Хозяин антимагии #5

Глава 15

Интерлюдия

Утро в лучшей псковской гостинице «Палермо» было спокойным, можно даже сказать сонным. Тишину фойе нарушал лишь равномерный стук больших часов с кукушкой.

Четверо серьёзно вооружённых людей сидели в удобных кожаных креслах, наблюдая за единственной лестницей, ведущей в номера. Ещё трое дежурили у окон, чтобы никто не проскользнул мимо.

— Чаю? — спросил услужливый официант, подходя к сидящим в креслах гостям.

Взгляды устремились на князя Умара Хамурзина.

Он сидел, наблюдая как секундная стрелка часов скачет по циферблату, а пальцы медленно вращали массивный перстень на руке.

Рядом сидевший охранник — десятник сакравор — лишь молча покачал головой, и официант тут же исчез, не желая провоцировать опасных гостей.

Не выдержал один из доверенных людей Оболенского: высокий сухопарый мужчина с волевым лицом и горящими фанатичным огнём глазами. Он резко встал с места и начал нервно прохаживаться туда-сюда, а воздух вокруг слегка завибрировал.

— Я не понимаю этой вашей восточной созерцательности, Умар-ага, — прошипел мужчина, словно раскалённое железо, опущенное в воду. — Он там, за двумя дверями. Спит, наверное, почивает после своего «подвига». А мы сидим здесь всю ночь, как наказанные школьники! Позвольте мне просто подняться и… проучить этого наглеца. Он опозорил ваше имя! Он украл дочку моего князя!

Умар медленно перевёл взгляд на мужчину. В глазах не было гнева, лишь тяжёлое, непривычное раздумье.

— Успокойся, Артемий. Сила — не всегда ответ. Иногда то, что кажется поражением, на поверку оказывается… избавлением.

Маг жизни, прибывший с воздушником Артемием, сидел напротив. Он молча и внимательно наблюдал за этой сценой, подмечая все мелочи в поведении нового союзника рода Оболенских. Тонкие пальцы были сложены домиком у подбородка, маг видел внутреннюю борьбу, которая сейчас шла в Умаре.

— Князь прав, — тихо вступил он. — Ворваться к Пестову — это признать его значимость, его победу. Мы здесь, чтобы получить ответы, а не устроить побоище в гостинице.

— Ответы? — Артемий фыркнул. — Я дам ему ответ! Моим кулаком! Он посмел пойти против воли князя Юрия Фёдоровича! А дочь осмелилась ослушаться! За одно это граф заслуживает самой мучительной кары!

Именно в этот момент на лестнице послышались приближающиеся шаги. Все взгляды устремились туда. И на ступеньках появился Кирилл Пестов.

После опасностей по дороге в Москву и дальнейшей изнурительной гонки молодой граф понял, что попросту может уснуть за рулём. Да, он мог пить всё новые и новые порции энергетических зелий, но Кирилл хорошо понимал, что предел есть у всего.

Поэтому, выбрав самую хорошую гостиницу губернии и ещё раз просчитав все возможные риски, смело направился спать. Граф рухнул на пуховики и продрых без задних ног целые сутки, пока рассвет не сменился новым рассветом, а измождённое тело наконец не насытилось отдыхом.

Кирилл спускался вниз, неся с собой чемодан. Он был свеж, полон сил, с лёгкой беззаботной улыбкой.

Спокойствие и уверенность графа были оскорбительны для сидевших в фойе людей.

Артемий, маг воздуха, уже хотел рвануть вперёд, но Умар резким жестом остановил его и медленно, словно нехотя, поднялся с кресла.

— Пестов! Где они⁈

Кирилл смерил жениха спокойным оценивающим взглядом, затем перевёл его на остальных.

— Доброе утро, господа. Чем обязан?

— Вот только не надо притворяться невинной овцой! — шагнул навстречу Умар. — Цеппелин и Мирослава! Ты помог им сбежать! Мы видели их в твоей машине!

— Со мной, — ровным и холодным голосом начал Кирилл, — были мой секретарь и мой друг, господин Жимин. Княжны Оболенской и графа фон Цеппелина тут нет. В последний раз видел их в Москве, откуда я выехал на запад.

Взгляд мага жизни сузился.

Кирилл почувствовал слабую пульсацию в висках. Кто-то пытался попасть в его сознание, но давление было настолько ничтожно, что даже антимагическая пластина в визитнице не сработала.

