Хозяин Амура

Глава 1

Глава 1

Огонь, подобно внезапному удару кулака в лицо ударивший с обеих сторон ущелья, в клочки разорвал тишину. Воздух буквально взорвался грохотом десятков фитильных ружей, и этот гром, многократно отраженный от скал, превратился в сплошной, давящий на уши рев.

Наши передовые, казаки и нанайцы, оказались прямо в центре этого огненного мешка. С первыми же выстрелами один из казаков, вскинув руки, мешком рухнул с коня. Рядом с ним на камни упал нанаец, прижимая ладонь к пробитому боку. Остальные, рассыпавшись, тут же открыли ответный огонь, укрываясь за валунами и складками местности, но это было все равно что стрелять по скалам. Хунхузы засели в хорошо подготовленных, выложенных камнем гнездах-ячейках, почти невидимых на фоне серых склонов, и безнаказанно поливали ущелье свинцом.

— Назад! — проревел Мышляев, пытаясь перекричать грохот.

Под его командованием остатки дозора, огрызаясь выстрелами, начали отходить, унося раненых. Я видел, как Мышляев, стоя почти в полный рост, прицелился и выстрелил туда, откуда огонь был особенно плотным, давая своим людям время отступить.

— Стреляй! — кричал он своим бойцам, уже занявшим позиции у входа в ущелье.

В ответ на его приказ с нашей стороны ударил дружный залп. Но хунхузы лишь на мгновение вжали головы в свои каменные норы, а затем снова принялись за свою смертельную работу. Двое из людей Мышляева тут же были ранены.

Я лежал за огромным валуном, судорожно пытаясь понять, что делать дальше. Мы были в классической, идеально исполненной западне. Прорваться вперед через этот огненный коридор означало положить как минимум треть отряда. Отступать — подставить спины под их выстрелы. Тупик.

И тут память услужливо напомнила мне про другой такой же бой в моей прошлой жизни…

Такая же проклятая гора. И мы, зеленые сопляки, ползем наверх, выплевывая легкие, а внизу огрызается «духовский» пулемет.

Я тогда выдохся, прижался к скале, не в силах сделать и шага. И рядом так же тяжело дышал мой лейтенант, хриплый, злой, на семь лет старше, но упорный, как дьявол.

— Что, Курильский, сдулся? — прохрипел он, толкая меня прикладом в бок. — Давай шевелись, салага! Пот экономит кровь! Запомни это!

И вот мы лезем на вершину. Один из наших, Вадька, нашел такой же удобный уступ и залег, решив «поработать» по пулеметному гнезду. А лейтенант, увидев это, заорал ему так, что, казалось, камни посыпались.

— Идиот! Наверх! Всегда иди наверх! Кто выше — тот и жив!

Вадька не послушал. Через минуту его сняли с соседней высоты…

Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Наверх! Нам надо наверх.

Глаза поймали синюю куртку одного из наших тайпинов. Злобно щерясь, он приник к ложу тяжелого штуцера, пытаясь поймать момент, когда кто-то из засевших на склоне хунхузов подставится под выстрел.

— Где Лян Фу? — дернув его за рукав, резко выкрикнул я.

Тайпин — молодой совсем, безусый парень — недоуменно оглянулся на меня. Затем до него дошло, что я ищу командира, и он закричал что-то по-китайски. Ему тут же ответили десятки голосов, и вскоре Лян Фу, черный от порохового дыма, предстал передо мной.

— Найди Сяо Ма! Нам нужен проводник!

Молча кивнув, командир тайпинов резко выкрикнул:

— Сяо Ма! Куай дао во чжэр лай![1]

Вскоре маленький юрки китаец появился перед нами.

— Сяо Ма! Подумай! Есть другой путь наверх? Тропа? Козья стежка? Что угодно! — крикнул я, когда он, пригибаясь, подбежал к нам с тайпином.

Бывший раб окинул взглядом склоны. В глазах его мелькнуло узнавание: он вглядывался в скалы, и губы его шевелились. Затем он ткнул пальцем в почти отвесную, поросшую колючим кустарником осыпь слева от нас.

— Там… — перевел Лян Фу его торопливый шепот, — там нет тропы… но козы ходят. Можно попробовать… очень трудно. Но можно!

