Гений: дорогу бомбили?

Глава 16

16.

Ох уж эти женщины…

Вечером 22 мая, за пару дней до торжественного старта Кубка Дружбы на новейшей трассе в Тропарёво, а к событию готовились в обычном ключе как к демонстрации очередного достижения победившего социализма, в нашей квартире заверещал входной звонок.

— Кто бы это мог быть? — спросила Валя, недоумённо глянув на часы, показывавшие начало десятого. — Пойду открою.

Я дедовал как старший в семье — доедал ужин и одним глазом смотрел программу «Время», что-то про империалистов, затевающих оккупацию свободолюбивого афганского народа под предлогом борьбы с наркотрафиком. Пожелав республиканскому правительству США больших творческих успехов в безнадёжном деле, прислушался к происходящему в прихожей. Мариночка, доселе составлявшая компанию за столом, тоже брызнула к двери.

Голоса, короткий разговор.

— Серёжа! Это к тебе.

Подчёркнуто бесцветный голос Валентины не предвещал ничего хорошего. Да и я не люблю визитов без предупреждений.

У порога стояла Катя Гафарова, в девичестве Журавлёва, в промежутке, пока была замужем за литовцем, чего-то-там-скаускас. Держала свёрток с мелким ребёнком на руках, опустив на пол огроменный чемодан. Без предисловий выпалила:

— Моего Саида посадили. Надолго. В московской квартире живут жильцы, они упёрлись: быстро не съедут. Гостиницу снять — сами понимаете, перед Кубком Дружбы мест нет. Мне некуда и не к кому идти!

Валя оглянулась, взглядом давая санкцию на благотворительность. Всё же хорошо знает Катьку по перегону машин в Баку. И её роль в моих конструкторских прорывах известна. Но и без её разрешения не выгнал бы, это не цыганка «мне только ребёнка перепеленать», а потом недосчитаешься вещей.

— Раздевайся. Переночуешь у нас, там будем думать. Как дочку зовут?

— Алия.

Ей было чуть больше года, отчего вызвала неподдельный энтузиазм у моей троицы спиногрызов. Восточная девица довольно бодро ходила на своих двоих, естественно, периодически падая на четыре точки, на карачках сновала ещё быстрее. Гулькала как заводная что-то непонятное — азербайджанское или детское. Саша и Серёжа восприняли её как большую живую куклу, Мариночка зорко следила, чтоб игра с ней не выходила за рамки. В общем, дети ничуть не чувствовали стеснённости от появления новых кратковременных жильцов.

Катьку усадили ужинать, заодно рассказала о причинах бегства из Баку.

— Моего валенка назначили начальником республиканского управления дорожного строительства, — это она о муже. — Через несколько месяцев после того, как ты, Сергей, навёл шорох. Приехала следующая бригада, проверила ещё несколько дорог, УБХСС Союза и прокуратура арестовали больше десятка человек, два раза по столько посадили на подписку о невыезде. Нас не коснулось, но как-то вечером отец Саида, он зампред республиканского Совмина, пришёл к нам на ужин. Мы жили практически вместе с семьёй мужа, на участке достроили второй особняк, свекровь заходила к нам как к себе домой — в любое время и без стука.

— Нужно было жениться на сироте, — процитировала Валя «Берегись автомобиля». — Или выходить замуж за сироту. Прости за чёрный юмор, но я ещё тогда тебя предупреждала: смотри, эти люди слишком отличаются от нас по взглядам и образу жизни. Ты: ничего, пусть золотая клетка, так всё равно золотая.

— Я ни о чём не жалею! — с вызовом ответила Катерина. — Если бы мой олух не полез куда не надо, жили бы по-прежнему.

Тем более, как помнилось по некрасивой сцене на ВДНХ, она научилась вить верёвки из своего «восточного принца».

— Неужели он не понимал, что в наше время начальник дорстроя — это одноразовый картридж? — я-то себе отчёт отдавал. — Первый кандидат на посадку.