— Он говорит правду, — тихо, с лёгким удивлением констатировал маг жизни, обращаясь к жениху. — Их нет здесь. И Пестов действительно видел их в последний раз в Москве.

— Но… как? — Умар с недоумением посмотрел сначала на мага, потом на Кирилла. — Я же своими глазами…

— Видел то, что хотел увидеть в пылу погони, — парировал Пестов. — Если хотели просто поговорить со мной, не следовало пытаться таранить автомобиль. Это весьма недружелюбный способ начать диалог.

— А зачем ты убегал⁈ — выкрикнул Умар.

— Когда на тебя несётся разъярённая кавалькада с явными намерениями разорвать в клочья, инстинкт самосохранения диктует лишь один логичный выход.

Давление в сознании Кирилла внезапно усилилось, стало грубым и насильственным. Маг жизни, не удовлетворившись поверхностным сканированием, попытался забраться Кириллу в мозг. И в тот же миг в кармане молодого графа легко дрогнула антимагическая пластина.

Воздействие оборвалось, наткнувшись на немую бездонную пустоту.

Маг жизни резко отшатнулся, бледнея.

Из его носа хлынула алая струйка крови, а глаза налились краснотой. Он закашлялся, покачнулся и вновь присел на кресло, с трудом переводя дыхание, а потом с немым ужасом посмотрел на Кирилла.

— Я же сказал: их со мной нет, — произнёс Пестов, и в его голосе впервые прозвучали нотки металла. — Или вы, господа, считаете, что имеете право силой вторгаться в разум русского графа без распоряжения инквизиции? Ваши полномочия мне неведомы.

Умар Хамурзин посмотрел на своего оппонента с новым интересом. Не враждебным. Почти с уважением.

— Зачем тебе Мила? — вдруг спросил Кирилл, глядя прямо на него. — Ты ведь не будешь с ней счастлив. Брак по расчёту редко становится любовью. А у Фердинанда и Милославы она есть. Любовь, которая прошла через испытания. Которая не сломалась. А ты? Ты бы её понял? Или просто держал бы в клетке как драгоценную птицу?

Умар не ответил. Лишь стиснул челюсти, погружаясь в раздумья. «А ведь и правда — зачем? — пронеслось у него в голове. — Ради политического союза? Ради того, чтобы владеть красивой женщиной, которая никогда не будет по-настоящему принадлежать мне?»

Сакравор Умара угрожающе подался вперёд, но князь жестом остановил его.

Кирилл выдержал паузу, наблюдая за внутренней борьбой на лице оппонента.

— Если на этом наш утренний диалог завершён, позволю себе откланяться. Много дел. До свиданья, господа!

Не дожидаясь ответа, он кивнул и твёрдым шагом направился к выходу.

— Стоять! — прошипел Артемий.

Его руки взметнулись в изящном отточенном движении. Воздух в дверном проёме сгустился и заблестел, превратившись в невидимый, но непроницаемый упругий барьер, способный остановить на бегу даже скаковую лошадь.

Кирилл, не замедляя шага, подошёл к самой границе барьера.

И в тот миг, когда граф должен был упереться в невидимую стену, барьер… Рассыпался.

Бесшумно и бесследно, словно его и не было. Лишь лёгкий ветерок от развеявшейся магии колыхнул полу сюртука. Кирилл даже не вздрогнул, а просто шагнул на улицу.

Лицо Артемия побелело от изумления и унижения. Он вгляделся в спину удаляющегося Пестова с новой, жгучей ненавистью.

Умар Хамурзин тяжело вздохнул и снова сел в кресло. Он посмотрел на мага воздуха без упрёка, почти с пониманием.

— Оставь, Артемий. Не трать силы. То, что произошло… возможно, и к лучшему. Для обоих родов.

— Лучшему? — маг воздуха выдохнул с презрением. — Он выставил на посмешище ваш род и род Оболенских! Пестов будет наказан. Если не здесь и сейчас, то в другом месте. Князь Юрий Фёдорович уже выехал из Москвы. Он будет ждать этого выскочку в Чусовом, и, поверьте, их встреча будет менее любезной, чем ваша.

С этими словами Артемий резко развернулся и вышел, полный решимости организовать «горячий приём». Маг жизни молча последовал за ним.

