Горький сладкий плен

Глава 36. Желанная

Что со мной?

Это какая-то болезнь?

Внезапной лавиной меня накрыл дикий голод. Рот был полон слюны, руки тряслись, когда я тянулась к очередному куску яблочного пирога. Я ела и не могла насытиться. Человеческая пища была такой вкусной, что хотелось стонать, как во время любовной близости, и от блаженства закатывать глаза. Кажется, именно это я и делала — стонала и закатывала глаза с едой за щеками. Это было наваждение, временное помешательство. Я глотала, практически не жуя, и пришла в себя только, когда на подносе осталась обглоданная кость от куриной ножки.

В шокированном молчании Э’эрлинг протянул мне свою тарелку с овощным рагу, но я неловко кашлянула в кулак и мотнула головой: «Не надо».

— Все в порядке? — спросил любовник.

Я не знала, что ответить. В животе было очень странное ощущение. Он был полон! Исчезло привычное чувство легкости. Я стала грузной, вялой, неповоротливой.

А Э’эрлинг все смотрел на меня, хлопая глазами, и его взгляд бесил.

— Что? — бросила я грубо, с вызовом и покраснела.

— Ничего, — эльф пожал плечами и утопил взгляд в своей тарелке.

В комнате повисла неуютная тишина, хотя, возможно, неуютной она казалась только мне.

Пока Э’эрлинг ел — в отличие от меня, он делал это неторопливо, вдумчиво, тщательно пережевывая каждый кусок, — я слонялась из угла в угол, мучаясь вопросами и прислушиваясь к собственному телу. Что-то во мне изменилось. Но что?

После обеда я отправила служанку на рынок за штанами для моего пленника. С шотленским военным килтом расставаться было жалко, но я не могла позволить Э’эрлингу расхаживать по Цитадели в таком соблазнительном наряде. Слухи о новом экзотическом десерте уже разлетелись по башне. Останься эльф в привычной одежде, каждая ситхлифа посчитала бы своим долгом проверить, действительно ли под его юбкой нет белья.

Когда служанка вернулась с несколькими штанами на выбор, Э’эрлинг безропотно примерил каждые. По размеру ему подошли все, но предпочтение он отдал довольно неудобным на вид брюкам из темно-коричневой шерсти. Судя по тому, как он в них ходил — как страус — в юбке ему нравилось больше.

— Может, наденешь те, что пошире?

Э’эрлинг мотнул головой и в десятый раз комичным жестом оттянул ткань в районе паха, видимо, пытаясь ослабить давление на член.

— Я же вижу, что тебе удобнее в более свободных.

— А я вижу, как ты смотришь на меня, когда я в этих, — стоя перед зеркалом, он взглянул на меня через плечо с лукавой улыбкой. — Просто глазами пожираешь. Нравится?

Стоило признать: его крепкий зад, обтянутый штанами, смотрелся восхитительно, ничуть не хуже голых коленок, что выглядывали из-под килта.

От примерки мы плавно перешли к занятиям любовью.

Лишь сейчас я задумалась о том, какая узкая у меня кровать, а еще скрипящая и шаткая. С каждым толчком пружины визжали, а деревянное изголовье билось о стену.

— Где я буду спать? — спросил Э’эрлинг, когда я полотенцем стирала с бедер потеки семени. — Вдвоем мы здесь не уляжемся. Хотя… я бы попробовал.

— Я принесу для тебя матрас. Извини, но для всех ты моя еда и заботиться о твоем комфорте мне не положено, так что матрас — все, что я могу тебе предложить.

— Не волнуйся. Я не какая-нибудь нежная барышня. Приходилось спать и вовсе без матраса, на холодной земле под открытым небом.

Он смотрел на меня ласково, мягко, и в груди щемило.

Я застегивала последние пуговицы рубашки, когда в дверь постучали. На пороге мялась Три тысячи пятнадцатая. С любопытным видом она попыталась заглянуть в комнату, где лежал на кровати расхристанный, полуголый Э’эрлинг, но я встала так, чтобы заслонить ей обзор.

— Ты что-то хотела?

— Всего лишь передать пожелание Смотрительницы.

Моя рука, расслабленно лежащая на дверном косяке, резко впилась ногтями в дерево. Сердце пропустило удар, а затем заколотилось с бешеной силой.

— Передавай, — выдавила я из себя охрипшим голосом.

Три тысячи пятнадцатая одарила меня скользкой, змеиной улыбкой.

— Она хочет, чтобы на сегодняшний пир ты взяла своего пленника с собой.

В ушах зашумело. Я открыла рот, собираясь возразить, но ситхлифа прижала палец к моим губам и быстро зашептала:

— Не в качестве еды. Мы уважаем частную собственность.

— Тогда зачем? — Вопрос вылетел прежде, чем я успела прикусить язык, и я мысленно поморщилась от своего промаха.

Глаза собеседницы загорелись, как у гончей, учуявшей добычу.

— А это важно? Тебе не все равно? — Три тысячи пятнадцатая жадно ловила эмоции на моем лице, а я изо всех сил старалась казаться равнодушной.

— Неважно.

— Тогда почему ты спрашиваешь?

Белобрысая дрянь ждала, что я оступлюсь, ждала моей ошибки, неосторожного слова, неловкого жеста, говорящей мимики — того, что я выдам свою привязанность к Э’эрлингу.

Они что-то заподозрили!

С ужасом я поняла, что вечером во время пира меня собираются испытывать — хотят понять мое истинное отношение к пленнику, а это значит…

Пальцы задрожали, и я спрятала руки за спиной.

— Любопытно, — ответила я. — Просто любопытно.

Гул в ушах нарастал. Сердце выпрыгивало из груди. Ткань рубашки прилипла к спине между лопатками.

Что ждет нас на вечернем пиру? Какую проверку они для меня приготовили?

Я старалась не накручивать себя раньше времени.

Если повезет, все ограничится обычным разговором. Но в любом случае каждую секунду застолья Смотрительница и другие ситхлифы будут наблюдать за мной и Э’эрлингом, следить за каждым нашим словом и жестом, ловить наши взгляды, обращенные друг к другу, задавать наводящие вопросы и делать выводы. Нам придется быть очень осторожными.

— Надеюсь, никто из вас не сошлется на внезапную болезнь, чтобы пропустить праздник, — еще шире улыбнулась гадюка, отрезав мне последний путь к отступлению.

Ведь именно эта мысль только что мелькнула в моей голове, за эту идею я ухватилась как за спасительную соломинку, но теперь от нее пришлось отказаться.