Господин следователь. Книга восьмая

Глава 17 Честное купеческое слово

Неожиданно, Зинаида Дмитриевна засобиралась.

— Мне пора, — заявила женщина. Мечтательно вздохнула: — Эх, вот приду, а меня дома письмо ждет!

— Зиночка, но ведь почта после обеда была, какое письмо? — удивилась Лентовская.

— А вдруг на почтамте забыли, а теперь принесли?

Мы лишь переглянулись с Марией Ивановной и пожали плечами.

Не успела закрыться дверь за подругой, как появился хозяин дома. Все правильно, рабочий день-то закончился. Целомудренно чмокнув в щечку супругу, мой начальник сообщил:

— Встретил по дороге Зинаиду. Надеюсь, удалось выведать ее страшные тайны?

— Не то слово! — хмыкнула Мария Ивановна. — Теперь я знаю, что слухи, которые ходят об Иване Александровиче не просто соответствуют истине, а даже преуменьшают его таланты. Ему удалось уговорить Зиночку, чтобы она показала фотографию своего избранника и назвала его имя.

— Однако, — покачал головой Лентовский, усаживаясь на стул у дверей. — Ступайте, а я разуюсь, переоденусь и приду к вам.

Чтобы не мешать, мы с Марией Ивановной вернулись в кабинет.

— Вы верите, что Зиночка была другой? — поинтересовалась Мария Ивановна. — Мы с ней вместе в женском училище учились — у нас тогда даже прогимназии не было, не говоря уже о гимназии. Была она тоненькая, худенькая… Отец ей жениха подобрать не мог — тот неказист, этот беден, а этому бы надо родственников поменьше иметь, а то, не дай бог, всем помогать придется. Зиночке, иной раз, кто-то из молодых людей нравился, но на своем она настоять не могла. Я оглянуться не успела — а Зиночку разнесло.

Я многозначительно покивал. Общеизвестно, что женщины — да и мужчины, стараются «заедать» стрессы сладким, а в результате начинается борьба с лишним весом.

Мария Ивановна встала, приоткрыла дверь кабинета — видимо, хотела проверить, а где же муж. Посмотрев на меня, с заговорщическим видом сказала:

— Мой батюшка-то поначалу не хотел, чтобы я за Николая Викентьевича замуж выходила. Говорил — Машка, так он же тебе в отцы годится! Но я уперлась, а батюшка лишь рукой махнул — мол, перечить не стану, поступай, как хочешь. Жить-то тебе, а я твой выбор приму. И вот, больше десяти лет вместе, а я счастлива.

— Ничего не могу сказать, Мария Ивановна, — покачал я головой. — Одно понимаю — нет готовых рецептов семейного счастья. У Зинаиды Дмитриевны тоже все иначе могло сложиться. Дала объявление, откликнулся на него достойный человек, и стали бы они жить долго и счастливо.

— А что вы скажете об этом, об Игоре Модестовиче?

— Уверен, что этот — если он и на самом деле Игорь Модестович, просто жулик. А ваша подруга — очень несчастная женщина.

— Мы с мужем что-то подобное и предполагали, — кивнула Лентовская. — Всей правды она нам не говорила — высказала только, мол, скоро и я обрету свое счастье. Но так, очень туманно. И деньги стала переводить.

— А как про деньги стало известно?

— Зинаида обычно все деньги из конторы не забирала, а тут все стала брать, — сообщила Лентовская.

— В каком смысле? — не понял я. — Из какой конторы?

Мария Ивановна пояснила:

— Из батюшкиной конторы, где у него расчеты производят. Покойный Дмитрий Степанович — батюшка Зинаиды, вместе с Иваном Андреевичем торговал зерном. Деньги свои тоже в наше дело вложил: часть в акциях — пароходство, Рыбинская биржа, Волжский банк, часть — в доверительном управлении. Потом он умер, а в наследниках только Вероника Сергеевна — вдова, да сама Зина. Завещания Дмитрий Степанович не оставил — умер скоропостижно, но иных наследников нет, претензии никто не предъявлял. Вероника Сергеевна и Зина решили, что деньги они из дела выводить не станут, а будут получать по три тысячи рублей в год. Согласитесь, для двух женщин — приличная сумма.

Еще бы! Три тысячи в год — все равно, что в моем времени миллионов двенадцать, а то и двадцать.

