Женщина-кошка

Глава 4

Время пробежало незаметно. Так случалось всегда, когда Пейшенс работала над чем-нибудь с увлечением. Она едва заметила, как сперва Ланс, а потом Сэлли попрощались с ней, не заметила, как разошлись остальные сотрудники. Остались только уборщики, но вскоре ушли и они. Пейшенс была совсем одна в художественном отделе – не самое приятное место для того, чтобы проводить вечер: в сумраке уже ничего нельзя было различить, едва видны были перегородки между столами. Лампа, горевшая на столе Пейшенс, тщетно пыталась своим одиноким огнем осветить огромную, пустую комнату.

Пейшенс уже закончила эскиз новой эмблемы. Она сидела, постукивая карандашом по губам, и сонно рассматривала свой рисунок. Пейшенс была довольна тем, что получилось: может быть, придумывай она все сама, она бы сделала иначе, оригинальней и лучше, но эмблема была нарисована именно так, как требовал Джордж Хедар. Все как надо.

Если, конечно, ему что-нибудь не взбредет и голову. Снова.

Пейшенс покачала головой и потянулась, пытаясь размять уставшую спину. И вдруг замерла от ужаса.

– Боже мой!

Часы, висевшие напротив нее, показывали без четверти двенадцать.

Оно бросилась к столу, быстро положила рисунок в папку, сняла трубку и принялась торопливо набирать номер.

– Здравствуйте. Это Пейшенс. Из художественного отдела. Мне нужен курьер, чтобы отнести... Но он должен был зайти ко мне в двенадцать часов! Нет, конечно, вы правы. Да я никого и не обвиняю, но...

Пейшенс уже была готова начать извиняться за чью-то ошибку, но сама вовремя заметила это и остановилась. Она снова посмотрела на часы, тяжело вздохнула и сказала:

– Ну ладно. Что же? Почему бы мне просто не отнести все самой? Да?

Она поборола желание бросить трубку (ведь все равно это ничего не изменит), схватила свою папку и сумочку и побежала вниз, в вестибюль.

Фабрика, выпускавшая косметику, располагалась в довольно глухом районе города. Она стояла на берегу реки, очень высоком и почти отвесном. Это было на редкость унылое место. Общая атмосфера запустения усугублялась темными клубами дыма, которые поднимались из грязных труб, высившихся над пятью-шестью низенькими строениями. Здесь-то и создавались чудеса, которыми так гордился Джордж Хедар. Пейшенс всегда видела особый, почти символический смысл в том, что косметику, которая, по общему мнению, должна делать людей красивее, выпускают в таком мрачном, нагоняющем тоску месте. Художница пробежала мимо вывески со старой эмблемой компании и направилась к одному из странных, не поддающихся описанию зданий, больше всего напоминавшему склад. Она подошла к двери с надписью «Копировальный центр» и подергала за ручку.

Все закрыто.

Пейшенс посмотрела на часы.

Полночь.

– О, только не это! – застонала она и снова постучалась в огромную железную дверь. Тишина. Она постучалась еще громче. Ничего. Она вытянула шею и заглянула в грязное окошко: внутри горел свет, но никого не было видно. Пейшенс снова принялась колотить кулаком в дверь.

– Пожалуйста! Ну пожалуйста! Если есть кто-нибудь! Впустите меня! Пожалуйста!

Никакого ответа. Она отошла немного от входа и стала всматриваться в окна второго этажа.

– Эй! – крикнула она. – Кто-нибудь!

Ни звука. Пейшенс даже топнула ногой с досады и побежала вокруг здания, надеясь обнаружить другую дверь. В дальнем конце фабрики она заметила свет, хотя горел он только на верхнем этаже. Пейшенс бросилась туда. Она бежала, все время спотыкаясь о груды битого кирпича и другой промышленный мусор – мотки ржавой проволоки, битые стекла, груды поломанной техники. Чего- чего, а мусора здесь было достаточно: какие- то разбитые стеклянные колбы, кучи пластмассовых баночек без этикеток, совсем как та, которую все время таскала с собой Сэлли. Пейшенс ни на что не обращала внимания: она вглядывалась в грязные окна и дергала закрытые двери.

