Хозяин Амура

Глава 7

Глава 7

— Тридцать два человека — конечно, это немного. Но посмотри-ка сюда!

Я кивнул на город, покачиваясь в седле.

— Смотри внимательно.

Впереди бурлил торговый пригород. Смрадный, плотный воздух был пропитан запахами угля, гниющих овощей и дешевой похлебки. По улице, словно грязная река в половодье, тек нескончаемый людской поток. В основном это были кули — жилистые полуголые мужики с покорно согнутыми спинами. Под гортанные выкрики и скрип тележных колес они тащили тюки, разгружали плоскодонные баржи, катили тележки с клиентами, толкали тачки. Безотказная рабочая сила, которой здесь, казалось, не было ни конца ни края.

— Видишь? Вот она, настоящая трудовая мощь Китая, — тихо проговорил я. — В Цицикаре их тысячи, в провинции — сотни тысяч, а во всей стране — миллионы. Поднебесная вкрай разорена, у них уже десять лет подряд непрерывно идут войны. Огромное количество крестьян обнищали и готовы гнуть спину от зари до зари за чашку риса и несколько медных чохов. Нам не надо покупать рабов, чтобы они махали кайлом на моих приисках. Мы же все равно не будем заставлять их работать за пайку чумизы, правда? Так зачем же платить за рабов, чтобы потом назначать им жалование как свободным? Можно просто сразу нанять этих бедолаг. Обойдутся в гроши и безо всяких хлопот!

Левицкий переводил взгляд с улицы на меня, медленно начиная понимать мою логику.

— Конечно, от покупки рабов мы полностью не откажемся, — продолжал я, отступая от окна в тень комнаты. — Отныне мы берем только бывших повстанцев, чтобы укомплектовать охрану. Тайпинов, няньцзюней — всех, кто имеет боевой опыт и знает цену крови. Среди них много озлобленных, тех, кто готов умереть, забрав с собой на тот свет как можно больше врагов. И, конечно, им никто и никогда не платил достойно за службу. Вот из этой-то клокочущей ярости, Владимир, мы и создадим нашу маленькую армию.

Лицо Левицкого из напряженного сделалось сосредоточенным. Простая и циничная логика плана была ему понятна и даже по-своему притягательна. Но сомнения оставались.

— Допустим. Но можно ли доверять этим «факельщикам»? — спросил он осторожно. — Насчет тайпинов я не возражаю, Серж. Тайпины — другое дело. Фанатики, но все же христиане. К тому же проверены в деле: у них есть подобие дисциплины, понятие чести, идеи в голове. А эти… — он брезгливо поморщился, — дикари. Сегодня они с нами, а завтра вонзят нож в спину за плошку риса. Как ты собираешься довести их отсюда до Силинцзы? Наших сил недостаточно для конвоя — если они не перебьют нас ночью, то уж наверняка сбегут! А при нападении хунхузов неизвестно, на чью сторону они встанут…

— Возможно, — спокойно согласился я. — Выглядят они и правда диковато. А доверие — это роскошь, которую мы пока не можем себе позволить. Поэтому надо нанять Очира с его сотней монголов конвоировать их до самого Силинцзы. Уж кто-кто, а степняки знают, как держать в узде подобный сброд. А на месте разберемся. Посмотрим, кому можно доверить штуцер, а кого лучше перевести в работники или прикопать от греха подальше. И ружья в их руки попадут нескоро — только после нескольких проверок.

Левицкий долго молчал, обдумывая услышанное. План был, прямо скажем, на тоненького, но когда у нас случалось по-другому?

— Хорошо, — наконец произнес он. — Ты меня убедил. Охотно верю, что кули мы наберем. Но где взять опытных воинов? Судя по всему, все, кого тут можно было нанять, уже служат у хунхузов!

Услышав это, я невольно усмехнулся.

