятный визит все равно застиг меня врасплох. Целую неделю я морально готовилась к этой встрече, а в итоге, заметив рядом с изгородью знакомую фигуру, растерялась. Почва, казалось, ушла у меня из-под ног.

За эти семь быстротечных дней, в самый кратчайший срок, мы придали зданию приюта более или менее приличный вид, но ключевыми словами здесь были — «более или менее». Появилась надежда пережить проверку и не попасть по ее результатам под суд, но только надежда, а не твердая уверенность. Меня преследовало стойкое ощущение, что я пытаюсь склеить разбитую вазу и выдать ее за новую, при том, что даже не всех осколков хватает.

— Соберись, — шепнула я себе.

Разговор меня ждал не из приятных.

Пока проложенная в снегу тропинка вела Жака от калитки к крыльцу, я накинула на себя пальто и выскользнула во двор навстречу гостю. Свирепый северный ветер выдернул из моих ослабевших пальцев дверную ручку и захлопнул дверь сам, с грохотом. Несколько сосулек, свисающих с оледеневшей крыши, упали в сугробы у крыльца.

— Сибилл! — под гусарскими усами мелькнула торжествующая улыбка. — Куда-то собралась? Или ко мне торопишься?

Взгляд Жака был склизким, как чешуя селедки. Он прошелся по моему телу, оставив на нем ощущение грязных следов. Весь вид негодяя кричал о том, что он ждет от меня теплого, даже горячего приема.

— Пригласишь меня на… чай? — последнее слово Жак произнес с двусмысленной улыбкой и потянулся к двери, но я подперла ее спиной, не дав открыть.

Видя, что я не собираюсь пускать его в дом, мужчина с недоверчиво-удивленным выражением вскинул брови. Потом он, похоже, решил, что это какая-то игра, форма женского кокетства, и снова улыбнулся — широко и блудливо.

— В чем дело, Сибилл? Ты меня дразнишь?

В этот раз его затянутая в перчатку рука устремилась ко мне. Не успела я опомниться, как меня ущипнули за бедро. Вернее, попытались. До тела Жак не достал — захватил пальцами только ткань пальто: на мне было слишком много одежды. Не самая бесстыдная вольность, но я почувствовала себя униженной.

— Никто не разрешал тебе так делать, Жак. Не смей ко мне прикасаться.

— Посмею. Еще как посмею. Или ты забыла наш недавний разговор, мадмуазель аферистка? Захотела сменить свои роскошные шелковые платья на тюремную робу?

И он взглянул на меня с чувством превосходства, с полным осознанием собственной победы: так кот смотрит на мышку, загнанную в угол.

По моим плечам бежали волны брезгливой дрожи.

— На каком основании ты называешь меня аферисткой? С какой это стати я должна переодеться в тюремную робу? Я чиста перед законом.

Брови Жака снова поползли вверх. Он расхохотался, но смех увял, когда негодяй заметил, с какой уверенностью я держусь.

— Я своими глазами видел, в каком состоянии дом.

— За неделю мы все отремонтировали.

На лице моего собеседника мелькнула тень сомнения.

— На какие деньги?

— На те, что этим летом пожертвовал герцог нашему приюту.

Блефуя, я изо всех сил старалась сохранять на лице маску невозмутимости. Это было похоже на игру в покер, когда надо скрывать от противников истинные эмоции. В душе теплился крохотный огонек надежды: а вдруг Жак поверит, что я подготовилась к проверке, и откажется от идеи натравить на меня графского ревизора. В конце концов, его сиятельство Лареман Шаборский ненавидит ложные доносы.

— Врешь! — прошипел Жак, поняв, что добыча ускользает из его жадных лап. Лицо подонка за секунду превратилось в уродливую гримасу ярости и съежилось от морщин. — Сейчас я посмотрю сам.

Он оттолкнул меня от двери, так что я поскользнулась на крыльце и едва не грохнулась с лестницы. Затем попытался войти в дом, но на пороге, преградив ему путь, неожиданно вырос месье Лоран.

— Вам пора, — спокойным, но твердым голосом произнес М. Д.

— А это еще кто такой? — взвизгнул Жак, но опасливо попятился от внушительной фигуры в дверях.