Но наконец ей все-таки удалось найти одну незапертую.

– Слава богу! – облегченно вздохнула она, распахнула дверь и вошла внутрь.

– Э-э... Есть здесь кто-нибудь?

Ее голос раскатился зловещим эхом по пустому томному помещению. Высоко над головой, у самого потолка, сплетались в сложный узор вентиляционные трубы. Какие-то огромные трубы лежали прямо на полу. От них поднимались струйки пара и шел слабый, но очень неприятный запах. Около двери висела табличка с надписью: «Корпорация Хедара: научно-исследовательский отдел».

Пейшенс осторожно пробиралась сквозь этот лабиринт, старательно оберегая свою огромную папку от соприкосновения с горячими трубами. Тишина действовала угнетающе, да еще эта темень. Несчастная художница завернула за угол и с облегчением увидела вдалеке слабый свет – наверное, чей-нибудь кабинет.

– Видимо, еще кто-то, кроме меня, допоздна сидит на работе, – отметила она про себя, пытаясь хоть как-нибудь приободриться, и, все ускоряя шаги, пошла на свет.

Однако ее воодушевлению скоро пришел конец: она услышала обрывок разговора, происходившего за дверью, к которой она так спешила.

– Вы не слушаете меня!

Гидом с экраном стоял приземистый мужчина и гневно размахивал руками. Это был доктор Иван Славицкий, руководитель научно-исследовательского отдела компании. Комната, где он находился, была совсем не кабинетом, а главной научно-исследовательской лабораторией. Здесь единовластно правил Славицкий – это была его территория, его королевство. Если он и пускал сюда кого-нибудь, то с большой неохотой и лишь при каких-то особенных обстоятельствах.

Это был, конечно, не тот случай.

– Управление по контролю за продуктами и лекарствами одобрило наши пробные образца, они ничего не обнаружили, – Славицкий нагнулся, так что в голубоватом электрическом свете экрана можно было различить темные круги под его глазами. По экрану металось несметное количество каких- то непонятных существ разной формы и цвета – красные, черные, бирюзовые. Это были компьютерные изображения живых бактерий – точно так же они бы выглядели под электронным микроскопом. – Мне все равно, если эти идиоты не заметили ни головных болей, ни тошноты, ни обмороков. Я могу смириться с такими побочными эффектами. Конечно, мы должны поддерживать потребительский спрос. Я могу смириться и с тем, что это средство вызывает привыкание. Однажды попробовав его, будешь пользоваться им и дальше. Двадцать пять процентов потребителей сами почувствуют все эти симптомы года черев два, после того как начнут примечать крем. Но то побочное действие, которое мы обнаружили теперь, в результате последних, самых тщательных исследований... Нет, я не могу превращать людей в монстров – и спокойно при этом спать.

Он указал на монитор. На экране появились женские лица, на которые нельзя было смотреть без ужаса: кожа слезала с них так, словно она просто таяла.

– Это последнее побочное действие... Я не могу спокойно жить, превращая людей в монстров.

Кто-то нетерпеливо фыркнул в глубине лаборатории – там, куда не доходил свет, где нельзя было ничего различить. Доктор Славицкий посмотрел на человека, стоявшего в тени, и утвердительно кивнул головой.

– Ну да, я думал, что смогу, – тихо сказал Славицкий, – я был уверен, что смогу. Но я не... Я уже больше не уверен...

Пока шел этот разговор, Пейшенс подошла к лаборатории, ее маленькая, хрупкая фигура была едва заметна в темноте. У самого входа художница беспокойно огляделась: ее тревога все возрастала. Дверь была чуть- чуть приоткрыта. Когда Пейшенс подошла к ней вплотную, она услышала тихий мужской голос, повторявший одну фразу:

– Больше не уверен... не уверен...

Могло показаться, что человек за дверью просто разговаривает с самим собой.