— Смотри, мы выкупили ясырь одной только сотни Очира. А их тут наверняка множество. Вероятно, есть еще кого приобрести! Стоит только намекнуть монголам, что мы не откажемся от еще пары сотен голов, и тут же по степи полетит клич, что русский нойон скупает пленных тайпинов и «факельщиков». Думаю, к концу недели у нас их будет в избытке. А то и отбиваться устанем.

Следующим утром пришлось снова ехать в степь. Холодный рассвет едва окрасил небо над окраиной, когда мы с Левицким в сопровождении Очира вновь выехали к монгольскому стойбищу — россыпи низких, приземистых юрт, окруженных табунами пасущихся коней и отарами овец. Низко поклонившись, мы вошли в жилище старого нойона.

В полумраке юрты, где плясали густые тени от огня в очаге, нас окутал плотный, чужой мир запахов. Кислый дух кумыса и дым от жгущегося кизяка смешивались с тяжелым ароматом невыделанной овчины. Нойон сидел напротив, маленькими, как у степного хорька, глазками внимательно изучал меня. Я решил говорить без обиняков, на их манер.

— Нойон-батур, мне нужна сотня твоих воинов, — сказал я, и Очир тут же перевел.

Старик не удивился, лишь медленно кивнул, показывая, чтобы я продолжал.

— Задача простая. В нескольких днях пути на север в деревне сидит банда хунхузов. Голов сто-сто пятьдесят. Они напали на нас, когда мы ехали в Цицикар, а теперь прячутся. Ваши воины должны помочь мне выкурить этих крыс из их норы. За каждого убитого хунхуза я плачу отдельно. По ляну серебром.

Нойон выслушал, но было видно, что это предложение его не слишком впечатлило. Мелкие стычки, небольшое вознаграждение и, очевидно, не самая богатая добыча.

Тогда я перешел к главному.

— Но это только начало нашей дружбы. — Я сделал паузу, давая Очиру возможность перевести. — А потом поможете сопроводить мой большой караван с припасами и людьми до самого Силинцзы. Путь неблизкий. Возможны нападения. И я буду очень благодарен столь великому войну, как ты.

Нойон оживленно заговорил с Очиром, видимо, выспрашивая подробности. Вот это его заинтересовало: долгая работа, гарантированная плата. Он что-то коротко переспросил.

— Он спрашивает, что ты дашь его воинам, — перевел Очир.

— Лян золотого песка каждому. В месяц, — ответил я, глядя прямо в глаза нойону.

По юрте прошел удивленный шепоток. Даже невозмутимый Очир удивленно вскинул брови. Лян золота (а это почти сорок граммов) в месяц — это было царское жалованье даже для гвардейца в Пекине, не говоря уже о простых степных наемниках. Для них это целое состояние.

Нойон снова что-то гортанно спросил. На этот раз в его голосе уже не было прежнего равнодушия.

— Он спрашивает… сколько месяцев продлится служба? — с едва скрываемым волнением перевел Очир.

— Пока не скажу, — ответил я. — Может, месяц. А может, и год. Зависит от того, как себя покажете.

Это был верный ход. Я предлагал им не просто разовый набег, а долгую и очень выгодную службу. Я видел, как в глазах нойона жадность борется с осторожностью.

— Мы согласны. Нойону нравится твой размах, — кивнул Очир, и в его глазах заплясали азартные огоньки.

После того как мы договорились о найме, я перешел к главному.

— Эцэг, — произнес я, используя самое уважительное обращение к старому вождю, — я хочу выкупить еще пару сотен пленных мятежников. Пошли гонцов по степи. Мы щедро заплатим за них!

Нойон одобрительно хмыкнул. Разговор о деньгах ему нравился.

— Я готов платить полтора ляна золотого песка за каждого здорового, способного держать оружие мужчину. Мне не нужно ни калек, ни стариков, ни мальчишек. Мне нужны воины.

Левицкий, сидевший рядом, дернулся, услышав цену. Три ляна золотом (а это почти сто двадцать граммов) за одного раба, пусть и потенциального солдата, — по местным меркам это были просто бешеные деньги. За такую сумму можно было купить небольшой табун лошадей.