А Мария Ивановна продолжила:

— Вероника Сергеевна в позапрошлом году тоже отдала богу душу, стало быть, Зиночка теперь единоличная наследница. Ей ежемесячно выплачивалось по двести пятьдесят рублей, но она, иной раз, брала по сто, по сто пятьдесят рублей — мол, а зачем ей больше? Все у нее есть, всего хватает. По лавкам да швейным мастерским она не ходок, а сладости-то не так много и стоят. А начиная с весны — с апреля или мая, стала по двести пятьдесят брать, а потом две тысячи взяла в счет следующих выплат. Приказчики жалуются — мол, у них же лишних денег нет, все под расчет. Потом выяснилось, что Зинаида деньги в Санкт-Петербург переводит. Вот тут-то я и забеспокоилась. Стала приставать — а она только отмахивается и краснеет. О счастье проговаривалась, но постоянно приговаривала — не стану ничего говорить, чтобы не сглазить. Я к ней и так, и этак.

— Тоже объяснимо. Поверила в грядущее счастье, только спугнуть боялась. Еще, что вполне возможно, так называемый жених просил вашу подругу пока никому не говорить.

— Но я просто восхищена вашей работой! И то, как вы все правильно угадали. Словно клубок разматывали.

Если бы угадывал! Да я много читал о таких вещах, нередко случающихся в мое время. Что в двадцать первом веке, что в девятнадцатом, несчастные женщины, желающие любить и быть любимыми, отдают и себя, и свои деньги негодяям.

Любопытно, а женщины «разводят» мужчин на деньги? Отчего-то не слышал о таком, но не исключаю, что бывает.

В кабинет супруги вошел сам Лентовский. При виде начальника, я встал.

— Иван Александрович, я вам и на службе сто раз говорил, что не надо вставать, а уж в гостях-то… — укоризненно сказал Николай Викентьевич. — Тем более, что я уже не при мундире, а в халате.

— Виноват, привычка, — быстренько повинился я, потом пошутил. — Говорят, лучше при появлении начальства лишний раз встать, нежели один раз остаться сидеть.

Председатель окружного суда только рукой махнул в ответ на мою не слишком удачную шутку и тоже уселся на стул, а супруга быстренько поведала ему факты, которые удалось узнать — и о знакомстве Зинаиды Дмитриевны по переписке, и о майоре, и его, якобы, больной дочери.

— А я сразу сказал, что если у Зинаиды появился избранник, но она не хочет о нем говорить, то это жулик, — заявил господин генерал. — Что за жених, если невеста отправляет ему деньги?

— Николай, доподлинно-то мы не знали, только предположения имелись, — покачала головой Мария Ивановна. — А Иван Александрович очень ловко попросил, чтобы Зинаида показала фотографию. Кажется, он в карточке что-то нашел. Верно?

— Нашел, — кивнул я. — Липовый он офицер, Игорь Модестович. Два креста Анны — на груди, и на шее, но без мечей. Впрочем, вполне возможно, что этому майору разрешили носить две Анны сразу. Но вот чего точно не должно быть — так это медали «За защиту Севастополя». Разве что, он Севастополь в десять лет защищал. Но где же тогда медаль «В память войны 1853–1856 годов»? Скорее всего, нацепил регалии, что под рукой оказались, да и пошел к фотографу. Медалей с Крымской войны много чеканилось, а ордена мог у знакомых взять. Решил, что чем больше наград, тем лучше. Известно, что одинокие барышни на офицерский мундир с орденами хорошо клюют.

— Брачный аферист, специализирующийся на таких простушках, как Зинаида, — мрачно сказал Лентовский.

Надо бы мне закругляться. Судя по виду начальника — он хочет есть, а я отвлекаю. Но десять минут Его превосходительство не убьют. Главное — не соглашаться оставаться на ужин.

— Как я полагаю, беседовать с Зинаидой Дмитриевной о том, что ее жених жулик — бесполезно? — поинтересовался я.

— Совершенно верно, — согласилась Мария Ивановна. — Но ведь и вы ей не стали свои подозрения высказывать?