Умар остался один со своим телохранителем.

Он ещё раз посмотрел на дверь, за которой исчез Кирилл. Во взгляде князя не было ни злобы, ни прощения. Лишь холодное и расчётливое принятие нового расклада сил.

'Возможно, свободная княжна будет даже более ценной картой в большой игре, чем замужняя.

А этот колониальный граф… с ним, видимо, придётся считаться всерьёз. А не женить ли его на одной из моих сестёр?'

Умар опять задумчиво уставился на секундную стрелку больших механических часов, а пальцы левой руки начали медленно вращать массивный перстень на правой.

Всё утро я потратил на то, чтобы отыскать затерянное поместье Минских у западной границы империи.

Слуги проводили меня в кабинет патриарха рода Андрея Макаровича. Тот восседал за массивным столом из чёрного дуба.

Он не предложил мне сесть.

Тяжёлый и оценивающий взгляд скользнул по мне, и я почувствовал себя образцом под микроскопом: интересным, но чужеродным.

— Граф Пестов, — низким и безразличным голосом сказал Минский, словно уже устал от всего на свете. — Чему обязан визитом? Моё время ограничено.

— Господин Минский, благодарю, что приняли меня. Я приехал по делу, касающемуся вашей дочери, Елизаветы.

Тень пробежала по лицу мужчины. Он откинулся в кресле, и осанка на мгновение выдала положение не патриарха, а уставшего и измождённого человека.

— Лиза… — он произнёс имя дочери тихо, с неожиданной горечью. — Она вам больше не нужна. У неё теперь своя жизнь. Семья. У меня, граф, только дочери и остались. Жены четыре месяца назад не стало… наследника нет. Одни хлопоты и пустота, которую не заполнить титулами. Поэтому я не позволю тревожить Лизу.

Эти слова прозвучали не как просьба о жалости, а как констатация горького факта. Старик не ждал сочувствия, он просто высказал правду, которая его гложет.

— Понимаю, — искренне сказал я. — Но моя просьба не нарушит покой Лизы. Мне необходимо всего лишь передать ей одну вещь. Лично.

— Она три месяца назад родила. Сейчас занята с ребёнком, — отрезал Минский, и взгляд снова стал колким. И Лиза замужем. Её прошлое должно остаться в прошлом. Зачем она вам понадобилась? Для какой такой «просьбы»?

Он произнёс это слово с ядовитой насмешкой, и в воздухе повис немой вопрос: что я ещё могу хотеть от его дочери?

Задумался на мгновение.

Нет, Лиза как таковая мне и правда была не нужна. Я ехал сюда не за ней. Хотя повидать подругу хотелось, но она будет расспрашивать о Сергее, а потом рыдать, рыдать, рыдать…

Я ехал исполнить долг. В моём мире это называлось бы «последней волей усопшего». Здесь, видимо, это было просто «просьбой друга».

— Нет, — ответил я тихо. — Для исполнения просьбы она мне не нужна.

Я развязал тесёмку на длинном свёртке, который держал в руке. Ткань спала, и в тусклом свете кабинета вспыхнуло благородное серебро и золото эфеса. Это был клинок невероятной красоты, наследие угасшего рода.

Протянул его через стол Минскому, перед этим достав его из ножен.

— Это клинок Сергея. То есть Всеволода Пожарского. Он погиб, прикрывая наш отход. Перед смертью друг просил меня передать этот клинок сыну, единственному наследнику.

Андрей Макарович замер.

Его пальцы, лежавшие на столе, непроизвольно сжались. Патриарх не взял клинок, а лишь уставился на него, будто увидел призрак.

— Ты знаешь, как называется этот клинок?

— «Дыхание огня».

— «Дыхание огня», — повторил Андрей Макарович, — один из четырёх клинков стихий.

— Возможно, — я равнодушно пожал плечами.

Тут Минский, щурясь, взметнул на меня взгляд.

— С чего ты решил, что у Лизы родился именно сын? — тихо и как-то зловеще спросил мужчина.

Вот ведь незадача. В суматохе и горечи утраты я как-то даже не задумался о других вариантах. Для Сергея это был сын. В его последних словах была непоколебимая уверенность.

— Я не решал, — честно сказал я. — Всеволод сказал: «Передай сыну». Я дал слово исполнить его волю, что бы ни случилось.

