Хозяйка приюта. Чудо под Новый год

Глава 17

Возвращение, откровения

Застывшая, онемевшая, я так и стояла перед распахнутой настежь дверью — зимой, в легком домашнем платье, на пути студеного ветра. Держась за дверной косяк, я не сводила глаз с темной фигуры у забора.

Вот мужчина, о возвращении которого я втайне мечтала, открыл калитку, вот он ступил на дорожку, проложенную в снегу. Каждый шаг приближал его к дому, ко мне, к неизбежному разговору, который нас ждал.

Почему он здесь? Что привело его обратно в «Мариту»? Что он скажет, когда пересечет двор и остановится рядом со мной?

Метры между нами таяли. Сердце сильными гулкими толчками отсчитывало секунды до встречи.

Подойдя к крыльцу, месье Лоран — или как его теперь звали? — поднял голову, и наши взгляды утонули друг в друге.

— Мадмуазель Сибилл, — произнес М. Д. как ни в чем не бывало. — Пригласите меня в дом?

По-прежнему не в силах вымолвить ни слова, я посторонилась, чтобы пропустить его внутрь.

Месье Лоран взлетел вверх по ступенькам.

В холле, недалеко от лестницы, мял в руках потрепанную шляпу мой спаситель Вулф. Я совсем о нем позабыла.

Оказавшись под одной крышей, мужчины уставились друг на друга. Заметив у меня в гостях незнакомца, господин М. Д. поджал губы. При виде дорогой одежды вошедшего брат Матео переступил с ноги на ногу.

— Ну… я пойду, — сказал он, догадавшись, что чай отменяется.

Прогонять своего спасителя было неловко, но мне до дрожи не терпелось остаться с месье Лораном наедине и услышать, зачем он приехал.

Внутри у меня, под маской ледяного спокойствия, все вопило от радости.

Он здесь! Здесь!

Я сама не ожидала от себя столь бурной реакции на его возвращение.

— В карете подарки для детей, — произнес мой блудный беглец, когда за Вулфом закрылась дверь.

Я смогла только кивнуть в ответ.

Месье Лоран кашлянул в кулак и принялся оглядывать холл с таким видом, будто оказался в этих стенах впервые.

— Кучер принесет их, — добавил он, явно чтобы прервать затянувшееся молчание. — Там игрушки, вещи для школы, теплая одежда и… не теплая, не только теплая, — нервным жестом господин М. Д. пригладил волосы, собранные в низкий хвост. — Есть и для вас гостинец, мадмуазель Сибилл.

— Для меня? Вы приехали, чтобы отблагодарить меня за помощь?

В груди кольнуло. Собственное тело вдруг показалось мне громоздким, каким-то неподъемно-тяжелым, и захотелось опуститься на стул, но присесть было некуда.

— Да, — кивнул месье Лоран. — То есть нет, — он мотнул головой. — То есть не совсем. Ну и это, конечно, тоже, но не только.

Я смотрела на него, выкручивая пальцы, и чувствовала в своем взгляде унизительную надежду.

— Еще я бы хотел помочь приюту.

Наверное, я должна была обрадоваться, но почти не придала его словам значения, ибо ждала совсем иного. Чего? Об этом даже думать было стыдно.

В нашей с месье Лораном беседе то и дело повисали паузы, полные звенящей неловкости, — вот и сейчас мы застыли друг напротив друга, словно не зная, что сказать. Тишина разрасталась между нами, как пропасть, как черная ледяная бездна, и в конце концов мой гость ее перепрыгнул.

— Сибилл, — пылко выдохнул он мое имя, произнес его совершенно особенно, без прежней сухой официальности, как если бы прошептал мне на ухо в порыве страсти. Да, именно таким тоном месье Лоран назвал меня по имени. Чувственно, интимно, с душевным жаром.

Мое тело тотчас отозвалось на звуки его голоса. Я почувствовала, как в тусклом свете зимнего утра заблестели мои глаза, как вспыхнули щеки, а сердце сорвалось в бешеный галоп.