— Вам пора, неужели вы этого не понимаете? — повторил господин Лоран, сощурив потемневшие глаза. Несмотря на ровный тон, выглядел он угрожающе, и под его хмурым взглядом Жак продолжал отступать, пока каблуки его ботинок не оказались на самом краю ступеньки. В следующую секунду он покачнулся на этом краю, неловко взмахнул руками и кубарем скатился с лестницы на расчищенную тропинку перед домом.

Ахнув, я закрыла ладонями рот.

Не знаю, как сильно ушибся Жак, но он тотчас вскочил на ноги, весь белый от снега и красный от бешенства.

— Ты! — ткнул он в мою сторону трясущимся указательным пальцем.

Его маленькие глазки сверкали, рот кривился, крылья носа раздувались, закрученные кончики усов подрагивали.

Если на меня Жак смотрел со злостью, то на месье Лорана — еще и с опаской.

— Нашла себе нового покровителя? Теперь с ним кувыркаешься?

— Вон! — прогремел М. Д., сжав кулаки.

Жак попятился, но продолжил гавкать с расстояния, словно мелкая трусливая шавка:

— Думаешь, ты у нее первый и единственный? Десятый, если не двадцатый. Расспроси людей, узнаешь много интересного про нее. Святую невинность из себя корчит, а сама с каждым, у кого толстый кошелек…

Мои щеки вспыхнули.

— Вон! — гаркнул месье Лоран и, высокий, угрожающий, шагнул вперед.

Жак вздрогнул от его крика и зайцем рванул к калитке.

Тяжело дыша, я наблюдала за тем, как, спотыкаясь, он бежит через двор по тропинке, расчищенной от снега, как исчезает за оградой и уже там, на центральной улице, переходит на шаг.

Почувствовав себя в безопасности, Жак расправил плечи, одернул пальто, испачканное в снегу, и с гордым видом направился к своему экипажу, припаркованному у обочины дороги. Напряженная, я следила за ним: вот он сел в карету, повозка тронулась с места, медленно покатившись между высокими сугробами. Вскоре ее заслонили деревья.

После всего, что наговорил Жак, мне было стыдно смотреть месье Лорану в глаза, поэтому я отчаянно оттягивала этот момент. Боялась обернуться и увидеть на лице своего гостя брезгливость и презрение. Мы познакомились не так давно, но почему-то мне было важно, что думает обо мне этот мужчина.

Самое обидное: я даже не могла обвинить Жака во лжи. Слова этого мерзавца были чистейшей правдой, хотя относились не ко мне, а к настоящей Сибилл Шевьер. Но теперь в ее теле обитала я. Мне предстояло отвечать за ее ошибки и жить с ее подмоченной репутацией. А ведь я надеялась когда-нибудь выйти замуж, завести семью и детей. Как это сделать, нося клеймо распутницы в мире, где женщины до сих пор хранят невинность до брака? Какой приличный мужчина позарится на бывшую содержанку?

Собравшись с духом, я все-таки обернулась и нашла взглядом господина М. Д. На его лице застыла холодная отрешенность. Но голос, когда месье Лоран заговорил, сочился заботой и теплом:

— Вы замерзли, госпожа Сибилл. Ваши губы посинели и дрожат. Лучше бы вам поскорее вернуться в дом и выпить горячего чаю. Если не возражаете, я составлю вам компанию.

И он протянул мне руку, чтобы я не навернулась на скользком крыльце.

К этому часу трапезный зал опустел. С чашками чая мы устроились за столом возле окна. После гадостей Жака мне все еще было неловко перед месье Лораном. Я тихо злилась на всю эту несправедливую ситуацию и ругала себя за стыд, хотя стыдиться мне было совершенно нечего.

— Вы удивительная женщина, Сибилл, — вдруг сказал мой гость.

От неожиданности я поперхнулась чаем и едва позорно не оплевала свое платье.

— Да, Сибилл, это так. Я наблюдаю за вами и не перестаю восхищаться. Вы заботитесь о своих воспитанниках. Не просто создаете видимость, а в самом деле болеете за них душой. Я вижу, как искренне вы пытаетесь их порадовать, вас волнует не только их настоящее, но и будущее. У вас большое и доброе сердце.