Это был не шанс. Это была тень шанса, призрачная возможность. Но в нашей ситуации и она была дороже всего золота мира.

— Мышляев! — проревел я, перекрикивая треск выстрелов. — Держать их здесь! Отвлекай, шуми, жги порох! Но ни шагу вперед, понял⁈ Нам нужно время!

Он коротко кивнул, и его лицо, черное от пороховой гари, сделалось маской мрачной решимости. Оставив его командовать основной группой, я начал собирать свой штурмовой отряд. Выбор был очевиден: Тит, чья исполинская сила могла пригодиться на кручах, Сафар, десяток молодых и жилистых казаков и все уцелевшие после первого обстрела нанайцы.

Путь, который указал нам Сяо Ма, трудно было назвать даже тропой. Почти отвесная осыпь из мелкого, «живого» камня, поросшая колючим кустарником, который рвал одежду и кожу в кровь, плохо подходила для восхождения. Но делать было нечего: и мы полезли наверх.

Не успели мы подняться и на двадцать саженей, как склон из «неудобного» превратился в «почти непреодолимый». Пот сразу же залил глаза, застилая мир соленой пеленой. Легкие горели от недостатка воздуха, сердце бешено колотилось о ребра, как пойманная в клетку птица. Каждый шаг вверх был пыткой. Ноги скользили, камни срывались из-под сапог и с сухим шорохом летели вниз. Приходилось цепляться за все: за острые выступы скал, за тонкие, предательски гнущиеся корни, за колючие ветки, впивавшиеся в ладони сотнями игл.

Я карабкался, задыхаясь, и в голове моей, в такт бешеному пульсу, вспыхивали короткие, жгучие обрывки из прошлой, другой, жизни. Мелькали лица ребят, с которыми ходил по горам в Веденском районе. Тогда мы все тащили на себе двойной боекомплект и сухпай на три дня. И ничего, от натуги никто не сдох. «Кто наверху, тот и победит…»

Внизу продолжался бой. Я слышал сухую трескотню наших штуцеров и ответные, более глухие и редкие хлопки фитильных ружей хунхузов. Мышляев делал свое дело — он заставлял врага смотреть вниз, не давая им поднять головы.

Еще один рывок. Я подтянулся, ухватившись за корень, и на миг увидел удобный уступ чуть в стороне — идеальная позиция для стрельбы. Можно было бы залечь, передохнуть, сделать пару выстрелов… Но нет. Надо лезть выше. Я карабкался, уже не чувствуя ни боли в содранных руках, ни усталости. Мной двигал простой, выжженный в памяти кровью закон войны: кто выше, тот и жив. И я собирался жить. Кто наверху, тот и победит!

Наконец, вывалившись на узкий, как лезвие ножа, гребень, я рухнул на камни, хватая ртом разряженный горный воздух. Тело гудело от напряжения, одежда была мокрой от пота и порванной в клочья. Один за другим наверх выбирались мои бойцы — измотанные, с содранными в кровь руками, но с диким, злым блеском в глазах. Мы сделали это. Мы были выше.

Отсюда, с вершины, логово врага было как на ладони. На противоположном склоне, чуть ниже нас, мы отчетливо видели их стрелковые позиции — сложенные из дикого камня «гнезда», тщательно замаскированные ветками и почти неприступные для атаки снизу. Занятые перестрелкой с группой Мышляева в долине, хунхузы даже не подозревали о смертельной угрозе, нависшей прямо у них над головами.

— Рассредоточиться по гребню, — прохрипел я, давая знак. — Огонь по готовности. Цель — каждая живая тварь в этих норах.

Переводя дух, мои бойцы занимали позиции, выбирая удобные камни для упора. Щелкнул первый курок. Затем второй, третий… и на врага обрушился наш свинцовый дождь. Теперь роли поменялись. Мы были охотниками, а они — дичью, запертой в каменных клетках.

Паника внизу началась почти сразу. Один хунхуз, высунувшийся для выстрела, получил в череп сразу две пули и молча ткнулся лицом в бруствер своей ячейки. Другой взмахнул руками и кубарем покатился вниз по склону.