В зеленых глазах месье Лорана тоже горел огонь, но будто испугавшись оскорбить меня своим пылающим взором, мужчина отвернулся, сделав вид, что его крайне заинтересовала одна из картин на стене.

— Может, пройдем в гостиную? — предложил он, уже на меня не глядя. — Куда-нибудь, где будет удобно поговорить.

Поговорить! Он хотел поговорить! О чем?

Тщетно пытаясь успокоить бурю, поднявшуюся внутри, я подождала, пока месье Лоран снимет верхнюю одежду, и проводила его в гостиную, где меньше часа назад Вулф помог мне избавиться от шантажиста.

Господин М. Д. растерянно замер, наступив на рассыпанную по паркету землю. Только сейчас я заметила лежащий на боку цветочный горшок с фикусом. Видимо, Вулф опрокинул его, когда схватил мерзавца Жилля за грудки и прижал к стене.

Увидев, что я опустилась на колени, чтобы устранить беспорядок, гость последовал моему примеру. Вместе мы зачерпывали горстями землю с пола и возвращали ее в горшок. Растение, к счастью, не пострадало.

— Вы, так понимаю, все вспомнили о себе?

Наши пальцы случайно соприкоснулись, и я вздрогнула, а месье Лоран шумно вздохнул и уставился на меня жадным, пронзительным взглядом.

— Да, память вернулась ко мне незадолго до нового года.

Я сидела на коленях, опустив голову. Мои руки, полные земли, замерли над горшком. В голосе, когда я заговорила, мелькнула обида.

— Признаться, я ожидала, что вы попрощаетесь перед тем, как уехать.

— Срочные дела требовали моего скорейшего присутствия. И мне надо было кое-что обдумать. В одиночестве.

— Ясно.

Отряхнув руки, я поднялась с пола.

— Что ж, раз вы все вспомнили, может, теперь назовете мне свое настоящее имя. Если это, конечно, не секрет.

Я шла к дивану, безмолвно предлагая своему гостю последовать за мной, но слова, раздавшиеся за спиной, заставил меня ахнуть и резко обернуться.

— Не секрет. Меня зовут Маркус Денье.

Маркус Денье? Тот самый Маркус Денье? Герцог? Человек, который каждый год оказывает приюту денежную помощь и которому граф Лареман пересылает мои отчеты о потраченных средствах?

О боже…

Я будто превратилась в огромный бронзовый гонг, в который изо всех сил ударили стальным молотом. В ушах зазвенело. По всему телу прошла волна дрожи. Сердце сбилось с ритма, и один его толчок я ощутила особенно ярко и болезненно.

Перед мысленным взором возник мужской кожаный кошелек с вышитыми на его боку инициалами «М. Д.». Все сходится!

— Вы в порядке? — знакомый бархатистый голос раздался неожиданно близко, и я испуганно отшатнулась от его обладателя.

Раненный и потерявший память мужчина, которого я спасла и приютила, оказался его светлостью герцогом Денье, и теперь ему известно обо всех моих махинациях! Он жил в «Марите» не одну неделю и собственными глазами видел ее плачевное состояние, ее обшарпанные стены, разбитую мебель, вместе со мной замазывал щели в старых оконных рамах, а ведь, согласно документам, это гнилье давно должно было валяться на свалке. Он стал свидетелем того, как я боюсь проверки и, словно в попу ужаленная, ношусь, разыскивая средства на срочный ремонт. И наблюдал за моими попытками обмануть графского ревизора, за моими отчаянными стараниями не пустить его в комнаты, где царит разруха.

Все это время я страшилась гнева графа Ларемана, а теперь о преступлениях Сибилл Шевьер знал сам герцог. Угроза тюремного заключения никогда не была так близка.

— В-вы, — я поняла, что заикаюсь, и глубоко вздохнула, беря себя в руки. — Вы приехали, чтобы меня арестовать?

Вот истинная причина его возвращения!

