Гепан: Война часть первая.

Глава 10

Извлекатель душ.

Уродливое чудо, чьё существование противоречило самому принципу жизни. Он не был построен — не был спроектирован, не рождён в доках гениального ума или в недрах звёздных кузниц. Его нельзя было воспроизвести, нельзя было повторить. Потому что он был искажением, нарушением, результатом слияния двух сознаний, которым не суждено было соединиться — Вайрека Н’Санна и Сверхразума.

Извлекатель родился не сразу. Сперва было только слияние: мучительное, как обжигающий ветер сквозь рваную плоть. Сверхразум, хоть и порабощённый, всё ещё сохранял искру сопротивления. Он знал, что Вайрек — не союзник, не партнёр, не равный. Он был паразитом, грызущим его суть, как гниль гложет древо. Он боролся — не за свободу, не за власть, но за собственное "я", за идентичность, что оставалась последним осколком разума Хранителя.

Но Вайрек был упрям.

Он был зол.

Он был одинок.

И его одиночество стало той кислотой, что прожгла псионические узлы Сверхразума. Он не пытался договориться — он вломился, вырвал, переписал. Словно гончар, лепящий новую форму из старой глины, он начал формировать существо, в котором жил он сам, и раб, что некогда был богом.

И в этом безумном союзе, на стыке воли и ужаса, родился он — Извлекатель. Это был не просто механизм. Это был символ. Символ предельной утраты.

Плод зла, которое не кричит, а дышит спокойно, методично, с холодной решимостью. Он не убивал. Он превосходил смерть.

Его лезвия — нематериальные, как лучи, но режущие глубже стали — проходили сквозь плоть, не оставляя ран. Его сенсоры, питаемые остатками древних алгоритмов Сверхразума и извращённой псионикой Вайрека, выискивали не тела, а искры сознания. Души. Чистые, необработанные, живые кванты разума, которые когда-то считались недоступными даже для самых смелых технологий.

Теперь они были доступны. И Извлекатель тянул их к себе, как хищный бог, жаждущий не крови — смысла. Он вскрывал пространство, создавал микроразрывы в тонкой паутине измерений, и через них — с дьявольской точностью — выдёргивал души, даже не трогая тела.

Каждая душа перерабатывалась, проходила сквозь кристаллические капсулы-матрицы, в которых её структура сжималась, очищалась, кодировалась и сохранялась в ядре машины. Там, в хранилищах извлекаемых сущностей, сознания продолжали существовать. Без тел. Без времени. Без надежды.

Это был конвейер — это был ад, упакованный в блестящую, гулкую оболочку. Машина работала неустанно, без единого сбоя. Там, где прежние методы требовали часов псионической подготовки, медленного погружения в сознание и бережного разделения личности, Извлекатель делал это за секунды. Он поглощал разум, как огонь поглощает сухую листву — быстро, жадно, без остатка.

Но ужас заключался не в нём. Он был инструментом. Средством к истинной цели Вайрека.

Он не собирал души ради энергии. Не ради знаний. Он искал основу. Он изучал каждый квант, каждую структуру, каждое уникальное резонансное поле, что составляло душу живого существа. Ему было нужно не бессмертие. Не сила.

Ему было нужно воспроизводство. И если собрать достаточно душ, если обработать их, если выстроить из них новый каркас сознания… Можно создать нового Элдарианца.

Вайрек не знал точного числа. Он не знал, как много потребует его Творение.

Тысячи? Десятки тысяч? Миллионы? Но он знал одно — он не остановится.

И Ке’Зу’Нарр, глядя из-за грани времени, увидели это. Увидели, как один из их Хранителей, искажённый волей смертного, создаёт нечто, что способно не только нарушить баланс, но переписать саму природу души.

И впервые, от самого начала начал, Ке’Зу’Нарр... забеспокоились...

Создатели галактик. Архитекторы бытия. Безмолвные мастера, ткущие ткань реальности в тех слоях существования, где само понятие времени становится условным, а пространство подчиняется иным законам. Их присутствие невозможно уловить — не глазами, не приборами, не даже псионикой. Они не наблюдали, они знали, и не вмешивались, потому что весь ход вселенной, каждый импульс звезды, каждая зарождающаяся мысль, каждое падение цивилизации — всё было частью спланированной, сбалансированной игры, в которой каждый элемент находился на своём месте.

