Господин следователь. Книга восьмая

Глава 19 Домашняя нечисть

За пару дней нужно собраться в дорогу. Сентябрь выдался теплым (зато весна запоздала), но осенняя погода обманчива.Так что, нужно отыскать дождевик, некогда подаренный Ухтомским, а теперь оказавшийся погребенным среди барахла в чулане, раздобыть высокие сапоги (Анька у отца одолжила). И шинель — а это само-собой. Не стану на себя надевать, так вдруг укрыться придется? И синие штаны — осенне-зимний вариант, а не белые, летние. Комплект белья на смену, носки теплые, а еще — портянки! Охотничьи сапоги лучше с портянками, не с носками. Подзабыл уже, как наматывать, но более опытные товарищи помогут, ежели что.

Ехать не так и далеко — всего тридцать верст, но постоялого двора по дороге не будет, поэтому провизию следует брать с собой. И оружие прихватить. Вроде, отцовский подарок мне пока еще ни разу не пригодился, но пусть будет. И Абрютин с собой «пушку» возьмет, и городовые.

Решили, что с нами поедут Спиридон Савушкин и Федор Смирнов, а отправимся на бричке. Городовые на облучке, а мы сзади. Ежели дождь — можно поднять верх, а парням свои плащи отдадим.

А еще мы с Абрютиным договорились пока никого не посвящать, зачем нам понадобилось ехать в Выксинскую пустынь. Не стоит раньше времени тиражировать слухи о языческом капище. У нас через четыре года юбилей — 900-летие Крещения Руси, а тут язычество! Может, ничего там и нет, чего болтать? А если что-то и есть, тем более болтать не стоит.

У нас с Василием огромные сомнение насчет капища, но проверять все равно придется. С меня-то что — как с гуся вода, но господину исправнику, если выяснится, что проморгал в своих владениях язычников, грозят огромные неприятности.

Анна Игнатьевна, собирая меня в дорогу, немного дулась — чего это братец не захотел рассказать, зачем он едет? С другой, вроде бы, слегка радовалась, что я не буду мешать. Ей же учиться надо, печку белить, а самое главное — вместе с Леночкой «оживить» образ Женечки-гимназистки и обозначить, что Вадим барышню действительно любит. А если любит, так пусть хотя бы букет полевых цветов принесет и положит их на крылечке, где живут сестры.

Думаю, это не Анькина идея, а Леночкина.

Интересно — это намек? Типа — я-то своей невесте ни разу не приносил полевых цветов и не клал на крылечко?

Еще Леночка сказала, что все неприличные слова, которые я написал, а потом Анька переправила, нужно убрать, заменив их более приличными, потому что женская часть читателей может обидеться. И, вообще — не следует засорять русский язык вульгарностями.

Я собирался психануть, но передумал, сказал — правьте, заменяйте. В общем — режьте по живому, а я, весь такой из себя гений (пусть и плагиатор), непонятый… Короче — вы соавторы, разбирайтесь, а я уехал.

Пустынь, как помню — это маленький монастырь, до которого очень трудно добраться. Кстати, в чем разница между пустынью и скитом?

Выксинской пустыни в наших краях давным-давно нет, зато имеется село Никола-Выкса Ольховской волости. Село, кстати, не такое и бедное, если может позволить себе собственный приход с двумя храмами. И народа там проживает аж сто с лишним человек. Но как название закрепилось когда-то, в веке, этак, в шестнадцатом, так и осталось. Местность так называется.

Оказывается, историк, что сидел во мне, не ушел в глубокую спячку, а лишь подремывал. Как только я услышал от господина исправника место, куда собираемся отправиться — Выксинская пустынь, в голове начали шевелиться какие-то винтики, цеплявшиеся за шпунтики. Странно, вообще-то. Сознание-то мое, а мозги-то, чужие. Впрочем, все равно не пойму, как это все работает (это я про мозги), так что и заморачиваться не стану.