Не романтические чувства, о которых я грезила в глубине души. Не желание отблагодарить за помощь. Меня, мошенницу, собирались взять под стражу! И гостинец, о котором упомянул его светлость, — железные кандалы.

Я задрожала.

— Арестовать? — вскинул брови герцог и после небольшой заминки добавил, поморщившись: — Ах, это. Нет-нет. Я здесь не за тем.

Тугой узел в груди чуть разжался.

Мой гость бросил долгий взгляд на диван, но остался на ногах. Я тоже не смогла заставить себя сесть, потому что была вся на взводе и внутри у меня словно дергался оголенный нерв. Мне хотелось пройтись по комнате, хотелось занять чем-то руки. Я приблизилась к камину и принялась бездумно переставлять вещи на его полке: бронзовый подсвечник, глиняную фигурку дамы в пышном платье, старинные часы в деревянном корпусе.

— Тогда зачем вы приехали, ваша светлость?

Обернувшись, я увидела, как герцог в напряженном молчании трет переносицу.

В ожидании его ответа я задержала дыхание.

— Я никак не могу понять вас, мадмуазель Сибилл, — сказал Маркус Денье, когда мои легкие уже горели от нехватки воздуха. — Факты говорят, что вы — мошенница, ворующая у собственных воспитанников, а мои глаза видят женщину с большим сердцем. Вы заботитесь о сиротах, при любой возможности пытаетесь их порадовать. Такое не сыграть. Вы даже устроили для них праздник и купили подарки. Признаться, я в растерянности. Не знаю, чему верить, — фактам или своим глазам.

Я не нашла, что ответить. Стояла рядом с камином и сглатывала пересохшим горлом.

Герцог снова принялся тереть переносицу.

Затем он добавил, будто сомневаясь, правильно ли поступает, произнося эти слова вслух:

— Что с вами не так? Вы будто не та, за кого себя выдаете.

Я вздрогнула. Его светлость сам не понял, что попал точно в цель.

Отчаянно захотелось выложить ему всю правду о себе. Я представила, как и в каких выражениях стану рассказывать герцогу о другом мире, о переселении душ, о странной ситуации, в которую попала, и с тоской поняла, насколько безумно прозвучат эти речи. Он мне не поверит. Решит, что я брежу или пытаюсь себя обелить, сочинив красивую и выгодную мне легенду.

— У меня есть тайна, — я постучала пальцами по каминной полке. — Но я боюсь вам открыться.

— Вам нечего бояться! — горячо возразил его светлость, качнувшись в мою сторону.

— Вы посчитаете меня лгунье.

— Совершенно исключено!

— Уж очень эта история фантастическая.

— Фанта… что? — не понял герцог.

— Сказочная, нереальная. В нее трудно поверить.

— Ни одно ваше слово я не поставлю под сомнение.

Я все-таки опустилась на диван, но почти сразу вскочила с него и принялась ходить взад-вперед, заламывая руки.

— Сибилл, не волнуйтесь так. Если вам сложно довериться мне, давайте с откровений начну я. Откровенность за откровенность. Согласны? Хотите узнать, как я оказался на пороге вашего дома с ножевой раной в боку?

Я резко повернулась и посмотрела на своего собеседника в упор. Предложение герцога было слишком заманчивым, слишком будило во мне любопытство. Противостоять ему было выше моих сил.

— Это очень увлекательная история, — губы Маркуса Денье искривила самая горькая усмешка, какую я когда-либо видела. — Почти как сюжет бульварного романа.

В его тоне мелькнул смутный проблеск самоиронии, и мне стало не по себе.

— Не стоит обращаться к мучительным воспоминаниям, — сказала я, невольно поежившись.

— Но я хочу узнать вашу тайну, — болезненная усмешка герцога превратилась в настоящую улыбку, теплую, мягкую, обаятельную. — Давайте уже присядем и начнем изливать друг другу души.

И мы устроились на диване.

Сложив суетливые руки на коленях, я терпеливо ждала, когда мой высокородный гость начнет свой рассказ.