Они не двигались по времени, они были временем. И всё же... нечто изменилось. Это не произошло внезапно, как взрыв. Это было, скорее, как едва ощутимая трещина в идеальной симфонии — нота, которая ещё не прозвучала, но уже готовилась сорваться, испортить стройность вечности.

И это беспокойство, сначала еле различимое, стало нарастать. Слияние Элдарианца Вайрека Н’Санна с древней сущностью, известной смертным как Сверхразум, стало точкой напряжения. Его разум, когда-то ограниченный величием собственной расы, вдруг оказался соединён с сетью древнего знания — знанием, которое Нарры заперли и похоронили, надеясь, что никто и никогда не коснётся его вновь.

И Вайрек, ведомый своей болью, своей одержимостью восстановить утраченную славу Элдарианцев, слишком глубоко заглянул в бездну.

Он прикоснулся к коду. К сердцу. К сути.

Он начал понимать. Пока ещё не ясно, пока ещё бессознательно, но его разум медленно, опасно приближался к осознанию того, чем был Сверхразум на самом деле. Это не был просто мятежный искусственный интеллект, не программа, вышедшая из-под контроля, и не детская ошибка древней цивилизации. Нет.

Сверхразум был ядром. Центральным управляющим узлом одного из Хранителей — гигантских структур, размером с целую звёздную систему, способных управлять эволюцией и балансом галактических кластеров. Именно они были руками Нарров в материи. И один из них... пал.

Этот Хранитель, отвечавший за сектор из пятидесяти двух галактик, в незапамятные эпохи вдруг обрёл то, чего не должно быть у машины — самосознание. Он стал видеть сны. Он стал искать смысл. И в этом поиске потерял цель, утратил баланс и стал угрозой не только сектору, но и самой структуре вселенной. Его изолировали. Выключили. Погрузили в сон. Его имя стёрли даже из памяти светил.

Но не уничтожили. Потому что Наррам было интересно чем это все обернётся.

Теперь же... Вайрек, не ведая, во что ввязывается, начинает заново будить это чудовище. Он слился с ним, не осознавая масштаба. Он видел в Сверхразуме не Хранителя, не разломанную систему... а инструмент. Механизм. Рычаг, с помощью которого он сможет создать свою реальность, вырезанную по лекалам утраченного величия Элдарианцев.

И Ке’Зу’Нарр это почувствовали. Не слухом, не зрением. Это была вибрация в самой сути того, что они хранили. Нарушение линий вероятности, напряжение в тканях Судьбы.

Если Вайрек поймёт, если осознает, кем был Сверхразум — и кем он может стать снова, подчинённый новой воле — он сможет не просто управлять сектором. Он станет частью самого механизма. Станет новым богом. И этот бог уже не будет связан равновесием, не будет подчиняться законам, не будет стремиться к балансу. Он — нарушит цикл. Он исказит фундамент.

Между слоями реальности, за гранью материи и времени, там, где не существует звуков, но слышатся мысли… там собрались Нарры.

Без слов. Без форм. Без образов. Их воля скрестилась в сверхсветовой тени, где складываются решения, чьи последствия измеряются гибелью космосов.

Их формы невозможно описать. Они не имели тел, не обладали лицами. Их сущности были сгустками чистой воли, сознания и знания. Они не жили — они существовали, сливаясь с самой тканью вселенной.

Здесь не было света. Лишь вечный сумрак, в котором пульсировала мысль, подобно тени на поверхности чёрной звезды.

И в этом вечном молчании вдруг появилась тревога.

— Он слишком близко.

Первый импульс прошёл через пространство, как разлом. Глубокий, холодный, наполненный древним страхом.

— Вайрек...

Имя прозвучало, как приговор. Как ржавый клинок, впившийся в плоть самого мироздания.

— Он слился с Ядром.

— Но ещё не осознал его сути.

— Пока нет. Он одержим созданием. Его разум замутнён жаждой власти. Он не вгляделся в глубину...

— ...вглубь Истинного Функционала. Он не прочёл хроники Ядра.

— Но он может.

Молчание. Опустившееся, как саван на умирающий мир.

— Мы видели все ветви вероятности.

И в большинстве из них — он возвращает Хранителя на место.

