Женщина-кошка

Глава 7

Если утро этого дня получилось очень странным, то продолжение оказалось еще хуже. Оставив сообщение на автоответчике Джорджа Хедара, Пейшенс отправилась на работу. Было уже поздно. Очень поздно. Сэлли встретила ее встревоженным взглядом, Ланс тоже ничего не сказал, но показал ей листок бумаги, на котором было нацарапано: «У тебя неприятности. Большие неприятности». Приближаясь к своему рабочему месту, Пейшенс замедлила шаг. Но, несмотря на предосторожности, она все-таки слишком поздно заметила хорошо знакомую фигуру босса. Джордж Хедар, в шикарном костюме (на него, наверное, было потрачено больше, чем платили Пейшенс за месяц работы), стоял около ее стола и курил.

– В чем дело? Что вы вытворяете? – взорвался Джордж. Пейшенс молча прошла мимо него и села за свой стол.

– Вы так и не принесли новых эскизов! – продолжал кричать он. – Вы даже не знаете, где они сейчас находятся! И вы не знаете, где они, потому что, я цитирую, «не можете вспомнить»! Просто потрясающая безалаберность!

Пейшенс невозмутимо, не поднимая глаз, слушала его крики. Она рассеянно протянула руку за альбомом и карандашом и принялась что-то рисовать. Когда Джордж кончил свои напыщенные разглагольствования, Пейшенс, продолжая рисовать, переспросила:

– Что?

– Вы вообще меня слушали? – взревел Джордж.

Пейшенс отложила карандаш и подняла глаза на босса. Она немного подумала и ответила:

– Ну конечно, но не так внимательно, как вы сами себя слушали.

Внезапно во всем художественном отделе воцарилась мертвая тишина. За перегородкой Сэлли и Ланс обменялись испуганными взглядами. От гнева лицо Джорджа Хедара стало мертвенно-бледным, а на щеках выступили два красных пятна. Он уставился на Пейшенс, затем, едва контролируя свои поступки от ярости, выхватил у нее тот листок бумаги, на котором она рисовала. Это была карикатура на... него, и очень хорошая карикатура, он сразу себя узнал: с лица струился пот, а изо рта и ноздрей вырывались языки пламени и шел дым.

Не в состоянии вымолвить ни слова, действительно напоминая только что нарисованный портрет, он смотрел на Пейшенс Филлипс с таким выражением, словно мучительно пытался понять, как вообще кто-то посмел такое нарисовать, как посмела это сделать она, да еще здесь и сейчас. Наконец он скомкал бумажку и, сжав ее в кулаке, развернулся на каблуках и вылетел из-за ее перегородки.

Пейшенс посмотрела ему вслед, встряхнула головой и, как проснувшийся лунатик, внезапно поняла, где она и что наделала.

– Мистер Хедар! Постойте, пожалуйста! – крикнула Пейшенс, вскочив на ноги. – Я не знаю, что на меня нашло. Извините! Мне правда очень жаль.

Искренность ее тона заставила Хедара остановиться. Он обернулся и злобно посмотрел на Пейшенс:

– Вам жаль? И это все? Так позвольте, я вам объясню, мисс Филлипс: просто сожалений здесь недостаточно.

Ланс и Сэлли затаили дыхание. Пейшенс посмотрела на Джорджа Хедара и сощурила глаза. На ее лице вновь появилось выражение ледяного спокойствия и уверенности. Такой друзья ее еще никогда не видели.

– Ах, «просто сожалений здесь недостаточно», – сказала она. – Позвольте, попробую иначе. Мне жаль каждой минуты моей жизни, что я потратила на такого бездарного, грубого, неблагодарного эгоиста, как вы.

Она сделала паузу, чтобы сказанное дошло до Джорджа.

– А просветите, пожалуйста, чего было бы достаточно. Нет, мне правда очень хочется узнать! Что я, должна была встать на колени и ползать у ваших ног? Или рыдать и причитать? Или, может быть, вырвать у себя сердце из груди?

Пока Пейшенс говорила, у нее даже осип голос, но в нем не было ни одной умоляющей нотки, она ни о чем не просила, а, напротив, веселилась и даже заигрывала с растерявшимся собеседником. Она вертела в руке карандаш с таким видом, словно это было страшное оружие, а когда, сделав несколько шагов по направлению к Хедару, вышла из-за своей перегородки, всем показалось, что ее и без того стройная фигура стала еще и выше.

– Позвольте мне вам кое-что объяснить. Джордж, попридержите язык! Я не собираюсь выслушивать оскорбления от грубого, бездарного, неблагодарного, самовлюбленного придурка. Ах, я, кажется, забыла упомянуть, что вы еще и лгун, – добавила она, коварно улыбаясь и специально говоря как можно громче, чтобы все, кто был в комнате, могли ее услышать. – Простите, я просто хотела уточнить, сказала я это или нет, потому что это очень важно, потому что единственный вопрос, который здесь всех занимает, – это «что вы вытворяете»...

– Вот блин! – прошептал Ланс.