— Итак, — герцог кашлянул в кулак, прочищая горло. — Пожалуй, сперва вы должны узнать, что я женат. Вернее, был женат. До недавнего времени. Нас развели несколько дней назад.

При слове «женат» я напряглась, а при упоминании развода расслабилась. Оставалось надеяться, что все эти эмоции не отразились на лице.

Но почему его светлость решил расстаться с супругой? Неужели из-за…

Сердце забилось чаще.

Я опустила взгляд на свои пальцы, комкающие юбку, и запретила себе думать о мотивах герцога.

— Мы очень хотели детей, — продолжил тот смущенным голосом. — Но… не сложилось. Мы пытались. Долго. Так долго, что не осталось сил даже на надежду. Конечно, нас осматривали целители, лучшие доктора Сантинье. И мы оказались здоровы. Мы оба. И я, и Шантель. И она, и я могли оставить потомство, но только… Не друг от друга.

Пока Маркус Денье говорил, его взгляд отрешенно блуждал по гостиной. Я слушала его молча, не шелохнувшись, испытывая в равной степени как любопытство, так и дичайшую неловкость. Все же мы были недостаточно близки для таких личных тем.

— Это называется несовместимость. Иногда такое бывает. Шутки природы. — Он вздохнул. — Я любил жену и не хотел разводиться, хотя королевский совет требовал от меня наследника. Измены в браке я не приемлю. Вариант, что какая-то посторонняя женщина выносит и родит мне ребенка, я отмел сразу. И все же я мечтал стать отцом. Пусть даже… неродным. Однажды, после очередной бесплодной попытки зачать ребенка, мне в голову пришла идея. Шантель она не понравилась, и все же супруга согласилась с моими доводами. Мы решили взять из приюта новорожденного мальчика. Сделать это, разумеется, втайне, чтобы никто не усомнился, что у герцогства появился законный наследник. Задумано было так: мы собираемся в дорогу, берем с собой надежного человека, кучера и охранника в одном лице, под предлогом королевской проверки посещаем приюты, разбросанные по моим землям, а на самом деле ищем младенца, к которому потянутся наши сердца.

Его светлость по-прежнему не смотрел в мою сторону, зато я таращилась на него во все глаза. Только что я четко поняла, что буду обязана ответить на его откровения всей правдой о себе, потому что… Потому что он сейчас взял и бесстрашно распахнул передо мной душу, поделился такими обстоятельствами своей личной жизни, какими не делятся даже с лучшими друзьями и ближайшими родственниками. С его стороны это была какая-то запредельная степень доверия. И это подкупало. И выбивало почву из-под ног.

Тем временем герцог продолжал:

— Мы условились, что если найдем ребенка, в котором увидим своего сына, то заберем его из приюта без всяких бумаг. Заплатим директору за молчание. Подкупим всех, кого надо. Шантель притворится беременной и отправится в дальнее поместье, якобы готовиться к родам, а вернется оттуда уже с наследником на руках. Таков был план. Но как вы, мадмуазель Сибилл, уже, наверное, догадались, все сложилось совсем не так, как я рассчитывал.

Повисло молчание. Очевидно, перед тем как перейти к главному, мой собеседник собирался с мыслями. Я ни словом, ни вздохом не решалась прервать его исповедь.

— Слишком поздно я осознал, что Шантель не в восторге от моей затеи. Мы посетили пять или шесть сиротских приютов, и ни одно дитя не пришлось ей по душе. Она хотела своего собственного ребенка. Родного. Но также не желала расставаться с титулом герцогини, с привилегиями, которые этот титул ей давал, с моими богатствами. Если для меня были недопустимы измены, то для нее — развод. А вот насчет супружеской неверности мнение она имела не столь категоричное. Не стану ходить вокруг да около. Во время нашего путешествия по приютам герцогства я застукал жену в постели со своим охранником Августином. Тем вечером Шантель сослалась больной, и я отправился смотреть детей в одиночестве, но передумал и в последний момент повернул назад…

Кожа на лбу его светлости собралась складками. Несколько секунд Маркус Денье сидел, уперев застывший взгляд в черную пасть холодного камина, затем тряхнул головой и вернулся к своей истории. А та, как он и обещал, напоминала сюжет бульварного романа.

