Хозяин антимагии #5

Глава 11

На следующий день, сразу после завтрака, вместе с Аматом заехал на производство. Нужно было забрать четыре тяжёлых деревянных ящика с антимагическими модулями для «Руссо-Балта». Для их перевозки прихватил грузовую тележку.

Во время погрузки заметил Аркашку — водителя грузовика, решил его взять с собой, пусть потом отвезёт машину обратно. Незачем ей стоять несколько недель у самого оживлённого портала страны.

В салоне сразу стало тесновато: ведь со мной ещё был секретарь Меркулов.

Телепорт из центральной колонии на «большую землю» располагался в ста пятидесяти километрах от Новогородска, в глухом ущелье. Место было выбрано ещё Петром Великим. Оно было стратегически правильным: узкий проход легче оборонять от случайного прорыва тварей, да и контроль за перемещениями там полный.

Само ощущение телепортации для меня как обычно отдалось лишь лёгким покалыванием кожи, как будто проводишь рукой по шерстяному одеялу в сухую погоду, и волоски на руках встают дыбом.

Василий, к моему удивлению, лишь вздрогнул и выдержал испытание с видом новичка, старающегося не ударить в грязь лицом.

А вот Амат, хоть и был в прошлом могущественным магом, да и сейчас уже перешагнул за четвёртый уровень владения магическим источником, но каждый раз переносил телепортацию скверно. Лицо друга позеленело, он сглотнул ком в горле и мрачно упёрся взглядом вперёд, явно настроившись молча терпеть до ближайшей точки, где можно будет прилечь.

Мы оказались в громадной подземной пещере, способной вместить несколько футбольных полей. Прохладный влажный воздух пах озоном и сырой соломой, которая гнила под копытами лошадей.

Грузы сюда до сих пор доставляли на телегах. Мою заявку на прокладку железнодорожных путей до самого портала вежливо, но решительно отклонили. «Пока отклонили», — мысленно поправил я себя, окидывая взглядом это царство архаичной логистики.

Пещера находилась глубоко под Уральскими горами, что в случае прорыва могло частично обезопасить «большую землю» от немедленного вторжения тварей. Её попросту завалили бы, на какое-то время сдержав натиск.

Подняться наверх можно было с помощью массивных грузопассажирских лифтов, напоминавших мне шахтёрские клети: такие же аскетичные, сваренные из толстого металла, со скрипучими механизмами.

Когда мы с Аматом и Василием подкатили тележку с четырьмя заветными ящиками к лифту, дородный служащий в форме преградил нам путь.

— С грузом нельзя, господа. Пассажирский подъём. Наймите носильщиков, — он ткнул пальцем в сторону тощих, но юрких парней в засаленных куртках.

Я посмотрел на них, потом на ящики, где под слоем дерева и свинцовых прокладок покоились хрупкие антимагические модули. Один неверный удар, повреждение защитного контура, и дорогущая начинка могла бы ненароком создать здесь нехилую такую зону полного магического подавления со всеми вытекающими, в прямом смысле слова, последствиями для окружающих.

Это могло стать настоящей катастрофой. Лифты, скорее всего, передвигала магия, освещение в пещере и туннеле, ведущем на поверхность, тоже, а там ещё, может, и магическая взрывчатка установлена или укрепление свода. Ну его…

— Спасибо, мы сами, — твёрдо сказал я, хватаясь за ручку тележки.

Амат, бледный от перехода, молча встал с другой стороны. Василий, демонстрируя недюжую для своего скромного вида силу, взялся толкать сзади.

Подъём оказался испытанием не столько на физическую выносливость, сколько на терпение.

Туннель, вырубленный в скале, был широкий, но его постоянно пересекали потоки грузчиков с тюками и повозками, запряжёнными унылыми лошадьми. Под ногами хлюпала грязь, перемешанная с тем, что оставили после себя животные.

'Ну почему нельзя было проложить элементарные рельсы для вагонеток? — в сотый раз ругал я местную косность.

Или хотя бы заставить этих несчастных лошадей носить подхвостники…

Элементарные санитарные нормы!

Прогресс тут буксует в буквальном смысле'.

Теперь я понимаю жалобу Мити на то, что грузооборот между «большой землёй» и колониями не растёт уже пятый год.

А куда ему расти?

Да тут и так выжимают всё, что можно, из этого туннеля.

А ведь не удержусь и напишу Мите письмо, что я об этом думаю.

Где-то на середине пути вспомнил самую длинную лестницу России из своего мира — на Торгашинском хребте в Красноярске. Та была выше в два с лишним раза, но куда комфортнее. Здесь же, толкая перед собой неповоротливую тележку, мы потратили на подъём добрых полчаса, постоянно уступая дорогу и лавируя между лужами.