Нойон что-то быстро сказал Очиру.

— Он говорит, это неслыханная цена, — перевел тот, и даже в его голосе слышалось изумление. — Но многие пленные ослабли, больны. Может, лучше дать одну цену за всех подряд, оптом?

Ну, здрасьте пожалуйста. Это была старая уловка торговца — попытаться сбыть негодный товар вместе с хорошим.

— Нет, — отрезал я. — Мне не нужно умирающее стадо. Мне нужна стая волков. Я куплю только крепких. Но куплю всех, кого вы найдете. Сотню. Две. Три. Сколько будет — всех заберу. А за самых сильных, за тех, кто в прошлом был десятником или сотником, — я готов платить два ляна.

Это был решающий аргумент. Я давал им стимул не просто сгонять в кучу всех пленных, а искать лучших, самых ценных. В глазах старого нойона мелькнул хищный блеск. Он понял, что на этом можно будет заработать больше, чем за год удачных набегов. Он кивнул.

— Он согласен. Говорит, клич по степи будет таким: русский нойон, богатый, как сам богдыхан, скупает сильных мятежников. И платит чистым золотом. Говорит, через неделю у они будут у тебя.

Сделку скрепили, как велят обычаи, чашкой обжигающе-кислого кумыса. А когда мы выбрались из душной юрты на свежий утренний воздух, Очир уже выкрикивал резкие команды. Брошенное в степь слово начало свой путь, чтобы вскоре прорасти железом и кровью.

Пока по степи собирали всех пленников, кого только можно было найти, мы с Левицким занялись закупками. Нашим приискам и новому гарнизону в Силинцзы потребуется все. Провиант, инструмент, рабочий скот — мы заберем отсюда столько, сколько смогут унести верблюды.

Обширный рынок на окраине Цицикара встретил нас ревущим, смрадным водоворотом жизни. Воздух, густой от пыли, казалось, был соткан из тысячи запахов: пряный дух перца смешивался с едкой вонью верблюжьего пота, аромат свежеиспеченных лепешек тонул в кислом запахе невыделанных кож. Среди гор мешков, тюков с тканями и клеток с птицей сновали сотни людей, и этот хаос подчинялся своим, неведомым законам.

Левицкий, взявший от Изи Шнеерсона привычку торговаться за каждый рубль, попытался применить свои новые навыки в деле. Увы, как оказалось, что еврею здорово, то русскому — хрен. Переговоры корнета с первым же торговцем, пузатым китайцем в шелковом халате, с треском провалились. Он витиевато рассуждал о качестве риса, сетовал на трудности пути и намекал на долгое и плодотворное сотрудничество. Купец в ответ лишь добродушно улыбался, кланялся и не уступал ни единого чоха.

Посмотрел я на это, посмотрел и решил взять дело в свои руки. Восток, конечно, — дело тонкое, но тратить время на эту ерунду мы не могли.

Левицкий был мягко отстранен в сторону.

— Ичиген, переводи дословно, — приказал я, пристально глядя прямо в глаза торговца. — Сколько всего риса у тебя на складах?

Китаец, опешив от такой бесцеремонности, после паузы назвал внушительную цифру.

— Четыреста пятьдесят ши чистого риса, господин. Лучшего в Цицикаре не найдете.

Я тут же мысленно перевел в более понятные единицы. Получалось около полутора тысяч пудов. Прилично!

— Забираю все.

По его лоснящемуся лицу скользнула жадная, торжествующая улыбка.

— Но, — вверх был поднят указательный палец, пресекая его радость, — по цене вдвое ниже той, что ты озвучил. Доставка до моего города, Силинцзы, за твой счет. Золото тотчас по доставке груза. Если нет — твой сосед справа, кажется, очень хочет со мной поговорить.