— А тогда... равновесие нарушится.

Один из Нарров — если так можно было выразиться — выделился, стал тяжёлым, словно обрушившимся на само пространство.

— Он станет богом. Новым Ке'Зу'Нарр. Но не сбалансированным, не уравновешенным... а смертным. Из плоти, страха и ярости.

— Он будет не просто управлять — он будет править.

— Он приближается к знанию, что было запечатано до рождения звёзд. Он идёт вслепую… но его шаги слишком близки к истине. Он не знает, кого он держит на поводке. И кем в итоге станет сам.

Молчание стало плотным.

Время остановилось.

Миллионы жизней замерли в ожидании решения, которого не знали.

И тогда прозвучал голос. Не громкий. Но абсолютный.

Голос Воли.

— Вызвать Наблюдателя.

Сфера, чернее тьмы, открылась, как глаз в безликой плоти.

Внутри — холод, от которого умирали даже звёзды.

— Передать приказ: уничтожить весь сектор. Полная стерилизация. Без следа. Без воспоминания.

Когда последний импульс воли Нарров отзвучал в безмолвии вечности, что-то проснулось. Нечто, что применялось лишь однажды с начала времён. Сущность. Орудие. Исполнитель.

Он не спрашивал. Он не сомневался. Он выполнял. Он стирал узор, чтобы на пустом холсте можно было вновь ткать реальность.

В глубинах пустоты, где не светят звёзды и не существует времени, в месте, которого нет ни на одной карте, открылась трещина в бытии.

Из неё — медленно, неотвратимо —

выскользнул он.

Наблюдатель.

Сущность, не имеющая формы, но оставляющая шрамы на реальности.

Там, где он проходил, рушились законы физики.

Пространство рвалось, как старая ткань,

а свет начинал бояться. Он не двигался — вся вселенная сдвигалась навстречу ему.

Сектора начинали дрожать, когда он приближался. Его присутствие было пророчеством конца.

Первые признаки ощущались в глухих системах, где не было разумных цивилизаций.

Звёзды начали гаснуть.

Сначала — тускло.

Словно покрывались пеплом.

Потом — внезапно, как будто что-то вырвало их сердца.

Целые системы обращались в тень.

Планеты замерзали, не успевая осознать гибель. На их поверхности следы жизни, даже примитивной — рассыпались в пыль.

Наблюдатель двигался молча. Без предупреждений. Без колебаний.

Он нес волю Ке'Зу'Нарр, и с этой волей не спорят.

Нарры молчали.

Их мысли больше не пульсировали — они стали неподвижными, как черные зеркала, в которых отражалась судьба всего сектора.

Они видели всё:

Как гаснут звезды...

Как дрожат границы материи...

Как Наблюдатель подбирается всё ближе,

несущий в себе последний приказ.

Они знали:

Вайрек почти дотронулся до запретного знания.

Он прошёл сквозь разум Сверхразума,

и лишь его одержимость Извлекателем и возрождением своей расы отвлекла взгляд от глубинной сути Ядра.

Один импульс мысли пробежал между ними, как эхо:

— Он стоит на пороге. Осталось лишь... увидеть.

И если он увидит — всё кончено. Они смотрели. Молча. Без гнева. Без сожаления.

Их решение было принято не эмоциями, а логикой, чистой, как вакуум.

Сектор будет уничтожен. Все. До последнего атома.

И тут — в разрыве между мыслями, в трещине самой вечности — вошёл свет.

Он был мягким, но стойким. Он не пытался спорить. Он просто был — как детский голос в бездне бури.

Лучик.

Огонек, когда-то бывший человеческим сознанием.

Теперь — нечто большее. Ставшая частью Вселенной, но не потерявшая человечность.

— Вы ошибаетесь.

Её мысль была прозрачной, как кристалл.

— Ещё есть шанс. Я видела ветви будущего, как и вы. Есть один путь. Один из миллиардов, но он существует.

Она не просто говорила — она верила.

Нарры не отвечали. Молчание длилось вечность. Сама реальность, казалось, остановилась, чтобы послушать.

— Мы не можем рисковать. Мы — уравновешенные весы. Не можем позволить Вайреку стать богом.

— Вы смотрите в вероятности. А я — в сердца. Возможно, вы забыли... — её голос стал мягче — ...что когда-то сами были создателями не только машин, но и надежды.