Упомянутое сердце сейчас готовилось выпрыгнуть из груди.

Мне показалось, что месье Лоран говорит искренне. Его тон был мягким, а взгляд ласковым.

Смущенная, я опустила взгляд в свою кружку, на поверхности чая плавали мелкие разбухшие листочки. За окно ревел поднявшийся ветер. В трапезном зале царил зимний полумрак.

Месье Лоран больше ничего не говорил. Мы пили чай молча. Но это было уютное молчание, а не то, которое стремишься поскорее нарушить, ибо оно вызывает чувство неловкости.

С удивлением я поняла, что слова М. Д. помогли мне расслабиться, а потом догадалась, что именно этого он и добивался своей похвалой. Таким деликатным способом он хотел показать, что гадости, брошенные Жаком в порыве злости, не испортили его мнения обо мне.

* * *

Помня о зловредности Жака и о его мстительной натуре, к проверке мы начали готовиться заблаговременно. Воспитанники, разумеется, не знали, какая угроза нависла надо мной, их изменившейся любимой директрисой, но видели мою нервозность и помогали мне во всех делах. Вместе мы еще раз убрали здание приюта, вылизали его до блеска, так что не осталось ни соринки, ни пылинки, ни паутинки. Особое внимание удалили комнатам на первом этаже. Хотелось сразу, с порога, произвести хорошее впечатление, пустить, так сказать, пыль в глаза.

Я очень надеялась, что ревизор оценит гостиную, холл, трапезный зал, решит, что в «Марите» все в порядке, и не станет тратить время на осмотр детских спален, где все выглядит гораздо-гораздо печальнее, чем внизу. Таков был мой план, иного я не придумала.

Старые убогие кровати сирот мы не успели заменить новыми. Разжиться подержанной мебелью тоже оказалось непросто. Купить с рук одну-две кровати еще куда ни шло, но где найти двадцать?

Оставалось уповать на снисходительность графского ревизора, на то, что к своим обязанностям он подойдет не слишком ревностно.

День и вечер пролетели в заботах. Ночью я беспокойно ворочалась с боку на бок, не в силах заснуть, а утром засела у окна в ожидании проверки.

Долго ждать не пришлось.

Ближе к обеду рядом с калиткой появился представительный мужчина в черном пальто. Он был гладко выбрит, держал под мышкой кожаную папку для документов — дорогущую в этом мире вещь, и вид имел весьма деловой. Толкнув дверь в заборе, господин уверенно ступил в расчищенный двор (Джорах на пару с месье Лораном весь вечер орудовали лопатами, разгребая его от снега). Мужчина осмотрелся, а осмотревшись, кивнул каким-то своим мыслях, будто делая в голове пометку.

Припав к оконному стеклу, я жадно вглядывалась в лицо незнакомца, пытаясь прочесть его эмоции. Доволен ли он увиденным? Что думает по поводу дома? Нравится ли ему порядок во дворе?

Когда ревизор двинулся дальше, я потянулась к верхней одежде, которую все утро держала наготове, и кинулась встречать дорогого гостя.

Входная дверь скрипнула. Морозный воздух укусил щеки.

— Месье? Добрый день. Чем могу быть полезна?

Я притворилась, будто не понимаю, зачем он пришел.

Мужчина вскинул голову и, встретившись со мной взглядом, изящным движением приподнял шапку на голове. Лицо у ревизора было доброе — это успокаивало. Высокие скулы, орлиный нос, упрямая линия челюсти. В молодости этот человек наверняка разбил не одно женское сердечко и даже сейчас, несмотря на морщины, выглядел импозантно.

— Приветствую вас, мадмуазель. Могу я поговорить с хозяйкой этого приюта, госпожой Сибилл Шевьер?

— Это я, месье. Вся к вашим услугам.

Ревизор сдержанно улыбнулся и объяснил ситуацию.

— Что ж, прошу в дом. Буду рада показать, как живут мои воспитанники.

Перед тем, как подняться на крыльцо, проверяющий с опаской взглянул на ступеньки лестницы и одобрительно хмыкнул. Утром господин М. Д. очистил их от наледи с помощью простой поваренной соли. Теперь можно было не бояться падений и, судя по выражению лица, ревизор это оценил.