Пейшенс остановилась. Она уже подняла руку, чтобы тихонько постучаться, но почему-то передумала. Вместо этого она приоткрыла дверь и быстро скользнула внутрь. Впрочем, несмотря на поспешность, она успела заметить металлическую табличку, висевшую на двери: «Доктор Иван Славицкий».

– Мы запускаем производство на следующей неделе, – послышался другой голос. – Пути назад нет, доктор. Возвращаться некуда.

Со своего места Пейшенс могла различить лишь силуэт говорившего. Гость доктора Славицкого сидел так, что свет монитора падал на него сзади и не освещал лица. Но Пейшенс и не интересовалась этим незнакомцем, она вглядывалась в экран, пытаясь понять, что это за меняющие форму капельки и суетливые тени, но внезапно изображение изменилось. С экрана исчезли все эти увеличенные бактерии. Вместо них появилось лицо пожилой женщины: все в морщинах, мешки под глазами, обвисшая кожа.

Пейшенс завороженно наблюдала за тем, как стало изменяться женское лицо: морщины разгладились, обвисшая кожа подтянулась, стала молодой и упругой. Сероватый цвет лица сменился на розовый. Лицо стало просто безукоризненным. Пейшенс затаила дыхание: на мгновение ей показалось, что эта красивая молодая женщина, с девственной, сияющей кожей, смотрит прямо ей в глаза и вот-вот откроет рот, чтобы поделится с ней секретом своей красоты.

Но затем, так же быстро, как и помолодела, женщина изменилась еще раз. Все черты лица напряглись, оно приняло суровое выражение и продолжало меняться, становясь с каждым мгновением все более отталкивающим. Кожа вокруг рта съежилась, обнажились десны и сероватые зубы. Казалось, что ее лицо опалило огнем: оно сморщилось и почернело. Той прекрасной молодой женщины, которую только что видела Пейшенс, уже не было. Вместо нее на Пейшенс с экрана смотрело нечто, скорее напоминающее череп, – с широко открытыми, пустыми, ничего не видящими глазами и напряженной, безгубой усмешкой. Не лицо, а череп, высохший и безжизненный, как шкурка цикады.

– Ой!

Пейшенс вскрикнула и инстинктивно отшатнулась от экрана, хуже того, при этом она еще и задела стол. Он ударился о стену и страшно загрохотал.

– Кто там? – голос доктора Славицкого грозно раскатился по лаборатории. – Кто это?

Пейшенс уже открыла рот, чтобы ответить, но тут, при свете экрана, завидела перекошенное от ярости лицо Славицкого. Тихонько вскрикнув, она развернулась и бросилась вон. Поняв по звукам, что непрошеная гостья убежала, Славицкий схватил телефонную трубку, набрал номер и что-то резко приказал своему собеседнику.

– Я ее вижу, – ответил хриплый голос на другом конце трубки, и ученый положил трубку.

Пейшенс что было сил бежала по коридору, сердце едва не выпрыгивало у нее из груди.

– Только бы выбраться, только бы выбраться!

Она повернула за угол – и вдруг увидела, что наружная дверь медленно открывается. Она замерла и быстро спряталась обратно, однако успела заметить входящего в дверь высоченного мужчину с пистолетом в руках. Он смотрел в сторону лаборатории, туда, где стояла Пейшенс. Девушка оглянулась и увидела, чти из лаборатории выбежал еще кто-то и уже приближается к ней. Она, не задумываясь, быстро метнулась в первый попавшийся коридор.

– Сюда, – прошептал Армандо, тот, что пришел снаружи.

Уэсли, его напарник, молча кивнул, и они свернули в тот коридор, куда скрылась Пейшенс. Выследить жертву им было нетрудно: ее выдавал звук шагов.

