Господин следователь. Книга восьмая

Глава 10 Валериана лекарственная

В прихожей скромно переминались с ноги на ногу понятые — преподаватель реального училища Михаил Ильич Куликов и мещанская вдова Мария Улиткина. Оба преисполнены важности и, растерянности.

По дому сновали городовые Смирнов и Савушкин, производившие обыск, а я, как и полагается следователю, сидел за обеденным столом, присматривая за всей процедурой, составлял Акт обыска, время от времени посматривая на Ангелину Никаноровну Михайлову, переместившуюся из разряда свидетелей в статус подозреваемых.

Хозяйка дома сидела на скамейке, под образами, прикрытыми по случаю траура полотенцами. Губы у свекрови (теперь уже бывшей) поджаты, лик обиженный и суровый, но рыдать не пыталась. Наверное, выплакала все слезы. Еще она была очень обижена на следователя. То есть, на меня.

Верно, женщина посчитала, что я повел себя некрасиво. Слова провокация она наверняка не знает, но что-то близкое по смыслу должна понимать.

Расскажу по порядку. Когда мы всей толпой заявились к дому мещанки Михайловой (вернее, это дом ее мужа, старосты артели бурлаков) я вежливо постучал в дверь и, не дождавшись ответа, попросту вошел внутрь. Дав отмашку городовым и понятым — мол, подождите пока в сенях, открыл дверь в избу.

— Ангелина Никаноровна, добрый день, — поздоровался я и, оставив дверь раскрытой, чтобы понятые все видели и слышали, вежливо попросил: — Будьте так любезны, покажите мне обувь покойной невестки.

— Обувь? — слегка удивилась женщина, с недоумением посмотрев на меня и, с еще большим недоумением на людей, стоявших в дверном проеме и с любопытством глазевших на нее. — Зачем вам Катькина обувь?

— Если прошу, значит, надо, — сурово сказал я. — Зимнюю — валенки там, лапти, можете не показывать.

— Да какие лапти? — возмутилась свекровь. Посмотрев на понятых — собственных соседей, гордо сказала: — Мещанка она, чай, в лаптях не ходит. Пашка мой ей и сапоги купил, и туфли. У самой-то, у Катьки, одна пара была, да и та, еще со свадьбы осталась.

— Это хорошо, что муж жене новую обувь покупает, заботливый, — с одобрением кивнул я и поторопил женщину. — Так вы показывайте, показывайте…

— Так чего тут смотреть-то, — хмыкнула хозяйка и принялась стаскивать в прихожую обувь — кожаные сапожки, две пары туфель — одна пара ношеная, но вполне приличная, вторая, судя по всему, праздничная, а еще тапки на кожаной подошве, обшитые холстом.

— Это вся обувь? — уточнил я. Вряд ли у покойной Екатерины была собственная комната, где хранилась обувь. Но даже и то, что мне предъявили, по здешним меркам неплохо.

— Есть еще мои старые башмаки — Катька в них на огороде работала. В сенях стоят. Принести?

— Не надо. Верю на слово.

Значит, здесь вся обувь. Прекрасно.

— Катерина топиться в чем пошла? — поинтересовался я. — Какие туфли у нее на ногах были? Или в тапках?

— Вот эти, — уверенно ткнула Ангелина Никаноровна в новую пару.

— Благодарствую, — поблагодарил я, отставляя новые туфли в сторону. Что ж, теперь это уже улика, заберу эту пару с собой.

Кажется, до свекрови не сразу дошло, что же она такое сделала, а когда дошло, то прошла к лавке, упала на нее и зарыдала. Значит, поторопился я с выводом, что все слезы выплаканы, их еще изрядно осталось. Давно голову ломаю — откуда у женщины столько слез?

Подождав, пока Михайлова-старшая слегка успокоится (в том смысле, что рыдания станут потише), я обернулся к глазевшим понятым, поднял туфли и сказал:

— Господа понятые, в вашем присутствии мещанка города Череповца Михайлова указала на пару обуви, в которой отправилась топиться ее невестка. Видите эти туфли?

Я еще раз продемонстрировал обувь, подождал, пока понятые не кивнут, призадумался — во что бы их завернуть? Не понятых, разумеется, а улику. Посетовал сам на себя, что ничего не взял, да и что бы я взял? Разве что старые газеты, но чисто формально, они не мои, а Окружного суда. Ладно, пока и так постоят.