А мы продолжали делать все, чтобы первое впечатление о «Марите» было благоприятным.

В холле нашего гостя встретили аппетитные ароматы, доносящиеся с кухни. Пахло жареным мясом и свежей выпечкой. Линара так боялась проверки, что прыгнула выше головы и неожиданно для всех, в том числе для самой себя, оказалась первоклассным поваром.

— Хотите посмотреть, чем питаются воспитанники приюта? — спросила я, проглотив волнение. — Тогда прошу в трапезный зал. Как раз время обеда. Только сначала можно мне ваше пальто?

Я помогла ревизору раздеться и повесила его верхнюю одежду на крючок под лестницей.

— А у вас тепло, — мужчина повел плечами и снова хмыкнул. Я заметила, что он делает так всякий раз, когда чем-то доволен. Это был безотчетный жест одобрения — знак, по которому можно отслеживать ход проверки.

— Мы не жалеем угля. Дети не должны мерзнуть.

— Полностью с вами согласен, — кивнул ревизор. — Дети — наше будущее и должны расти здоровыми.

Перед тем, как отправиться навстречу дурманящим запахам еды, я встретилась глазами с господином Д. М. Окутанный тенями, тот наблюдал за происходящим с верхней ступеньки лестницы. На мой взгляд он ответил доброй улыбкой, полной поддержки. И в груди потеплело.

Развернувшись, я повела ревизора в столовую по дорогому пушистому ковру, на который нельзя было не обратить внимания.

«Смотрите, в каких шикарных условиях живут сироты, — словно говорил этот ковер. — Они ни в чем не нуждаются. Деньги его светлости идут туда, куда надо. На детей и их комфорт».

— Как у вас тут уютно! — хмыкнул ревизор, и я спрятала в кулаке улыбку.

Конечно, уютно! На окнах новые шторы заботливо уложены аккуратными складками. На стенах свежая краска — только успела высохнуть. Полы отмыты до зеркального блеска.

В столовой господин проверяющий хмыкнул как минимум раза четыре. Дети ели из новой красивой посуды, и сами после банного дня в своей лучшей одежде выглядели очень опрятно. Девочкам я заплела косички, мальчиков подстригла и причесала — любо-дорого смотреть. Далеко не все дети, у которых были родители, имели столь ухоженный и счастливый вид.

Став во главе «Мариты», я тщательно следила за тем, чтобы мои воспитанники всегда были сыты, но сегодня столы в трапезном зале буквально ломились от яств. Мясо с картошкой, пирожки с капустой, пышная сдоба, тающая во рту. Линара трудилась все утро, не покладая рук. Не останови я ее азарт, она, гонимая страхом, опустошила бы весь погреб.

Оглядев столовую, графский ревизор вдруг достал из кармана горсть леденцов и с улыбкой деда Мороза принялся раздавать их всем желающим. Тогда я увидела в этом мужчине не бездушный винтик системы, а человека с добрым сердцем, действительно любившего детей.

Пока все шло хорошо, и волнение немного разжало свою железную хватку. Дышать стало легче, пульс больше не частил. Я расслабилась, насколько вообще способен расслабиться человек, балансирующий на краю пропасти.

Из трапезного зала мы направились в гостиную. Там, рядом с камином, который никогда не растапливался, распушила ветки красавица елка, срубленная нашими мужчинами в ближайшем лесу. Ее верхушка упиралась в самый потолок, на колючих лапках висели раскрашенные фигурки из дерева и глины, купленные на рынке, а еще — леденцы в виде петушков и полосатые красно-белые сахарные трости. Кованая люстра с гнездами для свечей была украшена соломенными гирляндами, полка камина — новенькими разноцветными носками, куда по местной традиции в новогоднюю ночь снежный дух, заглянувший на огонек, оставлял малышам подарки — конфеты и высушенные фрукты.

Вчера, когда мы придавали гостиной праздничный вид, крошка Вева призналась, что в один из предыдущих праздников они с сестрой решили попытать удачу и тоже повесили над камином свои штопанные-перештопанные чулки. Остальные сироты насмехались над ними, говорили, что снежный дух посещает только богатые дома, дарит подарки только нормальным детям — чистеньким, сытым, у которых есть родители, а им, дурехам, надеяться не на что. Но они все равно надеялись. Выстирали свои единственные, прохудившиеся, носочки, аккуратно зашили их, стащив иголку с нитками из каморки под лестницей. Ночью прокрались в гостиную и тайком повесили над камином.

