Горький сладкий плен

Глава 39. Желанная

Не знаю, сколько длилась пытка. От криков несчастного закладывало уши, но даже сквозь эти вопли я слышала скрежет винта, раскрывающего лепестки железной конструкции.

В какой-то момент тело на столе перестало трепыхаться, мужчина затих и обмяк — умер или потерял сознание от боли. Лишившись еды, ситхлифы заскучали и переключили свое внимание на Э’эрлинга.

Стул рядом со мной резко отодвинулся. Эльф склонился над полом. Я ждала, что его вырвет, но он только дышал, широко раскрыв рот, всеми силами пытаясь удержать в себе содержимое желудка.

На секунду маска равнодушной стервы соскользнула с моего лица, и на нем отразились живые, человеческие эмоции — нежность, сочувствие. Всего на один миг я потеряла над собой контроль, и это дорого мне обошлось.

— Вижу, ты привязалась к своему пленнику, — голос Смотрительницы раздался в ушах набатом.

Я резко вскинула голову и встретилась с холодным взглядом янтарных глаз. Отстраненно, сквозь волну паники, я отметила, что Э’эрлинг тоже выпрямился на стуле и опустил руки на столешницу.

Мне надо было ответить на этот выпад, на это страшное роковое обвинение, но я понимала, что любые оправдания прозвучат жалко, одно необдуманное слово — и я окончательно себя утоплю. Необходимо быть убедительной.

В правом ухе зародился тонкий, пронзительный звон. Он нарастал, а вместе с ним невидимый ледяной кулак все сильнее сжимал мои внутренности.

Надо было что-то сказать. Срочно. Каждая секунда промедления падала на плечи тяжелым камнем. Чем дольше я тянула с ответом, тем глубже себя закапывала.

Но слов было недостаточно.

Одних лишь слов было недостаточно. Это ясно отражалось на лице главной ситхлифы.

Где-то в глубине мрачных коридоров Цитадели залаял щенок.

Или он лаял в моем воображении?

Я не знала, это щенок той девочки, которую я видела в окне, или мой собственный, растерзанный много лет назад у меня на глазах.

Щека дернулась, а шрам на ней вспыхнул болью, как свежий.

Вонзившись в меня взглядом, как зубами, Смотрительница прищурилась.

Громкий собачий лай стоял в моих ушах, а потом он перешел в жалобный скулеж.

Слов недостаточно…

Рука схватила скальпель и вонзила в столешницу.

«Не в столешницу, — прошептал ненавистный голосок в голове. — Разве в каменную столешницу нож войдет, как в масло?»

Рядом раздался стон боли и шока.

Внутри все сжалось, когда я осознала, что сделала. Захотелось разрыдаться.

«Он не простит меня, не простит, не простит…»

Но глаза остались сухими, и на лице не дрогнул ни один мускул.

— Мне плевать на него, — глядя в глаза Смотрительнице, произнесла я безразличным ледяным тоном.

Та благосклонно кивнула и отвернулась к старику. Кажется, они обсуждали, что делать с телом на столе.

Изо всех сил я старалась не дрожать. Стул подо мной превратился в поверхность из острых раскаленных игл. Голова наполнилась шумом, и сквозь этот шум я слышала частое прерывистое дыхание Э’эрлинга.

Не простит, не простит, не простит.

Видишь, какое я чудовище?

По столу в мою сторону текла струйка крови. Обмирая, я проследила взглядом до конца этой кровавой тропинки и завыла, но безмолвно, в глубине своего разума.

Правая ладонь Э’эрлинга лежала на столе. Вся в крови. Из сквозной раны в ее центре торчал скальпель.

С болезненным шипением мой любовник попытался достать лезвие из своей руки.

— Кажется, ужин окончен, — услышала я собственный спокойный голос. — Если смены блюд не ожидается, я, пожалуй, вернусь в свою спальню. Задание было сложным. Я устала с дороги.

Где-то в другой реальности ножки моего стула заскрежетали по полу. Я встала, и Э’эрлинг поднялся следом за мной, прижимая к груди покалеченную кисть. Все было словно в тумане. Чувствуя на себе взгляды, я вышла в темную дверь и двинулась по коридору, длинному, как кишка. Его стены качались. Факелы, горящие синим пламенем, расплывались перед глазами.

— Ты пробила мне руку, — голос Э’эрлинга, звенящий от боли, донесся словно издалека. Мы будто стояли на разных концах ущелья, в котором ревел ветер.

Стиснув зубы, я ускорила шаг.

— Ты пробила мне руку, — повторил он.

Я шла все быстрее и быстрее, а когда увидела дверь в свою комнату, побежала.

Ворвавшись в спальню, я кинулась к тазу для умывания, и меня вырвало в воду остатками человеческой пищи. Когда приступ закончился, я сползла на пол и разрыдалась. Впервые за много-много лет. Я стояла на четвереньках, тряслась всем телом, раскачивалась из стороны в сторону и плакала. Крупные прозрачные капли падали вниз и разбивались о мою ладонь, упертую в пол.

— Триса, — с нежностью, от которой болезненно щемило в груди, Э’эрлинг отвел волосы от моего красного зареванного лица.

— Это ты виноват! — отшатнулась я от его прикосновения. — Зачем ты за мной увязался? Теперь видишь, какое я чудовище?

— Не ты чудовище. Они.

— Я вонзила тебе в руку нож! — заорала я, не в силах вынести его доброго, ласкового взгляда.

Идиот, ты должен злиться, должен ненавидеть меня, а не утешать, пока сам истекаешь кровью.

— Тебе пришлось.

Я разрыдалась громче.

Пришлось. Да! Пришлось! Иначе они бы мне не поверили и убили бы тебя на моих глазах, как этого проклятого Тумана.

— Триса, — Э’эрлинг притянул меня к себе. — Все будет хорошо.

Я замотала головой.

Не будет! Если бы я могла уйти, сбежать, затеряться в бесчисленных городах Халланхора, но… ситхлифы были магически привязаны к этому месту. Мы все — пленницы Цитадели.

— Все будет хорошо. Слышишь меня? Мы справимся. Вместе. — Он устроил меня между своих ног, здоровой рукой прижал мою голову к своей груди и опустил подбородок мне на макушку. Его сердце стучало, как барабан, — тяжело и гулко.

— Тебе нужна помощь, — я слышала, как кровь капает на пол из раны в его ладони.

— И тебе тоже, Триса. — Мягкие губы прижались к моим волосам. — Мы поможем друг другу. Ты больше не одна.