— Едва ли. Когда свёкр ушёл, говорила ему: не смей! И так у нас всё нормально, чего не хватает? Он: молчи, женщина. Кампания прошла, чистка закончилась, можно работать по-прежнему. Даже нагрести как следует не успел, дома при обыске нашли каких-то 50 тысяч, по местным меркам — пыль. Статьи сразу две — взятка и соучастие в хищении в особо крупных размерах — однозначно расстрельные. Ни родня, ни Алиев мужа не отмазали. Даже не взялись, бесполезно.

— Больше за экономические преступления не расстреливают! — возразила Валя, а мне вспомнилось некстати:

Срок пришёл и холодное,

Холодное слово «расстрел»,

Прозвучал приговор трибунала.

(М. Волынцева)

— Да, московский прокурор мне то же самое говорил, заменяют на 15 лет без шанса на досрочное освобождение. Как бы ни было жалко этого дурачка, он хороший, добрый, только глуповатый и бесхарактерный, для меня его срок — ещё хуже расстрела, полное затворничество в четырёх стенах, натуральный домашний арест и стойкое ожидание супруга под неусыпным контролем его мамы. Что оставалось? Тихонько собрала вещи. Самое необходимое — детское, у меня там только бельё и одни запасные джинсы. Денег почти нет, только драгоценности, их спрятала в пелёнки Алии. Дождалась, когда «ханум-маман» отправилась на рынок, взяла машину свёкра, бросила её в аэропорту. На билет до Домодедово и такси хватило. Даже не позвонила никому. Жильцы, снимающие мою московскую квартиру, убраться отказались наотрез, только через три месяца. Зато сняла с них квартплату вперёд. Вот… Без мужа, без денег, без источника дохода…

— Не ври! — не выдержал я. — Сама сказала — получила арендные. Плюс тебе капают роялти через ЦКБ. В пересчёте на месяцы — больше, чем средняя зарплата рабочих и служащих в СССР. Я тебя не обидел.

— Раз в год капают. А кушать надо сейчас. Часть золота придётся продать, — она горько усмехнулась. — Кусочек золотой клетки. Подам на развод, говорят, с осуждёнными развестись просто.

— И то кольцо с бриллиантом, которым сверкала на ВДНХ?

— Нет! Алия вырастет и получит на 16 лет. От меня и от папы.

Богатая невеста… А ведь в Харькове лежит золото Марины для Мариночки. Тоже решили ждать её 16-ти лет, тогда отвести дочку к могилке на Чижовском кладбище и раскрыть тщательно скрываемую до поры до времени тайну удочерения.

Мы с Валей некоторое время обдумывали услышанное, потом супруга осторожно катнула пробный шар:

— А если, пока не освободится квартира, вернуться в Минск? На билет 10 рублей тебе дам…

— Ни за что! В квартиру на Пулихова родители вернулись после папиной ссылки на периферию. Он прощён и занимает должность начальника какого-то управления в Министерстве сельского хозяйства БССР. Если я вернусь с ребёнком на руках и без мужа, пусть даже дочка рождена в браке, это признание поражения! Папа и мама были против перевода в Москву, я настояла. Выйдет, что совершила ошибку, но это никакая не ошибка, я хотела проектировать машины, и спасибо, Серёжа, что позвал меня в ЦКБ!

В отличие от супруга-взяточника, у неё точно наличествует твёрдый стержень в характере. Придётся помочь, Катьке я многим обязан. В том числе законченными проектами, приносящими деньги, да и не всё меряется деньгами.

— Так, боевая подруга. Ищем тебе пристанище на три месяца. Вплоть до комнаты в малосемейке АЗЛК. Ты в декрете или готова работать?

— Готова! — набухшие на глазах слёзы мигом просохли. — Особенно если поможете няньку найти.

— Есть одна, — неуверенно ответила Валя. — Ещё Мариночку помогала смотреть. Но ей за 70! Завтра позвоню, может — согласится. И ясли-детсад никто не отменял, Серёжа ходит, да и Саша тоже, ему только в следующем году в школу.

— В ЦКБ свободных вакансий нет на постоянную работу, — предупредил незваную гостью. — Но ради тебя выбью плюс одно место. Или уволю товарища… Даже с двумя пора прощаться, выгорели. Будет тебе зарплата простого советского инженера. Чтоб золото не продавала. Но той роскоши, к какой привыкла в Баку, не жди!

