Хозяйка маленького счастья, или Любимая для охотника

Глава 38

Если Егор и отказался от шумного пира, то саму церемонию он, вопреки ожиданиям, превратил в немое, но красноречивое признание. Каждой деталью он словно говорил о своих чувствах громче любых застольных тостов.

Утро свадебного дня началось с трепетного волнения, что звенело в воздухе гуще птичьих трелей. Марина, с рассветом поднявшись, с замиранием сердца принялась готовиться. Поездка в город накануне стала ее маленькой победой. Карина, к удивлению, согласилась легко, алчная невестка не горела желанием выставлять золовку перед всем честным народом в заношенном платье. Да и ей самой был не чужд предлог блеснуть в городе, навестив сваху.

— На какие, интересно, средства наряды прикупишь? — с притворным участием осведомилась Карина, заранее ограждая свой кошелек от посягательств. — Из выручки за сладости?

— Егор дал денег на платье, — с легким сердцем солгала Марина, решив в втайне потратить часть тех самых серебряных, что копила на выкуп. На сей раз она настояла на том, чтобы взять с собой Алю и Сеню — нельзя было, чтобы в такой день они остались в стороне.

— Повезло тебе с женихом, — с кислой миной протянула Карина. — Меня благодарить должна.

До города добрались на попутной телеге. Карина оставила семью возле какой-то лавки старьёвщика и, пообещав через несколько часов за ними вернуться, быстрым шагом удалилась в сторону центра города.

— Ага, конечно, на свадьбу наряжаться у старьёвщика, — с грустной усмешкой проворчала Марина, крепче сжала детские ладони и повела их по оживлённой улице. Ее взгляд упал на большую, светлую витрину магазина готового платья. Решительно толкнув тяжелую дверь, она вошла под мелодичный перезвон колокольчика.

Примерно через час они вышли оттуда преображённые. Дети, сияя, прижимали к груди свертки с новой, добротной одеждой, Марина же держала самую драгоценную ношу — тщательно завёрнутое свадебное платье, отрез нежного газа для фаты, ленты и даже скромная, но нарядную обувь для всех троих.

Пообедав в уютной, пахнущей сдобой столовой, они вернулись к условленному месту. Ожидание затянулось еще на полчаса, Карина задерживалась. Но вот она появилась — с сияющим, самодовольным лицом, с картонными коробками в руках. Закупив в ближайшей лавке продукты, они нашли попутку и отправились в деревню.

А на следующее утро, когда Марина предстала перед Кариной в полном убранстве, в сердце невестки кольнула черная, едкая зависть. Золовка выглядела превосходно. Платье, простое по крою, было сшито из гладкого фая, цвета весеннего неба, и отделано тонкой серебряной тесьмой, что поблескивала при каждом движении, словно роса на траве. В ее белоснежных волосах, уложенных в сложную косу, были вплетены шелковые ленты того же оттенка, развевающиеся при ходьбе подобно легким струям. Это был наряд небогатый, но исполненный такого изящества и вкуса, что затмевал любую деревенскую вычурность.

«Вот как он ее любит, — горестно подумала Карина. — Не пожалел денег, чтобы она чувствовала себя княжной, а не служанкой».

А Марина в это время пыталась справиться с подкашивающимися ногами и стаей трепетных бабочек в животе. Свадебная лихорадка охватила ее с ног до головы. Пальцы плохо слушались, когда она поправляла складки платья, дыхание срывалось, а в ушах стоял навязчивый звон. Она ловила себя на мысли, что бессознательно повторяет имя Егора, как мантру, пытаясь этим простым словом унять дрожь и прогнать прочь тень сомнений. Все ли будет как надо? Оценит ли он ее старания? Стоя на пороге новой жизни, она чувствовала себя одновременно и самой счастливой, и самой беззащитной девушкой на свете.

Дверь в детскую распахнулась с таким грохотом, будто за ней скрывался целый выводок щенков. На пороге замерли Аля и Сеня, и на мгновение на кухне воцарилась тишина, полная благоговейного удивления.

— Мариночка! — первым выдохнул Сеня, его глаза, круглые от изумления, казалось, поглощали всю невесту целиком. Он застыл в своих новых штанах и рубахе, робко потрогал накрахмаленный воротник, будто проверяя, настоящий ли он. — Ты… ты как царица из сказки! Прямо как та, с картинки в старой книге!

