Господин следователь. Книга восьмая

Глава 8 Я не Карлсон

Теперь без музыкального сопровождения в собственный двор не войти. Только заскрипела калитка, как из сарайчика донеслось:

— Ме-е!

Могла бы, между прочем, свои мысли четче формулировать.

— И чего сразу орешь, да еще на хозяина? А хворостиной?

— Ме-е-ее⁈

— А не за что, а для профилактики. И Аньке твой заодно.

— Ме-ме!

Хм… И где она, пресловутая женская солидарность? Радуются, что кому-то попадет просто так, за компанию.

— Иван Александрович! — услышал я.

Манька? Нет, не она.

Вот, только соседки сейчас не хватало. Устал я, есть хочу. Но Ираида Алексеевна тащит капусту своей любимице, придется хоть немножко поболтать. Навязались на мою голову Аньки с Маньками. Но коза же не виновата, что у нас капусты нет. Да, а у бабки-то она откуда? Точно, останется Ираида Алексеевна без заготовок на зиму. Или у друзей и знакомых таскает? Но нижние листья, насколько мне известно, тоже в дело идут — из них серые щи варят. Беда. Если соседка у всего города листья изымет, останусь без щей.

— Здравствуйте, Ираида Алексеевна, — натянул я улыбку.

— Ме-ее-ееее! — истошно заорала коза, услышав голос кормилицы. Потом, от всей дури, долбанула в дверцу так, что сарайка затряслась. Чем это она? Рогами или копытами? Помнится, мужики, которых я в эту сарайку засунул, тоже ломились, но ничего не тряслось! Наверное, мощность следует измерять не в лошадиных силах, а в козлиных. Или в козьих?

— Ой, Иван Александрович, здрасьте… Щас. Манечка, подожди, солнышко… Чего я спросить-то хотела? Щас, только Манечку покормлю. Сокровище-то мое!

Бабулька споро размотала веревочку и принялась кормить рогатое «сокровище» капустными листьями, не уставая умиляться:

— Ох, красавица-то ты наша… Умница! А ушки какие! А рожки! Иван Александрович, а кем она вам приходится?

От неожиданного вопроса на пару секунд онемел.

— Манька? Козой она мне приходится, больше никем. Точно — не родственники. Мы с ней даже знакомы недавно.

— Нет, я про Анечку, — поспешно уточнила соседка. — Мы-то все поначалу думали, что она Нюшка, прислуга. А она нынче Аней стала, гимназисткой. Да еще и шикарная, словно дворянка. Теперь голову ломаем — кто ж она есть? Была бы постарше — решили бы, что любовница ваша, вы уж простите нас, дураков. Так не ходят любовницы в гимназию, да еще и за ручку с невестами. Да и вы у нас человек, хоть и молодой, но порядочный, любовницу бы напоказ выставлять не стали.

О как! Порядочные люди любовниц могут завести, но напоказ не выставляют. Надо запомнить.

— Так кто она вам, Анечка-то? Уж вы скажите старой бабке, любопытство замучило.

— Сестренка она моя, младшая, — ляпнул я. — Аню цыгане в детстве украли, а потом ее мужики отбили. Бедняжка в деревне росла — сызмальства коз доила, коней пасла, гусей на водопой водила. Вот, решил я прислугу себе нанять, а она сестрой оказалась. Но она крестьянкой числится. Бумаги надо выправлять, что дворянка. Сразу-то все не сделать, правильно? Пусть теперь учится, потом замуж выдадим.

Выдадим, как же. Где такого дурака найти, чтобы взял Аньку замуж? Проще козу в хорошие руки пристроить.

— Ох ты, Господи! — закрестилась бабулька, позабыв про капустный лист, который немедленно был вырван из ее рук и слопан козой. — Такого даже в сказках не слышала.

— И я не слышал, — кивнул я, собираясь раскланяться и уйти. Капуста у Ираиды закончилась, теперь можно.

Но так просто от любопытной соседки не отделаться.

— А чего ж беленькая-то она? И в о́ лос у нее в косе русый?

— А какой она должна быть? — удивился я. — Я же и сам белый, и в о́ лос русый. Сама-то Анечка не цыганка, а русская.

— Так цыгане-то, когда наших деток крадут, они им в задницу деготь заливают — те и чернеют, — громким шепотом поведала бабулька. — И кожа темной становится, и в о́ лос черный. Посмотришь — от цыганенка не отличишь.

Господи, деготь заливают! Охренеть. Мне самому стыдно стало — чего это я на цыган-то решил свалить? Прикольно показалось. Надо было сказать, что Анька цыган застроила, они ее сами вернули.

— Значит, не успели Анечке деготь залить, так и слава богу, — сделала бабка вывод.