Выйдя, наконец, из тунеля, я с облегчением вытер лоб. Руки отзывались приятной мышечной усталостью. Проклинать своё решение тащить всё самому я начал ровно в тот момент, когда увидел идеально ровный пол в здании телепорта на поверхности.

Преодолев арку, где несли службу имперские таможенники, я предъявил свои документы. Чиновник с безразличным видом сунул мой паспорт в углубление на столе, рядом с которым стоял магический кристалл. Тот вспыхнул белым, затем фиолетовым светом.

— Роду Пестовых воспрещён выезд с территорий колоний, — монотонно констатировал служащий, даже не глядя на меня.

— У меня есть личное разрешение Его Императорского Величества на месячный вояж, — парировал я, стараясь говорить так же бесстрастно.

Чиновник поднял на меня глаза, на мгновение в них мелькнуло удивление, затем он что-то пробормотал, ткнул в кристалл пальцем, и тот снова загорелся ровным белым светом. Нехотя поставив штамп, мужчина вернул документ.

— Счастливого пути, господин Пестов.

Выйдя из здания на свежий воздух, мы оказались на идеально уложенной брусчатке центральной площади Чусового.

Контраст был разительным.

После колоний, с их суровой практичностью, это выглядело как прыжок из провинции в столицу. Хотя, в принципе, колония «Павловск» могла посоревноваться с этим великолепием.

Пафосные строения в стиле эклектики с элементами барокко окружали просторную площадь. Рядом с нами высилось здание вокзала — настоящий дворец из красного кирпича с белокаменной отделкой, высокими арочными окнами и островерхими крышами. Он напоминал мне Казанский вокзал в Москве, только в миниатюре и с налётом уральской основательности.

Внутри здание оказалось ещё величественнее. Под высокими сводами с росписями на потолке сновали люди, громко объявляли о прибытии и отправлении поездов.

Я отыскал кассу первого класса и получил заказанные заранее билеты в купе повышенной комфортности. Тут же к нам присоединился Фердинанд Цеппелин.

Сам состав уже ждал у платформы. Настоящий левиафан: паровоз, лоснящийся чёрной краской, с блестящими медными деталями, дышал мощью и паром. За ним тянулись вагоны, раскрашенные в разные цвета, в зависимости от класса: сдержанные тёмно-синие — первый, зелёные — второй, и более простые, коричневые — третий.

Мы направлялись к своему вагону, когда по перрону прошествовала небольшая, но очень заметная группа.

Впереди с невозмутимым видом шёл пожилой господин с пенсне. Его окружала свита из четырёх человек: двое в алых ментиках — куртках с несколькими рядами пуговиц — и в блестящих киверах имперских гусар и двое в более строгих, но не менее внушительных мундирах гвардейской пехоты. Охранники бдительно и без лишней суеты озирались, мягко, но настойчиво расчищая путь своему господину.

— Кого это так торжественно провожают? — хмуро поинтересовался Амат, наблюдая за группой. — Кто-то из придворных господ или чин какой важный?

— Не знаком, — пожал я плечами и спросил, обращаясь к Цеппелину. — Граф, вы не узнаёте?

Немецкий инженер внимательно всмотрелся, но тоже отрицательно качнул головой.

— Нет, граф, — обратился он ко мне тоже по титулу. — В высших кругах Петербурга я, увы, не вращался.

Тут тихий, но уверенный голос прозвучал позади нас. Это говорил Василий Меркулов.

— Если не ошибаюсь, ваше сиятельство, это Михаил Христофорович Голубцов. Министр финансов, личный казначей Его Императорского Величества.

Мы втроём синхронно повернулись к секретарю. Василий слегка смутился под таким вниманием, но продолжил, демонстрируя блестящую осведомлённость:

— Да, это он. Я видел портрет в газетах. Говорят, Голубцов редко появляется на публике.

— Министр финансов? — Амат нахмурился ещё больше. — И он едет на обычном пассажирском поезде с парой гвардейцев? Почему не на специальном составе? Это же верх безрассудства!

Меркулов почтительно склонил голову.

— Сложно сказать, господин Жимин. Возможно, цель его визита требовала конфиденциальности, например, перевозка чего-то ценного. Спецпоезд привлекает куда больше внимания. А может, он просто возвращался с вод на курортах «Павловска». Даже министрам, полагаю, иногда хочется путешествовать без лишнего шума.

— Ну, насчёт шума он явно просчитался, — проворчал Амат, кивая в сторону свиты. — С таким эскортом его не заметит только слепой.

— Или, наоборот, это гениальный ход, — задумчиво сказал я. — Кто будет искать одного из самых влиятельных людей империи в простом экспрессе? Прятаться на виду это иногда лучшая тактика. Хотя… — я посмотрел, как Голубцов с охраной скрывается в своём вагоне, — это определённо добавляет нашему путешествию перчинки.