Минский медленно, почти нехотя, поднял руку и взял клинок. Он был тяжёлым. Не только сталью, но и историей, которую нёс в себе.

— Хорошо, — патриарх снова положил меч на стол перед собой. — Я передам, даю слово. Теперь тебе здесь больше нечего делать. Прощай, барон Пестов.

Обратную дорогу до Пскова я проделал почти на автомате, размышляя о причудах и парадоксах судьбы. Она, как капризная актриса, постоянно подкидывает сюжеты, которые не придумает ни один драматург.

Ты не выбираешь, где родиться, у кого родиться и в какие обстоятельства тебя забросит слепой случай. Всё это словно карты на раздаче: как легли, так и легли. Изменить прошлое, поменять эту раздачу никто не в силах.

Хоть я и не властен над внешними обстоятельствами, у меня всегда остаётся выбор, как на них реагировать.

Нельзя изменить направление ветра, но можно поставить другие паруса, ну или идти галсами.

Нельзя стереть прошлое, но можно переписать своё отношение к нему.

И пока машина уверенно катила по неровной дороге, а я чувствовал под пальцами шершавую кожу руля, я понимал, что мой главный выбор — продолжать двигаться вперёд, что бы ни подкинула судьба.

Ехать до Питера, а уж тем более до Москвы на машине после таких приключений больше не хотелось. В Пскове я без лишних сантиментов оплатил услуги железной дороги по доставке в столицу взятой у главного инженера машины, а сам приобрёл билет на поезд до Санкт-Петербурга.

Невский проспект встретил меня под вечер суетой и пронзительным западным ветром с залива. Дорогу в Москву решил отложить на пару дней: мне отчаянно хотелось увидеть собственными глазами столицу империи, этот оплот цивилизации, о котором так много говорили в колониях.

Первым делом решил зайти в одну из аптек и пополнить иссякшие за время путешествия запасы энергетического зелья. В этом мире лучше всегда держать под рукой пару флаконов, так, на всякий случай. А вдруг…

Зашёл в первую же попавшуюся аптеку, и этот визит едва не заставил меня расхохотаться.

Пока я ждал своей очереди, пухлый и краснощёкий фармацевт с напускным радушием пытался вручить отставному капитану с георгиевской ленточкой на кителе склянку с мутноватым зельем.

— Уверяю вас, это новейшая разработка алхимической лаборатории Евдокимова! — сладко заливал мужчина за прилавком. — Целебные свойства усилены в полтора раза, а стоимость, представьте, ниже на двадцать монет!

Капитан, явно ветеран — мужчина с обветренным лицом и спокойными глазами бывалого вояки — молча взял склянку, повертел в руках и смерил аптекаря тяжёлым взглядом.

— Слушай сюда, дружок-пирожок, — тихо сказал военный, но так, что у аптекаря сразу пропала улыбка. — Или ты даёшь мне проверенное зелье первой помощи Пестовской мануфактуры, как я просил, или я всю эту лавочку… — он не стал договаривать, лишь сжал могучий кулак и громко ударил им по прилавку.

Аптекарь побледнел, заёрзал на месте и тут же юркнул под прилавок, вынырнув оттуда с другой склянкой — прозрачной бутылкой с зельем насыщенно-зелёного цвета и хорошо узнаваемой голубой этикеткой с фамильным гербом моего рода.

Я не смог сдержать улыбки.

Рыночная конкуренция она везде одинакова.

Когда подошла моя очередь, растерянный фармацевт, пытаясь восстановить репутацию, уже начал было заученную речь. Но вдруг его взгляд упал на гербовой перстень и пуговицы моего сюртука.

Продавец замер, рот несколько раз беззвучно открылся и закрылся, словно у рыбы, выброшенной на берег. Аптекарь точно узнал символику, да и как её не узнать, если это уже бренд, напечатанный на каждой этикетке, выходившей с моего алхимического завода.

Словно отключившись, аптекарь молча протянул мне то, что я просил, и взял деньги, не проронив ни слова.

Я кивнул и вышел, оставив его в подвисшем состоянии.

Следующим местом, которое я посетил после размещения в гостинице, был театр. Хотелось немного влиться в светскую жизнь, да и как это: посетить столицу и не побывать в театре? Непорядок.