— Они собирались предаться похоти. По-быстрому. Второпях. Даже толком не разделись. Насколько я понял из сбивчивой речи своей изменницы жены, этот день был благоприятен для зачатия, и она хотела… Сначала с ним, потом со мной, чтобы после лицемерно объявить о чуде, которое случилось после десяти лет неудач.

Герцог стиснул зубы.

Я поерзала на диване, тщетно пытаясь придумать, что сказать, но на ум приходили лишь стандартные фразы: «О как это ужасно! Я так вам сочувствую. Просто кошмар!» Я представила, как произношу нечто подобное вслух, и невольно поморщилась. К счастью, его светлость будто и не ждал моего ответа. Он снова заговорил, избавив меня от необходимости мучительно подбирать слова.

— Августин давно был влюблен в мою жену. Я замечал его пылкие взгляды в ее сторону, но только посмеивался про себя. Глупец. Они хотели, чтобы я воспитывал чужого ребенка. И я… я ведь был не против неродных детей, но… Не так! Не таким способом!

Я опустила взгляд. С одной стороны, я понимала отчаянное желание герцогини Шантель стать матерью, передать свои гены, самой выносить ребенка под сердцем. С другой — мне и герцога Денье было жалко. Он-то ради жены отказался от радости отцовства, а она, получается, хотела его обмануть. Сложная ситуация, которая, кстати, не объясняла, как у его светлости появилась кровавая дырка в боку.

Но, похоже, мы как раз приближались к этой части истории.

— Я вспылил. Приказал Шантель убираться из моей жизни, сам выскочил из покоев постоялого двора и отправился бродить по улицам Шаборо. Да, мадмуазель Сибилл, вся эта драма развернулась здесь, в вашем городе, и именно ваш приют я собирался посетить тем вечером, когда мой брак рухнул. Итак, будучи совершенно не в себе, я до самой ночи слонялся по городским улицам и, на свою беду, забрел в кварталы, куда благополучным господам лучше не совать носы. Когда я заметил, что в глухом переулке за мной следуют две тени, было поздно. В бок мне уже летел смертельный подарочек. Если бы не мой дар… — его светлость замялся и покосился на меня с напряженным выражением на лице. — Кхм… я должен признаться, у меня есть определенный магический дар, очень специфический. Так вот, если бы не он, мой дар, быть мне жертвой убийства и ограбления. Однако мне удалось обезвредить напавших на меня бандитов и унести ноги из той злосчастной подворотни. Но я был ранен. Истекал кровью. Мысли в голове путались. Спасая свою жизнь, я потратил слишком много магической силы. Полагаю, это и привело в конечном счете к потере памяти. Полное истощение — как моральное, так и физическое. Потом я чудом встретил на своем пути Шантель. После нашего скандала она искала меня, чтобы объясниться. Мы столкнулись… я не знаю… не помню, где… на одной из темных городских улиц. Она бросилась мне на шею, обняла, рассыпалась в извинениях, плакала, каялась, а потом заметила кровь на моей одежде и… Там был Августин. Они о чем-то шептались, пока я с трудом пытался устоять на ногах. Затем подхватили меня под руки и куда-то повели. Я думал — к экипажу, чтобы доставить к лекарю, но…

Герцог нахмурился и произнес совершенно другим тоном, бесцветным, механическим, лишенным каких-либо интонаций: «Посмотри, сколько крови. К утру он помрет. Это будет лучший вариант. Кем ты хочешь быть — вдовой с наследником в чреве или разведенной женщиной с клеймом блудницы?»

Он явно кого-то цитировал, повторял чужие слова. От услышанного у меня по плечам пробежала дрожь. То, что начиналось как мыльная опера, превратилось в триллер.

