Гений: дорогу бомбили?

Глава 6

6.

Криминальный опыт

«От тюрьмы и от сумы не зарекайся». Если ввязываешься в рискованные гешефты с КГБ — тем более.

С каждой неделей пребывания в следственном изоляторе надежда, что всё творящееся вокруг меня является лишь дурным сном, непонятно на кого рассчитанным представлением, постепенно рассасывалась, уступая место отчаянию. Я не имел никакой связи с внешним миром. Следователь убедился, что не дам никаких показаний, ничего не подпишу и твержу лишь одно: говорить буду лишь в присутствии моего адвоката, а нанять его доверяю лишь жене, что его вполне устроило. В советском уголовном процессе адвокат полагается только в самом конце предварительного следствия, в момент ознакомления обвиняемого и его защитника с материалами уголовного дела перед направлением прокурору и в суд, когда уже ничего особо не изменить.

Получил передачу — тёплые вещи, ноябрь на дворе, очень кстати, и немного еды. Валя явно приезжала в Волгоград, свидания, видимо, не дали. Знает, где я, в курсе, понимает, что произошло. Верю, что выполнила все инструкции, обзвонила кого надо. Адвоката наймёт московского, независимого от местных раскладов. Но что из этого выйдет…

Должен сказать, в СИЗО сидеть было не то чтобы комфортно, но ничего особо страшного. Я чётко выполнял инструкцию, полученную от УБХСС — молчать и никого не сдавать. Поэтому меня не прессовали, думаю, не трогали и семью. Что любопытно, персонал изолятора отнёсся ко мне с долей уважения, узнав, что к ним попал главный конструктор лучших советских автомашин, у большинства были «рогнеды», «людмилы», на худой конец — переднеприводные ВАЗы, к которым тоже приложил руку. В камере на шесть человек люди менялись, но это были сплошь несудимые, как и я, держать вместе первоходов и бывалых сидельцев не полагалось. Разговоры со мной вели чисто автомобильные, с удовольствием слушали байки о ралли, делились житейскими историями. Короче, жизнь за решёткой как-то устаканилась, а что я попал сюда без вины виноватый, так это был далеко не единичный случай для советской судебной системы.

Раз к нам подселили буйного. Несудимого, но приблатнённого, начал права качать, отбирать вещи и еду, лезть в драку. И нарвался. У меня был шанс загреметь в одиночку, обошлось, урода с переломом руки и лёгким сотрясением мозга увезли в больничку, больше его не видел.

Через две недели после задержания порог камеры переступил смутно знакомый персонаж, я его, кажется, видел на каком-то сборище в самом начале работы ревизионной бригады. Познакомились. Главный инженер ДРСУ №117, он имел неосторожность рассказать по секрету Калинковичу о злоупотреблениях в облдорстрое, сам же за эти злоупотребления загремел с аналогичным шантажом: или молчишь о причастности других, или конец твоей жене с детьми. Его никакой КГБ точно не обещал прикрыть, хоть разницы не вижу, мне их обещание ничуть не помогло.

Как-то спросил его:

— Фёдорыч, представь на 15 минут, что тебя поставили главным в Советском Союзе по дорожному ремонту и строительству. Чтоб ты сделал хорошего?

Павел Фёдорович был мужик непримечательный, лет под сорок, с нездоровыми почками и соответствующим цветом лица украшенным парой бородавок. Сам в главные дорстроевские начальники не пробился бы никаким чудом, попадай даже в лигу «семь пядей во лбу», поскольку его затоптали бы энергичные, честолюбивые, бессовестные. Он крал умеренно, не наглея, старался как лучше, выпадая из обоймы, оттого от рядового инженера за полтора десятка лет вырос лишь на единственную ступеньку. Неосторожно открыл рот при московской комиссии и погорел. Ну ни разу не министр несуществующего пока дорожно-строительного министерства СССР.

А мечтать любил.

— Моя бы воля, строил бы исключительно бетонные дороги. Если обеспечить качество — правильно подготовить основу, лить плиты из раствора с нормальным количеством цемента, добавлять правильные присадки, в Западной Европе и США хорошо известные, дорога служила бы лет 50 и больше. Ремонт требовался бы не чаще, чем раз в два десятка лет.

— А как же морозы, многократный переход через ноль, растрескивание при замерзании воды в трещинах? — я подталкивал его на дальнейшие откровения, если уж сяду на годы за дорожно-строительное преступление, которого не совершал, хотя бы буду знать, что там и как в сгубившем меня деле.