Улыбка слетела с лица купца, как роса с капустного листа. Его взгляд метнулся к соседу, который и впрямь навострил уши. Секунд тридцать в его голове шла яростная борьба между жадностью и здравым смыслом. Та-дам! Здравый смысл победил. Тяжкий вздох, глубокий поклон — сделка состоялась.

Этот метод, отточенный на торговце рисом, заработал как безжалостный механизм. Идя по рядам, мы буквально опустошали рынок, везде вытрясая скидки за объем. У косматого караван-баши, пахнущего степным ветром, с внушительной скидкой были на корню выкуплены два десятка выносливых верблюдов. В лавке торговца тканями вся партия грубого, но крепкого хлопка перекочевала в наши тюки. Склады с железным товаром: котлами, лопатами, кайлами — были вычищены под ноль.

Левицкий, поначалу взиравший на это с аристократическим ужасом, к середине дня уже наблюдал за процессом с азартным блеском в глазах.

— Боже, Серж… если бы наш Изя Шнеерсон тебя сейчас видел, он бы, наверное, сначала лопнул от жадности, а затем воскрес, чтобы лично пожать тебе руку, — пробормотал он, когда очередной торг закончился тем, что к нашей огромной партии чая купец добавил несколько мешков соли просто «в знак уважения».

К вечеру у стен нашего постоялого двора выстроилось громоздкое, живое доказательство нашей предприимчивости: два десятка навьюченных верблюдов и полсотни голов скота, блеющего и мычащего. В погонщики были наняты все те же монголы Очира — им можно было доверять. Левицкий, с видом хозяина оглядывающий внезапно свалившееся на него богатство, сокрушенно покачал головой.

— Кажется, мы прибыли сюда за армией, а возвращаемся во главе целого сибирского торга.

— Привыкай, Владимир! — с усмешкой ответил я. — Теперь не время дрожать из-за грошей. У нас теперь совсем другие, можно сказать, государственные, масштабы. Новое время — новые песни!

Так мы провозились несколько дней. Объем закупленных отваров был просто огромен: сотни тонн риса, кунжута, пшеницы и проса, отары овец, ящики чая, ткани, инструмент, маринованные овощи, черемша, перец, шафран и другие специи, соль, вместительные котлы для рабочих артелей и многое, многое другое. Стояла ранняя осень, крестьяне собирали урожай, и цены на продовольствие были самые низкие. К сожалению, не удалось приобрести нормального оружия. Все, чем торговали в Цицикаре, — это те же дурацкие фитильные ружья местной выработки да еще здоровенные, стреляющие небольшими ядрами фальконеты. С огромным трудом Левицкому удалось разыскать два французских стержневых штуцера Тувенена, оказавшихся в Китае, очевидно, в виде трофеев на одной из Опиумных войн. К счастью, брандтрубки для наших штуцеров вполне к ним подходили, так что наш арсенал пополнили еще две единицы дальнобойного оружия. Правда, ни одной пули к ним не прилагалось, но я надеялся, что мастерам в Силинцзы удастся смастерить к ним пулелейку.

Пока Левицкий, войдя в азарт, торговался за эти штуцеры, я бродил по запыленным лавкам местных оружейников, высматривая что-нибудь полезное для моих новобранцев. Увы, кругом все те же фитильные ружья и другое старье, не стоившее и ломаного гроша. Но в последней лавке я увидел нечто примечательное.

Это было странное, грубоватое, даже неуклюжее на вид устройство из темного, потертого дерева. Больше всего оно напоминало арбалет, но над ложем был приделан массивный деревянный ящик, а вместо обычного механизма натяжения — длинный вертикальный рычаг.

— Что это за диковина? — спросил я хозяина, старого, высохшего, как стручок перца, китайца.

Тот, кланяясь, взял арбалет в руки.

— О, мудрый господин! — перевел Ичиген его почтительную скороговорку. — Это не диковина. Это грозное оружие. Чжугэ Ну. Арбалет самого хитроумного полководца Чжугэ Ляна!