Значит, какие у меня ассоциации со словом Выксинская пустынь? Ага, такие: в оной пустыни пребывала инокиня Марфа, в миру — Мария Нагая, последняя жена государя Иоанна Васильевича, прозванного Грозным, мать царевича Дмитрия. Да-да, того самого, что погиб при загадочных обстоятельствах в Угличе в 1591 году. Историки до сих пор не смогли прийти к единому мнению — была ли смерть наследника престола насильственной или же это несчастный случай? Если убили, так кто стоял за смертью? Самая распространенная версия — убийц подослал Борис Годунов. Но версия укрепилась благодаря Александру Сергеевичу Пушкину и опере «Борис Годунов» господина Мусоргского. Помните — «и мальчики кровавые в глазах»? Но в числе интересантов был еще и Василий Шуйский, и Федор Романов — претенденты на престол.

По моему скромному разумению, не стоит лишний раз искать конспирологические теории, а причиной смерти мальчика стал несчастный случай, но здесь вопрос — как же ребенку, страдающему эпилепсией, позволили взять в руки нож?

В той своей жизни я юристом не был, но право нам в университете читали, да и по своей работе кое-что помню. Кто отвечает за безопасность ребенка? Разумеется, сама Мария Нагая. И здесь с ее стороны допущено даже не административное правонарушение за ненадлежащее исполнение своих родительских обязанностей, а уголовное — заведомое оставление без помощи лица, находящегося в опасном для жизни или здоровья состоянии и лишенного возможности принять меры к самосохранению по малолетству. А за это, по закону положено до года лишения свободы.

Видимо, не случайно царь Федор приказал постричь в монахини Марию Нагую и сослать ее в удаленную пустынь.

Но суть не в том — кто виноват или не виноват в смерти мальчика, а в том, что эта смерть вызвала самое страшное явление в нашей истории — Смутное время!

Видимо, я настолько погрузился в воспоминания по истории (правильно сформулировал или нет?), что не услышал, как Абрютин, сидевший рядом со мной, о чем-то меня спрашивает.

— Иван Александрович, ты на месте?

— Прошу прощения, отвлекся, — смутился я, потом пояснил. — Историю вспоминал. Марию Нагую, которая отсюда на встречу с Дмитрием Самозванцем поехала, да своего сына в нем признала.

— Слышал про это, — кивнул Абрютин. — А знаешь, как тут пустынь возникла?

— Про это не знаю, — честно признался я.

— Так вот, народ до сих пор рассказывает — дескать, приезжал сюда как-то сам государь Иван Грозный, увидел, что в лесу часовня стоит, а в ней по ночам кто-то свечу зажигает. Послал тута царь людей, а они обнаружили, что там отшельница живет. И молится старица за здоровье государя. Вот, приказал тогда Иоанн Васильевич основать тут женский монастырь. Правда, недолго он здесь был. Как Шуйский на престол сел, сильно он на пустынь обижен был из-за Марфы, которая в Самозванце сына признала, так приказал монахинь выгнать, а населить монахами. Теперь, сам понимаешь, монастыря уже нет, село тут, да две церкви — зимняя и летняя.

— Ваше высокоблагородие, — обернулся через плечо Федор Смирнов, бывший за кучера. — Разрешите с уточнением влезть?

— Давай, — кивнул исправник. — Только ты сперва вожжи Савушкину отдай. Заболтаешься, а мало ли — лошади рванут, сам вылетишь, да и мы из-за тебя бедные будем.

Старший городовой послушно передал вожжи коллеге, повернулся к нам и сказал:

— Ваше высокоблагородие, сама-то пустынь не в селе была, а подальше, в лесу, где река Выксинья. А Никола-Выкса на двух речках стоит — на Выксинье и на Самосорке Когда мужской монастырь здесь устраивали, баб… виноват, монахинь не сразу удалось выгнать. Да и куда их — там же одни старухи остались, гнать-то было? Пустынь оставили, чтобы монахини свой век доживали, а мужской монастырь у села обустроили. А пустынь и мужской монастырь потом ляхи спалили. Монастырь-то восстановили, а из монахинь в живых никого не осталось — не то ляхи убили, не то сами от голода померли.

— А ты откуда знаешь? — удивился Абрютин.

— Так я ж из Ольхова родом, — пояснил Смирнов. — А Ольхово-то рядышком, десяти верст не будет.

— Бывал я в Николе-Выксе, но думал, что и пустынь там же была, — хмыкнул Абрютин, покачав головой. — И сколько от села до бывшей пустыни?