— Чушь! — отмахнулся Фёдорыч и закашлялся. Он опустился с краю на мою койку и рассказывал. В камере сидели ещё четверо: домушник, домашний тиран-хулиган, водитель после ДТП со смертельным исходом и повторно уклонившийся от лечения венерического заболевания, весьма разные персоны, но все слушали внимательно, в камере давит дефицит информации. Инженер продолжал: — Думаете, в Норвегии, Канаде, Финляндии не бывает морозов, переходов через ноль? Допустим, где-то ставят подогрев полотна, но чаще всего бетонки живут десятилетиями и без него.

— Сопрут цемент! — безапелляционно вкрутил домушник.

— Тогда, наверно, не стоит печь хлеб, — парировал Фёдорович. — Муку тоже сопрут. Вообще-то, основной расход цемента, самого лакомого для воров материала, наравне с арматурой, происходит на заводах железобетонных изделий, там несколько проще организовать контроль, продукция вся видна и вся в наличии, охрану периметра тоже организовать несложно, цемента в карманах особо не унесёшь. На дорогу укладываются уже готовые плиты. Да, есть элементы, требующие монолитного бетонного литья, туда раствор привозят миксерами, если только водитель не свернул налево и не вылил смесь в опалубку фундамента частного дома. Уверен, и асфальтовые дороги не так уж проблемно сделать долговечными. Важно правильно подготовить земляное полотно, уплотнить грунт, устроить дренажную систему для отвода воды, послойно накатать подушку, уложить нижний несущий слой, морозозащитный, аккуратный лицевой — ровный и одновременно шероховатый для нормального сцепления шин… Я признался вашей комиссии, что у нас ограничивались снятием верхнего плодородного слоя и сразу накатывали асфальт — в один слой. Не удивительно, что грузовики за два-три месяца продавливали дорогу, образуя колеи, после зимы потрескавшийся асфальт начинал исчезать кусками размером с канализационный люк. Все сделали вид, что не причём — начальник ДРСУ, бригадиры. Тем более Савушкин, получавший конверт с каждого сданного участка. Посадили единственного, открывшего рот.

За неделю я узнал больше о дорожном строительстве, чем за всю жизнь. Фёдорович пересказал мне львиную часть курса дорожной технологии, с усмешкой добавив, что в вузе преподают то же самое, но не человеческим языком, а с помощью формул, часто совершенно оторванных от жизни и не учитывающих реалий, вперемешку с марксистско-ленинской политэкономией, философией и научным коммунизмом, да день в неделю отдан на военную подготовку.

В начале декабря меня навестил в изоляторе следователь и сообщил, что в связи с высоким (в прошлом) служебным положением обвиняемого Брунова, бывшего члена КПСС, бывшего директора Центрального конструкторского бюро… Я перебил:

— Заслуженный мастер спорта СССР — тоже бывший?

— Спортивные достижения у нас не принято аннулировать. Впрочем, тренерская работа после отсидки вам не светит, как и участие в заграничных соревнованиях. С таким-то приговором!

— Не пропаду. Роялти за изобретения тоже никто не отнимет. Две тысячи в месяц мало, но как-нибудь перебьюсь.

У прокурорского челюсть отвисла. У него-то оклад порядка трёх сотен или около того.

— Зачем же вы взяли эти 5 тысяч? От жадности?

Мы едва ли не первый раз хоть как-то говорили, я не посылал его подальше.

— Неужели вы не знаете, откуда и зачем родилось моё уголовное дело? Вижу — хоть отчасти знаете. Оттого понимаете, почему я не отвечу. Собственно, все ответы находились на магнитофонной плёнке, куда я записал разговор с Савушкиным. Кассету забрал себе задерживавший меня УБХССник, поинтересуйтесь, он максимально информирован. Заодно спросите: как это так, магнитофон у меня изъят, согласно протокола, неужели без кассет?

Смутился. Куплен, но не совсем пропащий. Немного тяготится своей ролью в подлости, куда вовлечён.

— Не буду спрашивать. И, честное слово, рад, что не буду подписывать обвинительное заключение по вашему делу. Я начал, вы перебили. В связи с высокой общественно-политической значимостью произошедшего и особой опасностью содеянного это уголовное дело забирает в производство Прокуратура СССР, вас отвезут в Москву.

КГБ вмешалось и меня отмажут? Оптимизм давно исчерпался. Скорее подвергнут публичной порке, шепнув на ухо: обстоятельства переменились, так надо, терпи, выйдешь по УДО. Начнёшь выёживаться — станет хуже.