Точно, что слава богу. Если бы ей еще и деготь залили в это место, так и представить страшно. Эх, ладно, что гимназистка не слышит, она бы нам с бабкой устроила маленькую революцию без отрыва от кухни.

Вошел в дом, услышал, что Анька на кухне что-то напевает. Нет, не гимназистку шестого класса, но что-то такое… Явно, не из девятнадцатого века. Навострив уши, услышал.

— Сяду я верхом на коня,

Ты неси по полю меня.

По бескрайнему полю моему,

По бескрайнему полю моему.

Господи, а эту-то я когда успел спеть? Сколько раз себе говорил, чтобы думал, прежде чем петь. Но сам себя иной раз не контролирую и забываю, что рядом со мной бегает маленький (но уже не такой и мелкий) гений, умудряющийся запоминать все и вся. Или почти все. Ладно, если бы она только нужное запоминала, а тут…

А мог бы про шоколадного зайца спеть. Правда, дальше того, что заяц — ласковый мерзавец, не помню, но этого бы хватило. Хуже только колосистые брови, что где-то золотятся. «Любэ» — это еще ничего, терпимо. Мой приятель — ярый кошатник, обожает переделку песни, так и я у него подхватил.

Выйду ночью в кухню с котом,

Свет не зажигая при том,

Спит моя семья, спит усталый дом,

Только мы с котом на кухню идём.

Мне переделка нравится. С конями я в поле не ходил, а ночью, к холодильнику — бывало. Правда, без кота[1].

Но мне в этом веке лучше про холодильники не петь.

Пока Анька пела, успел переобуться и переодеться.

— Ваня, а чего ты так поздно? — выскочила ко мне кухарка, а заодно и гимназистка. — На обед не пришел, на ужин опоздал. Я уж сама за тобой хотела бежать. Это из-за Катьки-утопленницы?

Я только отмахнулся. Ну, ничего в этом городе в секрете не держится. Уже про утопленницу все знают. Спросить — что народ-то болтает? В чем причина утопления? Может, имеется альтернативная версия? Но служебные дела подождут. Другое гораздо интереснее.

— Расскажи лучше, как первый учебный день прошел? Девчонки не обижали?

— Фи… Попробовали бы! — воинственно вздернула носик Анька, точь-в-точь, как ее коза рожки.

— Да, пока не забыл, — вспомнил я о визите родственников. — К тебе дедушка с дядей приходили.

— А я уже знаю, — хихикнула Анька. — Перед нашим домом торчали. Я на перемене забегала, надо было кое-что взять. Они сказали, что хозяин шибко сердитый, не велел во дворе ждать.

— Я вообще-то думал, что они ушли, — покачал я головой, начиная сердиться на свалившихся невесть откуда родственников. — Денег просили?

— Не-а, впрямую не просили, издалека зашли. Мол — Нюрочка, а ты свою родню узнаешь? Дедушка твой родной, и дядюшка. Ой, плохо-то как, что ты нас не помнишь. Родственникам друг за дружку держаться нужно! Как живешь? Слышали, что не бедствуешь. А я им — как хорошо, что вы приехали! Я на гимназию у хозяина денег заняла, неужели родственники не помогут? Мне много-то и не надо — рубликов двадцать, если все скинутся, так и соберем.

— А они? — поинтересовался я.

— Они засмущались, сказали, что таких денег отродясь в руках не держали. Тот, что дядька начал орать — мол, незачем кухаркам учиться, а дед его за рукав потянул — мол, пойдем, а не то хозяин вдруг прибежит. Ваня, а у дядьки щека распухла и глаз заплывать стал — не твоя ли работа?

Хвастать своим подвигом я не стал. Напротив — как-то неловко. Что ж, будем надеяться, что родственники больше не появятся. А иначе (если Анька позволит), придется применить административный ресурс. Озадачу урядника из деревни Аннино провести разъяснительную работу.

— А теперь иди лапы мыть, пойдем обедать и ужинать, — скомандовала Анька. — И помалкивать. Сейчас мы с тобой щи станем есть. Или, как говорят воспитанные люди, вроде тебя — щец навернем! Да, Ваня, пока есть не сели — куда половина каравая девалась? Я-то рассчитывала, что нам на два дня хватит.

— Съел, — сообщил я. Сощурив глаза, обиженно произнес: — А тебе для братца хлебушка жалко?

— Ваня, а если тебя за ухо дернуть? — ответно прищурилась Анька. — Ох, щас как дерну, а коли дерну — как заорешь! Не посмотрю, что ты мой хозяин, а я прислуга. Вот, как сейчас возьму, да уши-то надеру. Ты, ваше высокое благородие, мне Маньку не перекармливай! Я ей пойло сготовила — корки у меня для козы лежат, на теплой воде развела, принесла, а она харю воротит. Водичку выцедила сквозь зубы, а хлеб не тронула. Испугалась — не заболела ли? Думала — надо за ветеринаром бежать. Гляжу — а половины каравая как не бывало. Думаю — не мог же мой младшенький столько слопать? С утра он кусочек съедал, не больше. Не иначе Иван Александрович козлухе скормил!