— Недалеко, верст пятнадцать, — жизнерадостно сообщил Смирнов. Потом уточнил. — Худо только, что по лесу идти.

Мы с исправником переглянулись. Пятнадцать верст туда, пятнадцать сюда. Да еще по лесу. Хреново.

— Чем в ваших краях народ живет? — поинтересовался я.

— Так тем же, что и все, — неопределенно ответил Смирнов. — Ячмень и лен у нас плохо растут, зато овес с рожью хорошо. Овес такой, что не только самим остается, но на продажу везут. Вон, в Луковеси ярмарка скоро, туда и повезут. Еще картошка хорошо родит, зато лук худой.

— А промыслы какие?

— Углеморы у нас — кузнецы по всему уезду наш уголь берут.

Углеморы… Нет, все-таки нужно форсировать проект с железной дорогой, а иначе, при таком количестве кузнецов, все леса на уголь переведем. А каменный уголь придется с Донбасса завозить, до воркутинского еще далеко.

Часа через два решили сделать остановку. Конечно, лошади могут скакать и дольше, только зачем? Пусть отдохнут, да и нам нужно размяться, а еще можно перекусить.

Смирнов начал обихаживать лошадей, остальные, невзирая на чины-звания, принялись обустраивать бивак. Вон, господин исправник отправился за сухими ветками, а господин следователь за водой. Савушкину только и оставалось, что сварить кашу. Еще я притащил к общему столу припасы, которыми снабдила меня Аня. Как же без пирожков и без вареных яиц в дорогу? Анька, как я полагаю, снова обобрала все насесты в родной деревне, а тетя Галя всю ночь пекла пирожки.

Самое прикольное в том, что и мои спутники везли пирожки и вареные яйца. Ладно, уж как-нибудь, но в четыре хари управимся.

Некогда меня удивило открытие, что перловая каша может быть вкусной — это когда Наталья Никифоровна приготовила ее в русской печи. Сегодня сделал второе открытие — перловка может оказаться не только съедобной, но и вкусной, ежели ее варить на костре. Правда, при условии, что кашеварить станет мастер. А Спиридон определенно им был!

Мы уплетали кашу, заедая ее пирожками и крутыми яйцами, а я еще раз понял, что Савушкин точно заслуживает повышения и, нужно обязательно составить о нем разговор с Абрютиным. Если человек умеет варить перловку, так точно, что в перспективе из него получится отличный пристав. Логики тут никакой, зато каша понравилась, а это, поверьте, иной раз важней логики.

Каша съедена, котелок вымыт, опять установлен над костром в ожидании закипания.

— Ваше высокоблагородие, думаете, и впрямь языческое капище отыщем? — спросил Смирнов у исправника, а тот, усмехнувшись, кивнул на меня: — А про то нужно господина следователя спрашивать. Он у нас человек ученый, университет закончил с отличием.

В мою сторону уставились три пары глаз. Не иначе, ждут лекцию по славянской демонологии. Ага, щас. Я, конечно, читал труды академика Рыбакова о язычестве древних славян, но основные сведения на уровне школьного учебника.

— А кто-нибудь из вас раньше язычников встречал? — спросил я, вместо того, чтобы начинать мудрствования. — Вы-то, в отличие от меня, в армии служили, а там народ со всей России собран.

Все трое запожимали плечами. Наконец, Абрютин сказал:

— У нас в полку все больше православные были. Имелось пара поляков, так те католики. Мусульмане были, но эти аллаху молятся, тоже не язычники.

— У нас в эскадроне калмык служил, — вспомнил Савушкин, потом поправился. — Не полностью калмык, наполовину. Отец у него из наших — не то из хохлов, не то из казаков, а мать калмычка. Говорил, что мать у него буддистка какая-то, но сам-то он по батюшке, православный.

— О, вспомнил я, — встрепенулся городовой Смирнов. — В нашей роте двое парней служило, они себя зырянами называли. Между собой на своем языке лопотали, а с нами по-нашему. Если бы не сказали, что они зыряне, никто бы не догадался. В церковь они ходили, к причастию тоже, но поговоривали, что у них священные деревья есть, которым дары приносят.

— А что за дары? — заинтересовался Савушкин. — Скотину, что ли режут да в дар приносят?