Катька выскочила из-за стола и обняла нас с Валей одновременно.

— Какие вы славные! Спасибо! Серёжа, ты — всемогущий, любые проблемы решаешь. Жили бы мы на Востоке, просилась бы к тебе второй женой в гарем, если Валечка, любимая Гюльчатай, не будет против.

Зря так пошутила. Валентина бровью не повела, но у жёниной толерантности имеется естественный предел, и он исчерпался. Уверен, одной этой фразой Катя сильно сократила свой срок проживания в нашей квартире. Вплоть до того, что утром супруга начнёт набирать Машке и просить приютить маму с дочкой, пока не снимем им жильё, у Машки с мужем двушка и детей пока нет. Муж сестрицы — не тот кадр, на которого Катька начнёт засматриваться.

Из-за неё отвлёкся от подготовки к открытию Кубка Дружбы народов социалистических стран. Сборная СССР выставила четырёх гонщиков, меня в том числе. Конечно, я и близко не входил в четвёрку лучших, но так сложились звёзды, а не только сыграл роль административный ресурс. Второй этап первенства СССР в Киеве принёс мне пятое место, ехал так же осторожно, как и в Риге, потому дочапал до финиша, объезжая сошедшие с дистанции машины куда более опытных соперников, оттого временно числился в топе сильнейших формульщиков страны. В «союзе» барахлило всё, что может барахлить, не вызывая схода с дистанции, потому не рисковал.

Елена в Киев не приехала, но бронза в Бикерниеке открыла ей дверь в сборную, быть может, сказались какие-то иные заслуги, разбрасываться пошлыми обвинениями типа «насосала» не собираюсь. Два лидера, само собой, это Тоомас Напа и Рауль Сарап. Все четверо — на «союзах» с разными, правда, моторами и трансмиссиями.

В субботу откатали квалификацию, я получил 8-е место из 15 стартующих машин, худший из советских результат, но вполне приличный для новичка международных соревнований. ГДРовцы, поляки и чехословаки приехали с «эстониями», двигатели — от польских «фиатов», двухлитровые. Двое немцев привезли MT77 их собственного производства, но с обрезанными мордочками, у оригинальных передняя часть кузова органично переходила в монокрыло, закрывавшее колёса спереди, что нынешний регламент Формулы-3 запретил. Один из поляков готовился к старту на «мелькусе» довольно архаичного вида, с добавленными спойлерами спереди и сзади, большим воздухозаборником позади головы пилота. Пара машин вообще смотрелась несерийными продуктами очумелых ручек, кулибины — не российский эксклюзив.

Воскресенье началось с торжественного митинга, посвящённого не менее торжественному открытию трассы. «В празднично украшенных колоннах» команды прошествовали мимо трибун, тоже празднично украшенных — транспарантами с лозунгами о нерушимости братской дружбы народов социалистических стран. «Ударим автопробегом по бездорожью и разгильдяйству» ни у кого не хватило смелости или находчивости написать, а стоило бы. Именно борьбе за качество дорог Подмосковье обязано трассой международного уровня.

Я уже научился не комплексовать от того, что стартую, глядя в затылок конкурентам. Принял за основу проверенную в Риге и Киеве тактику: не тащусь улиткой, но и не рискую зря, берегу машину и организм. Гран-при так не выиграть, мне и не надо. Выше заслуженного мастера спорта в СССР звания нет.

Солнце припекало. В огнеупорном комбинезоне, шлеме и подшлемнике мечтал скорее ощутить набегающий и охлаждающий поток свежего ветра, его бы ещё пустить под маску — высушить капли пота. Взмах флага — спасение!

После сотен тренировочных заездов, двух соревновательных и трёх квалификаций начало приходить чувство, что вкатываюсь в Формулу. Нервная система перенастроилась, глазомер приноровился. Появилось ощущение, хорошо известное раллистам, летящего впереди глаза, когда угадываешь обстановку за миг до того, как она открылась из-за поворота.

