Хозяин Амура

Глава 3

Глава 3

На следующий день я решил сам проехаться вдоль по берегу реки, изучить возможность переправы. Не то чтобы у меня не было веры докладам разведки — нет, просто на войне можно доверять только собственным глазам. Орокан и Сяо Ма — толковые ребята, но есть вещи, которые мог правильно оценить только я сам. Поэтому на рассвете я, Орокан и еще несколько бойцов выступили к разрушенному мосту.

Тропа петляла по склонам. Лишь к концу дня мы вышли месту назначения, где когда-то был переброшен мост. Доклады не врали — реальность оказалась даже хуже: опоры из крепкой, потемневшей от времени сосны были разрушены. Остатки моста лежали далеко внизу, там, где в глубокой каменной расщелине ревела взбесившаяся Желтуга. Мутные, желтые воды с грохотом бились о валуны, превращаясь в клокочущую пену. А над этим адом оборванными нитями висели пеньковые канаты — все, что осталось от переправы.

В подзорную трубу на том берегу, на почти отвесной скале, я отчетливо видел несколько фигур. Часовые хунхузов сидели у костров в накидках из соломы.

Сложив подзорную трубу, я задумался. Штурмовать эту стену, форсируя под выстрелами, — чистое самоубийство. Можно, конечно, перебраться через реку выше или ниже по течению, подобрав неохраняемый и не очень обрывистый участок. Но все равно это рискованно — придется идти по совершенно незнакомой горной местности без каких-либо ориентиров и троп.

— Что думаешь? — спросил я Орокана, тоже всматривавшегося в противоположный берег, щуря узкие глаза. Он смотрел без подзорной трубы, но, казалось, видел больше моего.

— Ловушка, — глухо произнес молодой охотник. — Они там, как медведь в берлоге. Сами не выйдут!

Хм. А ведь он прав! Для засевших на прииске хунхузов этот каньон не только крепость, но и западня! И раз они нас так испугались, что сдуру сломали единственный соединяющий их с миром мост — пусть там теперь без провианта и сидят!

— Отлично! — после паузы произнес я. — Эта берлога станет их могилой. Рано или поздно жратва у них закончится, и тогда сами полезут из норы — прямо к нам в руки!

Оставив троих нанайцев в скрытом «секрете» на скале с приказом вести круглосуточное наблюдение, мы двинулись дальше, к другой, еще более страшной находке.

Орокан привел нас к ручью, впадавшему в Желтугу. Там, зацепившись за корягу, лежал человек. Рыжий мистер Фосс. Наши разведчики нашли его в ледяной воде, в промокшей дочерна твидовой куртке, и вытащили на берег. Теперь он лежал лицом вниз. Орокан повернул тело набок, показывая, что грудь и живот были растерзаны — словно его долго и яростно кромсали когтями и зубами.

— Что думаешь?

— Росомаха, — коротко бросил Орокан, указывая на рваные раны. — Или волки. Пришли на кровь, уже после.

Опять я согласился с нанайским следопытом. Звери пришли потом, а убил его не зверь. Я смотрел на аккуратное, почти незаметное пулевое отверстие в затылке. Выстрел с близкого расстояния, но выходного отверстия нет. Это не смерть в бою, нет, — да тут и боя-то никакого не было. Его просто пристрелили.

Опустившись на колено, я вглядывался в мертвое лицо европейца. Кем ты был, мистер Фосс? Кто пустил тебе пулю в затылок? Зачем? И главный вопрос — где этот человек сейчас?

Повернув тело, я вдруг заметил пристегнутую к поясу плоскую кожаную сумку. Это было непохоже на обычные торбы путешественников: скорее, она напоминала военный планшет.

— Не смотрели, что там? — спросил я у Орокана.

— Она пустой! Так было!

Действительно, сунув руку в открытый клапан, я заметил, что сумка абсолютно пуста.

Больше ничего интересного на теле обнаружить не удалось.

Вернулся я на прииск уже затемно, злой, как черт, но зато с готовым решением. На общем построении, глядя в усталые и вопрошающие лица моих бойцов, без обиняков объявил:

— Штурма не будет. Устроим этим гадам блокаду! Садимся здесь и ждем, пока они не начнут пухнуть от голода.

Новость была встречена гробовым молчанием. Мои каторжане и тайпины, кажется, приняли эту новость со скрытым облегчением, нанайцы, уже, предупрежденные Ороканом, — как должное. Но зато со стороны казачьей ватаги сразу же поднялся ропот. Из их рядов вышел урядник Епишев — жилистый, бородатый мужик, сменивший оставшегося в городке хорунжего.