— Да ну, какую скотину, — отмахнулся Смирнов. — Девки весной ленточки на березы подвязывают, а парни на елки рукавицы старые приносят.

— У нас в Белозерском уезде вепсы живут, — вспомнил Абрютин. — Эти тоже и в православные храмы ходят, но в хозяина леса верят.

— А у нас не так? — усмехнулся я. — У нас и в лешего верят, и в водяного, и в домового. А еще — в баннушку с овинником.

— Так это же совсем другое! — возмутился Савушкин. — Одно дело язычество, когда идолам кланяются, жертвы приносят, а это наши, родные. Вроде и нечисть, да не совсем. Домовой дом стережет, а леший лес охраняет. Как в лес пойдешь, так лучше у лешего разрешения попросить, чтобы не завел куда-нибудь не туда.

— Ну да, ну да… — повеселел я. — Духи дома, душа бани, душа леса. Это, друзья мои, голимое язычество. А если по-научному говорить — так двоеверие. Это я вам как кандидат скажу. Вот, скажите-ка уважаемые коллеги — у кого дома принято домовому молочка наливать, кусочек пирога ему оставлять?

Засмущались не только городовые, но и сам Абрютин. Потом Василий Яковлевич признался:

— Прислуга у меня девка из деревни, как пироги напечет, обязательно кусочек на загнетке оставит. И молоко в две мисочки наливает. Спрашиваю — а зачем Муське две мисочки? она застеснялась, а потом призналась — мол, одна для кошки, а вторая для домового. Я даже ругаться не стал. Верит девка в домовых — пусть себе верит, кому от этого плохо?

Хотел сказать — и Муська довольная, из двух мисочек молочко лакает, но не стал. Кошка у Абрютина — главная в доме, про это помню. К тому же — если домовой на самом деле существует, зачем старика обижать?

— И моя для домового молочка наливает, — признался и Федор Смирнов. Посмотрел на Савушкина, а тот только заулыбался, виновато развел руками. Как говорят — ясно-понятно. И все либо на жен валят, либо на прислугу.

— Вот так вот, господа служители закона и порядка, — хмыкнул я. — Ежели хорошенько копнуть, то в каждом из нас язычника отыскать можно.

— И что, и в вас, господин кандидат права язычник устроился? — ехидно поинтересовался исправник.

Ишь, Василий решил своего друга припозорить при подчиненных. Ладно, я ему это припомню. Отомщу и мстя моя будет страшной!

— А я что, рыжий, что ли? — хмыкнул я. — Язычник во мне сидит, как в засаде. Однажды в бане пришлось мыться после полуночи — это когда мы с Савушкиным из Кириллова приехали, по сторонам смотрел. Мылся и опасался, что баннушка из-под полки выскочит, да и начнет с меня шкуру сдирать.

Спиридон Савушки смущенно крякнул, потом признался:

— А я в тот вечер вообще в баню не пошел. Бабе своей велел воды согреть, да в сенях сполоснулся.

— Э, какие же вы непрошлые-то, — усмехнулся Смирнов, потом смутился: — Простите, ваше высокоблагородие, я не про вас.

— Да ничего страшного, — засмеялся я, потом кивнул: — Так что делать-то нужно?

— А нужно, ваше высокоблагородие крестик снять, да баннушку крестиком и лупить, — авторитетно заявил Смирнов, а Савушкин подхватил: — Еще можно домового на помощь позвать. Орать нужно громко — дедушка-домовой, выручи! Домовой враз прибежит, баннушке рыло свернет.

— У меня вместо домового Анька на выручку прибежит, — хмыкнул я.

— Анька у вас, ваше высокоблагородие, девка боевая, — засмеялся Савушкин, потом поправился, — барышня, хотел я сказать. Она не то, что от баннушки, от самого черта спасет! Помню я, как она господ офицеров самоваром шарахнула.

Точно, это ведь Савушкин вместе с Фролом Егорушкиным прибежали, когда заслышали выстрел.

— Неудобно выйдет, — заметил я. — Барышня прибежит, а я с голой задницей.

— Глупости это, — махнул рукой Абрютин. — Поверьте моему опыту, господин следователь по особо важным делам — если до такого дойдет, вам уже все равно, какая у вас задница — голая ли, одетая ли. Главное, чтобы эту задницу уберечь.