Пейшенс, не помня себя от ужаса, бежала по темному коридору. Она испуганно оглядывалась по сторонам, ища хоть какой-нибудь выход, и уже почти отчаялась найти его, как неожиданно заметила дверь. Это оказался вход в комнату, большую и еще более темную, чем тот коридор, по которому Пейшенс бежала. Звук шагов за ее спиной становился все громче: преследователи нагоняли ее. Нельзя было терять ни секунды. Она вбежала в открытую комнату. Это был склад: кругом стояли коробки, наполненные продукцией «Фабрики Красоты», целые горы деревянных ящиков, набитых косметикой. Пейшенс пробиралась между ними, стараясь как можно меньше шуметь, но все равно звук ее шагов звонким эхом отдавался от высокого потолка. Наконец, совсем выбившись из сил, она спряталась за очередной грудой коробок, прижалась к полу, чтобы быть менее заметной, и замерла в ожидании своей судьбы.

В дверях показались две едва различимых в темноте фигуры.

– Выходите отсюда! – тихо и мягко позвал Уэсли. – Все нормально. Мы лишь зададим вам несколько вопросов.

Пейшенс затаила дыхание и ничего не ответила, а лишь еще больше втянула голову в плечи.

– Все хорошо, вы слышите? Просто выходите отсюда, – повторил Уэсли почти умоляющим голосом. – Не волнуйтесь...

На этот раз его слова показались Пейшенс более убедительными – она встала и вышла из своего укрытия.

– Извините, – сказала она, слабо, застенчиво улыбаясь. – Я, видимо, зашла куда-то не туда. Я ищу…

Вдруг раздался выстрел.

Оглушенная его звуком, Пейшенс пригнулась, и очень вовремя: пуля попала в ящик за ее спиной. В разные стороны полетели осколки и брызги какой-то жидкости, скорее всего какого-нибудь лосьона. Не помня себя от ужаса, Пейшенс бросилась вон.

– Идиот! –Уэсли схватил своего напарника за руку (его буквально трясло от гнева, но он все-таки не забыл позаботиться о том, чтобы пистолет Армандо не был направлен на него). –Ты соображаешь, что ты делаешь?

– Ты мне не указывай! – крикнул тот в ответ и бросился вслед за убегающей женщиной. Уэсли на секунду задержался. Он достал из кармана сотовый телефон и лишь тогда последовал за напарником.

– Господи! Да что же это такое? – причитала на ходу Пейшенс.

Она, не останавливаясь, оглянулась назад, все еще не в состоянии поверить, что происходящее с ней – действительно правда. Впереди маячила еще одна открытая дверь. Пейшенс вбежала в нее и оказалась в очередной комнате, очень похожей на предыдущую – такая нее большая и темная. Здесь хранились трубы, баки, еще какое-то непонятное зловеще поблескивающее оборудование – все металлическое. Вторая пуля отскочила от пола. Пейшенс спряталась за один из баков, настороженно прислушиваясь к звукам погони. Наконец она смутно разглядела фигуру своего преследователя всего в нескольких метрах от себя.

«Что же теперь?» – подумала она в отчаянии.

Рядом с баком лежала металлическая коробка, набор для оказания первой помощи. Пейшенс, как можно тише, взяла эту коробку, сосчитала про себя до пяти и швырнула ее что было сил. Жестянка ударилась о металлический бак. В комнате снова раздались пистолетные выстрелы, но Пейшенс там уже не было: она выбежала в другую дверь.

Она слышала, как сзади, продолжая стрелять, что-то злобно кричит Армандо. И тут коридор совершенно неожиданно кончился. Впереди была винтовая лестница, и вела она вниз. Деваться было некуда, и Пейшенс принялась спускаться, через несколько минут она оказалась в самом центре лабиринта из металлических мостиков и переходов. Внизу, под ними, стояло несколько открытых резервуаров, в таких обычно готовят цемент. Они были наполнены какой-то темной жидкостью. Здесь очищались сточные воды – отовсюду слышался звук капающей и текущей воды. От контейнера к контейнеру шли огромные трубы, все они, в конечном счете, вели к одной и той же стене, покрытой металлической решеткой и целой сетью переплетающихся труб. Отсюда начиналось несколько тоннелей, в человеческий рост или немножко больше, все они вели куда-то наружу, и по всем текла черная сточная вода.