— Не пойдет, господин начальник, — сказал он, и хоть голос его был уважителен, в глазах светилось упрямство. — Мы нанимались на бой, а не в карауле сидеть да комаров кормить. У нас дома страда идет, опять же, осень скоро, путина, кета пойдет. Бабы одни не справятся! Опять же, смотр скоро осенний — что начальство скажет, ежели мы в строй не явимся? Пора нам назад собираться. Верно, станичники?

За его спиной согласно и хмуро закивали. Назревал бунт.

Посмотрев на их обветренные, упрямые лица, я понял: они устали. Угрожать им — последнее дело. Ну что ж… за последние дни мое маленькое войско пополнилось добровольцами из бывших рабов, так что отпустить восвояси два десятка казаков я могу себе позволить.

— Ладно, понимаю, — миролюбиво произнес я. — Вас нанимали на бой, а не на сидение в осаде. Вы свое слово сдержали, дрались как львы и заслужили отдых. Все, можете ехать. Я вас не держу.

В казачьих рядах прошел удивленный шепот.

— И награду свою вы получите, — добавил я. — Полностью, как договаривались. По фунту золота на каждого.

Казаки восторженно загудели — такая щедрость, особенно после их недавней выходки в Силинцзы, оказалась полной неожиданностью. Урядник даже растерянно крякнул, не зная, что ответить.

— Одно только «но», ребята, — поднял я палец. — Здешнего приискового золота мало, да и то, что было, разошлось на пособие бывшим рабам. А основная наша казна — в Силинцзы. Придется вам подождать пару дней, пока я туда смотаюсь и привезу ваш расчет. Ну, заодно и Сафара нашего с ранеными проведаю.

Конфликт был исчерпан.

Можно, конечно, вместе с ними было вернуться, но пусть пока в охране посидят, лишним не будет.

Позже, когда казаки уже с оживлением обсуждали, кто что купит, вернувшись домой, я позвал в свою штабную фанзу Лян Фу. Он вошел молча, сел напротив. Настало время для серьезного разговора.

— Цзюнь-шуай, — начал я, впервые обратившись к нему по его официальному тайпинскому чину. — У нас с тобой теперь есть земля, четыре прииска, и армия. — Тут я сделал паузу. — Предлагаю тебе стать здесь управляющим.

Он посмотрел на меня с несказанным изумлением.

— У меня много дел в России. Я не могу отлучаться оттуда надолго. Так что давай договоримся так: я налаживаю добычу золота, — продолжил я, — закупаю хорошее оружие, штуцера, если понадобится, вербую новых бойцов — в общем, ставлю тут дело на правильную ногу, и уезжаю. А ты здесь, на приисках, остаешься за главного. Организуешь работу, поставишь охрану, будешь следить за порядком. Будешь от меня управлять этой долиной.

— И каковы условия? — спросил он так же прямо.

— Смотри, треть всего золота, что вы добудете, твоя. На твою армию, на твою войну, на твое Небесное Царство. Можешь хоть императором себя объявить, мне плевать. Но две трети — мои. Это плата за оружие и за мою защиту. Если кто сунется — мои бойцы придут на помощь.

Я протянул ему руку.

— Идет?

Лян Фу посмотрел на мою руку, потом мне в глаза.

— Только есть одна проблема, — предупредил я его, — это соглашение придется согласовать с моими компаньонами. Завтра мы возьмем с собою Сян Ма и поедем в Силинцзы. Там все окончательно и обсудим.

Утром следующего дня мы втроем выехали в направлении города… Проезжая с прииска Тигровый зуб до Силинцзы, мы вместе с Лян Фу, новоиспеченным управляющим, еще раз осмотрели три ранее захваченных рудника. Все они были меньше «Тигриного зуба», но явно приносили когда-то немалый доход. Однако сейчас все работы здесь были остановлены: рабы разбежались, предварительно разграбив запасы продовольствия. Кроме того, часть работников с «Тигрового Зуба» ушла вместе с Ваном, а часть — перешла в категорию военнослужащих. Похоже, наступило время наладить работу рудников, но для этого нужны были люди — главным образом работники. Впрочем, от надежных солдат я бы тоже не отказался — неизвестно, что еще выкинет этот Тулишен, где он проявится вновь. А в том, что он придет за своим золотом, я не сомневался.

И когда мы вместе с Лян Фу ехали с приисков в Силинцзы, на привале я задал ему этот мучивший меня вопрос.

— Нам нужны люди, цзюнь-шуай. Примерно тысяча работников. Кроме того, мне нужно больше солдат — смелых, преданных, готовых на все. Таких, как твои тайпины. Где мне их взять?

Лян Фу долго молчал, глядя на тлеющие угли костра.

