Горький сладкий плен

Глава 10. Пленник

Он не понимал эту женщину. Ее поведение не укладывалось в голове. Утром она едва не казнила А’алмара, а вечером решила пройти сто восемь километров по грязи под дождем, чтобы проникнуть на военную базу эльфов и добыть ключ, который спасет его другу жизнь. Зачем ситхлифе помогать им, рисковать собой ради простого пленника? Не по доброте же душевной. Все знают, что твари из Цитадели — бездушные монстры и ничего святого у них нет.

В Шотлене даже говорили, что ситхлифы питаются человеческим мясом. Э’эрлинг не очень верил слухам. Раньше. Но сейчас начал сомневаться. За сутки в плену Три тысячи триста вторая ни разу не ела вместе с ними. Он вообще не видел, чтобы она ела. И этот ее странный вопрос, заданный своему повару: «Принеси нашему гостю поесть. Хорошую еду. Что там едят люди и эльфы?»

«Нет, не может быть», — тряхнул головой Э’эрлинг, отбросив эту пугающую и тошнотворную мысль.

Тем временем их тюремщица переодевалась для долгого похода. Короткие ботинки на шнуровке она сменила на грубые сапоги до колен, в которых можно смело шагать по грязи, не боясь нечаянно утопить обувь в размокшей болотистой жиже. На плечи накинула черный плащ из плотной ткани, что защищала от дождя. Волосы и лицо спрятала под глубоким капюшоном.

— Почему ты помогаешь ему? — Э’эрлинг не выдержал и таки задал этот животрепещущий вопрос, не дающий ему покоя.

В тени капюшона мелькнула кривоватая улыбка.

— Ты чем-то недоволен? — раздался голос ситхлифы. Доски, которыми застелили пол шатра, качнулись под ее весом, хлопнув по раскисшей земле.

— Я просто хочу понять.

— Что понять?

Э’эрлинг не знал, что именно хочет понять, и заскрежетал зубами от того, как ловко эта женщина ушла от ответа, да еще и заставила его почувствовать себя глупо.

Ситхлифа откинула полог. Снаружи бушевал ветер и грохотал дождь. Она уходила в непогоду. В шумный холодный ливень. В ночь. Могла бы сидеть в теплой палатке и наслаждаться элементарными бытовыми удобствами, а вместо этого выбрала сто восемь километров брести по грязи.

«Она может не вернуться, — подумал Э’эрлинг. — Там, на базе под Росистыми холмами, ее могут схватить и бросить в тюремную яму».

Он не знал, какие чувства вызывает в нем эта мысль. Страх за друга, которого в таком случае не получится освободить от пояса? Злорадство? Хотел бы он снова увидеть Три тысячи триста вторую или предпочел бы забыть о ней навсегда?

— Я могу… могу сам себя смазать, — донесся до него слабый, протестующий голос А’алмара.

Друг лежал на шкурах с задранным килтом. Перед женщиной. Перед этой странной целительницей с холодным взглядом и лицом, похожим на застывшую маску.

Это было ужасно унизительно. Окажись Э’эрлинг на месте товарища, то сгорел бы со стыда.

На базе воины не стеснялись друг друга. Мылись вместе в корытах рядом с казармами, каждые две недели доились в одной комнате, но все они были мужчинами, а тут — женщина. Женщинам показывать содержимое своих килтов можно только после свадьбы.

— Будет больно, поэтому сам ты себя хорошо не смажешь, — ответила знахарка. — Будешь себя жалеть, осторожничать, а мазь надо тщательно втереть в рану.

А’алмар всхлипнул и отвернулся, обреченно отдаваясь ее рукам. Он был весь красный и напряженный и крепко-крепко зажмурился, когда целительница приподняла его запертый в клетку член, чтобы добраться до кровавой полосы на яичках. А когда она это сделала — коснулась раны пальцами, влажными от мази, А’алмар дернулся и зашипел от боли, а может, от страха. В конце концов, даже рана на голове пугает мужчину не так сильно, как рана в столь чувствительном месте.

После этой унизительной процедуры, длившейся, казалось, целую вечность, женщина дала больному выпить что-то из маленькой стеклянной бутылочки. Его сразу разморило. Жар начал постепенно спадать.

Их оставили одних. Ситхлифа отправилась за ключом. Целительница тоже покинула палатку.

— Хорошо, — на бескровных губах А’алмара растеклась блаженная улыбка. Он выглядел опьяневшим. Наверное, зелье, которое он принял, не только сбило температуру, но и забрало боль.

Э’эрлинг подумал, что настало идеальное время для побега: ситхлифа далеко, никто их не охраняет, дождь и ночная темень послужат отличным прикрытием. Он мог уйти, и никто бы этого не заметил. Пристально, напряженно эльф посмотрел в сторону выхода, потом окинул взглядом разомлевшего товарища и подобрал под себя ноги.

— Она такая добрая, — сладко вздохнул А’алмар, прикрыв веки и сражаясь с сонливостью. — И вовсе не жестокая и не злая, как о них говорят.

— Кто?

— Три тысячи триста вторая.

— Ты бредишь, — поджал губы Э’эрлинг. — Утром она едва тебя не убила.

— Но не убила же, — его друг напоминал пьяного. Чахоточный румянец исчез с его лица, глаза больше не блестели от высокой температуры. — Прошлой ночью она приходила к нам. Накормила. Дала плед, когда заметила, что О’овул замерз.

Эльф говорил все тише, с каждой секундой его речь становилась все более бессвязной. Избавленный от мучений, он медленно, но верно погружался в пучину сна.

— И она принесет ключ, — шепнул А’алмар, обмякая на постели. — Принесет ключ… Такая добрая…

Э’эрлинг нахмурился, размышляя над словами друга.