Кивнул, приняв к сведению. Ничего не подписал, как и обычно. Вместо полагающейся прогулки: Брунов, с вещами на выход. Попрощался с Фёдоровичем и другими заключёнными.

Не этапировали поездом, как ожидал. Молчаливые парни в штатском одели мне наручники и отвезли в аэропорт. Отомкнули их только на борту самолёта. Оба сопровождавших были вежливы и молчаливы, возможно, сами не осведомлённые об обстоятельствах дела. Выдали шнурки, иначе осенние ботинки сваливались с ног.

Ждал, что меня сдадут в Бутырку или какое-то аналогичное место, ещё менее приятное, чем Волгоградское СИЗО, нет, повезли и высадили около административного здания с золотыми буквами на вывеске «Прокуратура СССР», сопроводив в кабинет с табличкой «старший следователь по особо важным делам», фамилия его в памяти не отложилась. Дальше начались чудеса.

— Вы допрашиваетесь в качестве свидетеля по уголовному делу, возбуждённому в отношении начальника УБХСС УВД Волгоградской области Лосева Григория Александровича, предупреждаю вас об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и дачу заведомо ложных показаний.

Ага… Свидетель! Но какой статус по моему персональному уголовному делу? Впору становиться в позу собственника, оно — моё, ни с кем не делюсь сомнительной славой!

Следак, внешне — совсем не грозный, колобок роста не выше 160, тем временем взял в руки и зачитал показания опера, сдавшего шефа с потрохами, включая выброс корочек на право ношения оружия и конфискацию кассеты без указания её изъятия в протоколе.

— Вы подтверждаете показания свидетеля?

И что мне делать? Инструкция молчать не распространялась на злоупотребления ментов. И без меня прокуратура узнала про их художества, отмалчиваться глупо. Я согласился:

— До последней буквы.

— Хорошо…

Он вставил листок протокола в пишмашинку, быстро настучал несколько фраз, сунул мне на подпись, затем набрал телефонный номер и скомандовал ввести Лосева.

Это в кино работа следователя комфортна и очевидна — введите подозреваемого, уведите подозреваемого. Накопив некоторый тюремный опыт и объём знаний, я уже въехал, что не так всё просто. У прокурорских нет собственных СИЗО или ИВС. Значит, моего обидчика просто кто-то мариновал в соседнем кабинете и сейчас приведёт.

Лосев был не в наручниках. Я внимательно посмотрел: часы на месте, шнурки и брючный ремень тоже, даже галстук, несколько распущенный и съехавший набок. Значит, его не задерживали, только вызвали в Москву. Препроводившие ОБХССника к следователю мужики не оставили кабинет.

— Присаживайтесь, Лосев.

— Мы разве не закончили? — он зыркнул на меня, но сел.

— Проводится очная ставка между свидетелем Бруновым Сергеем Борисовичем и подозреваемым Лосевым Григорием Александровичем, Москва, 8 декабря 1984 года, начало очной ставки 16−15, — следователь проигнорировал вопрос моего обидчика. — Гражданин Брунов, вы предупреждаетесь об уголовной ответственности о даче заведомо ложных показаний и отказе от дачи показаний, к вам, Лосев, это не относится.

При слове «подозреваемый» тот ощутимо вздрогнул.

— Свидетель Шерстов и свидетель Брунов дали показания, что при задержании Брунова в городе Волгограде гражданин Лосев, уведомлённый, что пистолет Макарова и боеприпасы к нему находятся у Брунова на законном основании, уничтожил удостоверение на право ношения и хранения оружия путём выбрасывания документа в ливнёвую канализацию. Впоследствии обвинил Брунова в незаконном ношении оружия. Свидетель Брунов, вы подтверждаете свои показания?

— Подтверждаю.

Следователь начал трещать пишущей машинкой, заполняя протокол.

— Тоже мне… — пробормотал мент, теперь уже наверняка с приставкой «экс». — Нашли, чем попрекнуть.

— От вас требуется только ответить «да» или «нет» — вы согласны с показаниями Брунова?

ОБХССник замялся, не зная, как поступить. Наверно, думал как выкручиваться из-за причастности к афере по облдорстрою, а тут какие-то жалкие корочки, выброшенные в ливнёвку. Мелкое хулиганство.