И просьбу делового партнёра из «Павловска» забывать не стоило. Илья Артурович Смольников буквально умолял меня заполучить для открытия сезона столичный оркестр и хотя бы одну именитую театральную труппу.

По планам за два вечера я надеялся посетить как минимум три представления в разных театрах. И начать решил с Императорского театра.

Директор, важный господин с седыми кудрями, поначалу смотрел на меня с прохладцей, услышав о колониальной «прописке». Но упоминание щедрого гонорара и имени Смольникова в качестве будущего управляющего культурной жемчужиной колоний заставило его сменить гнев на милость.

— Смольников? — переспросил мужчина, и уголки губ дрогнули в едва сдерживаемой улыбке. — Илья Артурович? Так он жив? Мы уж думали, он после того случая навсегда в монастырь подался!

Любопытство взяло верх, и я попросил рассказать подробнее.

История оказалась достойной театральной комедии.

Оказывается, лет десять назад молодой и пылкий граф Смольников, заядлый театрал и поклонник балета, устроил грандиозный скандал из-за первой красавицы кордебалета. Он так рьяно вступился за честь дамы в споре с одним министром Императора, что в порыве благородного гнева «случайно» столкнул обидчика прямо в оркестровую яму, едва не угробив дорогую контрабасовую группу.

Инцидент замять не удалось, и, дабы избежать дуэли и немилости при дворе, Илье Артуровичу пришлось в спешке покинуть столицу, бросив блестящую карьеру и светскую жизнь.

Я не мог не расхохотаться.

Теперь его страсть к созданию собственного театрального рая в колониях обрела новый смысл. Это была не просто прихоть: это была попытка вернуть себе утраченный мир, но уже на своих условиях.

Договориться о гастролях труппы на летний сезон после этого оказалось делом техники. Директор, развеселённый воспоминаниями, пообещал лично подобрать лучших артистов «для беглого графа».

Проведя в Петербурге три дня, я в итоге договорился с пятью крупными театрами о гастролях в «Павловске». Окончательно утвердился в мысли, что здешняя жизнь хоть и блещет, но душна от условностей, и отправился в Москву.

На заводе «Руссо-Балт» меня уже ждал секретарь Меркулов вместе с главным инженером, талантливым Ефимом Алексеевичем Яковлевым. Мы провели за чертежами и в цехах около недели, доводя до ума совместный проект.

Автомобиль, рождавшийся на наших глазах, был настоящим шедевром: роскошный, солидный, с салоном, отделанным красным деревом и сафьяном, он воплощал в себе имперский размах. А под капотом скрывался не только мощный двигатель, но и моё детище — антимагический модуль.

Я знал, что хочу получить что-то вроде «Роллс-Ройса» из моего мира. Представительский, фешенебельный, символ статуса. Но при этом с характером внедорожника. Чтобы вывез владельца из любой передряги: хоть из магической засады, хоть из весенней распутицы.

Яковлев одобрительно кивал, внося в автомобиль всё новые и новые правки. Идея ему понравилась. Я также настоял, что один из первых образцов необходимо в качестве дара преподнести императорской семье.

— Если на нашей машине будет разъезжать сам государь или цесаревич, — пояснил я, — это станет лучшей рекламой. Все придворные сразу захотят такой же. Спрос взлетит до небес.

Оставил Меркулова присматривать за окончательной сборкой. Также поручил ему подготовить и предварительно согласовать от моего имени новые проекты, которые обсудил с Яковлевым за время визита.

А как только первая партия машин будет готова, одна из них должна отправиться ко мне для личного пользования.

Время неумолимо летело, пора было возвращаться в Балтийск. Я взял билет на поезд до портала в колонии. Дела на «большой земле» почти завершены.

Но едва я сошёл на перрон в Чусовом, как ко мне подошли двое из свиты Оболенских. Это были люди князя, с которыми я уже познакомился в псковской гостинице.

— Граф Пестов, — произнёс один из них без предисловий, и в голосе сквозила стальная повелительность. — Князь Оболенский ждёт вас. Прошу проследовать за мной.

Я вздохнул. Казалось, прошлой стычкой мы исчерпали вопросы, но, видимо, нет.

Встреча с отцом Мирославы с глазу на глаз сулила мне мало приятного. Однако бежать от разговора было не в моих правилах.

Решив посмотреть, чего же хочет старый князь, я кивнул.

— Пойдёмте, господа.