— Козлуха — тоже человек, пусть и рогатый. И кушать просит. Развел я козлушек на свою голову.

Как козе отказать, скажите на милость?

— А уж ругался-то как! — хихикнула Анька. — Дескать — мало ему одной козы, вторую завели.

— Щас вот как возьму, да разобижусь, — пообещал я. — Манька, в отличие от некоторых девчонок, всегда по делу блеет. И своего хозяина, между прочем, жизни не учит. А тебе, гимназистка, до нашей Маньки еще расти и расти!

— Бе-бе-бе, — показала Анька язык и пошла накрывать на стол.

Все-таки, зря я девчонку с козой сравниваю. Манька, при всех ее достоинствах, такие вкусные щи сварить не сумеет — копытца у нее не приспособлены. Хотя, кто знает?

За чаем можно поговорить о делах. Аня за весну и лето выучилась на барышню — из блюдца пить перестала, а когда чашку держит — мизинчик не отгибает.

— Как тебе первый учебный день? — поинтересовался я.

— Особо-то ничего и не было. Молились, господин директор слова проникновенные говорил, потом нас по классам развели. Меня девочкам представили — мол, новенькая у нас, Анюта Сизнева. Рассказали, чем станем заниматься в шестом классе. Ох, не знаю, как я учиться буду. Тяжеленько придется.

— А в чем сложности? — не понял я. — С математикой или химией у тебя не должно быть трудностей. С иностранными языками Лена поможет.

— Языки — ерунда, как-нибудь. Другое хуже…

Анька надула губенки и пригорюнилась.

— А что может быть хуже? — пожал я плечами. Что смущает моего домашнего гения?

— Рукоделие.

Моя названная сестренка вздохнула так тяжко, что, наверное, ее услышала и подруга во дворе, потому что мекнула. Правда, не слишком громко, но я услышал. Ишь, Манька за Аньку переживает.

— Рукоделие? — удивился я.

Вот уж не думал, что в женских гимназиях обучают рукоделию. Гораздо проще заказать. Портниха все равно все сделает лучше. Ах да, забыл, что главное предназначение нынешних гимназисток — это умение вести быт, а еще — экономия. Сошьешь какую-нибудь одежку сама — мужу меньше денег тратить.

В нашей школе, где я работал, девчонок тоже учили что-то жарить и печь. А про шитье или что-то еще не слышал. Или не интересовался. Разве что ругался, если обнаруживалось, что кто-то из учениц вяжет на моем уроке — дескать, не успели, а шарфик нужно срочно сдать!

Когда сам учился, нас загружали теорией. Как раз школа «избавилась от излишеств» — токарных станков, верстаков и прочего, потому что «веяния времени», да и обучать было некому. Учитель труда ушел на пенсию, а заменить его было некем. Помнится, сидели в классе, а училка — тетенька лет пятидесяти, рисовала на доске какие-то чертежи, разъясняла технологические процессы, а мы должны были перерисовывать все в тетрадь. Скукотища! Хорошо, что в старших классах технологии не было.

Отец говорил, что в бытность его школьником, они на уроках труда изготавливали скворечники, лопаты для уборки снега, даже на токарных станках по дереву и по металлу работали. Принцип был в Советское время такой — все, что ученик делает на уроках, должно пускаться в дело. Думаю, это абсолютно правильно! А еще гораздо интереснее работать руками, нежели сидеть лишние два часа и скучать.

А Анька, скривив мордаху похлеще, нежели ее сестрица, с грустью сказала:

— В течение года надо дамское платье скроить и сшить. Самой! А я-то ни кроить, ни шить не умею. Заплаты умею ставить, штопать, вот и все. Чё делать-то?

Странно, что девчонка что-то не умеет. Но у кого было учиться? На ткацком станке, вроде бы, умеет, а шить платья ее матушка научить не успела. А шьют ли в деревнях вообще платья? Юбки — наверное, блузки — вполне возможно. Еще сарафаны. И сам-то я шить не умею. Как сестренке помочь?

— Придумаем что-нибудь, — бодренько отмахнулся я. — Будешь недоделанное шитье с собой брать, а там мы Лену попросим помочь. Или еще кого-нибудь.

— Думаешь, дадут с собой? — недоверчиво протянула Аня.

— Вам же домашнее задание должны задавать, верно? — хмыкнул я. — Вот, ты и станешь его дома делать. А кто помешает тебе помочь? Смекаешь? В крайнем случае — в ателье зайдем, закажем.

Вот, бестолочь, хоть и гений, всему-то учить надо. Мне отец некогда домашние задания по математике делал, а мама рисунки до ума доводила.