Старик упер приклад в бедро и одним быстрым, качающим движением двинул рычаг назад и вперед. Механизм сухо щелкнул. Он навел арбалет на толстую доску, стоявшую у стены, и нажал на спуск. Тонкая, похожая на дротик стрела со свистом вылетела и вонзилась в доску. Но старик не остановился. Он снова качнул рычаг — щелк, свист, еще одна стрела. Щелк, свист. Щелк, свист. И так десять раз! Десять стрел он выпустил меньше чем за пятнадцать секунд, пока магазин-коробка не опустела.

Нифига себе! Да это средневековый пулемет, работающий на мускульной тяге!

— Я беру его! — сказал я, забирая у старика оружие. — И возьму еще полсотни таких же.

— Серж, стоит ли? — подошедший Левицкий скептически осмотрел мою покупку. — Ты видел силу удара?

Он подошел к доске и показал мне один из болтов. Тот вошел в дерево не глубже чем на вершок.

Нда-а… Убойная сила, как выяснилось, была смехотворной. Похоже, дальше, чем на полсотни метров, стрелять из него бессмысленно.

Я молчал, взвешивая в руке гениальное, но бестолковое оружие. Левицкий был прав, как одиночное оружие эта штука была бесполезна. Но что, если заказать более мощные дуги? Раз этот старикан смог перезарядить арбалет без особого напряжения, сила натяжения там невелика. Но мои бойцы много сильнее этого задохлика!

Дернув рычаг купленного арбалета, или как его там, Чжугэ Ну, я понял, что силу натяжения можно смело увеличить вдвое, а если удлинить рычаг, то и втрое.

Осталась только объяснить хозяину лавки, что именно надо сделать. Тот, видя, что сделка может состояться, добавил, хитро прищурившись:

— А если наконечники смазать ядом, господин… например, аконитом… то и одной царапины будет достаточно.

Я усмехнулся. Люди на все готовы, лишь бы ничего не менять!

— Любезный, я возьму пятьдесят штук, если твои мастера увеличат силу натяжения втрое. Доставьте в Силинцзы пятьдесят таких усиленных Чжугэну, и две тысячи стрел к ним. И я заплачу вдвое!

Итак, кое-что из оружия все-таки удалось раздобыть. Позаботились мы и о работниках. Сяо Ма, шныряя по рынку, всем рассказывал, что мы набираем людей на работу с оплатой вдвое против обычных ставок — в Цицикаре это примерно один-полтора ляна серебра в месяц. В первый же день к нашей фанзе стали стекаться настоящие толпы кули в темно-синих куртках. В три дня их число достигло полутора сотен. А затем, на третий день, вдруг появились какие-то новые работники: выше, чем китайцы, в белых, а не синих одеждах и с совершенно другими прическами — вместо бритого лба и кос у них на голове был небольшой хохолок.

Сяо Ма на мой вопрос ответил:

— Это корейцы. Их много сейчас в Маньчжурии. В Корее мало земли, то и дело голод. Они хорошие работники!

В итоге к отъезду удалось собрать больше четырехсот работников. Конечно, это не тысяча, как я рассчитывал. Но есть надежда, что дорогой мы сможем нанять еще людей.

Через несколько дней наш караван был готов тронуться в путь. В голове колонны, как стая готовых к прыжку волков, ехала сотня монгольских наемников Очира — суровые, обветренные воины на низкорослых, выносливых лошадках. Большинство было вооружено фитильными ружьями, но многие все еще полагались на тугие монгольские луки. За ними под их бдительной охраной шла мрачная, молчаливая колонна из тридцати двух «факельщиков»-няньцзюней. Хотя их давно расковали, вид у них был по-прежнему неприкаянный и дикий.

Других пополнений из пленных мятежников мы дожидаться не стали — монголы должны были привести их прямо в Силинцзы.