— Кто я такой, чтобы мешать женщине делать глупости? — хмыкнул я. Признался: — Мелькнула такая мысль, но подумал и понял, что пока это делать бессмысленно. Ваша подруга влюбилась в неизвестного субъекта, верит ему, да еще и желает вылечить его дочь. Благородная женщина, что тут сказать? Думаю, она уже нарисовала себе картину прекрасного будущего и никому сейчас не поверит. Уверен — будь живы ее родители, она бы тоже поступила по-своему.

— И что же делать? — спросила Лентовская. — Николай…?

Николай Викентьевич только руками развел:

— Если Зинаида не подаст жалобу на мошеннические действия, то мы ничего не сможем поделать. Но я считаю, что она не подаст.

— Точно, не подаст, — согласилась Лентовская.

— Если только Иван Александрович как-нибудь попросит своего батюшку посодействовать, — предложил Председатель суда. Потом сам же и опроверг свои собственные слова: — Но это содействие незаконно. Мне кажется, товарищ министра Чернавский на такие действия не пойдет. Да и я подобное не одобряю.

Я-то, возможно, попросил бы батюшку посодействовать — но в отношении кого? Даже не в смысле какого-то прямого воздействия, а хотя бы «пробить» — что за типчик? Вполне возможно, что за ним уже числятся подобные грешки. Надо бы вначале фамилию «майора» узнать, адрес.

— Известен адрес, куда Зинаида Дмитриевна переводила деньги? — поинтересовался я.

— Только почтамт, — покачала головой Мария Ивановна. — До востребования, господину Синявскому.

Фамилия известна, уже хорошо.

— Так может, пока ей и не мешать? — предложил я. — Потеряет еще тысячу или две и все поймет. Деньги большие, но не последние.

— Если бы тысячу или две…— покачала головой Мария Ивановна. — Приказчик старший сказал, что Зинаида интересовалась — может ли она вывести все деньги? Конечно же, доложил батюшке. Деньги принадлежат Зинаиде, но вывести их сейчас, в сентябре — неразумно. Да батюшке и не найти столько денег. В конце октября нужно рассчитаться с поставщиками зерна, с владельцами арендованных барж, а казна перечисляет деньги лишь в ноябре–декабре. И акции ей сейчас невыгодно продавать — половину потеряет.

Чисто формально, Зинаида права. Ее деньги — имеет право отдать их кому угодно, хоть брачному аферисту. Так и Милютина понять можно. Он человек богатый, но деньги у него в сундуках не лежат, а вложены в дело. Вытаскивать — это и время, и финансовые потери.

— Может, у Зинаиды Дмитриевны хватит ума пока не требовать деньги? — высказал я предположение. — Пусть подождет до более благоприятных времен.

— Хотелось бы надеяться. Но в таком деле следует рассчитывать на самое худшее. Зиночка может закусить удила, да и начать

— А если сделать так… — задумчиво изрек я, посматривая на Лентовского. — Допустим, сам Иван Андреевич напишет жалобу — дескать, у него имеются подозрения, что его делового партнера собирается облапошить мошенник. Конечно — не облапошить, нужно другое слово подобрать…

— Обмануть, чего тут думать? — усмехнулся Лентовский.

— Точно, напишет просто — пытается обмануть, — согласился я, сетуя, что забыл довольно-таки простое слово. — Итак, господин Милютин обращается к нам с жалобой, а я, как исправляющий некоторые обязанности товарища прокурора, начинаю проверку. И Зинаиду Дмитриевну опрошу, и в Петербургскую сыскную полицию запрос отправлю — мол, что за фрукт такой, господин Синявский?

— И что это даст? — нахмурилась Мария Ивановна, зато ее супруг сразу же понял.

— А это, Машенька, дает возможность твоему батюшке слегка потянуть время, — хмыкнул Николай Викентьевич. — Даже если Зинаида обратиться в суд, у Ивана Андреевича будет повод заявить — дескать, он не против вернуть деньги, но давайте вначале разберемся — а не достанутся ли средства в нечистоплотные руки? Разумеется, от мошенника суд Зиночку не спасет, но хотя бы сам Иван Андреевич потерь не понесет. Спокойно выведет деньги, отдаст их Зинаиде.

— А сколько всего у Зинаиды средств? Не тех, что в акциях, а в пароходство и в зерно вложенных? — осторожно спросил я. — Или это секрет?