— Тысяча, — сказал он наконец глухо. — Тысячи наших братьев, воинов Небесного Царства, после поражения под Линьцыном томятся в рабстве по всей Маньчжурии. Император Цинов приказал казнить всех, кто попадается им в руки, но многие военачальники нарушили этот приказ ради денег, что можно выручить от продажи пленных. И теперь базары наполнены нашими братьями. Их продают, как скот, на невольничьих рынках. Они потеряли все — веру, надежду, оружие. Но не разучились ненавидеть.

Он поднял на меня свои темные, горевшие холодным огнем глаза.

— Самый большой рынок в Мукдене, столице этой провинции. Там можно купить все что угодно. Если у тебя есть серебро, Тай-пен, ты можешь купить там и рабов, и даже готовую, преданную тебе армию!

Эта мысль, прямо скажем, запала в душу. Разве не правильно будет потратить захваченное нами золото, чтобы выкупить из ада тех, кто уже был солдатом, кто ненавидел этот мир и готов был сжечь его дотла? Поиск Тулишэня и его хозяев-европейцев приобретал теперь новый, практический смысл.

Наконец, после пяти дней пути мы выбрались из диких гор и вышли на дорогу в Силинцзы. Подъезжая к городку, я сразу же заметил перемены. На восстановленных стенах теперь через каждые сто шагов стояли часовые. В утренней дымке виднелись фигуры, методично прохаживающиеся по гребню стены. Ворота, которые мы разнесли в щепки, были не просто заделаны, а отстроены заново, теперь еще крепче, из толстых, просмоленных бревен.

На расчищенной площадке у стены гоняли до седьмого пота новобранцев из решивших примкнуть к нам местных китайцев. Держа длинные толстые палки, на которые были насажены штыки, рекруты с хэканьем кололи соломенные чучела. Кругом слышались глухие удары железа о дерево, резкие гортанные команды — жизнь, подчиненная военному порядку, брала свое.

У самых ворот меня уже ждал Левицкий. Корнет выглядел хорошо отдохнувшим, а одежда его представляла собой пеструю смесь китайских и европейских вещей, — совсем не то, чего ожидаешь от сурового коменданта крепости. Мы обнялись.

— С возвращением, Владислав Антонович! — радостно сказал он, крепко пожимая мне руку.

— Как Сафар? — тут же задал я давно мучивший меня вопрос.

— Неплохо. Доктор говорит, стабилен. Даже лучше, чем можно было ожидать, — ответил он. — Но об этом тебе Тит расскажет, он от него не отходит.

— Что происходит в городе?

— Да все идет своим чередом. У нас тут свои заботы: местные лавочники одолели жалобами — требуют платы за фураж для лошадей, за дрова, за все подряд. Слишком уж осмелели от нашего доброго отношения! Пришлось ввести жесткие правила, а двоих наших выпороть за откровенный грабеж. Люди расслабились, мира захотели.

Я кивнул, прекрасно, однако, понимая, что мир им в ближайшее время не светит.

— Были еще гости, — продолжил Левицкий, когда мы шли по главной улице к ямэню. — Три дня назад пришел торговый караван из Мукдена. Чумизу привезли, рис, чай. Я их пропустил, разумеется, но велел своим людям присмотреть — уж больно у них глаза любопытные были. Похоже, слухи о том, что у долины Мохэ появился новый, дерзкий хозяин, уже пошли гулять по всей провинции.

— Пусть гуляют, — бросил я. — Нам же лучше.

Едва мы вошли во двор ямэня, как из дверей с радостным ревом на меня вылетел Тит. Его медвежьи объятия были так сильны, что у меня хрустнули ребра.

— Командир! Вернулся! — гудел он, хлопая меня по спине своей ручищей-лопатой.

— Отпусти, медведь, задушишь! — прохрипел я, пытаясь вырваться. — Рассказывай лучше, как он там?

Тит тут же посерьезнел.

— Лучше ему, командир. Точно тебе говорю, лучше. Вчера в первый раз сам ложку в руках держал! — В его голосе звучала неподдельная гордость. — А эта китаянка… Мэйлин ее теперь зовем… она от него ни на шаг не отходит. Что-то ему на своем шепчет, отвары какие-то варит из трав, которые ей нанайки приносят. Доктор наш злится, кричит — знахарство, антисанитария! А я вот думаю, — Тит понизил голос до заговорщицкого шепота, — может, оно и лечит-то получше всяких дохтурских порошков? Он при ней почти и не хмурится…

— Ну, пойдем посмотрим, как он там!

После разговора с Титом я прошел в комнаты, где устроили лазарет. Сафар лежал на широком кане, укрытый одеялом. Он был бледен и худ, но взгляд, которым он меня встретил, был ясен и тверд.