Пейшенс осторожно перебиралась по металлическим мостикам, но вот мостик кончился, и она уперлась в противоположную стену. Дальше идти некуда! Но нет, рядом висела железная лестница. Что ж, выбора нет. Она схватилась за лестницу и начала спускаться вниз.

Вдруг мостик над ее головой задрожал. Пейшенс оглянулась и увидела своих преследователей, только что одолевших винтовую лестницу – ту самую, по которой минуту назад спускалась Пейшенс. Они были так близко, что она даже смогла разобрать, что говорит по телефону тот, что повыше, Уэсли.

– Она спустилась вниз, туда, где очищают сточные воды. Армандо тут пострелял немножко... Да, я знаю, знаю. Она может быть и тобой из этих труб...

Он посмотрел вниз, на лабиринт труб и контейнеров, и добавил:

– Мы даже не знаем, кто она такая и что она слышала...

Он выслушал ответ, повесил трубку и, вздохнув, обернулся к Армандо.

– Хорошо, пусть будет по-твоему, – примирительно сказал Уэсли. – Закрывай шлюзы.

Пейшенс уже спустилась на пол. Стараясь не шуметь, она соскочила с железной лестницы и побежала к самому большому тоннелю. Он оказался настолько высоким, что Пейшенс легко поместилась там в полный рост. Она бежала по этой трубе, не обращая внимания на зловонную воду, плескавшуюся у нее под ногами. От запаха химикатов и гниющей воды нечем было дышать. Стены были усеяны пятнами черной гнилой плесени. Наверное, плесени, а может быть, и чего-нибудь похуже. Пейшенс бежала, дрожа от страха, и заботилась только о том, чтобы не упасть на этом скользком полу.

Не прошло и нескольких минут с тех пор, как Пейшенс забралась в трубу, как сзади раздался какой-то странный металлический звук, а затем послышались звуки куда более зловещие – это скрипели, закрываясь, какие-то огромные клапаны. Пейшенс побежала еще быстрее. От долгого бега она уже едва дышала. Казалось, что еще немного, и она потеряет сознание. Скрежещущий звук сменился шумом, доносившимся откуда-то издалека, словно из самых недр фабрики. Внезапно Пейшенс окатила волна холодного воздуха, слоимо вздохнуло какое-то огромное чудовище. Напор воздуха становился все сильнее. Пейшенс едва шла вдоль самой стены тоннеля. Чтобы не упасть, она прижималась к скользкой, отвратительной поверхности сточном трубы.

Бежать было уже слишком трудно. Пейшенс, напрягая последние силы, старалась идти как можно быстрее: впереди ее ждало спасение. Но вдруг, вскрикнув от ужаса, она остановилась.

Она добралась до конца тоннеля и увидела, что же ее ждало на самом деле. Впереди ничего не было – только пустое черное небо. Где-то далеко внизу яростно ревела река. Пейшенс перевела дыхание и бросилась обратно в трубу. Однако не успела она сделать и нескольких шагов, как оглушительный, все приближающийся рев заставил ее вновь повернуться к выходу.

Огромный поток воды вырвался из тоннеля и сбил Пейшенс с ног. Она не могла убежать (куда ей было бежать?), она не успела даже набрать воздуха. Вода накрыла ее, как накрывает лавина в горах – неумолимая и вселяющая ужас. Поток черной воды устремился наружу, прямо в бушующую реку, и повлек за собой Пейшенс.

Она закричала, но шум реки заглушил ее голос. Вокруг вздымались, сталкивались и снова падали волны ледяной воды. Пейшенс попыталась плыть к берегу, но поток воды, все еще лившейся из трубы, вновь вынес ее на середину реки. Она отчаянно молотила руками по воде, пытаясь выбраться из безумствующего потока, но тщетно: течение было слишком сильным. Вода затекала в нос и в рот, Пейшенс отплевывалась и судорожно ловила воздух ртом. Но понемногу она ослабла и совсем перестала сопротивляться. Руки бессильно замерли, и поток понес ее безжизненное тело дальше.