— В общем-то, не секрет, а коммерческая тайна, — со значением сказала Лентовская. — Ее и мне-то не полагается знать. Батюшка бы не открыл, сама Зинаида как-то сказала. Вам, как должностному лицу, который собирается проводить проверку, могу сказать — почти триста тысяч.

Триста тысяч⁈ Ни хрена себе! А если присовокупить акции, так верно, приданое у подруги Марии Ивановны не меньше, чем поллимона? И она до сих пор не замужем? Совсем женихи спятили. За такие деньги не то, что полную даму (а она не такая и толстая, просто пышная!), а нашу Маньку можно сосватать. Представляю себе объявление: «Одинокая дама по имени Манюня желает познакомиться со свободным мужчиной. Из недостатков — рога и копыта. Из достоинств — наличие капитала в сумме 500 тысяч рублей. Требование к кандидатам в мужья — умение косить траву и заготавливать сено на зиму». Еще и очередь выстроится.

— Машенька, за всем этим имеется одно маленькое но, — усмехнулся Николай Викентьевич. — Я твоего батюшку двадцать лет знаю, если не больше. А ты еще дольше. Как ты считаешь, если Зинаида сама явится к Ивану Андреевичу, скажет — мол, хочу забрать свои деньги, что он сделает?

Мария Ивановна призадумалась на краткий миг, вздохнула:

— Зная батюшку, могу сказать, что попросит вначале — дескать, Зиночка, не можешь ли ты немножко подождать? Но если Зина ответит — мол, деньги нужны прямо сейчас, то он их отдаст. Из кожи вылезет, взаймы возьмет, с процентами, но все вернет. Мне отчего-то кажется, что у Зинкиного отца с моим батюшкой и договора-то никакого не было — принес дядя Митя деньги, отцу отдал и сказал — вот, Иван, хочу в дело войти. А тот ему — давай, положи на стол. Руки пожали друг другу, вот и все. А раз Дмитрий Степанович умер, то все договоренности и обязательства на его наследников переходят, безо всяких бумаг.

Зеркала в кабинете нет, а себя со стороны не видно. Подозреваю, что в этот момент мои глаза если не вылезли из глазниц, то изрядно округлились. Взяв себя в руки, спросил:

— И что, вот так просто? Принес деньги, попросил в дело вложить? И никаких договоров? И все на слово?

Мария Ивановна улыбнулась мне слегка покровительственно и ответила:

— Иван Александрович, когда Дмитрий Степанович принес деньги — это было не триста тысяч, а тысячи три, а то и меньше. Как-никак, уже лет тридцать прошло, деньги подросли. И сам мой батюшка начинал с пяти тысяч, которые торговлей скотом заработал. В приходо-расходные книги деньги вписали, а что еще? Думно бы Дмитрию Степановичу — приходи и бухгалтерские книги смотри. А договор какой-то — так он зачем? Если бы в Петербурге или в Москве — тут бы и договора заключали, и у нотариуса заверили. У нас пока все на слово верят.

— Машенька, по-разному бывает, — перебил супругу Лентовский. — Если бы все такими честными были, как мой тесть, мы бы без работы остались. Имею в виду — судьи по гражданским делам. А у нас, что ни месяц, то тяжба. И врут безбожно, и обманывают.

С гражданскими делами я пока не связывался. И не надо. Мне моей уголовки хватает. Но как историк, я абсолютно согласен с начальником. И врали, и обманывали. Сиживал я в архивах, смотрел жалобы купцов друг на друга — мол, пообещал, но денег не отдал. Или — я ему полностью заплатил, а он другому перепродал и теперь уверяет, что деньги вернул. Купеческое слово, блин.

А дело, что у меня было по Любови Кирилловне Зуевой, которая рассказала, что друг отца — дворянин, кстати, деньги занял, а вовремя отдать не смог. Конечно, причина для того, чтобы залезть в казенные деньги уважительная, но полковнику Зуеву стреляться пришлось.

— По-разному бывает, не спорю, — сказала Мария Ивановна. — Люди все разные, есть честные, есть не очень. Но я сейчас не за всех говорю, а за своего батюшку. Иван Андреевич как-то под свое слово миллион брал — позарез деньги были нужны. Вернул, как обещал, в положенный срок и с процентами. Невыгодно слово купеческое нарушать. Один раз нарушишь, во второй не поверят. Честным быть — гораздо выгоднее.