Мы продолжили путь к своему вагону, и я задумался: если Меркулов прав, и Голубцов везёт что-то важное, то его присутствие в поезде может стать магнитом для неприятностей. Я бессознательно потрогал внутренний карман пиджака, ощущая через ткань твёрдый прямоугольник визитницы.

Мысль о том, что там спрятано несколько антимагических пластин, сразу же согрела душу.

Сдвоенное купе в первом классе встретило нас тишиной, запахом дорогой кожи и полированного дерева. Мягкие диваны с бархатной обивкой, бронзовые бра, столик с прикрученной к полу вазой для цветов. Здесь всё дышало имперской роскошью. В наших покоях было два спальных купе и небольшая гостиная между ними.

Амат, не говоря ни слова, сразу рухнул на один из лежаков и провалился в сон.

Василий аккуратно расставил ящики в углу другого купе и занял пост рядом с ними, развернув перед собой свежий номер «Имперского вестника».

Вот так почти сразу после отправления поезда я остался с глазу на глаз с налысо побритым спутником.

— Граф Пестов, — почтительно кивнул Фердинанд фон Цеппелин, — может, кофе закажем?

— Конечно, а почему бы и нет, — я дёрнул за шнур, и меньше чем через минуту в дверях купе появился услужливый проводник.

— Чего господа желают?

— Кофе, и покрепче, — я посмотрел на секретаря, тот отрицательно мотнул головой. — Тогда, будьте любезны, два чёрных кофе.

— Один из них с молоком, — добавил Фердинанд.

Когда принесли напитки, мой секретарь Василий как-то понял, что я хочу поговорить с графом наедине. Он молча вышел в коридор, заняв позицию часового у двери.

Цеппелин откинулся на диване, положив руки на набалдашник своей трости. Его взгляд был направлен в окно.

— Господин фон Цеппелин, — начал я, первым нарушив молчание. — Ваша просьба помочь освободить человека… Она не даёт мне покоя. Вы рискуете многим, обращаясь ко мне, представителю… скажем так, не самого любимого в столицах рода.

Граф обернулся. Его глаза изучали меня несколько секунд, словно что-то взвешивая. Затем мужчина тяжело вздохнул, и его уверенное лицо смягчилось, выдав глубокую, затаённую печаль.

— Вы правы, граф. Это дело для меня крайне личное. Речь идёт не просто о талантливом инженере. Речь идёт о женщине, которую я люблю. О Мирославе.

Он сделал паузу, собираясь с мыслями и бессознательно скользя пальцами по рукояти трости.

— Мы познакомились пять лет назад в Штутгарте, на международной выставке инноваций. Она представляла работу своего отца: усовершенствованный регулятор давления для паровых магистралей. Я — свои скромные наработки по аэронавтике. Вы бы видели её, граф! — в голосе нового знакомого впервые прозвучал настоящий, неподдельный огонь. — Ум, смелость, блеск в глазах! Она не просто понимала мои идеи, она видела их потенциал лучше меня. Мы говорили три дня без остановки. Мирослава была… единственным человеком, который видел в дирижабле не воздушный шар для ярмарок, а будущее.

— Мирослава, — повторил я. — Из какого рода?

— Княжна Мирослава Оболенская, — произнёс он, и в голосе зазвучала горечь.

Я невольно присвистнул, начиная понимать трагичность ситуации. Фамилия Оболенских была мне знакома: это старинный, влиятельный, аристократический род.

— Её отец, князь Пётр Оболенский, служит при дворе и слывёт большим патриотом и консерватором. Он был не против нашего общения, покуда оно касалось только науки. Но когда Оболенский понял, что между нами возникли чувства… Всё изменилось. Он был категорически против того, чтобы его дочь, русская княжна, уезжала в Германию и выходила замуж за иностранного инженера, каким бы знатным мой род ни был.

Я отхлебнул кофе. Похоже, эта просьба действительно станет настоящим испытанием для меня.

— Отец забрал Мирославу домой под предлогом болезни матери, — продолжил Цеппелин.

Его пальцы сжали рукоять трости так, что побелели костяшки.

— Письма доходили до меня всё реже, а потом и вовсе прекратились. Сначала девушка писала, что пытается переубедить отца, что работает над своими проектами в усадьбе под Москвой. А потом… потом пришло письмо от самого князя. Вежливое, холодное. Мне сообщили, что здоровье Мирославы пошатнулось, врачи прописали ей полный покой и рекомендуют забыть о «напряжённой умственной деятельности» и «беспокойных связях». Все контакты были запрещены.

— И вы верите, что она больна? — спросил я.