Постепенно волны улеглись, исчезла белая пена, и бушующая река незаметно превратилась в большой спокойный неглубокий пруд. Сероватый лунный свет, струившийся с небес, едва освещал бледные облака. Мертвое тело Пейшенс лежало в воде у небольшой скалы. Вот где ей привелось обрести вечный покой, в глухом углу какого-то огромного болота, где даже не живет никто. Ни одного живого существа. По крайней мере, ни одного человека.

Чахлый камыш и осока – вот все, что можно было здесь найти. Их сухие листья тихо шуршали на ветру. На поверхности воды – бледно-зеленые водоросли: они только жиреют от сточных вод, которые выбрасывает фабрика Хедара. В воздухе – слабый запах химикатов, от воды, скопившейся в ямках и углублениях, поднимаются струйки белого зловонного пара. В такой-то луже и остался лежать труп Пейшенс: ее покрытая синяками, израненная рука запуталась в зарослях гниющих водорослей.

Хотя это болото и казалось пустынным, оно оказалось далеко не самым тихим местом. Внезапно раздался и стал постепенно нарастать звук, совсем не похожий на шуршание осоки. Это был вой – не человеческий, но полный настоящего горя. Он то переходил в дикий визг, то затихал и начинался снова: тихий надрывающий сердце звук становился все громче и громче и сменился отчаянным воплем.

За первым криком последовал второй, затем еще один и еще. Ночной воздух уже просто звенел от пронзительных, ни на минуту не прекращающихся воплей миллионов невидимых плакальщиков. Стебли болотных трав задрожали: между ними пробирались чьи-то тени; сперва всего несколько, потом все больше и больше, пока все болото не наполнилось маленькими юркими тенями.

Кошки. Несколько десятков кошек.

Да нет, намного больше. Может быть, несколько сотен. Земля вокруг озера стала напоминать шевелящийся меховой ковер. Черные, серые, рыжие, полосатые, пятнистые, персидские, сиамские, русские голубые, гималайские, бирманские и просто бродячие кошки, котята и старики – все услышали зов, на который не могли не прийти. Все были здесь, все откликнулись на зов.

Бесшумные, как ветер, они приблизились к неподвижному телу, лежащему в воде у самого берега. Кошки не дотронулись до трупа: они не едят мертвечину, другое дело, если добыча еще жива, ведь с ней тогда можно поиграть.

Вместо этого они сели вокруг, насторожив ушки и зловеще сверкая глазами. Все эти желтые, зеленые, голубые и золотистые глаза были устремлены на тело Пейшенс Филлипс. Кошки ждали.

Им было приказано прийти. Теперь они ждали ту, что позвала их сюда.

Луна стала светить ярче. Ее серебряный свет коснулся лица умершей женщины, придал чуть голубоватый цвет ее спутанным волосам и разорванной одежде.

Может быть, внезапный ветерок донес до собравшихся кошек какой-то звук или запах и предупредил их, а может быть... Впрочем, все равно: все они, как одна, повернули головы, так как к ним приближалась повелительница.

Это была May. Ее голова была низко опущена, а хвост выпрямлен. Она кралась на полусогнутых лапах между стеблей камыша, как будто выслеживая добычу. Темные и светлые пятна на ее шкуре переливались в лунном свете, так что могло показаться, что это мечутся чьи-то быстрые тени. Мау направилась прямо к телу Пейшенс, кошки расступились, чтобы дать ей дорогу. Все они молчали и не спускали с Мау своих узких зрачков – черных дыр в косине и псом пространстве их сияющих глаз.

May осторожно вышла на грязный берег, туда, где кончалась осока, где лежали длинные водоросли и плескалась черная вонючая вода. Кошка прижалась к земле и бесшумно перепрыгнула на грудь умершей женщины. Тело Пейшенс слегка закачалось на волнах. Глаза были открыты, но безжизненны, как два серых камешка, и уже ничего не видели. В спутанные волосы вплелись черные водоросли. Из многочисленных порезов и ран сачилась кровь, темная, как вода, в которой лежал труп. На распухших губах сидели комары. May зашипела на гнусных насекомых и одним взмахом лапы согнала их.