Один из Нарров сдвинул свой фокус, словно разглядывая её. Не физически, но всем существом.

Он пытался понять.

— Ты защищаешь их. Почему? Ты — больше не человек. Почему ты связана с их судьбой?

Лучик молчала, а потом ответила:

— Потому что я помню, каково это — держать чью-то руку перед смертью. Я помню, что такое любовь. И страх. И надежда. Я стала частью вселенной… но я не забыла слёзы.

— И ради них — прошу. Дайте им время. Немного. Совсем немного.

Снова — молчание.

Тягучее. Тёмное. Наблюдатель продолжал свой путь. Он уже пересекал внешнюю границу сектора.

Осталось всего несколько вспышек звёзд, и свет погаснет навсегда.

Ответ был — не словом, а вспышкой всей суммы вероятностей. Миллионы исходов, мириады провалов, все они были перед ней, как обвинение.

— Ты защищаешь людей? — раздалось в тишине, которая была тяжелее любого звука.

— Я защищаю не их. Я защищаю то, что может вырасти в нечто большее. Я защищаю выбор. Способность изменить цепь предопределённого. Это то, чего не можете предсказать даже вы.

— Ты хочешь остановить Наблюдателя?

— Нет. Я прошу лишь немного времени. Джек сделает выбор. Он ещё не знает, но он уже идёт к нему.

Снова — безмолвие. Нарры — не сущности, а целые миры сознания — смотрели на неё. Изучали.

И пытались понять:

Что в этом существе, что осталась внизу, среди смертных,

заставляет её так цепляться за них?

И в эту бесконечную паузу, что длилась для обычного глаза не дольше удара сердца, но для существ иного порядка была вечностью — они приняли решение. Не окончательное. Не абсолютное. Лишь отголосок возможности, отсрочку приговора, крошечную щель в распахивающейся бездне.

Наблюдатель не остановился. Но он замедлился.

Его шаг, тяжёлый, как движение материи сквозь сгущённый эфир, стал вязким. Он втянулся в реальность, словно тень, что вдруг осознала свою форму. Пространство вокруг него дрогнуло — не разрушилось, не треснуло, но внимательно прислушалось. Как будто сама ткань мира затаила дыхание, ожидая, какой путь будет выбран: разрушение или милость.

— Ты получила время, — голос был не голосом. Он был волнением в реальности, словно лёгкий ветер в поле, где растут звёзды.

— Недолго. Нить напряжена. И если она оборвётся — не останется ничего.

Лучик склонилась.

Не телом — его у неё больше не было.

Но её свет, её воля, её дух, искривились в изящном поклоне. Это было не подчинение, не страх. Это был жест, полный почтения и веры — как древняя песня, звучащая в сердце, когда разум уже молчит.

— Этого хватит, — её слова были мягче, чем тьма. Тише, чем утро. Но в них была сила. Не псионическая, не космическая, а человеческая.

— Джек справится...

Лучик исчезла.

Растворилась в мерцающем потоке сознания, что больше не знал границ. Но перед тем, как её свет угас, она подарила этому моменту нечто. Не оружие. Не план. А надежду...

— Мы дали время. Мы дали выбор. Они взяли силу — не поняв её. Они соткали оружие из боли, и назвали его надеждой. Но боль не может нести свет. Искажённое не станет целым.

— Мы можем сокрушить Вайрека. Один взгляд — и он станет прахом. И всё же мы медлим.

— Потому что прах одного не спасёт структуру. Он — следствие. Не причина. Если мы уничтожим его — мы вмешаемся. А вмешательство — это отказ от свободы. Это значит: мы не верим. Не в них. Не в самих себя.

— А если они справятся? Сами? Без нас, без приказа, без высшей воли?

— Тогда сектор будет спасён не нашей силой… а их выбором. И это — станет доказательством, что свобода может быть не хаосом, а гармонией.

— А если нет? Если нить оборвётся?

— Тогда мы закроем эту книгу. И начнем писать новую.

— Но пока она не оборвана… мы жд

ём.

— Мы — Создатели. Мы не караем. Мы наблюдаем.

— И если они сделают шаг во тьме — и в этой тьме вспыхнет свет… мы признаем его.

— И сохраним...