Умозаключение о том, что свекровь знала о намерениях невестки и, более того — присутствовала на месте ееэ-э… утопления, понятых не касаются. Это будет вписано в мое предложение прокурору по составлению обвинительного акта. И как туфли «вернулись» домой — тоже другой вопрос. Это я выясню на допросе подозреваемой.

По правилам, следовало теперь обратиться к хозяйке и попросить, чтобы она добровольно выдала нам то, что в данный момент интересует следствие. Похоже, что до Ангелины Никаноровны моя просьба пока не дойдет, поэтому я скомандовал городовым:

— Господа, вы знаете, что искать. Приступайте. Все, что заинтересует — тащите сюда.

Опять-таки — следователь сам должен проводить обыск, но полицейских привлекать для оказания помощи не возбраняется.

Долго искать не пришлось. Федор Смирнов сразу же вышел в сени и притащил оттуда охапку сушившейся валерианы, выкопанной прямо с корнями. То, что это именно это лекарственное растение, даже я понимаю. Цветки, хотя и пожухли, но еще сохраняют цвет, и запах характерный.

Спиридон Савушкин принялся открывать дверцы шкафов и буфета. Наконец, с нижней полки он вытащил штоф зеленого стекла, заполненный какой-то жидкостью.

— Открыть, ваше высокоблагородие? — поинтересовался городовой.

Я кивнул, а унтер вытащил пробку, сделанную из вощеной бумаги и в воздухе поплыл убойный запах валерианы.

— Закрывай, — махнул я рукой. Не дай бог поблизости ошивается какой-нибудь котяра — ошалеет, бедняга.

— Там еще бутыль, точно такая же, — сообщил Савушкин.

— Забирай и ее, — приказал я. Обратившись к понятым, сказал: — Господа, на ваших глазах было проведено изъятие валерианы лекарственной сушеной, в объеме… вернее, в весе… — Я запутался, думая — как же мне эту траву правильно вписать в протокол (то есть, в Акт обыска), но подсказала вдова мещанина:

— Туточки фунта два, не меньше.

— Спасибо, — поблагодарил я, вписывая в Акт наименование лекарственной травы и ее примерный вес. Два фунта — почти килограмм. Солидная заготовка. И куда ей столько?

С описанием настойки валерианы в штофах уже проблем не было. Нет, вру, чуть было не написал, что в штофе примерно 1 литр 200 граммов, но передумал. Пока это никому не надо. И туфли еще вписать. Можно даже указать, что они выданы добровольно.

— Прошу вас, господа, распишитесь, — попросил я понятых.

Пока оба оставляли свои автографы, решил, что для пользы дела попрошу преподавателя биологии из Мариинки (или какого-нибудь специалиста по травам или садам) дать мне официальное заключение в том, что это действительно растение валерианы. И настойка (или это что-то другое — наливка, раствор?), разлитая в штофы, тоже требует экспертной оценки. Это мне провизор из аптеки изладит. Или я попросту предъявлю свои улики сведущим людям и допрошу их как свидетелей, вот и все.

В принципе, сушеную траву и «готовое изделие» можно представить суду и так, без экспертизы, на основании собственных рассуждений, а если члены суда засомневаются, то пусть сами специалистов и вызывают. Но я должен поддерживать репутацию добросовестного следователя, педанта, потому все сделаю сам.

— Господа понятые, благодарю вас за службу и понимание, не смею больше задерживать, — обратился я к Куликову и Улиткиной. Посмотрев на Ангелину Михайлову, сказал: — А вы, уважаемая, арестованы по подозрению…

Я опять замялся, потому что пока не мог арестовать женщину по подозрению в убийстве, поэтому сформулировал так:

— … по подозрению в способствовании совершения самоубийства вашей невестки Михайловой Екатерины.

Ух ты, как я завернул-то! Сам половины не понял из того, что сказал. Поэтому, уточнил.

— Вы подозреваетесь в соучастии в самоубийстве.

Нет, опять не то. Но для ареста вполне достаточно, а дело я стану открывать по обвинению в убийстве. Вот так вот.