У Сэлли в буквальном смысле подкосились ноги. Первая реакция всех остальных находившихся в художественном отделе тоже не отличалась оригинальностью, их реплики и действия были лишь вариациями тех двух.

Джордж Хедар стоял совершенно неподвижно, словно его каким-то волшебством превратили в камень. Когда же он наконец снова смог заговорить, то голос его звучал так, будто еще немного – ив комнате раздастся нецензурная брань.

– Очистите ваш стол! – прорычал он и, гордо подняв голову, вышел из комнаты.

Пейшенс посмотрела ему вслед, затем вдруг с удивлением взглянула вокруг, словно не веря, что все эти слова были произнесены ею. Не зная, что предпринять, она крикнула, пытаясь остановить Джорджа:

– Постойте! Мистер Хедар! Мистер Хедар, я не хотела! Я просто пошутила... я...

Ее голос упал до шепота. Она недоуменно посмотрела на карандаш, который все еще держала в руке, и покачала головой, словно говоря себе самой: «Ведь я же правда просто пошутила? Ведь да? Или нет?»

Но Джордж не стал дожидаться того, чем кончится эта борьба между двумя Пейшенс. Он уже ушел. Как только он удалился, вся комната взволнованно, если не торжествующе зажужжала. Все обсуждали случившееся.

Только Пейшенс ничего не говорила. Она бессильно прислонилась к стене, пытаясь осмыслить ужас своего положения.

Она стояла все в той же позе, когда из-за перегородки появилась Сэлли.

– О великая героиня! – сказала Сэлли, встав в величественную позу и театрально жестикулируя. – Приветствую тебя! Я не знаю, кто ты и откуда ты явилась к нам, но... если ты встретишь Пейшенс Филлипс, передай, что Сэлли всю оставшуюся жизнь будет ею гордиться.

Лорел Хедар сидела в кабинете своего мужа за его столом. На углу стола лежали пробные фотографии Дрины, Нового Символа «Фабрики Красоты». Лорел очень старалась не смотреть на них, но все тщетно, ее без дела блуждающий по комнате взгляд снова и снова натыкался именно на эти фотографии. И всякий раз ее лицо перекашивалось от неприязни, если не отвращения. Наконец она все-таки заставила себя заняться делом и взялась за чтение годового отчета, лежавшего перед ней на столе.

«Такой процент прибыли может кому угодно поднять настроение, – с холодным презрением думала она. – Почему же это лекарство не действует на меня?»

– Миссис Хедар, – она подняла голову и увидела, что в комнату входит Уэсли, слуга, телохранитель и личный секретарь Джорджа в одном лице. – Мистер Хедар просил предупредить вас, что он останется на фабрике до вечера.

Лорел презрительно фыркнула:

– Если, говоря: «он останется на фабрике», ты подразумеваешь, что он будет сидеть с Дриной в каком-нибудь ресторане и объяснять ей, чем красное вино отличается от белого, то можешь считать, ты меня предупредил.

– Он просто сказал мне...

– Уэсли, за всю свою жизнь Джордж только раз сказал что-то без обиняков. Когда он женился на мне, ему пришлось сказать просто «да».

– Вы хотите, чтобы я позвонил ему на мобильный телефон?

Лорел взглянула на него и ехидно усмехнулась:

– Вы действительно полагаете, что слово «секретарь» происходит от слова «секрет». Да, Уэсли?

Уэсли несколько утратил невозмутимость. Он, слегка поклонившись, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Лорел дождалась, пока смолкнут его шаги, и вновь принялась рассматривать фотографии с таким видом, словно это были тараканы. Наконец она взяла их в руки, встала и подошла к окну.

На всех крупным планом была изображена Дрина. Очень красивая и очень-очень молодая. Лорел, затаив дыхание, внимательно рассматривала снимки. Она вдруг вспомнила то, что услышала от своего профессора много-много лет назад, когда проходила в колледже античную философию, еще задолго до того, как променяла свою жизнь на красоту и карьеру:

«Природа дала быку рога, лошади – копыта, зайцу – быстрые ноги, кошке – хитрость, рыбам – способность плавать, птицам – умение летать, а мужчине – знания. Для женщин у нее ничего не осталось, кроме Красоты. Но Красота опаснее копий, и от нее не спасет щит. Та, которую природа наделила Красотой, смертоноснее огня и железа».

Помнится, эта цитата привела в ярость восемнадцатилетнюю Лорел, увлеченную в те времена идеями феминизма. Она была еще слишком юной, чтобы понять всю бесперспективность и бессмысленность этого движения. Но профессор только рассмеялся, когда она принялась возражать на приведенные им слова Анакреонта.

– Что? – вспылила Лорел, даже не пытаясь сдержать свою ярость. – Что вы нашли тут смешного?

Но он, ничего не говоря, взял ее за плечи и мягко повернул к зеркалу, висевшему в кабинете; Лорел увидела свое отражение – юная, потрясающе красивая, щеки горят от гнева, непокорная прядь светлых волос выбилась из косы.