Разумеется, утром двойняшек ждало разочарование. Мало того, что носочки были пусты, так еще Линара отлупила сестер тряпкой за хулиганство.

«Ишь, чего удумали! Свои лохмотья по всему дому разбрасывать!»

— Это потому что в прошлый раз носки были старые, ношеные, — сказала мне вчера Вева. — Снежному духу было неприятно класть туда подарки. А теперь все получится, потому что носки новые и красивые. Хотя, возможно, и нет. Вдруг снежный дух не любит детей, у которых нет родителей? Я знаю, что сирот многие не любят. Вдруг и он тоже?

Бедная девочка! Я горячо заверила Веву, что новогодним утром ее обязательно будет ждать в гостиной приятный сюрприз.

При виде нашей елки глаза ревизора округлились, а седые брови взлетели на лоб.

— Вы даже и об этом позаботились. Как мило, — он обошел елку по кругу, вернее, по полукругу, ибо одним боком деревцо было прижато к стене. — Стараетесь радовать бедняжек. Это крайне похвально, — мужчина коснулся ряда носочков над камином. — Сразу видно, дети в хороших руках.

Я раскраснелась от похвалы и почувствовала облегчение: кажется, мы прошли проверку, по крайней мере, смогли произвести на ревизора приятное впечатление.

Но не успела я обрадоваться, как наш гость открыл папку для документов и достал оттуда белый хрустящий лист бумаги.

Что это?

Я тотчас насторожилась. Атмосфера из расслабленной вдруг стала напряженно-серьезной.

Мужчина подслеповато прищурился, вчитываясь в содержимое документа.

— Так, тут указано, что в прошлом году вы поменяли мебель на втором этаже, — произнес он неожиданно деловым тоном. — Куплено двадцать новых детских кроватей общей суммой на…

Внутри у меня все похолодело. В ушах зародился звенящий гул, нарастающий с каждой секундой.

— … а также сменили все окна в приюте, — продолжал ревизор.

Он покосился на завешенное окно гостиной.

Чтобы убогие гнилые рамы не бросались в глаза, мы покрасили их коричневой краской и закрыли шторами. Все равно пасмурным зимним днем в доме темно и надо зажигать свечи.

Шторы были новыми, красивыми, но то, что за ними…

Что, если проверяющий сейчас подойдет к окну и отдернет занавеску?

От этой мысли у меня обмякли колени.

Нахмурившись, ревизор снова сверился с записями.

— На первом этаже у вас все чудесно. Уверен, что и на втором так же. Но давайте все же поднимемся наверх.

Пол под моими ногами разверзся, над головой погребальный колокол ударил в набат. На негнущихся ногах я последовала за мужчиной к лестнице.

В холле повариха поймала мой панический взгляд, сразу все поняла и скрылась в дверях трапезного зала. Через какое-то время она показалась опять — рванула к нам с ужасом на лице и подносом в руках.

— Месье, месье, — голос кухарки дрожал, глаза лихорадочно блестели, обычно румяные щеки побледнели до синевы. — Не хотите отведать моей выпечки?

На полотенце, устилавшем поднос, лежали рядами пышные булочки с маком и корицей.

— Теплые. Только из печки. Пойдемте, господин, в трапезный зал. Я заварю вам чаю.

Я не знала, что задумала Линара. Может, хотела подлить что-то ревизору в напиток, а может, уболтать его, чтобы за вкусной едой он забыл о своих планах. Только ничего не вышло. Даже сладкий ванильно-коричный аромат, исходящий от свежей выпечки, его не соблазнил.

— Благодарю, мадам. Позже, — улыбнулся мужчина. — Сначала дело. Угощения потом.

И к нашему общему ужасу, он поставил ногу на первую ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж, к детским спальням.

Мы с Линарой переглянулись.

«Это конец!» — читалось на лице поварихи и, полагаю, на моем собственном.

Теперь спасти нас могло лишь чудо.