Двигатель теперь у меня гораздо более форсированный, чем на гонках серийных машин, нежнее и чувствительнее к перегрузкам, и он успел подключиться к нервным волокнам. Близость к красной черте или ещё можно наддать — чувствую, не глядя на приборную доску.

Квалификация заменила мне раллийный предварительный заезд, где писалась легенда допа. Что ни говори, кольцевая трасса сулит меньше разнообразия и неожиданностей, чем просёлка. К четвёртому кругу квалификации гнал уже по-взрослому, чётко запомнив, где и как лучше входить в поворот по оптимальной траектории. Если, конечно, не помешают соперники. Отмечал для себя куски, удобные для обгона — там можно отыграть одно место на дистанции или наоборот придётся вилять задницей, не давая другим опередить.

Когда пелетон первого этапа Кубка Дружбы тронулся, быстро набирая скорость, не было ни волнения, ни растерянности. Разум, чувства, да, собственно, и весь мир сузились до гонки — трасса впереди, догоняющие в зеркалах.

Свежий хондовский мотор тянул как родной, словно упрашивал: не меняй меня на «тойоту». Коробка передач тоже новая, для праздничного старта. Что стало причиной разрушения прежней, никто не узнает, шестерни перемололо в труху. В квалификации почти не капризничала электрика, а подвеска скажет веское неприятное слово, только если мучить прыжками через бордюр или задевать газон.

Я старался идти ровно, не форсировал обороты ради рискованных обгонов, но где мог — не упускал случая, обгонял чаще, чем меня. В бокс на переобувку заехал, обогнав один бело-красный «союз» и показывая шестое место. Мне успели сообщить, что Напа и Сарап впереди, но всего на 30–35 секунд, Рубец остановилась вслед за мной, и с её машиной возились чуть дольше. Наверно, какие-то проблемы, оттого и пропустила вперёд.

Через круг нагнала и приготовилась атаковать, прилипнув ко мне в слипстриме, сначала в затылок, потом её правое колесо стало прямо за моим задним левым.

Матюгаться не было времени, а стоило, чертовка лишила меня тормозов! Одно касание педали тормоза, и её слик вкатится в моё заднее колесо, причём обращённая назад часть колеса стремительно возносится вверх, и туда же забросит ленкину машину. Попробуй нестись со скоростью 200–250 километров в час без тормозов! Утешение «тормоза придумали трусы» не катит.

Крутейший поворот… Чувствуется, что трассу проектировал человек, не чуждый кольцевым гонкам. Петли и уклоны проложены так, что автор проекта, рассчитывая углы, мысленно гнал по дистанции за рулём, просчитывая скорость и заносы, это я понял ещё на тренировках.

Машина в красно-белых цветах по-прежнему маячила в зеркале. Если форсировать, смогу оторваться. Как минимум, не позволить обойти. Но сказал себе: Лена, это твоя трасса, пропущу, не жалко. Только пройдём поворот.

Она отпустила меня на какой-то метр, опасаясь вмазаться, а при выходе снова прилипла и, видимо, из-за моей машины не видела случившееся впереди. МТ77 боднулась боком со старой «эстонией», потеряла переднее колесо и, высекая искры об асфальт, начала поворачиваться боком — ровно поперёк моей траектории… Столкновение неизбежно, и нога рефлекторно вдавила тормоз.

Дальше — как в замедленной съёмке? Ничего подобного. Одна секунда, зато кошмарная кошмарная. Удар, и машина Леночки перелетает через мою, чуть левее, приземляясь прямо на кузов немца. Мне тормозного пути не хватает, и я задеваю морду МТ, успев пригасить скорость…

Произошло это всё после поворота перед прямой под самыми трибунами, происшедшее сняла камера. Пока лежал в больнице, Валя принесла видик, попросила санитара подключить к телевизору в палате и показала мне запись. Разумеется, в эфир советского ЦТ картинка не пошла, зато братские народные демократы, говорят, крутили много раз и без купюр.