Затем она ласково, с осторожностью матери, целующей на ночь своего ребенка, склонила голову и, ткнувшись носом в запекшиеся губы Пейшенс, лизнула их своим маленьким розовым язычком. Потом она стала лизать ее щеку. Кошка вылизывала Пейшенс, словно это был любимый котенок, а не мертвая женщина. Исчезли грязь и кровь. Стала видна кожа, но не посеревшая кожа трупа, а теплая, розовая кожа живого человека. Кошка потерлась мордочкой о шею Пейшенс, подняла голову и посмотрела ей в глаза.

Луна скрылась за облаком. Было мгновение, когда могло показаться, что в кошачьих глазах горит настоящий огонь. Они светились, как две свечки. Луна снова выглянула из-за облака, белая и холодная, и осветила лицо Пейшенс – ее глаза были все так же открыты, но это были уже не мертвые глаза.

Их зрачки мгновенно расширились, а затем так же быстро сузились, став не больше кончика булавки или макового семечка, мгновение спустя эти точечки вытянулись – и на какую-то долю секунды в изумрудно-зеленых женских глазах, смотревших на луну, появились настоящие кошачьи зрачки. May пристально следила за всем, что происходило с лицом Пейшенс. Могло далее показаться, что кошка улыбалась.

«Бастет, защити меня… Защити меня, как защищает мать своих детей, ведь ты, давшая жизнь своим детям, всегда защищала тех, кто обращался к тебе за утешением и помощью...»

Слова падали в тишину ночи, как камни падают в глубь пруда. Голос, который произносил их, журчал в ушах Пейшенс, успокаивал и ободрял ее.

«Где же я слышал этот голос?» – думала Пейшенс в полусне. Но тут она услышала и другие голоса, – голоса, которые она уже вспоминала. Детские голоса пели высоко и тонко: «Притворись, что умерла, притворись, что умерла». А потом раздался хриплый мужской возглас: «Не вернешься никогда!»

Пейшенс вздрогнула и застонала. Перед ее глазами, как наяву, возник скарабей, сделанный из золота и изумрудов, а затем она увидела песочного цвета здания, белый дым и женщину. Незнакомка поворачивается, чтобы посмотреть на нее, на Пейшенс. Они очень похожи: она такая же высокая и темноволосая. Но лицо, которое видит ошеломленная Пейшенс, нисколько не похоже на ее лицо. Это даже не лицо, а кошачья морда с золотистыми изумрудно-зелеными глазами и острыми, как шипы, зубами.

Пейшенс вскрикнула и села. Ее руки тут же увязли в грязи. От одежды почти ничего не осталось: она болтается, как какая-то тряпка или случайно приставшая мокрая водоросль. Пейшенс удивленно смотрит на лохмотья, в которые превратилась ее блузка, на свою перепачканную грязью руку. Она едва стоит на ногах, но все-таки поднимается и выходит из зловонной воды на то, что только в этом болоте можно назвать твердой землей. Ночной ветерок покачивает камыш и сухие стебли осоки. Откуда-то издалека доносится тихое кошачье мяуканье.

Но от огромной стаи кошек не осталось и следа; и конечно, Пейшенс даже не пришло в голову искать их. Она не помнила о том, как сотни внимательных кошачьих глаз смотрели на нее; не помнила о своих приключениях на фабрике Хедара; не помнила, как поток воды вынес ее из трубы прямо в бушующую реку.

Она не помнила ни о том, что умерла, ни о том, кто и как вернул ее к жизни, не помнила, почему она оказалась в этом странном месте, которого она прежде никогда не видела, в болоте на окраине спящего города. Она растерянно покачала головой и открыла рот, чтобы высказать свое недоумение.