— Так и запишем, — следователь даже времени на раздумье ему не дал. — Подозреваемый от дачи показаний отказался. От подписи тоже? Чудесно. Собственно, это чистая формальность — провести очную ставку при наличии противоречий в показаниях. Вас, Лосев, я задерживаю в качестве подозреваемого в преступлении, предусмотренном статьёй 176 частью первой УК РСФСР, то есть за привлечение лицом, производящим дознание, заведомо невиновного к уголовной ответственности. Вы сказали «нашли, чем попрекнуть»? Абсолютно верно, это сущая мелочь на фоне всего творившегося в Волгограде. Но Уголовный кодекс велит вам выписать до трёх лет лишения свободы, преступление доказано с полной очевидностью, что даёт мне право получить у прокурора санкцию на ваш арест. Теперь вы в моих руках и никуда не выскользнете.

— Вы ещё не знаете, кто за мной стоит, — пробовал огрызнуться задержанный.

— Именно! — расцвёл колобок. — А ты мне как раз и расскажешь. Глупости из жанра «признайся во всём, и тебе ничего не будет» втирать тебе не собираюсь, ты не первый год замужем. Сидеть придётся долго, без надежды на УДО, обещаю. Но если не выложишь мне всё как на духу, твоё положение станет не просто очень скверным как сейчас, а совершенно невыносимым. Я специально до поры оставлю директора облдорстроя на свободе, но дам ему понять, что сдал его именно ты.

Социалистическая законность? Гуманизм? Нет, не слышали.

— У меня дети! Пощади!

— А ты собирался щадить Брунова, когда угрожал ему, что будет, если откроешь рот? Тоже давил на семью. Лосев, прокуратура СССР — последнее место на земле, где тебе стоит искать сочувствия. Обрати внимание, тебя сдают твои же подчинённые, крысы бегут с тонущего корабля, твои признания мне очень скоро не будут нужны, как и в эпизоде с пистолетом Брунова.

— Кстати, он — моё личное, законно приобретённое имущество, — вставил я. — Мной понесён материальный и моральный ущерб.

— Конечно, будете признаны потерпевшим. Подпишите протокол и свободны.

Свободен⁈ Возвращён в камеру, свободный в её стенах, или вправе выйти на улицу и бежать пешком — до самого дома, денег на такси или даже метро нет…

На коридоре меня ждали ГБисты, втравившие в эту историю. Аж руки чесались врезать по холёным рожам. Тюремный опыт учит сдержанности, ограничился ехидной репликой:

— Спасибо за длинный отдых на курорте.

— В изоляторе вы вели себя правильно и находились в наибольшей безопасности. Сейчас приедет ваша жена и заберёт домой.

— То есть я — больше не арестант, подследственный, исключённый из партии, уволенный с работы?

Опер замялся.

— Восстановление займёт время и начнётся на следующей неделе. После того, как состоятся необходимые аресты, а косвенно причастные будут сняты с должностей, от первого секретаря обкома.

— Савушкин?

— Сбежал. Сегодня объявим в розыск.

Буду надеяться, что свести счёты со мной — не главная цель его побега.

— Арест дорстроевцев парализует и без того убогую инфраструктуру дорожников в области. Зима кончится, асфальт сойдёт вслед за снегом… Кто организует хотя бы ямочный ремонт? У меня есть предложение: добейтесь освобождения Павла Фёдоровича Стрельцова, содержится в Волгоградском СИЗО. Тоже рыльце в пушку, но по сравнению с другими персонажами — сущий ангел. И он понимает, как укладывать дороги. Рекомендую на место директора облдорстроя.

Гэбисты переглянулись. Не их задача — обеспечить нормальное состояние дорог, их призвание — бороться с контрреволюцией и саботажем, как завещал товарищ с чистой головой, горячими руками и холодным сердцем, если я ничего не перепутал.

Приехала Валя, обнимала, плакала. Даже носик не морщила от того, что из меня пёр запах тюрьмы, всю одежду сдам в химчистку или даже выкину в помойку. Ох уж это «партийное поручение». А детки как обрадовались! Даже самый маленький, Сашенька, ковылял ко мне на слабеньких ещё ножках:

— Папотька п’иехал!

Милота…

Ночью супруга навалилась, обвила, когда уснула, не разомкнула объятий. Стоило пошевелиться, что-то тут же бормотала во сне и стискивала сильнее. Наверно, боялась проснуться одной, по этой причине терпел до утра, когда припёрло облегчиться, не пошёл на парашу… тьфу, в туалет, чтоб не ощутила себя в одиночестве ни на минуту.