Настоящий вой пронесся над ущельем: такого поворота бандиты явно не ожидали. Их ответный огонь стал беспорядочным и неточным — теперь они стреляли вслепую, вверх, почти не видя нас.

Их командир, однако, явно не был дураком. Поняв, что их обошли и дело пахнет тотальным истреблением, он отреагировал с отчаянной, звериной решимостью. Раздались яростные, лающие команды, и из одного из самых дальних, скрытых от нашего обстрела «гнезд» выскочила группа примерно из десятка головорезов. Не обращая внимания на бой внизу, они, пригибаясь, бросились прямо по гребню наперерез нам, пытаясь зайти во фланг и сбросить с высоты.

— К бою! — рявкнул я.

Пришлось мгновенно разделиться. Часть бойцов продолжала методично выбивать хунхузов в ущелье, не давая им поднять головы. А мы: я, Тит, Сафар и несколько казаков — развернулись, чтобы встретить отряд смертников. Теперь противник пытался проделать с нами то, что мы проделали с ним: связать перестрелкой, позволив своей штурмовой группе зайти нам в тыл. Узкий каменистый гребень вот-вот обещал превратиться в арену для короткой, яростной и безжалостной схватки, где нет места маневру, где все решают только скорость и сталь.

Рукопашная схватка на узком, как лезвие ножа, гребне была чистым безумием. Я едва успел выстрелить в упор в первого хунхуза, как на меня тут же навалился второй. Пришлось работать прикладом и ножом, отбиваясь от яростных ударов тесака-дао. Краем глаза я видел, как справа ревет, круша врагов, Тит, а казаки-пластуны, матерясь, сдерживают натиск еще двоих бандитов.

Я наконец отбросил своего противника и попытался перезарядить «Лефоше» — в барабане оставался всего один патрон. Пальцы, скользкие от пота и крови, не слушались, драгоценные секунды уходили. И в этот момент, в самый уязвимый для меня миг я увидел, как один из хунхузов, которого до этого теснили казаки, вдруг извернулся и, оставив казаков за спиной, одним прыжком оказался прямо передо мной.

Я никак не успевал выстрелить. Время как будто остановилось. Все, что я видел, — это его перекошенное яростью лицо, револьвер в руке и головокружительную пропасть слева и справа от нас…

И тут между нами выросла тень. Сафар. Он был ближе всех и, оценив ситуацию, не раздумывая, бросился наперерез, закрывая меня своим телом.

— Сафар, нет! — вырвалось у меня.

Хунхуз, не ожидавший этого, на мгновение растерялся, но палец его уже давил на спуск. Выстрел грянул оглушительно громко. Я видел, как Сафара дернуло, как по его виску, оставляя темный след в черных волосах, скользнула пуля. Он не закричал, лишь качнулся, как подрубленное дерево, и начал медленно оседать на камни.

Тит, увидев это, издал звериный рев, от которого, казалось, задрожали скалы. Он отшвырнул противника, с которым боролся, и бросился на помощь. Но он был слишком далеко, слишком неповоротлив для этого узкого карниза. Он не успевал.

Ярость затопила все. Пальцы наконец-то нащупали патрон, вложили его в камору, провернули барабан. Время сжалось в одну-единственную секунду. Хунхуз, оскалившись, перевел оружие, взводя курок, чтобы добить и меня, и лежавшего у моих ног Сафара.

Мой револьвер взревел, подпрыгнув в руке. Пуля ударила бандита прямо в переносицу. Он замер, выронил меч и, качнувшись, молча рухнул навзничь, в пропасть.

Все было кончено. Последний из отряда перехвата был убит. Засада внизу, потеряв почти всех командиров, умолкла. Остатки бандитов бросились бежать в глубь ущелья, где их уже встречали люди Мышляева. Мы победили.

Я бросился к Сафару. Он был без сознания, голова разбита, но дышал. Тит подхватил его на руки так же легко, как до этого поднимал мешки с мукой, и мы начали спуск.

Внизу, в ущелье, бой уже стих. Мои бойцы встречали нас радостными криками, но тут же смолкали, видя, как Тит несет раненого Сафара. Картина внизу открылась страшная: ущелье было завалено телами хунхузов, но и наших полегло немало.