— Нет! — ответ графа прозвучал резко и уверенно. — За месяц до того, как её письма прекратились, Мирослава писала о прорыве в своих вычислениях по управляемой аэронавтике! Её ум был яснее, чем когда-либо. Это не болезнь, граф. Это заточение. Её держат в золотой клетке в родовом имении, под присмотром охраны и врачей, нанятых отцом, чтобы сломить волю княжны и заставить отказаться от меня, от своих идей. Он считает, что её место — это выгодно выйти замуж за какого-нибудь придворного фанфарона и рожать детей, а не чертить и тем более связываться с безумным инженером.

Граф умолк, глядя в окно на мелькающие леса.

— Я пытался всё сделать законно. Писал письма, чтобы добиться аудиенции… Мне вежливо давали понять, что я персона нон грата. Мои связи в Германии здесь ничего не значат. А силой… — Цеппелин горько усмехнулся. — Я инженер, а не солдат. Осаждать укреплённую усадьбу русского князя? Это безумие. Я уж было смирился и перебрался в колонии, в воздушный сектор, но не могу забыть о ней. Ваш человек, Павлов, оказался там как раз тогда, когда я искал помощи. И он сказал, что вы… что вы можете решать нестандартные задачи.

— Не переживайте, граф, — твёрдо сказал я. — Вы помогли Павлову в поручении, которое я дал, там, где не решился бы помогать никто. Я не вправе оставлять вас без помощи. Мы найдём способ вызволить вашу Мирославу из «клетки».

— Спасибо, Кирилл, — печально улыбнулся мужчина.

— Пока не за что, Фердинанд.

Обед я пропустил, отправив подкрепиться Меркулова и Цеппелина. Амат всё ещё спал, отходя от телепортации.

К ужину я всё-таки решил прогуляться в вагон-ресторан.

Василий остался охранять мой бесценный груз, а мы втроём — я, пришедший в себя, но всё ещё хмурый Амат и задумчивый Цеппелин направились ужинать.

Вагон-ресторан встретил нас приглушённым гулом голосов, блеском хрусталя и ароматом жареного мяса с трюфелями. Мы заказали стейки, и я уже собирался насладиться видом проплывающих за окном пермских окраин, как вдруг тишину разорвал резкий вскрик.

За соседним столиком сидел тот самый министр финансов Голубцов. Он резко вскочил, роняя салфетку. На господина надвигались трое грубоватых типов в плащах.

Я сразу обратил внимание на эту компанию, как только они вошли в вагон: слишком уж нервно вели себя, слишком пристально оглядывали зал.

Я потянулся к внутреннему карману и приоткрыл визитницу, активируя тем самым антимагический контур вокруг себя. Министр финансов сидел прямо за мной, стул к стулу, поэтому он тоже оказался под действием защитного контура.

Уже привычное тёплое покалывание магии земли на кончиках пальцев мгновенно исчезло, сменившись пустотой.

В этот момент один из нападавших резким движением руки метнул в сторону старика сгусток сжатого воздуха. Это была попытка оглушить или придушить магией. Но заклинание, не пролетев и метра, бесследно рассеялось с тихим шипением.

Нападавший замер в недоумении.

Я не стал ждать второй попытки. Резко вскочив, выхватил из визитницы вторую матово-чёрную пластину и протянул её Амату.

Радиус в три метра вокруг нас стал мёртвой зоной.

— Эй, грубияны! — крикнул я, привлекая внимание. — Игра окончена.

Их взгляды метнулись ко мне. Видя, что магия не работает, нападавшие с озлобленными рыками бросились врукопашную.

Это была их роковая ошибка.

Амат, уже полностью проснувшийся, встретил первого размашистым ударом кулака. Тот хрустнул о косяк двери и замер. Цеппелин, не растерявшись, ловко подставил подножку второму, а я резко рванул на себя третьего, отправив его кубарем через наш столик прямиком в окно. Стекло с треском разлетелось, и нападавший с воем исчез в темноте, уносимый встречным потоком воздуха.

Пока Амат занимался вторым бандитом, отправив его в нокаут точным ударом в челюсть, я увидел, как ещё три такие же подозрительные личности рванули из другого конца вагона-ресторана на помощь своим подельникам.

Но было уже слишком поздно.

Официанты вызвали охрану поезда, а следом за ней появились двое имперских гусар из охраны министра Голубцова.

Оставшиеся нападающие, видя перевес сил, попытались было отступить, но не успели и быстро были скручены.

В наступившей тишине, нарушаемой лишь тяжёлым дыханием и стоном поверженных, пожилой господин поправил сбившееся пенсне, дрожащей рукой пригладил волосы, а потом достал из-под стола массивный кожаный портфель.

Министр финансов Голубцов подошёл к нам, его умные глаза из-за стёкол очков внимательно изучали меня, Амата и Цеппелина.

— Позвольте выразить вам глубочайшую признательность, господа, — сказал он голосом, в котором ещё угадывались нотки волнения, но уже звучала привычная властность. — Ваша реакция и… умения были поистине впечатляющими. Возможно ли узнать имена моих спасителей?