Рядом с ним на коленях стояла та самая китаянка с изуродованными ногами, которой он подарил заколку. На ее лице не было страха, лишь тихое, сосредоточенное сострадание. Она терпеливо, буквально с материнской нежностью подносила к его губам ложечку с дымящимся бульоном.

Заметив меня, Мэйлин бесшумно поднялась и вышла, мелко семеня бинтованными ногами.

— Как ты? — спросил я, присаживаясь на край кана.

— Буду жить, — глухо ответил он. Чувствовалось, что говорить ему еще тяжело. — Голова… звенит. Но это пройдет. Я должен встать на ноги. Скоро.

— Лежи, — сказал я. — Тебе нужен покой.

Он медленно покачал головой.

— Нет. Я должен найти его. Ты обещал…

— И я сдержу слово, — перебил его я. — Но, думаю, нам не придется его искать, Сафар. Не волнуйся. Он сам к нам придет.

Сафар вопросительно поднял бровь.

— Думаешь, он просто так оставит свое золото? — я усмехнулся. — Нет. Такой, как он, не оставит. Он соберет людей. И вернется сюда. Обязательно. А мы будем его здесь ждать. Так что лечись. Ты нам еще понадобишься.

Поговорив еще немного, я ушел, лелея надежду, что, возможно, эта молчаливая, искалеченная девушка сможет сделать то, чего не смогли ни наша победа, ни золото, ни даже месть. Может, она вернет Сафару желание жить.

Вечером того же дня я собрал всех своих. За низким красным столом сидели все, на ком теперь держалась наша власть: Левицкий, хмурый Софрон, могучий Тит, молчаливый Мышляев и, чуть особняком, невозмутимый Лян Фу.

Без особых предисловий я обрисовал ситуацию: остатки хунхузов заперты за рекой, пока Тулишэнь где-то там собирает новую свору. Его белые хозяева тоже не оставят свои золотые карты в покое. Рано или поздно они вернутся. И к их приходу мы должны превратить эти дикие горы в неприступную крепость, а разрозненные прииски — в единый, работающий механизм.

— Для этого нужен хозяин. Один. Тот, кто будет здесь, на месте, каждый день. — Я сделал паузу и посмотрел прямо на китайца. — И я решил, что этим хозяином, управляющим всеми четырьмя приисками, будет цзюнь-шуай Лян Фу.

В зале повисла напряженная тишина. Я видел, как изумленно вскинул брови Левицкий, как недовольно засопел Тит. Поставить над ними, над русскими, пусть и союзника, но китайца? Это шло вразрез со всем, к чему они привыкли.

— Владислав, ты уверен? — первым нарушил молчание Левицкий. — Он… чужой. Свои могут не понять.

— А кто свой? — Я обвел их жестким взглядом. — Тот, кто делит с нами хлеб и пули, тот и свой. Или ты, Владимир, хочешь остаться здесь наместником? Ты, конечно, дворянин и прирожденный администратор, но ты нужен мне в России. Да и сам ты захочешь ли жить здесь и разбираться в местных тонкостях? Мне думается, тебя ждет лучшее будущее. Или, может, ты, Софрон? У тебя есть опыт управления сотнями людей? То-то же.

Оба промолчали. Они прекрасно понимали, что управлять этой массой вчерашних китайских рабов они не смогут.

— Лян Фу — другое дело. Он, можно сказать, местный, плоть от плоти, — продолжил я. — Они верят ему. Пойдут за ним. И только он сможет заставить эту машину работать. Другого выхода у нас нет.

Наступило время решений. Я озвучил свою идею: Лян Фу и его люди получают в полное распоряжение прииски. Они организуют работу и внутреннюю охрану, в том числе и от запертых за рекой хунхузов. Треть всего добытого золота — их доля. На эти деньги он кормит своих людей, одевает, платит им жалование, — в общем, расходов у него будет немало.

— А остальные две трети? — практично поинтересовался Софрон.

— Остальные — наши. Они пойдут в общую казну. На закупку в России настоящих ружей, а не этих самопалов. На паровые машины для промывки. На динамит. На все, что сделает нас непобедимыми. А самое первое — на привлечение новой рабочей силы и охраны.

Дискуссия была долгой и жаркой, в конце концов, скрепя сердце все согласились:

Лян Фу становится наместником на приисках. Господин Левицкий так и побудет пока комендантом Силинцзы, на нем весь гарнизон и тыловое обеспечение. Тит и Софрон вместе с Мышляевым должны превратить наш разношерстный отряд в настоящую армию, обучить новобранцев, наладить оборону, подготовиться к возвращению Тулишэня, которое было так же неизбежно, как восход солнца.

— А ты? — спросил Левицкий, когда, казалось, все было решено. — Какова твоя роль во всем этом?