Следом двигалось сердце нашего каравана — пять сотен медлительных, флегматичных верблюдов. Они шли, связанные длинными веревками, высоко неся свои гордые головы, навьюченные нашим богатством. На их горбах покачивались сотни пудов риса, муки, чумизы, мешки с бобами, тяжелые кирпичи прессованного чая и глиняные кувшины с соевым маслом. Это был годовой запас продовольствия для целого небольшого города.

По бокам от верблюжьего потока гнали две большие отары овец, блеяние которых смешивалось с гортанными криками погонщиков. А в арьергарде, замыкая шествие, брели четыре сотни завербованных в предместьях кули. Эти изможденные, одетые в рванье люди шли с покорностью волов, неся на себе лишь пожитки и надежду на то, что новый, щедрый хозяин действительно будет их кормить.

Все это — почти полтысячи человек, не считая нашего отряда, сотни верблюдов и тысячи овец — растянулось по степи почти на версту. И, глядя на эту живую, движущуюся реку, я понимал, что это лишь начало.

На второй день обратного пути караван втянулся в прекрасную, ухоженную долину. Вдоль дороги тянулся мирный пейзаж — аккуратные поля, рощицы тутовых деревьев. Но эту пастораль разорвал отчаянный топот. Нас нагонял одинокий всадник. Он скакал во весь опор, не жалея низкорослую, но крепкую лошадку, грива которой была украшена алыми лентами.

Когда он поравнялся с нами, стало ясно, что это не простой крестьянин. Дорогой синий шелк его нарядного костюма был запылен, а черты благородного лица искажены горем.

Завидев европейские лица, он бросился прямо к нам с Левицким.

— Господа! — выкрикнул он на ломаном английском. — Умоляю, помогите!

Караван остановился. Едва китаец спешился, как ноги его подкосились. Его сбивчивый, рваный рассказ, который переводил Ичиген, раскрыл причину столь странного поведения. Оказалось, что какой-то час назад банда хунхузов напала на повозку его жены, возвращавшейся из соседнего города от больной матери. Шестерых его слуг-охранников перебили на месте. А молодую и красивую женщину увезли в сторону гор.

— Я отдам все! — Он протягивал к нам дрожащие руки. — Золото, серебро, коней! Все, что имею! Только верните ее!

Китаец выглядел богатым, на шапке его покачивался шарик из слоновой кости — знак чиновника шестого класса. Взгляд мой невольно задержался на его холеном, явно не знавшем настоящих потрясений лице. Однако Левицкий, улучив момент, отвел меня в сторону.

— Серж, это не наше дело, — зашептал он мне на ухо. — У нас нет на это времени, у нас огромный караван, нас ждут на прииске! Монголы скоро приведут в Силинцзы сотни головорезов, с которыми нужно что-то делать! Мы не можем рисковать всем из-за жены какого-то местного мандарина!

Он, конечно, был прав, но… взгляд мой упал на рыдающего китайца, затем на дорогу, змеей уползавшую в горы — туда, где засело недобитое нами бандитское гнездо, — и мне стало вдруг отчетливо ясно, что проехать мимо не получится.

— Возможно, Владимир, это и есть те самые хунхузы, — глухо прозвучал ответ, хотя вера в собственные слова была слабой. — Те, что встали у нас на пути. Если так, наш долг — добить гадину в ее логове.

А про себя добавилось: «Да если и не те — какая, к черту, разница? Мы не проезжаем мимо, когда женщину увозят в рабство. Мы не они».

Был, впрочем, в этом решении и элемент расчета. Этот человек, судя по одежде и манерам, был не просто богачом. Он был из шэньши, из местной знати. Сегодняшнее спасение его жены могло завтра обернуться серьезной поддержкой, когда цинские власти всерьез заинтересуются, что за армия собирается у них в северных горах.

— Мы поможем, — твердо было сказано китайцу.

Он поднял на меня глаза, полные недоверия, которое тут же сменилось безмерной, детской благодарностью. Он рухнул на колени, пытаясь припасть к моим сапогам, но был поднят твердой рукой.

— Веди нас в свое поместье. Разместим караван на бивуак и начнем погоню!