Аля подошла ближе, ее новое платьице цвета спелой вишни трепетало вокруг тонких ног. Она, не в силах сдержать восторг, осторожно, кончиками пальцев дотронулась до шелковой ленты, вплетенной в косу Марины.

— А я и не знала, что бывают такие платья, — прошептала девочка, заглядывая сестре в лицо. — Волосы у тебя, как жемчуг… — В ее глазах стояли слезы счастья, смешанные с детским обожанием.

Сеня, оправившись от первого потрясения, вдруг расхрабрился и сделал пируэт, неуклюже подражая танцорам, которых видел разве что на сельских праздниках.

— Смотри, а я теперь как настоящий купеческий сын! — закричал он, топая новыми, еще не разношенными сапожками. — Мне даже карман на жилетке пришили! Самый настоящий!

Они кружились вокруг невесты, переодетые в праздничные наряды скромные деревенские дети, и их восторг был таким искренним и заразительным, что у Марины навернулись слезы.

И тут с дороги донесся четкий, ритмичный стук копыт. На улице, словно по мановению волшебной палочки, воцарилась тишина, нарушаемая лишь шепотком, что бежал по деревне: «Едет! Жених-то едет!»

Из-за поворота, не спеша, выплыла нарядная тройка. Но все взгляды устремились не на экипаж, а на того, кто правил лошадьми. Егор соскочил на землю с грацией хищника. На нем не было парчи и золотых позументов, но его одежда кричала о достатке громче любого богатого убора.

Темно-серый кафтан из тончайшего, но невероятно плотного сукна, сшитый без единой лишней складки, сидел на его широких плечах безупречно. Рубаха была не вышитой, но из ослепительно-белого, дорогого полотна. Сапоги, хоть и без узоров, были сшиты из кожи и отполированы до зеркального блеска. Ни одной брошки, ни кольца — только широкий кожаный ремень с простой, но массивной серебряной пряжкой. Егор был воплощением сдержанной, не нуждающейся в доказательствах силы.

Он не оглядывался по сторонам, но каждый его шаг по направлению к дому Соколовых сопровождался десятками глаз. Женщины, высыпавшие на улицу, замирали, провожая его восхищенными, жадными взглядами, в которых читалось и признание, и тайная зависть.

«Вот это жених… Глянь-ка, суконце-то какое, заморское, поди…»

«И не городит ничего, весь в себе… Сила-то какая, молчаливая…»

«Вот повезло Соколовой-то, от бедности да в такой достаток…»

Егор шел, не замечая этого шепота, весь сосредоточенный на цели. Его взгляд, прямой и ясный, был прикован к дому, где его ждала невеста.

И вот она. Марина стояла на пороге, залитая утренним солнцем, и на мгновение Егору показалось, что он увидел не земную девушку, а саму весну, воплотившуюся в нежном девичьем теле. Вся ее стройная фигура в голубом, как небо после дождя, платье, казалась хрустальной, нерукотворной. Белоснежные волосы, увенчанные шелковыми лентами, сияли ослепительно, а большие глаза, полные трепета и доверия, смотрели прямо в его душу.

Охотник замер, и время остановилось. В его обычно непроницаемом, холодном взгляде вспыхнул такой огонь безмерного обожания и гордости, что Марина почувствовала, как по ее спине пробежали мурашки. Он медленно, словно боясь спугнуть видение, подошел к невесте, и его низкий голос прозвучал тихо, но с той несокрушимой твердостью, что преодолевает любые преграды.

— Ты… словно утренний свет в моем темном лесу, — выдохнул он, и каждое слово было сдавленным, выстраданным признанием. Его пальцы, шершавые и сильные, с невероятной бережностью обняли ее талию. — Я жизнь свою положу, чтобы этот свет никогда не померк.

Егор наклонился, и его губы на миг коснулись ее лба в почтительном поцелуе. А затем, не дожидаясь ответа, легко, будто невеста и впрямь была соткана из света, поднял ее на руки. Марина инстинктивно обвила шею Егора, чувствуя, как бьется его сердце — ровно, гулко и властно.

И он пошел. Не спеша, обнося ее вокруг родного порога, совершая древний обряд, который отныне означал лишь одно: он забирает ее из прошлого, чтобы навеки стать ее настоящим и будущим. И для всех, кто видел, как этот суровый исполин несет свою хрупкую ношу с благоговейной осторожностью, было ясно: это не просто обычай. Это — клятва, данная не богам и не людям, а только ей одной.