— Они оставили меня в снегу. Нашли самый безлюдный закоулок и бросили меня на морозе истекать кровью. Надеялись, что за ночь я околею или меня добьет моя рана. Но я опять выжил. Мне опять помог мой дар. В тот глухой тупик между домами, где я умирал, забрела уличная псина. Я коснулся ее и… Не важно. У меня появились силы встать. Я шел и шел, целую вечность. Брел, сам не знаю, куда. К тому времени мой разум превратился в лист белой бумаги. Думаю, к порогу вашей «Милосердной Мариты» меня привело подсознание, ведь накануне я собирался к вам, и, видимо, это отложилось где-то в памяти, — он коснулся своего виска.

Рассказ его светлости меня настолько ошеломил, что я не меньше минуты сидела, слепо уставившись в одну точку, — пыталась осмыслить то, что на меня вывалили.

— Но почему вас не искали? — воскликнула я, вскочив с дивна. — Целый герцог пропал, и никто его не хватился. Как? Почему? Это возмутительно.

Наблюдая за моим праведным гневом, Маркус Денье улыбнулся краешком губ. Затем его лицо снова стало серьезным.

— Шантель запудрила всем мозги. Убедила всех, что я отправился с тайной проверкой по приютам герцогства и просил не ждать меня до нового года. Думаю, после праздников она собиралась притвориться взволнованной моим долгим отсутствием и устроить поиски, но… я неожиданно объявился дома. И вы бы видели ее лицо, мадмуазель Сибилл! Вы бы видели ее лицо! Она как будто увидела призрака. Впрочем, почему как? Моя дорогая женушка в самом деле считала меня покойником.

И герцог жестко усмехнулся.

Мне захотелось обнять его, притянуть голову страдальца к себе на грудь и гладить его по темным волосам, но я лишь подсела ближе, а, потом, набравшись храбрости, взяла собеседника за руку. Маркус — теперь в своих мыслях я называла его так — взглянул на меня с удивлением. Прежде чем мне стало неловко из-за своей дерзости, он благодарно сжал мои пальцы в ответ, будто без слов говоря: «Спасибо за поддержку».

— Вы еще любите ее?

Я затаила дыхание.

— Нет, — хмыкнул герцог, не раздумывая ни секунды. Он ответил сразу, но без лишней поспешности, которая показалась бы мне подозрительной. Его взгляд был твердым, тон — уверенным. В его чертах я не заметила затаенной боли. Похоже, за время нашей разлуки герцог успел оправиться от предательства и пережить этот удар. У него отболело.

— Я больше не люблю ее, — сказал Маркус и повернулся ко мне не только лицом, но и всем корпусом. — Как думаете, почему я поделился с вами этой глубоко личной историей? С вами, с женщиной, которую знаю всего пару месяцев?

— В ответ на свою откровенность вы хотите проникнуть в мои тайны, — шепнула я, оглушенная грохотом собственного сердца.

— Да, но не только, — он нежно погладил большим пальцем тыльную сторону моей ладони. Его взгляд стал мягким и теплым. — И все же теперь ваша очередь исповедоваться. Я вас внимательно слушаю.

Герцог ждал. Ощущение его горячих рук, держащих мои, не давало собраться с мыслями. Больше всего на свете мне хотелось разделить с кем-нибудь груз своей тайны, но то был слишком рискованный шаг. Слишком. Я боялась, что меня примут за сумасшедшую или еще хуже — за лгунью.

— Большинство окружающих знает Сибилл Шевьер как плохого человека. Вряд ли кто-нибудь скажет о ней хотя бы одно доброе слово. Но дело в том, что… — я отвела глаза.

Герцог смотрел на меня. Его внимательный взгляд я чувствовала каждой клеточкой тела.

— Дело в том, что…

Его светлость легонько сжал мои пальцы, словно в попытке меня подбодрить.

— … в том, что… — я глубоко вздохнула и выпалила: — Одно событие в моей жизни заставило меня измениться.