— Ангелина Никаноровна, собирайтесь. — кивнул я подозреваемой. Увидев, что понятая Улиткина так и топчется у дверей — видимо, любопытство заело, попросил: — Вы, голубушка, помогли бы соседке собраться. Белье там, юбку какую, тапочки, мыльно-рыльное.

— А… — в растерянности открыла рот вдова мещанина, но ей на помощь пришел Федор Смирнов — человек опытный в таких делах: — Давай-ка Глашка, я тебе подсказывать стану, а ты собирай. Не мне же в сундук лезть за бабскими тряпками? — Повернувшись ко мне, уточнил: — Мыльно-рыльное — это мыло с мочалкой?

— Оно самое, — без смущения подтвердил я. — Мыло, мочалку, полотенце, зубную щетку.

Чуть было не брякнул — пусть еще бритву с собой возьмет, но бритвами в этой эпохе женщины не пользуются. Впрочем, утверждать на сто процентов не стану — все может быть. А то, что я не видел, ни о чем не говорит.

— И поесть с собой пусть возьмет, — подал голос Савушкин. — Ангелина, ты же еще не обедала? А ужина у тебя сегодня не будет, только завтра, когда оформим. Хлеба бери, соль — обязательно, она потом в тюрьме пригодится, сахар и чай, если есть. Эх, жалко сала нет, не сезон. Но ничего, вечером чайник спроворим, кипятком тебя напоим, а уж на довольствие только завтра. Да, и теплое что-нибудь надо с собой брать. Кофту какую, платок теплый. Осень на носу, похолодает скоро. Неизвестно, сколько тебе сидеть.

Свекровь утопленницы продолжала сидеть, словно в прострации, поэтому соседка, вместе с городовыми принялись собирать ее в тюрьму. Вернее — в полицейский участок, где имеются камеры предварительного содержания. Потом я ее допрошу и стану думать — домой ли отпустить или отправить в тюрьму?

А вот это будет зависеть от того, что я услышу. Покамест я этой женщиной не слишком доволен. А заодно и собой. Ишь, артистка, разыгравшая убитую горем любящую свекровь. И я хорош — купился!

Что там они собрали, смотреть не стал, но получилось два узла. Тоже правильно. Вполне возможно, что отправится свекровь из участка прямо в тюрьму, а родственники пока далеко, передачку не скоро принесут, так что лучше подготовиться заранее. Проводить досмотр — не сунула ли соседка в узел с вещами напильник, чтобы перепилить решетку, веревочную лестницу или лопату, тоже не стану. Не мое это дело.

Я сам упаковывал вещественные доказательства в такую волшебную штуку, как наволочка. И туфли туда засунул и оба штофа с настойкой. Хотел туда сразу же пристроить и веник из лекарственной травы, но обнаружил на шкафу старую газету, поэтому вначале все завернул, а уж потом засунул в «упаковку» — иначе предъявлю суду не лекарственную траву, а одну труху. Надо было, наверное, еще одну наволочку взять, но постеснялся.

Акт обыска, наволочка с уликами — это все мне, а арестованную женщину пусть забирают городовые. Да, а что с домом-то? Домашней скотины у Михайловых нет, собаки тоже.

— Присмотрю я за домом-то, — пообещала соседка. — И кошечку ихнюю себе заберу.

А где кошечка? А, вон, высовывает из-за сундука испуганную мордашку. Трехцветная. Боязливая киска, чужих боится. Впрочем, правильно делает. Люди чужие пришли, неизвестно, что от них ждать, лучше спрятаться.

Мы вышли из дома и отправились по направлению к Воскресенскому проспекту, где наши пути разойдутся. Я занесу бумаги и улики в свой кабинет, а городовые отведут Ангелину в участок, сами оформят задержание и определят в камеру.

Что я сегодня делать не стану, так это допрашивать Ангелину Михайлову. Не в том она состоянии, чтобы отвечать на вопросы. В тоже время, досада на женщину из-за нашей предыдущей встречи (я ведь поверил!) давала о себе знать. Не исключено, что она снова играет и к допросу будет готова. Значит, пойдем на компромисс.