Следующий день прошёл в прокуратуре. Узнал некоторые подробности дела. КГБ пасло нашу гоп-компанию намного плотнее, чем казалось. Они же вычислили, что твердокаменный коммунист Калинкович куплен с потрохами, причём деду никто не угрожал. Собирался на пенсию и не удержался от финального себе подарка. Как и планировали, я оказался в бригаде самым несговорчивым, отчего областные дельцы решили не рисковать и закатать меня в асфальт с куда большим тщанием, чем этого удостаивались улицы Волгограда.

— У меня вопрос: почему они решили, что я не пойду на сделку? Взятку принял, угроз «всех пересажаю» не орал.

Колобок посмотрел на меня с иронией.

— Вы даже не представляете, на чём прокололись. А могли догадаться, в тюрьме было много времени на раздумья.

— Калинкович? Он меня заподозрил в неподкупности?

— Нет. Вам 34 года, а так и не научились разбираться в женщинах. Скажите, Брунов, не для протокола, вы вступали в половую связь с гражданкой Еленой Рубец? Вас видели вдвоём в ресторане, потом вместе ушли.

— Не вступал…

— Но она намекала, верно?

— Прямым текстом предлагала. Зашла ко мне в номер с бутылкой шампанского. Давай, говорит, не робей. На коленки мне села. Если честно, едва устоял.

— Что-то такое и предполагали сотрудники ГБ. Не купился на её прелести, а она — баба видная, соблазнительная, потому решила, что такой мужик-кремень устоит и перед взяткой. Рассказала сообщникам. Трахнул бы её — и этот факт использовался бы для шантажа. Простите, если задеваю ваше мужское самолюбие, но как мужчина вы вряд её интересовали, Рубец — лесбиянка, зато без комплексов, ради определённой цели запросто переспит хоть с мужчиной, хоть с гиббоном.

А втирала, что хотела сделать мне «подарок», и я уши развесил…

— Стыдно мне, товарищ следователь. Что и другие мужики попадаются на эту удочку, меня ничуть не утешает.

Колобок рассмеялся.

— Мне ли не знать! С первого года работы в прокуратуре такие красотки предлагались — хоть прямо в служебном кабинете раскладывай и пользуйся во всех позах. Кое-кто из наших на этом погорел. Даже женщины-следователи попадались на романах с обвиняемыми. Доросшие до нашего следственного управления закаляют душу настолько, что о неё можно затачивать ножи как о брусок.

Он зубоскалил, а у меня уши горели. Висел на волоске от греха! И что меня обвели вокруг пальца — очень обидно. Катьке Журавлёвой, по крайней мере, моё служебное положение было до лампочки, зато Леночка вполне конкретно обрабатывала члена ревизионной бригады.

— Рубец арестована?

— Даже не привлекается в качестве обвиняемой. Попытка заманить вас в койку не считается преступлением. Смазливая пташка, многие не отказались бы попасть на ваше место на роль потерпевшего. Её участие в преступной группировке не очевидно. Подписала акт ревизии, где указано, что дороги действительно требуют улучшения… Думаете, это тянет на 5 лет усиленного режима?

Я откинулся на стуле, раскладывая по полочкам услышанное. Почти наверняка встречу Леночку, мир тесен, она по-прежнему трудится в дорожно-строительном заведении, скоро диссертацию защитит, не знаю, как себя вести, история-то далека от завершения.

— Мне любопытно. Старт проекту дал Семичастный. То есть с самого начала это — комбинация КГБ. Что же они не проверили членов бригады заранее?

— Как вы мало знаете их методы! Они дали первый толчок и ушли в тину. Не вмешивались в процесс формирования бригады, лишь наблюдали, кто туда набьётся. Ваш доклад о фиктивном ДРСУ и аналогичные сообщения от их офицера, внедрённого в группу от имени Госстроя СССР, подняли волну. Здесь такой пронёсся шквал телефонных звонков и личных встреч! Поэтому ждали подходящего момента для атаки. КГБисты правы, ваше нахождение в СИЗО Волгограда было правильным, быстрое освобождение вызвало бы осложнения. Вас и семью пришлось бы увозить, охранять. Теперь каждая собака знает, что разгром дорстроевской группировки из Волгограда произошёл в результате массированного наезда из Москвы, а не доноса отдельного товарища Брунова, непростительно бдительного и несговорчивого.

Я бы всё равно носил пистолет. Права на его ношение никто меня не лишал, утраченное удостоверение восстановлю. Тот ПМ, изъятый Лосевым, как ни странно, сыграл свою роль, помог придавить продажного копа. Интересно, что бы произошло, окажи им сопротивление, уложив ряхами на покрытый трещинами асфальт? За мной бы не заржавело. Не знаю.