– Вот, – наконец сказал он, кивнув на отражение в зеркале. –Лорел, вы настолько прекрасны, что, я боюсь, ваша красота и есть ваша сила и ваш талант. Это дар, Лорел, но это еще и оружие. Не пренебрегайте им. Пользуйтесь им. Главное помните: «Красота опаснее копий, и от нее не спасет щит».

Теперь, тридцать лет спустя, эти слова снова звучали в ушах Лорел.

– «Та, которую природа наделила Красотой, смертоноснее огня и железа», – прошептала она.

Вздрогнув, словно от острой боли, Лорел отвела глаза от фотографий и посмотрела в окно, вниз на улицу. У главного входа в здание стоял огромный «хаммер». Ноздри Лорел вздрогнули, словно она почувствовала добычу. Этот нелепый автомобиль вполне был во вкусе ее тщеславного, но скупого мужа. О, если бы у людей со вкусом были деньги, а у людей с деньгами – вкус! Как это говорится? Нет в мире совершенства...

Когда-то давным-давно у Джорджа Хедара не было вообще ничего. Но красота его жены, ее ум, крепкая деловая хватка и, конечно же, вкус все изменили. Однако за те годы, что они прожили вместе, Джордж нисколько не изменился, он ничего не приобрел, кроме денег.

Кроме денег и еще кое-чего, что можно было на эти деньги приобрести.

Лорел продолжала внимательно следить за улицей. Две фигуры сбежали по лестнице прямо к открытым дверям ожидавшего их «хаммера». Конечно, ее муж и эта девчонка, новый символ компании, оба одеты словно на торжественный прием. Джордж весело смеялся и запрокидывал голову; пропустив Дрину вперед, он ласково, с хозяйским видом похлопал се по попке и забрался в машину вслед за ней.

Лорел судорожно закусила губы и отступила от окна. Фотографии выпали из ее разжавшихся пальцев. Она быстро, может быть даже слишком быстро, отвернулась, ее рука потянулась к стакану, стоявшему на столе Джорджа. Даже не посмотрев, есть ли что-нибудь внутри, она поднесла его к губам.

Пустой.

– Черт! – выругалась Лорел и ударила рукой, в которой был стакан, о стол. Стакан раскололся, но она на этом не успокоилась, а сжала руку в кулак, тупо глядя, как продолжает трескаться стекло, как осколки выскальзывают из ее пальцев и падают на стол.

Лорел смотрела, даже не морщась от боли: боли она не чувствовала. Крови тоже не было. Она медленно, с недоумением разжала руку. Осколки посыпались на пол. Она встряхнула рукой, так же просто, как делала это, чтобы стряхнуть капли воды. На пол упало еще несколько стеклышек. Лорел поднесла руку к лицу: ее недоумение переросло в настоящее изумление.

На коже не было ни одной ранки, ни одного пореза, ни одной капельки крови, ни одной царапинки, ни одного синяка – как будто и не она только что раздавила голой рукой стеклянный стакан.

Но вот они, доказательства ее безумной ярости, – лежат кругом, на столе и на полу, поблескивают в ярких лучах почти вошедшего в зенит солнца. Лорел осмотрела свою руку со всех сторон, посмотрела на пол, усеянный осколками, а потом в зеркало, висевшее рядом со столом ее мужа.

«Красота опаснее копий, и от нее не спасет щит. Та, которую природа наделила Красотой, смертоноснее огня и железа...»

Медленно-медленно, словно пробуждаясь от долгого, томительного сна, Лорел Хедар начала улыбаться.

А вот Дрина, Новый Символ «Фабрики Красоты», вовсе не улыбалась, сидя рядом с Джорджем Хедаром в его огромном «хаммере». Она была оживлена, но при этом все время хмурилась, что, судя по всему, не очень умела делать. Вместо нахмуренных бровей у нее получалась глупая и смешная гримаса, как будто бы она взяла в рот что-то очень невкусное, но никак не может решиться эту гадость выплюнуть, или не может найти нужные слова, чтобы объяснить, что же ей не нравится.

– Так вот, в прошлом году я заняла седьмое место в общенациональном конкурсе красоты. Ну, ты, конечно, скажешь, что это так себе, на четверочку. Но ведь это же из ста финалисток, подумай, все-таки довольно лестно. Все знают, что я достойна большего, третьего места, например. Или, например, второго. Почему нет? А теперь, когда вот-вот мы начнем выпускать «Бью-лайн», я не вижу, почему я не могу не завоевать... не могу завоевать... В общем, первое место.

Она повернула к Джорджу свое красивое, глупенькое личико:

– Ты знаешь, о чем я думаю?

Джордж приложил палец к ее губам:

– Не надо.

– Что не надо?

– Не надо думать. – Он еще крепче прижал палец к ее рту, Дрина даже поморщилась от боли. – Никогда. Можешь считать это главным условием: мы вместе, пока ты ни о чем не думаешь. Вы меня понимаете?

Дрина снова попыталась нахмуриться, но на этот раз Джордж был готов к этому. Он наклонился и поцеловал ее прямо в губы. Через минуту она тоже улыбалась.