— Спиридон, — тихонько окликнул я Савушкина, а когда тот замедлил шаг и вопросительно посмотрел на меня, сказал: — Вам, господин унтер-офицер, персональное поручение. Ангелину в камеру определишь, подождешь часок, а потом допросишь. Нет, не допросишь, — поправился я, — а просто спросишь — откуда в желудке у покойной Екатерины две кружки настойки валерианы и отчего у нее вся спина в синяках? Про валериану спроси — зачем ей столько? Можно полгорода вылечить.

С двумя кружками я малость преувеличил, равно как и с количеством синяков. Федышинский написал в заключении, что в желудке «изрядное количество настойки валерианы», а синяков всего два.

— Только спросить? — деловито уточнил Спиридон.

— Спросить, записать ответы, получить подпись. Если неграмотная — пусть крестик ставит. Откажется — так и напиши. Мол, от подписи отказалась. Еще можно сказать, что пока ее не допросил следователь, то можно врать. Потом сравню показания.

— Слушаюсь, — ответствовал Савушкин, перекладывая узел с пожитками в левую руку, а правую вскидывая к фуражке.

Надо бы хоть отчество парня (хотя, какой он парень — мужик женатый) узнать, неудобно как-то. А как исправник вернется из столицы, сказать Василию — пусть смело Савушкина назначает помощником пристава, а Фрола куда-нибудь перемещает. Абрютин пока официально дела не сдал, имеет право. Не сомневаюсь, что из Савушкина в перспективе получится неплохой пристав. Если, разумеется, выкинет из головы закидоны о том, что использовать агентуру нехорошо. Но выбросит, куда денется?

На обед если и опоздал, то самую малость. Проходя во двор, удивился — почему тишина? На месте ли подруга-то наша? Не удержавшись, открыл дверцу сарайки.

— М-ме? — с интересом посмотрела на меня Манька. Дескать — чего надо?

— Думаю, чего хозяина не приветствуешь? — хмыкнул я. — Переживаю — не украли ли тебя?

— Ме-еее-а!

Типа — тебе, хозяин, не угодишь. И так плохо, и этак нехорошо. А вообще — шлепай домой, у меня дела. Все понял, не стану отвлекать рогатое и четвероногое существо от высоких дум. Зато посмотрел на козу — от сердца немного отлегло. Все-таки, не зря мы Маньку завели!

— О, господин коллежский асессор явился, почти не опоздал, — поприветствовала меня вторая козлушка, домашняя. — Мой лапы и за стол. Пока не сели — похвастаюсь. Я сегодня две отметки получила — одну отличную, по математике, вторую хорошую — по Закону Божиему.

— А почему по Закону Божиему четыре? — возмутился я.

— Мне девочки сказали, что у нашего батюшки хорошо — высшая отметка. Дескать — на отлично только он сам Закон Божий знает, потому что семинарию заканчивал, а все остальные не могут.

Странный подход у батюшки. Мне кажется, так делать не стоит. Можно отбить у детей желание учиться. Впрочем, в педагогический процесс вмешиваться не стану.

Щи, постоявшие в русской печке стали только вкуснее, поэтому мы с Анькой добили все, что сварено (барышня — одну миску, а я, разумеется, две), потом приступили к чаю. За чаем, как водится, можно поговорить.

Первый вопрос, что я задал, касался очень важных вещей.

— Ты варенье купила? — поинтересовался я.

— Купила, но его позже привезут, — доложила Аня. — Не самой же мне тридцать банок переть?

Тридцать банок клубничного варенья? Не так и много, но на пару месяцев должно хватить. А при должной экономии, так и на четыре!

Пожалуй, если Леночка собирается попить у нас чаю, так я на службу сегодня не пойду. Прикинусь шлангом, если что. Типа — допрашивал. К тому же, никто не поинтересуется, куда я делся.

Анька, словно прочитала мои мысли, ехидно сказала:

— Да, а Елена Георгиевна сегодня прийти не сможет — какие-то дела в гимназии. Кажется, заседание попечительского совета.

Ну елкин же кот! И тут заседания.

— Но она просила напомнить, что песни репетировать нужно, так что — очень ждет в гости сегодня вечером.

А то бы я сам не догадался!

— Ваня, тебе в гостях покормят? — озабоченно поинтересовалась Анька. — Но ты особо не увлекайся, потому что еще ужин будет.