— Тогда лучше к тете Гале, — сообщила моя маленькая хозяйка, — она у нас теперь за портниху. И с платьем справится.

Анька заметно повеселела. По этому поводу разрешила себе третью чашку чая, а заодно притащила баночку с клубничным вареньем.

— Ничего себе, какие заначки⁈ — удивился я, потянув банку к себе

— Ш-ш-ш… — зашипела на меня Анька, словно змея, отбирая сокровище и принимаясь перекладывать клубнику в вазочку. — Знаю я тебя, Ванечка… Я тебе в этой жизни все доверю, кроме клубники. Нельзя целую банку зараз съедать!

— Когда это я целую банку съедал? — возмутился я.

Чуть было не сказал — я что, Карлсон? но успел придержать язык. Брякнешь, а потом придется сказку писать. А я к тому, кто живет на крыше, отношусь крайне сдержанно.

— Мне Ольга Николаевна сказала — дескать, Ваня варенье клубничное любит, по баночке за один присест может съесть. Я у соседки баночку и купила. Думаю — понравится, так еще возьму.

Ишь ты, оказывается, хоть в чем-то вкусы Ивана Чернавского и мои собственные сошлись. Уже хорошо.

Анька, между тем, переложила в вазочку едва ли треть банки.

— Чего так мало⁈ Как украла! — возмутился я.

— Елена Георгиевна обещала завтра на чай прийти, — строго сказала девчонка, — Она тоже обмолвилась, что любит клубнику! А вы, Иван Александрович, терпите. Мужчинам сладкое вредно есть. — Утаскивая банку на кухню, Анька хихикнула: — Елена Георгиевна не только ваша невеста, но и моя учительница. Подхалимаж, в разумных пределах, бывает очень полезен!

Вот ведь, мартышка. Но раз для моей невесты приберегла — понимаю, не осуждаю.

Вернувшись, Анька уселась и спросила:

— А знаете, Иван Александрович, что половина гимназисток Елене Георгиевне завидует?

— С чего вдруг?

— Н-ну, странные же существа эти мужчины, — стрельнула гимназисточка глазенками. Не иначе — кокетничать учится. — А вы, вроде бы, не самый глупый из них.

— Из-за меня, что ли? Из-за романтического предложения? — удивился я, на секунду отвлекаясь.

— Не только, — весело отозвалась Анька, утаскивая у меня из-под носа оставшуюся клубнику. — Вы же у нас герой. Еще говорят, что красивый. Но это точно, что льстят. Как по мне — ничего особенного.

Ах ты, маленькая… козлушка. Не кокетничала, а внимание отвлекала, чтобы варенье стащить.

— Могла бы соврать, — проворчал я, пытаясь вернуть клубнику себе. Но Анька вцепилась в край вазочки — не отберешь, пришлось проявить благородство и уступить.

Я-то себя красавцем не считаю, но возможно, сейчас иные эталоны красоты. А Анька, деловито сооружая бутерброд из куска хлеба и варенья, пропустила мою реплику мимо ушей, но уточнила:

— Молодой, богатый. К тому же — модный писатель нынче. Я тут узнала — некоторые барышни специально мимо нашего — вашего дома ходят, чтобы на вас посмотреть. А еще спрашивают — зачем вы себе козу завели? Для вдохновения?

— Для вдохновения я себе Нюшку завел, — хмыкнул я, называя девчонку тем именем, которое давно не использовал. Заслужила. Могла бы, между прочем, варенье оставить мне. У меня работа нервная, нужно восстанавливать силы. — А про козу сама придумывай.

Анька ответила не сразу, потому что откусила изрядный кусок хлеба с вареньем — не враз и в рот влез. Прожевав, сообщила:

— А я и придумала. Если вас ждать — состариться можно. Сказала, что в Москве все приличные гимназистки собственных коз имеют. К тому же, нынче модно сельским хозяйством да животноводством заниматься. Надо быть ближе к простым людям. А заодно и к живности всякой.

— И как, поверили? — удивился я, утаскивая к себе вазочку с оставшимися в ней двумя крошечными ягодками и каплей сиропа.

— Вначале не поверили, но я на перемене домой сбегала, письмо от Мананы принесла, показала. А Манана — она не просто гимназистка московская, а еще и княжна, пусть и грузинская. Теперь верят. Ваня, а принести еще варенья?

— А Елена Георгиевна?

— Она после четырех придет, не раньше. Я завтра после уроков забегу, куплю. Сколько банок брать? Десять хватит?

— Фи.

— Поняла. Куплю все, что есть.

[1] Автор честно признается, что хаживает по ночам к холодильнику. А кот — по ситуации. Если крепко спит, не пойдет. Но если его разбудить, то обязательно составит компанию, не бросит.