Мой «союз» не загорелся и, кстати, даже не погиб, отскочив рикошетом к отбойнику, только перед покоцал. Да ещё Лена переломала ему рычаги заднего колеса. На видео было чётко видно, как я сорвал и выбросил руль, отстегнулся и кинулся к её «союзу», окрасившемуся пламенем. Успел первым.

— Чем ты думал, паразит⁈ — не сдержалась Валентина на этом моменте. — Сгорел бы заживо ко всем чертям, оставив меня одну с тремя детьми?

— Пылает бензин только в трубопроводах. Баки у нас отличные, защищённые. Не рванут.

— Да? А допотопный ГДРовский самокат под вами⁈

Если честно, о нём не думал. Как и о гонщике, которому Леночка не оставила шансов, обрушившись на кокпит всей массой своей машины и раздавив его в лепёшку, никакая дуга безопасности не в силах выдержать сотни килограмм, рухнувшие сверху с двух или трёх метров. Сама тоже то ли потеряла сознание, то ли что… Когда выдернул руль и начал отстёгивать ремни, у неё уже вовсю полыхало. Вытащил, не особо заботясь — не сломал ли ей пару костей сгоряча, и потащил как куль с картошкой навстречу пожарным. Кто-то, наверно, претендует на снимок года: нас вот-вот накроет струя пены, аккурат на фоне взорвавшегося МТ77. Если бы ещё нёс гонщицу как леди на вытянутых руках, а не вульгарно через плечо ногами вперёд, вообще получилось бы эпично, по-голливудски.

Произошло всё быстро, испугаться толком не успел, действовал на автомате, на рефлексах, да адреналин кипел в крови, даже боли вначале почти не чувствовал. Зато потом ощутил — мама не горюй.

У меня обгорели кисти обеих рук, потому что был вынужден скинуть перчатки, иначе ремни у паршивки не желали отстёгиваться, а там от души полыхало. Шлем тоже долой, стекло моментом покрылось копотью, нихрена не видно, сжёг брови, ресницы, волосню, припалил кожу. В больницу загремел, потому что решили — наглотался продуктов горения, иначе сидел бы дома и баюкал пострадавшие пальчики.

Ленке досталось больше. В теории, маска-подшлемник вроде должна быть из негорючего материала, но что-то пошло не так. Наверно, ей припалило кожу через ткань. Гонщицу, как и меня, отвезли в Склифософского, и на второй день, проводив Валентину, а также раздав половину принесённых фруктов медсёстрам и нянькам (в одного столько не влезет), пошлёпал на другой этаж, где женские палаты.

Страдалицу опознал только по посетителям — около койки сидели оба горячих эстонских гонщика, сделавших первое и второе место в заезде, дебют «союзов» на малой международной арене СЭВ прошёл успешно. Там же отирался леночкин воздыхатель из её НИИ.

— О, Серг-гей! Мы пот-том к тебе собиралис, — соврал Рауль.

— Считай, что навестили. Мои цветы, конфеты и шампанское оставьте Елене, ей важнее.

Гы-гы. Можно подумать, притащили мне «миллион алых роз». Напа хотел пожать руку, но, увидев бинты, только продемонстрировал рукопожатие, поблагодарив за «союзы», от Рауля я ничего подобного не ждал и, естественно, не дождался, эстонец считал рождение болида исключительно собственной заслугой. Потом троица удалилась, я присел на край кровати.

Лицо гонщицы было полностью замотано бинтами, осталась щель для рта и дырка для носа. Губы и зубы вроде видны, а нос…

— Привет, спасённая. Говорить можешь нормально?

— Да… спаситель.

— И не благодари. Скажи лучше, что пророчат врачи.

— Ничего хорошего. Сломаны обе ноги, они-то срастутся без проблем. Но у меня нет лица! Сгорели веки. Я теперь — уродина! Уже слышала издевательство, оправдываю свою фамилию — Рубец. Вся рожа — сплошной рубец.