Повисла пауза, в течение которой я мысленно ругала себя за малодушие и кривилась от досады. Вместо дороги правды я выбрала извилистую тропинку лжи и ощущала это маленьким предательством, как по отношению к герцогу, так и к самой себе. И все же такое решение казалось наиболее разумным.

— Как-то раз я сильно заболела и была почти при смерти. За то время, что я металась в лихорадке и готовилась отдать богу душу, я многое переосмыслила и поклялась стать лучше, если выживу. И вот… я выжила.

Щеки горели от вранья. Каждое мое слово казалось насквозь фальшивым, и я искренне удивлялась, почему Маркус не слышит эту откровенную фальшь и кивает с самым серьезным видом. Верит этой наспех придуманной легенде. Не осуждает, а поддерживает, продолжая ласково гладить меня по руке. Я почти ненавидела себя за этот обман, потому что хотела быть с его светлостью такой же честной, как и он со мной.

— Я столько дров наломала в прошлом, что больно и стыдно вспоминать, — говорила я, избегая встречаться с герцогом глазами. — Та Сибилл Шевьер, какой я была когда-то, мне глубоко отвратительна. Сейчас я совершенно другой человек, но шлейф прежних грехов тянется за мной, не давая мне начать новую жизнь.

— Я вас понимаю, — сказал Маркус, придвинувшись ко мне еще ближе. Теперь мы соприкасались не только руками, но и коленями. — Серьезные жизненные испытания могут изменить человека до неузнаваемости. Это в самом деле так. Я верю, что вы раскаиваетесь и больше не повторите старых ошибок.

Я отвернула лицо, чтобы мой собеседник не видел, как меня ломает от его слов. Такой хороший мужчина, добрый и благородный, снисходительный к чужим слабостям, а я вожу его за нос.

— Сибилл, — произнес герцог проникновенным тоном. — Обещаю, я не стану копаться в вашем прошлом. И если кто-нибудь захочет рассказать мне гадость о вас, я заткну ему рот. Считайте это исповедью, а меня жрецом, который отпускает вам грехи.

Боже, да он же просто режет меня без ножа своей идеальностью! Каждой своей фразой превращает мою совесть в голодного зверя. Это невыносимо!

— Теперь вы можете начать все с чистого листа. Я помогу вам в этом. Я вижу вашу искренность. Вижу, что в вас нет ни капли подлости и коварства. Ни грамма лживости…

— Хватит, — я дернулась, вырвав свои руки из его ладоней, и краем глаза заметила, как лицо герцога вытянулось в удивлении. — Хватит, прошу.

— Сибилл? — голос его светлости дрогнул. — Я чем-то обидел вас?

Я мотнула головой, затем набрала полную грудь воздуха и сделала то, чего отчаянно хотела — сказала правду:

— Я обманула вас. Простите. Все, что я только что наговорила, — выдумка. Да-да, я все это выдумала. А на самом деле было так…

И я поведала ему свою истинную историю.

* * *

Я тщательно подбирала слова в попытке сделать свой невероятный рассказ максимально правдоподобным, но тот все равно звучал слишком фантастически. На месте его светлости Маркуса Денье я бы ни за что не поверила подобным сказкам. Пожалуй, поэтому, изливая душу, я старалась не смотреть в сторону герцога. Боялась увидеть в его глазах недоумение и неприязнь, возмущенный вопрос: «Что вы несете? За кого меня держите? За идиота?»

Пока я могла только гадать, правильно ли поступила, открывшись человеку, которого едва знаю. Но лгать Маркусу было невыносимо. Я попробовала — и почувствовала глубокое отвращение к самой себе, ибо ненавидела обманщиков всех мастей. Начинать отношения с вранья — плохая идея, а я очень надеялась, что у нас с этим мужчиной получится сплестись душами.

Хотя, возможно, я прямо сейчас собственными руками рушила свое счастье.

Мой собеседник не перебивал меня. Не задавал вопросов. Даже, казалось, не шевелился. Во всяком случае, с его стороны не доносилось ни звука.