И тут я увидел группу нанайцев. Они стояли на коленях вокруг тела, лежавшего на земле. Я подошел ближе, и сердце мое ухнуло вниз. На земле лежал Аодян. Молодой, сильный, еще вчера полный жизни вождь.

Орокан, чье широкое молодое лицо, казалось, в один миг превратилось в каменную маску, поднял на меня глаза.

— Он повел наших в атаку, когда хунхузы дрогнули, — глухо рассказал мне один из казаков, стоявший рядом. — Первым выскочил из-за камней, чтобы увлечь за собой остальных. И тут же его срезало… почти в упор. Если бы не он, они бы еще долго там сидели и положили бы наших куда больше.

Я смотрел на мертвое лицо Аодяна, на его юношеские, почти мальчишеские черты и чувствовал, как горечь победы становится невыносимой.

Орокан медленно поднялся.

— Он умер, как подобает вождю, увлекая за собой других, — произнес он, и в его голосе не было слез, только сталь. — Его дух теперь будет охотиться в небесной тайге, и он доволен.

Выпрямился — теперь именно он был вождем.

— Я веду их по тропе мести. Веди нас дальше, Тай-пен.

Прииск «Тигровый Зуб» встретил нас тишиной и запахом смерти. После короткого и жестокого боя в ущелье сопротивления здесь уже никто не оказывал. Уцелевшие хунхузы, потеряв командиров и поняв, что их западня превратилась в могилу, просто растворились в горах, бросив все.

Пока Овсянников, хмурый и молчаливый, колдовал над разбитой головой Сафара, а нанайцы готовили тело Аодяна к погребению по их обычаям, нужно было делать дело. Приказав Мышляеву расставить дозоры и собрать трофейное оружие, я вместе с Софроном направился обыскивать бараки. Особое внимание — тому, где, судя по всему, располагался штаб убитого командира хунхузов.

Это была крепкая, сложенная из дикого камня фанза. Внутри, среди разбросанных мехов и пустых бутылок, наше внимание привлек окованный железом сундук, запертый на тяжелый замок. Тит, чье лицо было мрачнее тучи после ранения Сафара, одним ударом обуха снес его.

Но внутри не оказалось ни золота, ни серебра, ни опиума. На ворохе старого тряпья лежал туго свернутый и обернутый в промасленную кожу пакет. Софрон, развязав тесемки, протянул его мне.

Развернув жесткий, потрескавшийся сверток, я увидел несколько листов плотной бумаги, исчерченных тонкими, аккуратными линиями. Это были карты. Детальные, профессионально выполненные геологические карты всей долины реки Мохэ и прилегающих хребтов. На них были нанесены не только русла рек и тропы, но и обозначены пробы грунта, отмечены места с наибольшей концентрацией золота, сделаны точные инженерные расчеты по глубине залегания породы. Работа, требовавшая месяцев труда и серьезных познаний.

Но самое странное было не это. От карт исходил слабый, незнакомый, но чем-то неуловимо знакомый запах. И все пометки, цифры, каллиграфически выведенные расчеты были сделаны не китайскими иероглифами.

Они были сделаны на английском языке.

Рука, державшая карту, слегка дрогнула. Я смотрел на эти аккуратные, выведенные чужой, незнакомой рукой слова: Gold vein, Quartz outcrop, Estimated yield — и чувствовал, как по спине пробегает ледяной холодок. Дальше следовали сведения, собранные в таблицу. Это были не какие-то бандитские каракули. Это был отчет специалиста.

— Что это за грамота, командир? — глухо спросил Тит, всматриваясь в непонятные ему символы.

Подняв голову, я посмотрел, но увидел не его, а всю картину целиком, и она внезапно обрела зловещую, пугающую глубину. Хунхузы, фитильные ружья, разбой, грабежи… все это было лишь ширмой. Грязной, кровавой пеной на поверхности глубоких, темных вод.

— Это значит, — ответил я медленно, — что мы охотимся не на того зверя. За этим уродом, которого мы ищем, стоит кто-то еще. Кто-то очень умный, очень богатый. И, судя по всему, — я снова опустил взгляд на английские слова, — этот кто-то — из Европы.

[1]Сяо Ма — быстро ко мне (кит.).