— Прости, но это одна из причин, почему я против женщин в автоспорте. На Вале женился, когда она уже была к. м. с., и предпринял всевозможные усилия, чтоб оставалась дома с детьми. Мужиков шрамы украшают. Ники Лауда, как я читал, обгорел ещё хуже нас с тобой, через месяц вернулся к гонкам чемпионата мира и снова начал побеждать. Более того, таскал кепку с логотипом какой-то компании, скрывая часть шрамов, так эта компания платила ему миллион долларов в год за рекламу. У нас не выйдет. Помнишь машины белорусского колхоза «Большевик» в Риге? В лучшем случае заколют в нашу честь кабана.

Она чуть улыбнулась под бинтами, или мне просто показалось. Заговорила печально.

— Ты не спал со мной красивой, а хотел, я же видела. Теперь никто…

— Не торопись. Паспорт, конечно, поменять придётся. Но лицо тебе восстановят, хотя бы отчасти. Кожу пересадят с целых мест, мне заранее жаль твою красивую попу. Веки точно сделают. Глаза целые?

— Что-то вижу, когда снимают повязку.

— Вот! Ноги зарастут — идеальная фигура в порядке. А против твоего взгляда устоять трудно, по себе знаю. Но хватит утешений. Лучше скажи, какого хрена села мне на колесо так близко? И как прошляпила аварию впереди, не тормозила сама?

— Потому и прошляпила, что пыталась рассчитать сближение до миллиметра, все внимание на тебя… — вздох. — Как иначе обогнать? Машины одинаковые, у моей, вдобавок, мотор раз за разом давал перебои, пропуски зажигания. Тянулась за тобой круг, ты как робот. Ни разу не рисковал, не использовал моменты, чтоб отыграть полсекунды-секунду на острие, но и не сделал ни одной ошибки. Я решила дать мотору передых в мешке за тобой, потом с пятой на четвёртую и рвануть вперёд на максималках.

— Заодно действовала мне на нервы. Понимала, что не имею права тормозить, потому что отправлю тебя в полёт.

— И это тоже, — призналась без смущения. — Тебе надоело бы, и пропустил.

Конечно! Наехать передним колесом на заднее впереди идущего болида — верный шанс повторить полёт Жана Вильнёва, окончившийся его гибелью. Я не желал Ленке ничего подобного.

Кроме гонщицы, в палате лежала ещё одна неегипетская мумия в бинтах, ни на что не реагировавшая. Откровения сыпались что из рога изобилия, будто остались наедине.

Только сейчас она опомнилась:

— Ты сам — как?

— Надо же! А то всё о тебе да о тебе. Умеренно. На кистях рук ожоги второй степени, на лице мелочь. Завтра, надеюсь, выпишут. А вот фриц погиб под тобой.

Развивать шутку чёрного юмора «мужчине умереть под женщиной или на женщине — большая честь» не стал, у любой пошлости есть свой предел.

— Знаю… Чёрт! Не хотела… Ты понимаешь меня. Уже следователь приходил.

— Чистая формальность. На гонках правила дорожного движения не действуют. Если бы немец сам не напортачил и не потерял колесо, став поперёк, вернулся бы в свою Дойчляндию целым, а не в пакетике. Прости за профессиональный цинизм. Ты опытнее в Формуле, но если брать ралли, я выходил на трассу в десятки раз больше тебя. Каждый, садясь за руль, знает — ехать нужно безопасно. Но любой заезд может стать последним и для тебя, и для товарища. Видела «прыжок-трамплин»? А как машины переворачиваются? Я под Уманью влетел в грузовик — в областной больничке собирали по запчастям. Поэтому выздоравливай, восстанавливай фасад и не превышай 60 кэ-мэ в час. Дорожный НИИ ждёт тебя, но не Формула.

— Какая Формула… раньше ничего не боялась, сейчас перед глазами то кромешная тьма, то сплошной ужас, удар в колесо, тот полёт… — она аж захлебнулась. — На миг перед машиной только небо, потом ба-бах, пламя… меня несут… Не помню дальше. Наверно, отрубилась от болевого шока.

— Всё в прошлом. Отдыхай.

Я даже хотел погладить её по-товарищески через бинты, но понятия не имею, где там здоровая кожа, а где ожоги с сочащейся сукровицей и прилипшим перевязочным материалом.

Женщины — их вообще невозможно понять, что, где, когда и зачем у них болит или не болит.