Когда я закончила свою исповедь, в гостиной повисла напряженная тишина.

Герцог переваривал услышанное. Я комкала юбку на коленях, мечтая, чтобы он скорее прервал затянувшееся молчание.

И вот Маркус протяжно вздохнул, словно ныряльщик, поднявшийся с большой глубины. Краем глаза я заметила, как он ерзает. Уловила легкий шорох, с которым прогнулось под ним сидение дивана.

Ожидание сводило с ума.

Почему он ничего не говорит?

Ошеломлен? Растерян? Собирается с мыслями?

Набравшись смелости, я все-таки подняла на него взгляд. В этот момент Маркус потянулся ослабить воротник камзола, будто ему не хватало воздуха.

— Вы не верите мне? — спросила я, заломив пальцы.

— Я не знаю, что сказать, — ответил герцог Денье и неловким жестом пригладил волосы. — То есть… хм…

Я подумала, что он, по крайней мере, не выглядит рассерженным, но тугая струна в моей груди продолжала звенеть от напряжения. Я вся была словно сжатая пружина. Хотелось, чтобы все поскорее прояснилось и я или вздохнула бы с облегчением, или рухнула бы в глубины отчаяния, ибо неизвестность была страшнейшей из пыток.

— Ваше первое объяснение звучало куда более складно, — его светлость кашлянул в кулак. — И я его принял вполне… гхм… благосклонно. Ясно дал понять, что готов вас поддерживать. Если бы вы искали для себя выгоды, менять показания с вашей стороны было бы неразумно.

Он бросил на меня долгий, испытующий взгляд, словно стремясь проникнуть мне в голову и прочитать мои мысли.

— Буду с вами честен, поверить в ваш рассказ очень и очень сложно, однако, полагаю, вам не за чем сочинять небылицы.

Я подобралась, обнадеженная его словами.

Герцог поерзал на сидении дивана.

— Я все думаю, что могло бы заставить вас поведать мне эту безумную историю, и не могу заподозрить вас ни в корысти, ни в душевной болезни. Только одна причина кажется мне логичной — желание быть откровенной.

Я глубоко вздохнула под бешеный грохот собственного сердца.

— Значит, вы мне верите?

— Я… — Маркус решил ответить уклончиво: — Не вижу причин, чтобы вам не верить. Так будет точнее.

— Не видите причин, но… все равно не можете поверить?

Я задержала дыхание.

Его светлость вдруг просмотрел на меня в упор. Прямо в глаза. И спросил — резко, как на допросе:

— Ваше настоящее имя?

Едва я ответила, раздался новый вопрос:

— Где вы родились?

Вопросы сыпались один за другим. Герцог стрелял ими, как из пулемета, и внимательно следил за моей реакцией, за моим выражением лица, словно его интересовало не то, что я говорю, а как это делаю.

Кажется, меня проверяли. Тот, кто лжет, обязательно выдаст себя неловкой паузой, если, конечно, заранее не продумал свою легенду от и до. Но я отвечала быстро, без запинки, почти без раздумий.

Как меня зовут? Полные имена моих родителей? Мой адрес? Настоящий возраст? Столица моего королевства? Обстоятельства моей смерти? Отличия между нашими мирами?

Меня не покидало чувство, что передо мной следователь, а сама я подключена к детектору лжи, только вместо последнего — сканирующий взгляд моего собеседника.

Наконец допрос завершился, и Маркус Денье кивнул своим мыслям, как мне показалось, с удовлетворением.

— Пожалуйста, не спрашивайте, верю ли я вам, — выдохнул он, когда я открыла рот именно для этого самого вопроса. — Прошу, дайте мне время переварить услышанное. А пока… — его светлость мягко улыбнулся. — Пока давайте порадуем ребятишек подарками, которые я привез.

И он поднялся с дивана, а я — следом.

Разговор вроде прошел неплохо. Во всяком случае, лучше, чем рисовала моя мрачная фантазия.