Горький сладкий плен

Глава 12. Пленник

Теперь все его мысли были о ключе, спрятанном в потайном кармане внутри сапога. Каждую секунду он думал о возможностях, которые ему открылись.

Проклятый ключ будто раскалился на открытом огне и обжигал голень даже сквозь плотный слой обувной кожи. Э’эрлинг чувствовал его форму, тяжесть, размер. Закрывал глаза и видел манящий образ ключа на внутренней стороне век. Снова и снова в ушах раздавался щелчок, с которым в день дойки расстегивался замок пояса верности. Это было какое-то наваждение!

Ситхлифа уснула. Измотанная долгим походом, она уронила голову на грудь и задремала внутри своего одеяльного кокона. Сначала она сидела, обхватив руками колени, потом начала заваливаться набок и в конце концов свернулась калачиком на волчьей шкуре. Плед сбился, обнажив полную белую грудь с розовым соском.

Виден был даже не сам сосок, а краешек бледной до прозрачности ареолы, но Э’эрлинг смотрел на этот краешек, на нежную кожу, на темную ложбинку между грудями, на светло-розовое пятнышко и чувствовал, как прутья клетки давят на член. Боль нарастала. Терпеть ее становилось все тяжелее. Ему бы отвернуться, но куда там! Взгляд будто приклеился к соблазнительной женской округлости.

«Все как они говорили, — в легкой панике подумал Э’эрлинг. — Я превращаюсь в похотливое животное. Как только ключ оказался у меня, другие мысли из головы просто исчезли. А ведь я доился всего несколько дней назад».

Обычно он начинал лезть на стену лишь под конец срока, но с последнего оргазма не прошло и недели, а он уже весь извелся от желания.

— Хорошо, — с довольным видом А’алмар растянулся на меховой подстилке и улыбнулся в потолок. — Какое же это блаженство — быть свободным.

— Мы вообще-то в плену, — хмуро напомнил Э’эрлинг. Счастливая безмятежность друга его бесила. Хотелось как следует его встряхнуть, чтобы перестал так радостно лыбиться.

— А мне кажется, что в плену я был там.

Э’эрлинг заскрежетал зубами. Вместе с возбуждением и болью росло раздражение. Пока ключ был в руках командира, Э’эрлинг знал, что ему ничего не светит до дня дойки, и оставался спокоен, а сейчас его переполняла глухая злость. Мысль о ключе сводила с ума. И этот проклятый розовый сосок… Бездна, как же ему жмет пояс!

— Это зелья той человеческой ведьмы играют в твоей крови. Ты одурманен, поэтому так говоришь. На самом деле ты так не думаешь.

— Думаю! — вскинулся А’алмар, стряхнув сонную негу. Его плечи напряглись. Блуждающий взгляд вернул осмысленность. — Не хочу снова в клетку.

— Тебе просто не повезло. Подашь прошение в храм трех богинь, тебе выдадут нормальный пояс, и не будешь знать горя. Если пояс подобран правильно, никаких неудобств нет. — Э’эрлинг скривился от боли в паху и сел по-другому в надежде облегчить мучения. — Пояс — это хорошо, это спокойствие и безопасность.

Он опять поморщился, но на сей раз от того, что уловил в своих словах фальшь.

Но это же правда: хорошо зачарованный пояс правильного размера нигде не жмет и не натирает. Ну, может, в нем чуть-чуть дискомфортно по утрам, когда кровь пытается прилить к определенному месту, и если вовремя не сбрить с лобка лишнюю растительность. А так в нем даже мыться удобно! И вообще…

— Я. Не. Хочу, — раздельно повторил друг, словно молотком заколачивая гвозди. — Сними с себя эту мерзость и поймешь сам.

Ключ в тайном кармашке будто нагрелся еще сильнее.

При виде спящей ситхлифы глаза А’алмара снова заволокло туманом.

— Какая же она красивая, — мечтательно шепнул эльф.

Э’эрлинг не видел красоты — только выпуклый белый рубец, похожий на гусеницу. И демонов розовый сосок!

Ему захотелось подойти и прикрыть распутницу, чтобы не смущала его своими голыми телесами. И он это сделал. Поджал губы и поднялся на ноги.

— Куда ты? — сел на подстилке А’алмар.

Э’эрлинг его не слышал. Сердце принялось качать кровь с удвоенной силой, будто гигантский спятивший насос. В ушах шумело. Этот навязчивый гул заглушал все остальные звуки.

Розовый сосок.

Рот эльфа наполнился слюной, как у голодного пса. Э’эрлинг наклонился к женщине, спящей под одеялом абсолютно голой, — розовый сосок, розовый сосок, розовый сосок — и подтянул край пледа повыше.

Костяшки пальцев проехались по нежной коже ее плеча, и между ног все скрутило от острой вспышки удовольствия, а потом от столь же острой вспышки боли. Проклятый пояс!

— Самая красивая девушка, которую я когда-либо видел, — раздался за спиной тихий голос.

Невольно Э’эрлинг всмотрелся в лицо их тюремщицы, пытаясь разглядеть в нем ту самую красоту, о которой говорил друг.

Ну да, наверное. Возможно, что-то в ней и есть. Особенно когда она лежит вот так — на левом боку, сунув руку под голову и прикрывая ладонью безобразный шрам, отчего его почти не видно.

Э’эрлинг вернулся на подстилку и попытался уснуть, но мысли о ключе не давали покоя. Спустя какое-то время ему захотелось по нужде, и он выскользнул из палатки под дождь и направился к давно облюбованному дереву.

— А чего это еда ситхлифы свободно разгуливает по лагерю? — донесся до него грубый голос, приглушенный грохотом ливня.

Еда? Разгуливает по лагерю?

Он не сразу понял, что говорят о нем, но затем другой голос ответил:

— Госпожа наверняка наложила на него заклятье подчинения. Далеко не сунется.

Волосы намокли и облепили голову, одежда отяжелела, ручейки воды струились по лицу, срываясь с кончика носа.

Затылок прожигали чужие взгляды.

Э’эрлинг забыл, зачем покинул палатку, зачем вышел из тепла на холод, из приятной сухости в промозглую мокроту.

Все внутри сжалось тугим узлом от ужаса.

Еда. Они назвали его едой.

Получается, слухи о ситхлифах правдивы? Эти женщины действительно питаются человеческим и эльфийским мясом? Три тысячи триста вторая поймала их, чтобы сожрать?