Но единственным звуком, разорвавшим тишину, было сдавленное кошачье мяуканье. Пейшенс испуганно закрыла рот и обернулась посмотреть, кто это так жалобно кричит.

Она ожидала увидеть кошку, но как раз кошки там и не было. Вместо этого она увидела два чьих-то глаза, смотрящих на нее из травы, – маленькие блестящие красные глазки с темно-красной обводкой вокруг. Мышь. Пейшенс зашипела. Махнув маленьким хвостиком, мышь исчезла в зарослях, но ее запах остался. Пейшенс облизнула губы и подняла голову, чтобы осмотреть местность.

Кругом были чьи-то глаза, тысячи глаз – красные искорки в траве и в кустах: полевки, спящие воробьи, лягушки, водяные змеи, сверчки, сороконожки, землеройки и белки. Пейшенс почувствовала, как рот наполняется слюной от одной только мысли о всех этих спрятавшихся животных, она уже направилась к этим светящимся в темноте искоркам, как ее отвлек неожиданный звук. Она молниеносно повернула голову и заметила кузнечика, усевшегося на кончик травинки. Насекомое двигалось – и травинка качалась. Пейшенс слышала, как о тоненький стебелек скребутся шесть малюсеньких лапок. Она слышала миллионы звуков, о существовании которых прежде даже не догадывалась. Она глубоко вздохнула и подняла голову вверх. По небу, на мгновение закрывая луну, проносились темные тени. Ветер шумел так громко, что Пейшенс даже поморщилась и повернула голову, чтобы звук был не таким резким. Плавным движением, словно всегда ходила на четырех лапах, она опустила руки на землю и побежала сквозь высокие стебли осоки – так быстро и легко, что трава почти не колебалась от ее движений.

Ей пришлось пробежать не меньше километра, прежде чем кончилось болото, но Пейшенс больше не мерила расстояния километрами. Она знала только, что отвратительный запах испорченной воды, гниющих растений и миллионов маленьких живых существ сменился совсем другим – холодным, мерзким запахом ржавого железа и разлитого машинного масла, вонью от гниющих отбросов. Она даже сморщила нос от отвращения, когда подошла к железному забору. Пейшенс шла как настоящая кошка (теперь у нее было не две ноги, а четыре лапы) и не обращала внимания ни на острые камешки, ни на битое стекло, хотя и ладони и ступни у нее уже были ободраны. В заборе была дырка, и она легко проскользнула в нее.

Тут же раздался взрыв яростного лая. Пейшенс испуганно огляделась и зашипела: две огромные, грозные собаки соскочили с груды старых машин. Псы кинулись к ней, скаля свои желтые клыки и бешено лая. Пейшенс ничего не оставалось, как только спасаться бегством. Она вскочила на ноги и как ветер пронеслась мимо свалки старых автомобилей, перескочила через груду разбитых бутылок, зацепилась краем разорванной одежды за колючую проволоку. Собаки с диким лаем бежали вслед за ней, их отделяло от Пейшенс не больше двух метров, а она уже тяжело дышала. Камешки и стекла летели из-под ее голых ног прямо им в морды. Псы лаяли все яростнее. Они были настолько близко, что до Пейшенс долетали брызги слюны и резкий запах их голода и инстинктивной злобы. Впереди показался еще один железный забор. Высокий, не меньше трех метров, а может быть, все четыре. Собаки торжествующе завизжали, предвкушая, как вот-вот растерзают свою жертву.

Но Пейшенс уже не было. Она легким прыжком оторвалась от собак и, буквально выскользнув из их зубов, взобралась по забору метра на два. Пока они выли и метались из стороны в сторону, она добралась до вершины забора и на мгновение задержалась там, насмешливо поглядывая на своих беспомощных преследователей. Затем стала спускаться на другую сторону–вниз головой, как делают все кошки. Наконец Пейшенс была на земле. Она бросила на собак, оставшихся по ту сторону забора, еще один насмешливый взгляд и затерялась в переплетении городских улиц, став совершенно незаметной в редеющем сумраке.